Текст книги "The Game. Игра"

Имя пользователя

▶ Пароль

Play

Карты

Следующий уровень

Пароль

Да уж, хорошо было бы понять, что все-таки произошло. Что произошло на самом деле.

Я бы сказал, что более всего заслуживает доверия следующая гипотеза: произошла технологическая революция, вызванная появлением дигитального метода. В скором времени она привела к очевидной мутации в поведении людей и в их образе мыслей. Никто не может сказать, чем все это закончится.

Voilà…[2]2
  Так-то вот (фр.).


[Закрыть]

А теперь посмотрим, как это можно изложить.

Термин ДИГИТАЛЬНЫЙ происходит от латинского digitus, «палец»; на пальцах мы считаем, следовательно, ДИГИТАЛЬНЫЙ означает худо-бедно ЦИФРОВОЙ. В данном контексте термин используется для обозначения системы, блестяще разработанной, которая переводит любую информацию в цифру. Если вдаваться в подробности, то речь идет о последовательности из двух цифр, нуля и единицы. Можно использовать «семь» и «восемь», важно, чтобы цифр было две, только две: принцип более-менее такой же, как включить/выключить, да/нет.

Хорошо. Когда я говорю: перевести любую информацию в набор цифр, я не имею в виду газетные корреспонденции, или свежие новости, или счет в матче, или имя убийцы: я имею в виду любой отрезок мира, который можно разложить на минимальные составляющие: звуки, цвета, фигуры, количества, температуры… Я перевожу этот кусок мира на дигитальный язык (некую последовательность нулей и единиц), и он становится невесомым рядом цифр, он парит повсюду, передвигается с непревзойденной скоростью, по дороге не рвется, не мнется, не пачкается и вообще никак не портится: куда его пошлешь, туда он поступит. Если по другую сторону имеется машина, способная воспринять цифры и воссоздать заложенную в них информацию, дело сделано.

К слову, о цветах. Вам необязательно быть в курсе, но в один прекрасный день мы назначили каждому цвету определенную комбинацию цифр. Мы, если хотите знать, решили, что цветов всего 16 миллионов 777 тысяч 216, и каждому придается цифровое значение, исходящее из последовательности нулей и единиц. Честное слово. Самый что ни на есть чистый красный цвет, к примеру, в цифровом выражении обозначается так: 1111 1111 0000 0000 0000 0000. Зачем нужна такая совсем не поэтичная трансформация? Очень просто: переведя цвет в цифру, я могу внедрить его в машину, которая его модифицирует, или попросту передаст, или только сохранит: это делается до смешного легко, без малейших ошибок, с головокружительной скоростью и за минимальную плату. Всякий раз, когда я хочу увидеть тот самый цвет, я прошу машину восстановить его, и она это делает.

Замечательно.

То же самое со звуками, буквами алфавита или температурой вашего тела. Куски мира.

Этот фокус привлек к себе внимание в конце семидесятых. В те времена мы сохраняли и передавали данные несколько другим способом, который называется АНАЛОГОВЫЙ. Аналоговый способ, как и другие старые вещи, вроде циркуля или деда с бабкой, копировал реальность полнее, точнее, даже поэтичнее, но также был чертовски сложным, нестойким, подверженным порче. Аналоговым был ртутный термометр, например который мы ставили себе, когда поднималась температура: ртуть, реагируя на теплоту, расширялась, и мы, на основании опыта, выводили температуру нашего тела из продвижения ртути в пространстве – ее зеленый столбик поднимался до какой-то цифры, обозначенной на шкале, это и была температура в градусах Цельсия [если выше тридцати семи и пяти, можно было не идти в школу]. Сейчас термометр – дигитальный: приложишь его ко лбу, нажмешь на кнопку, и через секунду он тебе выдаст твою температуру. Сенсор регистрирует некое значение температуры, соответствующее определенной последовательности нулей и единиц, которые машина воспринимает, переводит в градусы и выводит на дисплей. Опыт примерно такой, как переход от настольного футбола к видеоигре.

