Текст книги "Исповедь Оранты"

– А вы думаете, что мне есть, что скрывать? – немного вызывающе произнесла Шейна.

– Полагаю, да. Иначе я не стал бы задавать вам такой вопрос.

– Простите, но мне уже пора идти, а если вы считаете, что я что-то недоговариваю, то это ваша работа узнать – что. Я вам, к сожалению, помочь ничем не могу.

Шейна взяла лежащую рядом с ней небольшую сумочку, встала со скамьи и стремительно вышла, если не сказать выбежала из зала, который все наполнялся и наполнялся с каждой новой минутой свежими дымовыми парами фимиама. Виктор Лебель спокойно вздохнул и сказал самому себе:

– Я узнаю это, поверьте мне Шеннен Демер, узнаю, что вы скрываете. И более того, вы сами обо всем мне расскажете, запомните это.

Глава 14.

Лебель стоял в некоторой отдаленности от основной массы людей, собравшихся за тем, чтобы сопроводить Джоанну Кольстад в последний путь. Его руки были скрещены на груди, глаза плавно пробегали всех присутствующих, подмечая мельчайшие и не представляющие, на взгляд обывателя, никаких сведений, детали.

Шейна изредка поворачивала голову в сторону Лебеля, и, когда их взгляды соприкасались, тотчас оборачивалась назад. По всему было видно, что ей не нравилось, что инспектор изучает ее.

Сивилла Кольстад с легким раздражением на бледном лице равнодушно наблюдала за происходящим. Но как часто за безучастностью скрывается тончайшая отзывчивость души, струна, задетая чьей-то рукой, непременно откликается на это действие гаммой переливчатых звучаний, но люди научились заглушать, или, вовсе подавлять в себе реакцию лютни.

Руперт с неизменной для него претенциозностью и дипломатической сдержанностью тоже не выдавал особых чувств, лишь слегка иногда опуская глаза, будто прячась за веками от взглядов, оброненных на него окружающими людьми. Его невозмутимости и спокойствию можно было найти логическое объяснение, но разве так должен вести себя убитый горем муж?

Секретарь Руперта, Ева Эдели, тоже находилась среди присутствующих. Хотя она была еще довольно молода, но выглядела вне сомнения старше своих лет. Из материалов заведенных полицией дел Виктор Лебель помнил многие подробности, в том числе и даты рождения всех, кто был на той, ставшей роковой для невесты, свадьбе. Детали – вот что сейчас было важно. Лебель понимал, что возможно некоторые из них не имеют к убийству никакого отношения, но, вполне возможно, что именно такой, замеченный, как бы некстати, элемент, станет важной зацепкой на пути к раскрытию преступления. То, что поначалу кажется лишь пустым отзвуком брошенного на дно колодца камня, может впоследствии оказаться чем-то совсем иным. Наше воображение играет с нами, или мы с ним? Когда чего-то не знаешь, приходится полагаться на ощущения, интуицию, но как часто она обманывает нас. Доверие – вот без чего невозможна жизнь. Нужно учиться этому, как птенцы учатся летать, как дети учатся ходить.

Наконец, гроб опустили глубоко под землю, каждый бросил на его лакированную крышку горсть земли, и присутствовавшие стали расходиться по своим делам.

Шейна зашагала неторопливой походкой по направлению к огромным исполинским воротам безмятежного на первый взгляд царства мертвых. Дождь уже прекратился, некое подобие радуги появилось в глубине неба, и можно даже было сказать, что наступил долгожданный день. Она шла медленно, и ветер слегка касался длинных волос девушки. Вдруг чья-то рука задела ее плечо. Шейна обернулась. Позади нее стоял Виктор Лебель. Какое-то время они просто молча смотрели друг на друга, каждый не в силах высказать ни слова. Но замешательство это длилось не дольше доли секунды.

– Я хотел бы поговорить с вами, – менее твердым тоном, чем обычно, произнес Лебель.

– Я, кажется, уже дала показания вам и инспектору Нордбергу, – более твердо, чем обычно проговорила Шейна.

– Мне хотелось бы узнать о вас чуть больше, – настаивал Лебель.

