Текст книги "Медальон сюрреалиста"

Маргарита

Маргарите Латышевой не приходилось серыми унылыми буднями вставать с утра пораньше и ехать на работу, пропадать там весь день, а вечером, таким же серым, но уже не столь унылым, возвращаться домой, по пути заходя в гастроном. Маргарита могла спать до обеда и вообще никуда не ездить. У нее не было ни начальников, ни понедельников, как, впрочем, и выходных тоже не было.

Латышева организовала небольшой надомный бизнес и трудилась по мере необходимости. Бизнес заключался в оптовых закупках. Скучно, бесперспективно, зато не требуется больших усилий. Собрала заказы по электронной почте, сформировала заявку, получила посылку, разложила вещи по пакетам, раздала заказчикам. Одну вещь заказывать невыгодно из-за почтовых расходов, вот никто и не заказывает, в коллективной закупке почтовые расходы делятся между всеми участниками, и вещь обходится дешевле, чем на рынке. Даже с наценкой организатора. В общем, на хлеб с маслом хватало. Всем, и матери тоже, она говорила, что живет в снятой для нее фирмой квартире и работает менеджером. Квартиру Маргарита снимала сама. Менеджер – звучит благороднее, чем надомный работник, к тому же у большинства укоренилось в сознании, что надомный работник – вовсе не работник, а так – лодырь, от нечего делать занимающийся неизвестно чем. Ну и что, что сидение, а то и лежание на диване с ноутбуком приносит доход. На работу ведь он не ходит, а значит – не работает!

Маргариту Латышеву застать дома днем не составило труда. Предварительно позвонив, Небесов приехал к ней на Индустриальный проспект. Обычная многоэтажка, построенная в конце девяностых, ничем не приметная квартира, в прихожей коробки с барахлом.

– Заказы, – пояснила хозяйка.

Маргарита произвела на Михаила Небесова двоякое впечатление. С одной стороны, от девушки исходила любезность, она излучала жизнелюбие и была мила. А с другой, за этим позитивом угадывались нотки отчуждения и печали.

Они разговаривали с Маргаритой на кухне. Латышева специально для гостя на скорую руку сообразила горячие бутерброды и сварила ванильный кофе. Подала все в красивой посуде, на стол поставила салфетницу с нарядными салфетками. На Рите были трикотажное домашнее платье и кокетливые тапочки с бантами. Она улыбалась, охотно отвечала на вопросы – не свидетельница, а золото. Но девушка как будто бы воздвигала перед собой стеклянную стену. Она улыбалась из-за стены, близко к себе не подпускала. А хотелось искренних эмоций, чтобы все по-простому, а не этих искусственных реверансов. Выросший в небольшом сибирском городе, Небесов предпочитал прямолинейность и никак не мог привыкнуть к петербуржской вежливости, от которой порой тянуло холодком.

А еще Маргарита была некрасива. Михаил, как только ее увидел, сразу понял, что имели в виду бабушки на лавке возле ее дома в Лодейном Поле. Ее миловидное лицо сильно портил нелепый широкий шрам, спускающийся со лба до подбородка. Этот шрам перечеркивал всю ее угадывающуюся красоту: и выразительные глаза, и высокие скулы, он портил даже улыбку. Трогательными оставались только веснушки, но и они уже не могли исправить безнадежно испорченное лицо. С фигурой у девушки был порядок: талия, грудь, ноги – все при ней. Гордая осанка, длинные пшеничные волосы, пленительно выпуклый зад: если смотреть на Латышеву со спины, она могла показаться красавицей, но вот лицо… лицо диссонировало со всем ее обликом и неизбежно отправляло Маргариту в лагерь Квазимодо.

– Как давно вы виделись с Еленой Земсковой?

– С Леной, Леной… когда же мы виделись? – спросила сама у себя Латышева, хмуря лоб под густой челкой. – Ах, я совсем недавно думала о ней! Вы знаете, Михаил, Лена незадолго до смерти звонила.

– И чего же она хотела?

– Так, поболтать. Мы ведь когда-то дружили.

– В детстве, – подсказал Небесов.

– Да, в детстве. Потом наши пути разошлись, но мы связь не теряли, правда, почти не виделись.

– У Елены было к вам какое-то дело? Она ведь неспроста вас нашла.