Два мира.

Ртутный термометр и термометр дигитальный.

Виниловая пластинка и CD-диск.

Пленочный кинофильм и DVD.

Настольный футбол и видеоигра.

Два мира.

Возможный недостаток второго (цифрового) в том, что он не в состоянии регистрировать все оттенки реальности: он ее копирует рывками, раз за разом: к примеру, стрелка башенных часов движется постоянно, захватывая каждую микрочастицу времени; так же и ртуть, распространяясь по термометру, поднимается по шкале, проходя все микроуровни температуры; но ваши электронные часы не таковы, они могут считать секунды, даже их десятые или сотые доли, но в какой-то момент перестают считать и перескакивают к следующей цифре; в зазор попадает некая порция мира (микроскопическая), которую цифровая система теряет по пути.

С другой стороны, дигитальная система имеет неоценимое преимущество: она в совершенстве подходит для компьютеров. То есть для машин, способных исчислять, модифицировать реальность, передавать ее на расстояние, с условием, что реальность будет преподнесена на известном им языке: цифровом. Вот по какой причине мы, по мере постепенного улучшения компьютеров и их медленного вхождения в сферу индивидуального потребления, решились перейти на цифру: фактически дробили и дробили реальность, пока не получили мельчайшие ее частицы, к каждой из которых прикрепив некую последовательность нулей и единиц. Мы ее дигитализировали, оцифровали, то есть превратили в цифры. Таким образом мы получили мир модифицируемый, накопляемый, копируемый и передаваемый на любое расстояние машинами, которые нами изобретены: они это делают очень быстро, без погрешностей и за умеренную цену. Никто не обратил на это внимания, но настал день, когда каждый накопил для себя в цифровом выражении некий фрагмент мира, и этот фрагмент окончательно перевесил чашу весов в пользу цифры. Не спрашивайте, откуда, но мы знаем, в котором это случилось году: в 2002-м. Возьмем эту дату как определенную точку во времени, когда мы перешли перевал и оказались лицом к лицу с будущим.

2002.

Спуск по склону произошел очень быстро: появление Сети и применение, порой гениальное, цифрового формата во впечатляющем количестве технологий породили с наглядной очевидностью то, что мы теперь можем с полным правом назвать ЦИФРОВОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ. Ей четыре десятка лет, и десяток прошел с тех пор, как она официально свергла предыдущую власть. Она же, по всей видимости, оболванила вашего сына.

Довольно просто, да? Сейчас будет сложнее.

Революция – скорее общий термин, и мы употребляем его до некоторой степени бездумно. Применяем, чтобы определить бывшие в истории потрясения, оставившие после себя горы трупов (французская революция, русская революция), но и растрачиваем по мелочам, например, когда наша любимая футбольная команда вводит в защиту третьего игрока (тактическая революция).

Подумать только.

Во всяком случае, это означает, что кто-то, вместо того чтобы придумать хороший ход, изменяет шахматную доску: применяет, так сказать, новую парадигму [не могу удержаться от умного словца, оно одно стоит билета на футбольный матч].

В общих чертах это, кажется, наш случай, случай цифровой революции.

Но революции бывают разные, а для нас крайне важна точность. Революция, которую осуществил Коперник, догадавшись, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, не то что французская революция; а изобретение демократии в Афинах в пятом веке до Рождества Христова нельзя сравнивать с изобретением электрической лампочки (Эдисон, 1879). Все эти люди изобретали новые шахматные доски, но играли в разные игры.