– В материалах полицейского дела вы найдете все, что вам нужно, – сказала Шейна и, развернувшись, сделала пару шагов, когда молодой инспектор преградил ей путь.

– Подождите хотя бы немного, – он положил свою ладонь девушке на плечо, – мы можем встретиться где-нибудь в спокойном месте и…

– И где же вы найдете более спокойное место? – улыбнулась Шейна. – Простите, мне просто интересно узнать, что вы скажете.

Лебель улыбнулся ей в ответ.

– Ну, если вы хотите, то мы можем…

– Я ничего не хочу, – оборвала слова Виктора Шейна, намеревалась снова уйти, но рука Лебеля по-прежнему находилась на плече девушки.

– Мне необходимо встретиться с вами, – произнес, наконец, Лебель. Шейна подняла голову и их взгляды еще раз пересеклись.

– Вы по-прежнему думаете, что я что-то не договариваю, и надоедливыми расспросами хотите выведать у меня важную информацию об убийстве? – вопросительно посмотрела на инспектора Шейна.

– Нет, не совсем. Я лишь хочу узнать больше о вашей жизни, – продолжил Лебель.

– Значит, вы не устроите мне профессиональный допрос, как вы обычно в таких случаях делаете?

– Нет, – произнес он, улыбаясь.

– Значит, вы приглашаете меня на свидание? – с легкой иронией в голосе произнесла Шейна.

– Да, – сказал Лебель, – назовем это так.

– И мы не будем говорить об убийствах? – с сомнением прошептала девушка.

– Ну, разве, что чуть-чуть, – с улыбкой ответил ей Лебель, и они вместе прошли эти жуткие исполинские врата смерти.

Глава 15.

Было раннее утро. Парк выглядел слишком пустынным, в нем никого не было, кроме Шейны. Зеленые кроны деревьев сгущали потоки света, образовывая свой мир теней и причудливых переливов внутри парка. Гравиевые дорожки разветвлялись и имели бесчисленное множество продолжений. Они уходили куда-то в глубину парка, скрывая свое дальнейшее местонахождение и заставляя поломать голову над тем, куда они могут завести.

В некотором отдалении от беседки, где находилась Шейна, безмолвно блестела живописными бликами зелено-голубая вода, по гладкой поверхности которой бесшумно плавали крохотные коричневатые уточки. Изредка доносился шум проезжавших по шоссе автомобилей, но звук этот был приглушенным, раздававшимся откуда-то издалека, словно бы даже не совсем реальным.

Неожиданно послышались отчетливые шаги, которые с каждой минутой различались все явственнее, позволяя определить, что принадлежали они мужчине. Шейна обернулась, когда наступила тишина. Позади нее стоял Лебель.

– Вы пришли на полчаса раньше назначенного времени, – медленно протянула слова Шейна.

– Вы, как я уже успел убедиться, и в чем у меня не осталось никаких сомнений теперь, пришли гораздо раньше меня, – добавил к вышесказанному Лебель.

Латентность повисла в воздухе. Каждому было что скрывать.

– Удивительное чувство испытываешь, когда смотришь на солнце сквозь листву деревьев. Свет будто бы просачивается через крону, отчего листья светятся – это так сказочно и красиво. Иногда обыкновенные, ничем не примечательные на первый взгляд вещи кажутся такими чарующими, точно их коснулось волшебство. Отчего это происходит? – вопрошающе посмотрев на Лебеля, произнесла Шейна.

– Я думаю, это зависит от человека, который непосредственно смотрит на эти прекрасные вещи, – обескуражено ответил Виктор.

– А может, это чувство очарования зависит от самих вещей, и человек здесь вовсе не причем?

– Если бы это было так, то, учитывая, что понятие красоты было бы равнозначно определенным для всех, одни и те же вещи нравились бы исключительно всем, а другие не нравились бы абсолютно никому.

– То есть, можно утверждать, что только человек воздействует на вещи, а вещи не могут воздействовать на человека?