– И да, и нет, – ответила девушка. – Даже не знаю, как сказать… История глупая и какая-то детская. До сих пор не пойму, верила ли она во всю эту чепуху или шутила!

– А подробнее.

– Что же, расскажу подробнее, – улыбнулась Рита. – Только я вас предупредила, что все это детская выдумка.

2001 г. Лодейное Поле. Цыганская кровь

– Я гадать умею!

– Умеет она! А колоду игральную разложила. Если хочешь знать, настоящая гадалка никогда не гадает на картах, на которых уже играли, потому что такие карты врут!

– Если хочешь знать, я настоящая гадалка! У меня в родне цыгане! – выпалила Арина.

На мгновение все притихли.

– Да ладно! – нарушила тишину Рита.

– Я цыганка! – настаивала Арина. – Видишь, какие у меня глаза цыганские, а волосы? – Арина стянула с хвоста резинку и рассыпала по плечам волнистые каштановые волосы.

– Это оттого, что твой дед грек. Греки все темные. А твой папа из Белоруссии, ты сама говорила.

– Да, мой папа белорус. Но мама наполовину цыганка, а значит, и у меня цыганская кровь! – с гордостью заявила Арина.

– Заливай! Знаем мы твою бабушку Веру! Где там цыганская кровь?

– Бабушка Вера русская, зато дед цыган! Дед Саша, который грек, мне не настоящий дед, а настоящий – цыган.

– Врешь! – не сдавалась Ритка. Арина нагло врала, но уличить ее во лжи было сложно. Все знали ее деда Александра Металиди – главного инженера завода, уважаемого человека в городе. Раньше, когда дед Саша еще не болел, он для ребятни сделал во дворе песочницу и качели. Своими руками смастерил. Александра Венедиктовича уже год как нет в живых, а качели и песочница стоят. И на площади перед зданием городской администрации на Доске почета висит его портрет.

– Не хотите – не верьте, но это правда. У нас дома даже цыганский медальон есть – подарок моего настоящего деда моей бабушке!

– Ну вообще! Врет и не краснеет! – возмутилась Латышева. Арина ее всегда раздражала своей способностью выдумывать различные истории и благодаря этому становиться загадочной. Рита и так еле пережила тот факт, что Арина гречанка, внучка главного инженера, а теперь выясняется, что она еще и цыганка и что у нее есть какой-то медальон и какая-то семейная тайна с ненастоящим и настоящим дедушками.

– Что за медальон? – заинтересовалась Лена.

– Это секрет, – таинственно улыбнулась Арина.

– Да врешь ты все! – взорвалась Ритка.

– Вот и не вру! Просто мне мама запретила про это рассказывать.

– Ага, завралась, уже не знаешь, как выкрутиться!

– Вот и не завралась. Когда мне будет восемнадцать лет, я надену цыганский медальон, выйду во двор, и вы все в обморок упадете!

– А сейчас почему ты его не надеваешь?

– Потому что он пока не мой, а мамин. Медальон станет моим, когда мне будет восемнадцать лет.

– Потому что никакого медальона нет! – поддела Рита.

– Есть! – возразила Арина.

– Нет!

– Покажи! Хоть на минуточку, – попросила Лена.

– Да, вынеси в коридор.

– Ну я не знаю. Мама мне его даже в руки брать запрещает, говорит, что я сломаю.

– Мы его трогать не будем, только посмотрим.

– И никому не расскажем.

– Клянетесь? – строго обвела взглядом зеленоватых с чертовщинкой глаз компанию Арина.

– Зуб даю! – сунул грязный палец в рот Пашка. – Чтоб мне сдохнуть!

– Я могила! – пискнула Ленка и скрестила на груди руки, изображая скелет.

– Пусть Пума тоже поклянется, – потребовала Арина.

Рита насупилась. Опять Арина обошла ее на кривой козе! Малявка, а задается. Враками берет! Но мы ее выведем на чистую воду! Конечно же, она врет, конечно же, у нее нет никакого медальона! Но если не дать клятву, можно остаться вне компании, а Аринка как ни в чем не бывало продолжит вешать всем на уши лапшу.

– Клянусь, – нехотя выдала Ритка.

– По-настоящему поклянись! – не поверила Арина.

– Поклянись самым дорогим, – поддакнула компания.