Когда мы, к примеру, говорим о цифровой революции, нам достаточно ясно, что речь идет о революции технологической: изобретении чего-то такого, что создает новые орудия и изменяет жизнь. Вроде плуга, огнестрельного оружия, железных дорог. Теперь, поскольку мы видели немало технологических революций, у нас есть интересные данные, и вот что из них, при их изучении, со всей очевидностью следует:

▶ технологические революции могут находиться за гранью фантастики, но они в редких случаях непосредственно производят революцию в умах, то есть видимую перемену в образе мыслей человечества. ◀

ГУТЕНБЕРГ. Например: изобретение книгопечатания (Гутенберг, Майнц, 1436–1440). Революционный ход, громадные последствия которого нельзя не признать. Оставив поверженной на поле боя большую часть устной культуры (в те времена бесспорно доминировавшей в мире неграмотных), он открывал бескрайние горизонты перед человеческой мыслью, придавая ей свободу и силу. Он фактически разрушал привилегию на распространение идей и информации, от века принадлежавшую очередным правителям. Дальше произошло следующее: для того чтобы распространять свои идеи, уже не нужно было держать при себе свору писцов, чего ни одно частное лицо не могло себе позволить, или иметь гравировальный станок, машину, настолько сложную и малопродуктивную, что это исключало получение какой бы то ни было прибыли. Фантастика.

Но нам сейчас важно прояснить, что, несмотря на сногсшибательные последствия, изобретение книгопечатания все-таки остается для нас блестящим технологическим прорывом, который все-таки не явился заметным потрясением в области человеческой мысли, сравнимым с научной революцией или с приходом идеологии романтизма. Подобно прочим технологическим революциям, она, похоже, не привела непосредственно к коллективной мутации разума: она будто бы застопорилась, не дойдя до цели, дав человеческому роду время принять свои меры и прибрать ее к рукам. И все же она явилась гениальным ходом в партии, не слишком изменившейся, продолжившейся по тем же самым правилам, основанным, со всем почтением, на истории игры, которая в основе своей осталась прежней.

СТЕФЕНСОН. Приведу другой пример, не такой расхожий: изобретение паровой машины (Англия, 1765). И здесь речь не идет просто о гениальной находке: это открытие изменило мир. За данным изобретением последовала промышленная революция, неисчислимые последствия которой сказались не только в повседневном обиходе, но прежде всего в экономической и социальной географии мира: карта, обозначавшая пути движения денежных средств и границу между богатыми и бедными, устарела в тот самый день, когда заработал первый ткацкий станок на паровой тяге: все изменилось, да таким радикальным и насильственным способом, что львиную долю леденящих душу кровавых конфликтов двадцатого столетия можно возвести к первому скрипу этого на первый взгляд безобидного механизма. Правда, впечатляет?

Но и здесь то же самое: волна вроде бы захлестнула человечество с головой, но потом отхлынула, и если сейчас мы ищем развилку, направившую нас на другой путь, изменившую наше самосознание, мы вспоминаем не паровоз Стефенсона и даже не глухое отчаяние первых английских фабрик. Нет: мы вспоминаем Гуманизм, вспоминаем Просвещение. Подлинные революции в умах, связанные с технологическим прогрессом лишь постольку-поскольку. Теперь, по прошествии веков, можно видеть, что именно они выполняли роль смазки в мировом механизме, пока не заработала гидравлическая система, способная сдвинуть с места колоссальные слои – многотонные идеологические пласты, – задавшись целью изменить абрис человеческих чувств, взрыть внешнюю оболочку планеты под названием «человек». То были не просто прекрасные ходы: то была новая игра.