– Как раз наоборот, вещи оказывают более сильное влияние на человека, чем человек на вещи, просто сила этого воздействия находится в прямой зависимости от конкретного человека. Это значит, что одна и та же вещь может оказать мощнейшее воздействие на одного индивида, и вовсе обделить своим вниманием другого.

– Значит, вы согласны с утверждением, что красота всегда в глазах смотрящего?

– Более чем, – кивнул Лебель.

– А что вы считаете подлинно красивым, чем вы готовы восторгаться и восхищаться? Музыкой, игрой, любовью?

– Мне нравятся все три варианта, – ответил Лебель, – а вы? Что выберете вы?

– Слова. Да. Я обожаю слова. Некоторые из них так прекрасны. Нет, не удивляйтесь так, я говорю чистую правду. Это действительно так. Мне нравится писать и произносить слова, в этом есть свое особое очарование.

Лебель улыбнулся.

– Первый раз встречаю человека, влюбленного в слова. А к каким из них вы испытываете наибольшую симпатию? – с долей насмешливости в голосе спросил Лебель.

– Нет, не потешайтесь надо мной, – засмеялась Шейна. – Слова действительно очень много значат для меня. Я испытываю удивительное чувство, когда соединяю их в предложения, которые затем становятся полноценным текстом. Это как ноты в музыкальном произведении: необходимо, чтобы каждая была на своем месте, и только совокупность нот рождает мелодию, не хаотичная разбросанность звуков, а определенная их последовательность. То же самое характерно и для литературного произведения. У каждого слова есть свое место в предложении, и, переставив его в другое, можно, тем самым, разрушить всю музыку текста.

– А как давно вы начали испытывать любовь к словам?

– Когда я впервые поняла, что можно их соединять между собой так, чтобы рождалась мелодия – где-то в возрасте пяти лет. Особенное счастье я испытывала, когда узнавала новые слова, которые теперь тоже могла использовать в создании предложений. Мне нравилось сочетать противоречивые понятия, чтобы достичь двусмысленности в созданном образе, показать многогранность вариаций для понимания, мне доставляло удовольствие предметы материального мира награждать одушевленными прилагательными, словно они живые, я приходила в восторг от использования одних слов для описания других, чтобы глубже проникнуть в их суть. Я и сейчас не утратила эту страсть.

Нет ничего прекраснее, когда звуки определенным образом преобразуются в слова, сочетаются между собой, влюбляются друг в друга…

– Но это же так просто: соединять слова! Это умеют делать почти все люди, – возразил Лебель.

– Ничего подобного, – вполголоса оспорила Шейна, – вам это только так кажется. Нажимать на клавиши или дотрагиваться до струн тоже могут практически все, но не каждому дано рождать мелодии, заставляющие плакать или смеяться, в общем дающие чувствовать то, что при обычном раскладе человек испытывает только в моменты крайнего душевного возбуждения.

– А зачем это нужно – искусственно пытаться воссоздать те или иные чувства? С какой такой великой целью?

– Это делается с одной единственной целью – пробудить человека.

– Пробудить? От чего?

– От зимней спячки чувств. Их нужно растормошить, но аккуратно, чтобы не повредить. Это очень тонкая и опасная работа. Вы, наверняка, даже и не подозревали, что художественное произведение может убить?

– Я думал, слова не так всесильны.

– Слова могущественны, поверьте. Ими также можно воскресить. Когда в человеке все мертво, даже одно единственное, но значимое слово может заставить его чувствовать и жить.

– Я надеюсь, что вы говорите образно. Впрочем, мне кажется, что вы всегда говорите образно.

– А вы знаете другой способ разговора? – спросила Шейна.

– Да, знаю, – с долей дерзости в голосе ответил Лебель, – Зачем вы это делаете? Что вы пытаетесь утаить? Я прекрасно вижу, что вы что-то скрываете относительно дела Джоанны Кольстад. Что вы не договариваете? Я задаю вам этот вопрос в последний раз! – яростно произнес, если даже не сказать, прокричал, Виктор Лебель, распалившись и не сдержавшись от наплыва чувств. Плотина уравновешенности и невозмутимости разрушилась потоком действительно значимых и роящихся в сознании Виктора подобно жужжащим насекомым вопросов.