– Запросто! Я не какая-нибудь болтушка, в отличие от некоторых. Клянусь, что не буду трепаться, иначе… иначе быть мне уродиной! – нашлась Рита и полюбовалась реакцией ребят. Все так и зависли, даже Аринка вытаращила глаза. Как она изящно утерла ей нос! Продемонстрировала, что не верит в ее сказки, поэтому ей нисколько не страшно клясться чем угодно, и заодно напомнила, кто здесь королева красоты.

– Хорошо, пойдемте ко мне, – твердо произнесла Арина.

Притихшие, как заговорщики, с серьезными лицами, друг за дружкой ребята направились во двор. Так же безмолвно они прошли вдоль дома к среднему подъезду, где жили Металиди.

– Я сейчас проверю, нет ли кого дома, а вы подождите здесь. Мама должна быть на работе, ну а вдруг она домой зашла или бабушка Вера внезапно приехала?

Дети понимающе закивали – осторожность не помешает.

– Если все ладушки, я вам мяукну, – подмигнула Арина и исчезла в глубине подъезда.

– Зачем мяукать? – не понял Пашка.

– Для конспирации, дундук! – объяснила Ритка.

Спустя пять минут в форточку на втором этаже высунулась растрепанная Аринина голова.

– Мяу, мяу! – прогорланила девочка на весь двор.

Услышав условный сигнал, компания ринулась в подъезд и потопала вверх по лестнице.

– Заходите, – шепотом пригласила Арина сквозь приоткрытую дверь. Дети тут же нырнули в прихожую.

– Как темно! – заметила Рита. В прихожей царил полумрак. – Где у вас свет включается?

– Дверь закрой! – шикнула Лена на Пашку.

– А ты не толкайся!

– Света нет, лампочка перегорела.

– Ну да. Папа вас бросил, лампочку поменять некому, – усмехнулась Латышева.

– А это не важно. Вы медальон пришли смотреть или вопросы задавать? – скопировала Арина мать. Она не раз видела, когда бывала у матери в ларьке, как та бойко общается с придирчивыми покупателями: «Не нравится – не берите, а разглагольствовать здесь не надо!»

– Смотреть!

– Покажь!

– Это он?!

На плюшевой подушке в круглой металлической коробке из-под монпансье лежал небольшой, похожий на веер медальон.

– Красивый, – одобрила Лена.

– Фигня какая-то, – потянул пятерню к медальону Пашка.

– Много ты понимаешь! – отвела руку с коробкой Арина.

– Я же говорила, она нас дурит! – схватила медальон Ритка.

– Куда взяла?! Его нельзя трогать!

– На, на! Забери свою побрякушку! – Ритка швырнула украшение обратно в коробку. – И никакая это не цыганская драгоценность! Такой хрени в универмаге завались! Три копейки стоит!

– Сама ты побрякушка! Ничего в драгоценностях не понимаешь. А эта самая настоящая цыганская драгоценность, она счастье приносит и стирает социальные границы между людьми!

– Чё, чё она стирает? – не понял Пашка.

– Социальные границы! – повторила Арина когда-то услышанную от взрослых фразу.

– Оно и заметно, какие вы все Металиди счастливые, – фыркнула Ритка. – Твой папа от тебя ушел, мама на двух работах пашет, в доме голь перекатная, даже на лампочку денег нет, и сами как нищенки одеваетесь!

Мама Риты любила перемывать косточки соседям, так что Рита знала, кто во дворе голь перекатная, от кого ушел муж, кто толстая корова в модных тряпках, у кого ни стыда ни совести, а кто горький пьяница.

– Сама ты нищенка! У тебя вообще ничего не будет, а я стану чемпионкой! – выпалила Арина. С тех пор как умер Александр Металиди, Арина с матерью стали жить очень скромно. Девочка одевалась во что придется, так что злые языки за глаза называли их с матерью нищенками. Арина схватила то, что попалось под руку, – журнал «Новый мир» и запустила им в Ритку. Латышева увернулась, журнал угодил в Лену.

– Ну вообще! – обиженно возмутилась Лена.

– Да она бешеная, пойдемте от нее, а то покусает! – попятилась Рита к выходу. Ребята послушно направились за ней.

– Чемпионка ждет ребенка! Бе-бе-бе! – звенел на лестнице Риткин голос.