Фактически, немного упрощая, мы можем сказать, что многие революции изменяют мир, и часто это технологические революции; но таких, которые изменяют людей, причем радикально, немного: их, наверное, следует называть ДУХОВНЫМИ РЕВОЛЮЦИЯМИ. Любопытно, что мы, повинуясь наитию, ПОМЕЩАЕМ НАШУ РЕВОЛЮЦИЮ, РЕВОЛЮЦИЮ ЦИФРОВУЮ, ВО ВТОРОЙ РАЗРЯД, СРЕДИ РЕВОЛЮЦИЙ ДУХОВНЫХ. Хотя она со всей очевидностью предстает перед нами как революция технологическая, мы приписываем ей размах, каким обычно технологические революции не обладают: признаем за ней способность породить новое понимание человечества. Вот почему мы так на нее реагируем, вот откуда берутся наши страхи. Мы не ограничиваемся тем, что предвидим опасности, связанные с любой технологической революцией: многие лишатся работы, произойдет несправедливое перераспределение благ, целые культуры исчезнут, пострадает планета Земля, закроются старые молочные лавки, и т. д., и т. п. Мы, конечно, перечисляем все эти бедствия, но, как выше указывалось, в какой-то момент наши страхи становятся шире, распространяются на моральную, духовную, даже генетическую природу человека: нас приводит в ужас радикальная мутация, явление нового человека, нечаянно порожденного неодолимым и неотразимым техническим изобретением. Мы прозреваем в малой революции, технологической, приход революции большего масштаба, самым откровенным образом происходящей в умах.

Это – решающий момент. Он требует особого внимания: пожалуйста, переведите сотовый в спящий режим, шикните на ребенка, чтобы он умолк, ведь я собираюсь представить перед вами историю того, как переменились ваши вкусы.

Мы прозреваем в малой революции, технологической, приход революции большего масштаба, самым откровенным образом происходящей в умах.

Это движение мысли мы должны запечатлеть в образе – потом вглядеться в него хорошенько и спросить себя: какого черта, зачем мы все это делаем? Придаем ли слишком важное значение тому, что изобретаем? Приписываем ли простому прорыву в области технологии то, что никак с ним не может быть связано? Может, мы просто поддались панике? И все это – явное недоразумение, плод наших собственных страхов?

Это не исключено, но я бы не стал утверждать.

Я убежден, напротив, в том, что блистательно верна наша догадка: меняется не что-то в отдельности, но всё вместе. Что-то вроде чудесного инстинкта, присущего животным, заставляет нас признать, что происходящая на наших глазах мутация не остановится на том, чтобы выбрать ресторан, где лучше поужинать. Пусть вслепую, но мы отчетливо сознаем это.

И что теперь?

Постараюсь изложить как можно более просто: по всей вероятности, мы действительно переживаем духовную революцию, и если вы меня спросите, как это согласуется с тем, что технологические революции никогда не достигали такого размаха, я скажу вам следующее: поверьте, мы впадаем в банальное смещение перспективы, вполне понятное, но коварное и неистребимое: МЫ ПОЛАГАЕМ, БУДТО ДУХОВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ЯВИЛАСЬ СЛЕДСТВИЕМ РЕВОЛЮЦИИ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЙ, А НА САМОМ ДЕЛЕ ВСЕ НАОБОРОТ, И МЫ ДОЛЖНЫ ЭТО ПОНЯТЬ. Мы думаем, будто цифровой мир явился причиной всего, что произошло, а в действительности все не так, и следует прочитывать его как то, чем он на самом деле является, то есть как следствие, проистекающее из некоего духовного переворота. Честное слово, нужно перевернуть карту. И после вглядеться в нее. Нужно разрушить эту проклятую последовательность: сначала духовная революция, потом технологическая. Выскажите соображение, будто компьютеры породили новую форму мышления (или недомыслия, зовите как хотите), а теперь быстро переверните фразу: получится, что новый тип мышления породил компьютеры. Это означает, что некая мутация в умах способствовала созданию орудий, соответствующих ее бытию в мире, и сотворила их очень быстро, что мы и называем цифровой революцией. Продолжайте переворачивать логику фразы, не останавливайтесь. Не задавайтесь вопросом, что за ум способен был начать пользоваться Google, лучше спросите себя, какой ум задумал орудие, подобное Google. Не старайтесь понять, в самом ли деле пользование смартфоном нас отключает от реальности, а попытайтесь уразуметь, к какой именно связи с реальностью мы стремились, признавая совершенно ни к чему не пригодным стационарный телефон. Мания делать несколько дел одновременно приводит к неспособности сосредоточиться на чем-то конкретном, и все-таки переверните фразу: откуда, из какого угла собирались мы выходить, когда создали орудия, позволившие нам, наконец, играть сразу на нескольких досках? Если цифровая революция пугает вас, переверните фразу и спросите себя, от чего мы спасались, когда приоткрыли дверь этому явлению. Ищите ум, породивший цифровую революцию, это важнее, чем изучать ее последствия: в нем, в этом уме, ее первоначальная матрица. Потому что новый человек не произошел от смартфона: он придумал смартфон, ибо нуждался в нем, изобрел его для своего пользования и потребления, сконструировал, чтобы выйти из заточения, или ответить на вопрос, или избавиться от страха. Пауза. Последнее усилие.