– Ну и славно, – спокойно проговорила Шейна, точно слова эти проплыли мимо нее как рыбы, нисколько не задев. – «Прекрасный последний риторический вопрос инспектора Лебеля»! Нет, вы знаете, это слишком длинный заголовок для статьи в газете, и не интересный, как на мой взгляд. Знаете, инспектор, – с вызовом в голосе произнесла Шейна, приблизившись к Лебелю, – я ваших угроз не боюсь, но мне не нравится ваш слишком высокий тон разговора.

Лебель с силой схватил Шейну за плечи и замер. Она засмеялась: громко и заливисто, и смех ее отдавал приглушенной болью внутри Виктора.

– Ненормальная! – выкрикнул Лебель, выпуская Шейну из своих грубых объятий, – Сумасшедшая!

– Во всяком безумии своя логика, – громко произнесла девушка, темные длинные волосы которой уже подхватил налетевший внезапно ветер, – всегда помните эти слова английского драматурга.

В небе сверкнула маленькая молния, послышались раскаты грома. Глаза Шейны и весь ее облик горел каким-то внутренним холодным пламенем, она словно была частью роковой картины, нарисованной болезненным воображением художника. Солнце как будто кто-то выключил. С неба огромными потоками студеной воды хлынул дождь. Позади Лебеля кто-то вскрикнул. Он с тревогой обернулся, но это был всего-навсего ребенок, поскользнувшийся и лежащий в луже, из которой его с напрасными усилиями пыталась вытащить заботливая мамаша. Когда же Лебель развернулся в сторону Шейны, то на ее месте никого не обнаружил. Дождь заливал все вокруг, проникая в щели и трещины, забираясь глубоко под землю. Когда молния сверкнула еще раз, Лебель уже ехал по огромной мокрой дороге на скорости, которую позволяла испортившаяся внезапно погода. Внутри него все клокотало и бурлило. Его убивало чувство нерешенности, недосказанности, так сильно владеющее им. Ему мучительно хотелось знать правду.

Глава 16.

Легкий, почти невесомый дым окутывал бледное лицо Сивиллы. Между пальцами левой руки она слабо сжимала сигарету, то, поднося ее к тонким маловыразительным губам, то, отстраняя ее от себя. Серые глаза казались пустыми. Обесцвеченные волосы безжизненно лежали на плечах.

Она сидела в своем кабинете в большом кожаном кресле, закинув ногу на ногу. Рядом с ней на стеклянном столике лежала переполненная пепельница. Сивилла с равными интервалами покачивала правой ногой, затем наклонилась, стянула с уставших ступней лакированные туфли, небрежно отбросила их в сторону, и, поправив нейлоновые чулки, глубоко и протяжно вздохнула.

Центром ладоней она прикоснулась к вискам и закрыла глаза. За дверью послышался детский голос и топот маленьких ножек. Сивилла вздрогнула, спрятала сигареты и пепельницу в потайной ящичек письменного стола, пригладила волосы, опять надела туфли и открыла дверь.

В гостиной стояла ничем и никем не нарушаемая тишина. Быстрыми движениями Сивилла поднялась по лестнице на второй этаж. За одной из четырех дверей явно слышался детский плач. Она прислонила правое ухо к гладкой поверхности дерева, но звук не сделался громче. Девушка на мгновение замерла, затем положила левую руку на серебристую ручку двери, а другой со всей силы толкнула ее. Та поддалась.

В комнате было довольно светло. На ярко-синих обоях красовались желтые бабочки. На полу лежал мягкий с крупным ворсом ковер. У приоткрытого окна слегка покачивались на тонких длинных нитях и издавали серебристый звон металлические полые трубочки, к которым были присоединены с помощью колец сверкающие перламутровым блеском кристаллы. Рядом, слева от окна, располагалась детская кроватка с резным изголовьем, над которым был прикреплен ловец снов – небольшая конструкция из блестящих бисерин, разноцветных перьев и шерстяных ниток, представлявших собой паутину. В дальнем правом углу комнаты с аккуратностью и бережностью были расставлены игрушки – представители почти всей фауны планеты, совсем новые, нетронутые. Поблизости размещался маленький стол и стул, на котором сидела удивительно красивая девочка с огромными голубыми глазами, золотыми волосами, длиннющими ресницами и алыми губами. Взгляд этой малышки был устремлен в точку на противоположной стороне комнаты. Когда Сивилла открыла дверь и вошла туда, девочка даже не пошевельнулась, она по-прежнему мило хмурилась и смотрела куда-то, не отводя глаз.

Музыка ветра звучала прекрасными переливами серебряного звона. Сивилла осторожно подошла к малышке, провела рукой по ее волнистым волосам, внимательно посмотрела в широко распахнутые глаза и улыбнулась. Она чувствовала себя счастливой. Солнце заливало все сильнее пространство комнаты и не только, оно проникало в сердце и озаряло душу Сивиллы, а еще глаза девочки, которые стали от этого света еще голубее.

Молодая мама наклонилась и взяла с пола мягкую игрушку в виде обезьянки, затем подошла к маленькой дочке и вложила ее в ручки малышки: девочка мило хмурилась. Сивилла с осторожностью кошки присела около нее и закрыла глаза. Через несколько мгновений безмолвия и тишины она почувствовала, что чьи-то маленькие тоненькие пальчики ласково и почти неощутимо скользят по гладкой поверхности ее щеки, затем услышала детский заливистый смех и топот ножек. Сивилла знала, что девочка бегает по комнате, играя с обезьянкой. Солнце ловило каждое ее движение своим лучом, и малышка в растерянности смеялась и озиралась по сторонам, по-прежнему сжимая в руке мягкую игрушку. Дневное светило все сильнее и сильнее влезало в комнату, наполняло ее лучами, и вспышка!.. комната стала белой, свет наполнил ее до краев, ничего теперь нельзя было разглядеть.

Сивилла открыла глаза. Свет плавно струился через окно. Девочка с золотыми волосами и голубыми как небо глазами по-прежнему сидела на своем маленьком стуле, все так же, не отводя взгляда, смотрела в какую-то неопределенную точку на противоположной стене помещения и держала в руке обезьянку. Сивилла, закрыв лицо тонкими бледными ладонями, плакала.

Дело в том, что эта прекрасная идеальная девочка не могла смеяться, не могла кушать, не могла лить слезы, не могла ходить, танцевать, разговаривать. Единственное, что могла делать эта девочка – мило хмурится.

Глава 17.

Тяжелые капли воды плавно скатывались по смуглой коже плеч, неторопливо бежали по обнаженным голеням, стремясь к ступням, вниз. Мокрые волосы были аккуратно собраны на затылке, но несколько завитков все же отбились от стаи. Девушка только что вышла из ванной комнаты, и на ней ничего не было, кроме белого мягкого полотенца, обмотанного вокруг туловища. Темно-карие глаза сосредоточенно смотрели со смуглого лица на телефон, расположенный на столике у окна. Он молчал. Девушка озадаченно вздохнула, развернулась и хотела уже уйти, но тут он заговорил настойчивыми однообразными звуками. «Значит, все-таки, не показалось», – с облегчением пробормотала она и схватила трубку довольно крупной рукой, усеянной водяными каплями.

– Алло! – громко произнесла мокрая девушка.

– Ева, Ева – это ты? – с надрывом и неуверенностью пытался задать вопрос женский голос.

– Да, но… – ответила Ева Эдели.

– Это я, Сивилла, Сивилла Кольстад, ты меня не узнала? – чуть более уверенно продолжал женский голос на другом конце провода.

– Сивилла? Черт, никогда бы не подумала. Что с тобой? Что-то случилось? Ты какая-то встревоженная, что ли? – разразилась вопросами Ева.

– Мне нужно с кем-то поговорить, я больше не могу держать все это в себе, так больше не может продолжаться, мне кажется, что я не выдержу и сломаюсь, – в телефонной трубке послышались еле слышные всхлипы.