▶ Итак, все цифровые твердыни, встающие на нашем горизонте, могут прочитываться как геологические формации, взметнувшиеся к небу силой подземного толчка.

Этот толчок – духовная революция, породившая нас. Он произошел в некоем месте, в некой складке времени, которую мы не опознали и не осознали: но зато мы можем выявить и изучить видимые изменения, какие претерпела земная кора наших жестов, привычек, образа мыслей.

Многие из этих изменений в самом деле связаны с цифровой революцией, и именно они представляются, более чем прочие, неким шифром, скрывающим тайные коды мутации, – но если не принимать их за причину всего происходящего, они могут многому научить, многое поведать.

Следует относиться к ним как к руинам, как к археологическим находкам, которые помогут выявить все чудеса скрытой цивилизации.

Нашей. ◀

Можете включить сотовый, спасибо.

Ну вот, ребенок расплакался.

Обобщаю: переверните эту чертову карту.

Цифровая революция – внизу, не наверху.

Вот так.

Привыкайте считать цифровой мир следствием, не причиной. Киньте взгляд туда, где все началось. Ищите духовную революцию, от которой все происходит. Если существует некая модель человечества, которая всем этим вырабатывается, она заключена там.

Хорошо.

Это верно, что наша карта практически не заполнена, но она хотя бы повернута так, как надо.

Поверьте мне, это было самым трудным делом.

Теперь можно начинать измерения, ставить названия, проводить границы.

Оттолкнемся от мысли, что цифровая революция – нечто вроде горного хребта, возникшего в результате подземного толчка. И попробуем обозначить его.

Имя пользователя

Пароль

▶ Play 1978 Нулевой позвонок

1981–1998 От Commodor-64 до Google

Классическая эпоха

Комментарии к классической эпохе

1999–2007 От Napster к айфону

Колонизация

Комментарии к эпохе колонизации

2008–2016 От App до AlphaGo

The Game. Игра

Комментарий к эпохе Игры

Карты

Следующий уровень

1978. Нулевой позвонок

В самом деле, поскольку цифровая революция – скопление довольно различимых явлений и событий, ее хребет, спинной или горный, вполне возможно изобразить: одни вершины выше, другие ниже; геологические формации, вышедшие наружу в результате подземного толчка, природу которого мы пытаемся установить. Начнем. Выделим некий символический НУЛЕВОЙ ПОЗВОНОК. Не ждите чего-то особо торжественного: я имею в виду всего лишь видеоигру.

Она называлась Space Invaders, «Космические пришельцы». Родившиеся в новом тысячелетии, возможно, и не знают, что это такое. А я знаю, поскольку играл в нее: мне было двадцать лет и, необъяснимая вещь, совершенно нечего делать. Игру изобрел японский инженер по имени Нишикадо Томохиро. Нужно было стрелять по пришельцам, которые падали с неба, как дурачки, все подряд, предсказуемо, но подавляли массой. По мере того как они опускались, скорость падения увеличивалась: когда они тебя настигали, начиналась полная неразбериха.

Графика была, с нынешней точки зрения, убогая: пришельцы (в Италии их называли марсианчиками) были похожи на пауков, нарисованных слабоумным. Картинка была строго двухмерная и черно-белая. Некрологи в газетах случались более живописные.