– Эй, подруга, ну хватит! Сейчас же прекрати реветь, а лучше всего расскажи, что у тебя там стряслось. Я вся внимание.

– То, что я хочу сказать – очень важно, и я не уверена, что прошлое нужно ворошить, – вкрадчиво проговорила Сивилла.

– Ты хочешь, чтобы я тебя переубедила, и ты рассказала мне свой секрет, да? – с тоном озорницы произнесла Ева.

– Нет, я всего лишь пытаюсь разобраться, я не знаю, что делать, я в такой растерянности, ты даже не представляешь, Ева. Все дело в Руперте.

– А что не так с твоим братцем, дорогая?

– Ты его сегодня видела? – с отчаянием спросила Сивилла.

– Да, я вижу его практически каждый день, я же у него работаю, – с непониманием ответила мокрая девушка.

– А ты знаешь, Ева, он вовсе мне не брат.

На несколько долгих секунд диалог оборвался. Карие глаза мокрой девушки в недоумении забегали внутри ее огромных глазниц.

– О чем ты говоришь, Сивилла? Я не совсем тебя понимаю, – воскликнула Ева Эдели.

– Все обстоит именно так, как я и сказала. Руперт не мой брат. Руперт – мой бывший муж.

– Господи, Боже мой, никогда бы не подумала. Вот дела! Но зачем надо было это скрывать – этого я пока никак не могу понять.

– У нас с Рупертом необычные отношения.

– Это я уже поняла, продолжай! – скомандовала Ева.

– До того, как мы с ним поженились, Руперт уже дважды состоял в браке, причем, очень недолго. Я была очень обеспеченна, впрочем, и сейчас таковой являюсь, и всегда боялась, что мой избранник будет любить не меня, а мои деньги. Но Руперт был фантастично богат, и я не сомневалась в его чувствах. Тогда о предыдущих браках я не особенно задумывалась, и то, что обе его жены умерли при довольно странных обстоятельствах, тоже мало заботило меня. Огромное потрясение случилось тогда, когда я узнала, что никогда не смогу иметь детей. Я плакала днями и ночами напролет. По правде говоря, я до сих пор не смирилась с этой нещадной мыслью. И вот, в один из тех несчастных дней Руперт рассказал мне правду о том, откуда у него такое громадное материальное состояние. Эти деньги были наследством от тех жен, которые погибли при загадочных обстоятельствах. Через некоторое время он сказал, что нам лучше быть свободными друг от друга, но, тем не менее, всегда был где-то рядом, называл теперь меня своей сестрой, заботился обо мне. По брачному контракту каждый остался при своем имуществе, потому что состояние одного супруга могло перейти к другому только после его смерти. Я думаю, что он поступил так из жалости ко мне, он видел, как сильно я страдаю, и не хотел…а, может быть, хотел, чтобы я страдала, жила и страдала, а иногда мне кажется, что Руперт не убил меня только потому, что очень сильно любил.

– Так ты считаешь, что Руперт, так сказать, устранил своих жен собственными руками?

– Да, я в этом уверена. Вот поэтому меня так удивляет то, что он сохранил мне жизнь, ведь у него была превосходная возможность завладеть моими деньгами, но он почему-то этого не сделал.

– Да уж, благородный поступок! – констатировала свои мысли Ева, – постой! Получается, что Джоанну убил…

– Руперт, да. Когда я поднималась в день свадьбы по лестнице, то уловила едва различимый аромат, принадлежавший, без всяких сомнений, Руперту, а уж на мой нос можно положиться, ты прекрасно знаешь, какое тонкое у меня обоняние. Кусочки этого запаха я уловила и в коридоре. Нет, я никого там не видела, но я знаю, что Руперт был там. Дверь была распахнута настежь, я заглянула туда, и вы все услышали мой крик. Я рассказала полиции обо всем, кроме того, что чувствовал мой нос. А он меня редко подводит.

– Тебе все это могло показаться, – как-то пространственно пролепетала Ева, – слушай, а как Руперт объяснил Джоанне твое имя в документах, ведь она, да и все остальные, включая меня, считали тебя его сестрой, а не женой? Или ты думаешь о том же, что и я?