Домашних компьютеров тогда не было, так что в «Космических пришельцев» ходили играть в некоторые общественные места (даже иногда и в бары), где стояло устройство, чьи размеры мне сейчас кажутся несообразными: втиснутый в тумбочку экранчик размером с маленький телевизор и простейшая консоль с тремя клавишами, или, в более усложненных версиях, джойстик и пара клавиш.

Ты слегка наклонялся, вставлял монету в специальную прорезь, нажимал на play и начинал барабанить по клавишам, стреляя как сумасшедший. В Японии нужно было вставить монету в 100 иен: в «Космических пришельцев» играло столько народу, что такие монеты исчезли из обращения, и Государственный монетный двор был вынужден их начеканить еще.

Это событие может нам о чем-то поведать, но только если мы восстановим в памяти две игры, которыми комплектовались бары до того, как явилась траурная тумбочка «Космических пришельцев»: настольный футбол и флиппер.

Вот мы и добрались до сути дела.

Если сделать шаг назад, даже два шага, вы увидите последовательную смену игр, которая, как ничто иное в мире, заставит вас ПОЧУВСТВОВАТЬ, даже прежде, чем понять, суть цифровой революции.

Друг дружку последовательно сменяли: настольный футбол, флиппер, «Космические пришельцы».

Не делайте такое лицо: доверьтесь мне.

И как следует изучите все три игры, прочувствуйте физически их смену, попробуйте мысленно в них сыграть, в одну, потом в другую, потом в третью. Вы ощутите, что с каждым разом что-то растворяется, уходит, и все становится более отвлеченным, легким, текучим, искусственным, быстрым, синтетическим. Происходит мутация. Очень похожая на ту, которая привела нас от аналогового принципа к цифровому.

Ничего особо заумного: все на уровне ощущений. В настольном футболе ты ладонью чувствуешь удары, слышишь звуки, вполне естественные, механические, все вполне реально, мячик существует на самом деле, ты физически устаешь, двигаешься, потеешь; во флиппере что-то меняется, игра происходит за стеклом, звуки большей частью воспроизведенные, электрические, расстояние между тобой и мячиком увеличивается, все сосредоточено на двух клавишах, которые позволяют отдаленно прикоснуться к мячику, испытать что-то вроде половинчатого ощущения. Движения рук, которые в настольном футболе могут быть стремительными или размеренно неторопливыми, здесь сведены к работе двух пальцев: существует некоторое количество опций, но оно ограниченно, и, по сути, они доступны только самым опытным игрокам. Что до тела, то оно всего лишь присутствует при игре, практически исключенное из самой важной ее части: пережиток былого – круговое движение тазом, вроде бы помогающее подхватить мяч и в то же время испытать жалкое подобие сексуального возбуждения; по той и иной причине злоупотреблять им было запрещено.

А теперь ты садишься играть в «Космических пришельцев».

Тело? Его больше нет. Не осталось ничего физического в строгом смысле этого слова, мячик (марсианчики) совсем нереален, как и звуки. Экран, которого в настольном футболе вовсе не было, а в флиппере на нем всего лишь подсчитывались очки, здесь поглотил все, ИЗОБРЕТАЯ поле игры. Все в нем нематериальное, рисованное, опосредованное. Если там и есть какая-то реальность, она предлагается как изображение за стеклом, и я не могу изменить ее иначе, как подавая извне обезличенные, однозначные команды. На бумаге это предстает таким холодным, принужденным, удушающим, в конечном итоге унылым; но теперь сядьте-ка за игру и почувствуйте, как внезапно исчезает трение, каким блестящим, глянцевым предстает поле, как легко движутся руки, текут сплошным потоком команды, тотчас исполняемые; всякая игровая ситуация сводится к своей сути, система работает бесперебойно, можно всецело сосредоточиться и действовать, не снижая скорости. Уверен, вы начинаете понимать, почему монетки исчезли из обращения.