В этот момент голоса Сивиллы Кольстад и Евы Эдели слились в один:

– Он убил Джоанну, потому что ей это стало известно!

– Или, – продолжал голос Евы Эдели, – потому что он боялся, что этот факт станет в ближайшем будущем ей известным, стоило только обнаружить удостоверение личности – и вот тебе, вся правда как на ладони.

– Ты абсолютно права, Ева. Другой причины так рисковать у Руперта не было, ведь он мог совершить это убийство и на второй, и на третий день после свадьбы, да даже через неделю, месяц, год, как у него это случалось раньше.

– Но почему он поступил так неосторожно и пригласил тебя на эту свадьбу, зная, что все может плохо кончиться? Или он надеялся, что ты обеспечишь ему алиби?

– Не думаю, он не посвящал меня в свои планы, а в последний раз, когда мы с ним виделись, он был так груб.

– Странно, по-моему, он должен ножки тебе лизать, чтобы ты его не выдала, – хихикнула Ева.

– Но я и так не собираюсь ничего рассказывать о нем и о моих догадках полиции, – с неопределенной грустью в голосе проговорила Сивилла.

– Это еще почему? – удивленно вопрошала Ева, выпятив еще больше свои шоколадные глаза.

– Все дело в том, что я его по-прежнему люблю, – коротко ответила Сивилла.

– Что?? Я не ослышалась? Это, наверное, слуховые галлюцинации, или ты просто пошутила?

– Я очень люблю Руперта. Я бы все на свете отдала за то, чтобы снова быть с ним. Я только об этом и думаю. Я не знаю, как мне быть, – опять в телефонной трубке послышались легкие всхлипывания.

– Нет уж, вся эта история слишком запутанная, как по мне. Я люблю простоту и ясность, как в отношениях, так и в жизни, а тут – прям сюжет для романа.

– Кстати о романах, эта писательница, как ее там? Когда я вошла в комнату, на полу лежали две девушки: первую, Джоанну, убили, а вторая отделалась сотрясением мозга или чем-то таким.

– Ты намекаешь на то, что она может знать, кто убийца?

– Вполне, я не исключаю такой возможности.

– Но в ее показаниях полиции не было ничего такого, что бы бросало тень на Руперта, разве нет так?

– Да, все именно так, но эта девушка не дает мне покоя, в ней есть что-то такое…

– Пугающее?

– Возможно, и еще у нее странный взгляд – такой, как будто она знает, о чем я думаю, как будто видит меня насквозь.

– Ну, это уж точно твои придумки, хотя знаешь, отчасти я соглашусь с тобой – в ней есть что-то не от мира сего. Хотя, если рассуждать логически, она потеряла свою лучшую подругу, и эта ситуация, естественно, отразилась на ней, как впрочем, и на всех нас.

– Я с тобой, наверное, соглашусь, – произнесла, вздохнув сильнее чем обычно, Сивилла.

– Вот и правильно. Совсем не нужно искать объяснение тому, чему это объяснение совсем не требуется.

Девушки весело засмеялись и договорились о личной встрече в ближайший свободный день для того, чтобы вместе попробовать найти ответы на накопившиеся за столь долгое время вопросы, тысячи вопросов.

Глава 18.

Когда Шейна вышла из дома на улицу, наводненную спешащими людьми и стремительными автомобилями, два серых глаза уже ловили каждое ее движение. Этим двум следящим устройствам было совсем нетрудно затеряться в громадном потоке других таких же природных приспособлений для наблюдения. Два серых глаза пристально смотрели через боковое стекло автомобиля, стоящего в некотором отдалении от Шейны, которая уже садилась в только что подъехавшее такси. Обе машины одновременно тронулись с места. Рассекая колесами лужи, они мчались на предельно возможной скорости по мокрому шоссе, дождевые нити беспощадно хлестали стекла, но даже это их не останавливало.

Виктор Лебель был предельно сосредоточен. Его смуглые руки решительно держали руль, взгляд серых глаз был устремлен только вперед.

Шейна, сидевшая на заднем сидении такси, с безразличием смотрела на дорогу через боковое окно автомобиля. Когда они подъехали к огромным исполинским воротам знакомого кладбища, девушка вышла из машины, с силой захлопнув дверцу, и сказала таксисту, что тот может ехать.

Лебель остановился неподалеку. Подождав несколько минут, он направился в страну мертвых. Дождь не прекратился. Лебель поднял воротник своего плаща и стремительно зашагал внутрь кладбища.

Он обнаружил Шейну там, где и предполагал. Склонившись, она сидела на корточках у могилы Джоанны. Полы ее черного пальто лежали на мокрой земле, пряди волос были разбросаны по плечам и спине. Она что-то говорила. Лебель пытался дышать как можно тише, он прислушивался к ее словам. Виктор тихо замер позади нее, загадочной девушки в черном пальто.

– Джоанна, милая Джоанна, – шептала она, – прости меня.

Шейна повторяла и повторяла эти слова, она произносила их уже в тысячный раз, без устали она твердила их, пока глаза ее не наполнились водой, которая полилась, не удержавшись в них.

Виктор не мог больше стоять в стороне. Он подошел к надгробию, возле которого сидела девушка, поднял ее с мокрой земли и обнял. Ему показалось, что Шейна прижалась к нему своим телом в ответ.

– Что с тобой происходит, Шейна? – как можно мягче спросил Лебель.

– Я не знаю, Виктор, я не знаю… Мне кажется, я…

Лебель ощутил слабеющее с каждым мгновением тело в своих руках, слезы катились по щекам Шейны, перемешиваясь с дождем. Она была так красива сейчас. Ее губы, слегка приоткрытые, пылали, ослепительно контрастируя с бледной кожей. Шейна уже не чувствовала, как Лебель наклонился к ее лицу, одной рукой держа ее тело, а другой, трогая волосы, поцеловал. Виктор ощутил огонь на ее губах, настолько они были горячими. Ему даже показалось, что он обжегся. Дождевые капли с двойной силой посыпались с неба, поэтому Лебель, долго не раздумывая, перенес потерявшую сознание Шейну в свой автомобиль, усадил девушку рядом, закрепив ее тело ремнем безопасности, потом завел машину и уже спустя пару минут мчался по шоссе, изредка поглядывая на божественное произведение на соседнем сидении.

Когда Шейна с трудом подняла тяжелые уставшие веки, она почувствовала пульсирующую боль в голове, все тело ломило, ей хотелось скинуть с себя собственную кожу. Она лежала в незнакомой кровати, в неизвестной ей комнате. Соломенные лучи слабо струились сквозь ночной торшер, единственный источник света, без помощи которого невозможно было разглядеть ровным счетом ничего. Бордовые портьеры на окнах были наглухо задернуты. По внутренним ощущениям Шейна предполагала, что стояла глубокая ночь.

Поверх платья на нее был надет теплый, но явно мужской халат, кому он принадлежал, тоже оставалось загадкой. Шейна решительно не могла ничего вспомнить. Жар во всем теле давал о себе знать. Было тяжело двигаться, думать, хотелось опять провалиться в беспамятство, снова заснуть.

Не успела Шейна оглядеть комнату целиком, как дверь отворилась, и она все вспомнила. Перед ней стояла причина внезапного озарения ее сознания – Виктор Лебель, державший в правой руке чашку, из которой вырывались и тянулись вверх широкие нити полупрозрачного пара.

– Вот, – сказал он, протягивая Шейне кружку со странным содержимым, – выпейте.

– А что здесь? – с недоверием спросила Шейна.

– Ничего, что может повредить вашему здоровью. В этой чашке всего-навсего зеленый чай и мед. Пейте! – почти приказал он. Шейна повиновалась. Она выпила содержимое чашки полностью.

– Я потеряла сознание, да? – с некоторым смущением осведомилась Шейна, отдавая кружку назад Лебелю, – я не очень отчетливо помню, что произошло после того, как вы приблизились ко мне.

– Я взял на себя смелость отвезти вас к себе домой, – Виктор продолжал с легким замешательством, – вам здесь нравится?