Теперь вернитесь на долю секунды к рычажкам настольного футбола. Вы содрогнулись, правда? Как будто вас вырвали из сеанса медитации и поместили в бар, полный криков и споров: все внезапно становится таким плотным, громоздким, неопределенным и раздражающе настоящим… Не то чтобы одно было лучше другого, этого нельзя сказать, но это разные вещи, именно разные. Где вы почувствуете себя более включенными в игру, более живыми, полнее выражающими себя?

Порезвитесь немного с настольным футболом и возвращайтесь, благословясь, к консоли «Космических пришельцев».

Можете походить туда и сюда, даже останавливаясь время от времени на промежуточной станции флиппера.

Отнеситесь к этому серьезно.

Чувствуете переход?

Именно ПЕРЕХОД: смещение центра тяжести, вокруг которого выстраивается происходящее; перетекание деталей из одной части пейзажа в другую, и, наконец, перестановка ваших способностей, возможностей, ощущений, эмоций. СУЩНОСТНОЕ ИЗМЕНЕНИЕ ОПЫТА.

Всего-навсего три игры, но сколько разных вещей продвинулось на пути от самого старого к самому новому.

Не теряйте времени, пытаясь рассудить, что лучше, что хуже: сосредоточьтесь и попытайтесь охватить этот переход единым обобщающим взглядом, единым ощущением. Особенно ощущением.

Получилось? Прекрасно. Вы сейчас чувствуете, как вас уносит приливом: это характерно для перехода от аналога к цифре. Вы ухватили самую суть, центральный нерв революции, которую мы совершаем. Ее базовое движение. Если угодно, ее секрет.

«Космические пришельцы», скромная игрушка для праздных людей, – один из первых геологических следов подземного толчка. Ее сердцевина, помимо всего прочего, уже была полностью цифровой: программное обеспечение, помещенное на плату. Если представить себе, что цифровая революция имеет спинной хребет, это можно признать первым позвонком. Она выступает почти незаметно под кожным покровом мира, но пальцы чувствуют ее, глаза видят. Она существует. Это только начало.

ПРИМЕЧАНИЕ. Чтобы у вас сложилось представление о работе, которая нам предстоит, поговорю еще немного об этом позвонке: обсудим его так, как будем обсуждать весь спинной хребет цифровой революции, – как руины, как археологический раскоп, где можно обнаружить следы скрытой цивилизации. Нужно искать ископаемые остатки какой-то предшествующей жизни. Коды духовной революции, породившей все это.

Легче предпринять этот шаг, нежели объяснять его. Вот я и соскабливаю отложения времени с первого позвонка и получаю ценные данные.

ВО-ПЕРВЫХ: по сравнению с обычным настольным футболом и флиппером игра «Космические пришельцы» устанавливала революционную позу, как для тела, так и для духа, невероятно обобщенную и жестко упрощенную: человек, консоль, экран. Человек/клавиатура/экран. Пальцы на клавиатуре, глаза на экран. Команды, отдаваемые движениям пальцев, результат, подтверждаемый взглядом на экран. Добавьте немного звука, чтобы система стала более функциональной. Это ничего вам не напоминает? Именно в такой позе, как для тела, так и для духа, мы теперь проводим почти все свое время. Не меняя ее, производим любые операции: как заказываем номер в гостинице, так и признаемся в любви. Если угодно, эта поза наилучшим образом определяет эру цифровых технологий. Даже переход на тачпад не поколебал ее. Не то чтобы позу эту изобрели «Космические пришельцы», понятное дело, но, возможно, в этой игре она впервые проявилась в открытую, вошла в жизнь по-настоящему значительного количества людей. Чтобы вы поняли, первый более-менее распространенный персональный компьютер (но ему далеко до популярности «Космических пришельцев» и так называемых аркадных игр), выпущенный в 1982 году, назывался Commodor-64. Первый Mac – а он рядом с «Космическими пришельцами» все равно что кафедральный собор рядом с малой часовенкой – появился в 1984 году. Первого смартфона, о котором узнала широкая публика, нужно ждать еще двадцать один год: до 2003-го. Так что, если вы прокрутите ленту назад в поисках момента, когда эта поза – человек/клавиатура/экран, спаянные в единое существо, – вошла в жизнь громадной массы людей, то что вы найдете? «Космических пришельцев», полагаю. И прочие игры такого типа.

ЧТО МЫ ИЗ ЭТОГО ПОЧЕРПНЕМ. То, что, так или иначе, в нулевом позвонке, в его ДНК, уже содержится поза, которую ждет великое будущее; ее мы обнаружим в большей части геологических формаций, составляющих то, что называется цифровой революцией: человек/клавиатура/экран, спаянные в единое существо. В такой позе я пишу эту книгу. [Не в такой, вероятно, вы ее читаете: честь и слава бумажной книге, которая все еще сопротивляется какой бы то ни было мутации.]

ВО-ВТОРЫХ: настольный футбол как вещь обладал определенным достоинством, флиппер отличался своеобразной красотой, тумбочка с «Космическими пришельцами» вызывала тошноту. Зато настольный футбол вряд ли мог быть чем-то еще, кроме настольного футбола, ты разве что мог перекрасить футболки у игроков; флиппер можно было обставить по-разному [от фантастического окружения до полуголых дамочек], можно было даже немного усложнить подачи, замедлить или ускорить темп, но в общем и целом все было одно и то же, мяч подскакивал и опускался, точка. А вот внутри жуткой тумбочки «Космических пришельцев» ЗАКЛЮЧАЛАСЬ БЕСКОНЕЧНОСТЬ: как только была установлена поза человек/клавиатура/экран, исчезли любые границы – все игры мира содержались внутри, достаточно было поменять программу. Можно было даже разглядеть, прозревая будущее, игру «Фифа 18» и «Зов долга». Достаточно было улучшить графику, прибавить несколько функций и использовать более продвинутую аудио– и видеотехнологию, и появилась красивая вещица, которую стали с успехом выпускать через пятнадцать лет: игровая консоль Play Station, 1984 год.

ЧТО МЫ ИЗ ЭТОГО ПОЧЕРПНЕМ. То, что в нулевом позвонке, в его ДНК, уже содержится движение, которому суждено великое будущее и которое мы обнаружим в большей части геологических формаций, составляющих то, что мы называем цифровой революцией: вместо того чтобы порождать много прекрасных и разнообразных миров, ты употребляешь время на то, чтобы изобрести одну-единственную среду, куда можно поместить все миры, какие ни есть. Иными словами: не тратишь время на то, чтобы доводить до совершенства вещи, которые не способны к развитию, а стараешься изобрести вещи, развивающиеся бесконечно, ибо они задуманы, чтобы вместить ВСЁ.

В-ТРЕТЬИХ: «Космические пришельцы» были ИГРОЙ. Не знаю, постигаете ли вы всю прелесть того, что это явление в себе заключает. Практически подземный толчок, от которого кора привычек обитателей земной поверхности покрывается трещинами, впервые, или почти впервые, дает о себе знать в тот момент, когда они, эти обитатели, надевают тапочки, посылают все к чертям и принимаются за игру. Я нахожу это обстоятельство ошеломительным. Задаюсь вопросом, была ли то случайность. Конечно, мне нравится думать, что день, когда мы решили опрокинуть стол и совершить эпохальную революцию, был выходным. Мы бродили по траве босиком с банкой пива в руке.

ЧТО МЫ ИЗ ЭТОГО ПОЧЕРПНЕМ. Что в нулевом позвонке, в его ДНК, уже содержится склонность, которой суждено великое будущее и которую мы обнаружим в большей части геологических формаций, составляющих то, что мы называем цифровой революцией: порождать изменение, применяя инструменты, которые если и не являются играми, то очень на них похожи. Мы – праздничные божества, творящие в седьмой день, когда истинный бог отдыхает.