– Дура – в штаны надула! – выкрикнула ей вслед Арина и шумно захлопнула дверь.

– В общем, когда Лена увидела в особняке Арину в качестве невесты Аркадия Меньшикова, она решила, что это не иначе как результат колдовского действия медальона, – продолжала рассказывать Маргарита с игривой улыбкой, словно ее саму забавляла ситуация, а может, ее душу согрели детские воспоминания.

– Арина – это Ариадна Металиди? – уточнил Небесов.

– Да, она самая. Ее полное имя – Ариадна, но мы привыкли звать ее Ариной, так короче. Лена пристала ко мне, расскажи про медальон. С подробностями. Ленке было важно знать, как он действует. Она думала, что я все помню лучше нее. Или Арина мне больше рассказывала. Мы с Ариной никогда не дружили. Она маленькой была, на три года младше меня. Это довольно ощутимая разница в детском возрасте. Но Арина пыталась примкнуть к нашей компании, по-всякому старалась вызвать к себе интерес. С этой целью она однажды похвасталась тем якобы чудодейственным медальоном.

– В чем же состоит чудодейственность медальона? Я не совсем понял, – допытывался оперативник.

– Да никакой он не чудодейственный! Аринка все выдумала, чтобы добавить себе очков и получить вес в нашей компании. Надо признать, врала она убедительно. Говорила, что медальон стирает социальные границы, мол, бедная девушка с этим медальоном легко выскочит замуж за принца. Она упирала на то, что у нее по материнской линии в роду цыгане – люди, считающиеся бродягами и ворами, но, несмотря на свой столь неприглядный социальный статус, они все хорошо устроились. Ее дед, главный инженер завода, женился на бабушке, простой швее, мама, продавщица и работница с завода, вышла замуж за моряка дальнего плавания, а прабабушка и вовсе была профессоршей. Ничего не могу сказать про профессоршу, не знаю. Аринкиного отца тоже никогда не видела, а вот про деда правда. Ее деда Александра Венедиктовича Металиди все в Лодейном Поле знали – он был уважаемым человеком, его даже мэром хотели назначить, но он отказался. А бабушка у нее никакая не цыганка, ее бабушку Веру я знала. Она шила вещи на заказ. Бабушка как бабушка, с типичным славянским лицом.

– Я понял: тот медальон – обычная бижутерия. Кстати, как он выглядел?

– Да обыкновенно, – пожала плечами Рита. – Вроде на веер похож, с какими-то цветными вставками. Я плохо помню, видела его давно и то недолго. Тогда я его едва успела в руки взять, так Арина сразу потребовала положить назад.

– Отчего же им так заинтересовалась Елена?

– Может, Арина ей опять что-нибудь наврала, как тогда, в детстве. Аринка всегда любила напустить на себя загадочность и сочиняла так, что заслушаешься! Ну и наглядный пример – шикарный жених рядом. Думаю, задурила Аринка Ленке голову забавы ради, наврала с три короба про медальон, Лена уши и развесила. Мне показалось, что Ленка была немного влюблена в сына Меньшикова. Нет, она мне об этом не говорила, но я догадалась. Когда девушка влюблена, со стороны это хорошо видно, даже если она прячет свои чувства. По тому, как часто говорит о нем, как тушуется, как меняется ее речь при упоминании имени возлюбленного. Меньшиков-младший жених завидный – богат, молод, привлекателен, в такого сложно не влюбиться, когда он ходит рядом. Она мне показывала его фото в Интернете, на сайте компании его отца. Говорила, что он называет ее Леночкой и при этом улыбается уголками губ.

– Получается, они с Ариной были соперницами?

– Да ну, бросьте, какие там соперницы?! – рассмеялась хрустальным смехом Рита. – Лена никак не могла составить партию сыну олигарха. Она была хоть и симпатичной, но не яркой. Лоска ей не хватало. И характера.

– А Арина?

– Ну Арина… Арина девушка с шармом. Спортивная фигура, породистое лицо, образование опять же. Если бы не Арина, у Лены все равно шансов не было бы. За такими, как Аркадий, всегда охотятся длинноногие, оттюнингованные красавицы. Удивительно, как они до сих пор его не прибрали к своим цепким рукам. Хотя… – Рита вздохнула, – Ленка была той еще фантазеркой – наверняка вообразила, что у них с Меньшиковым может что-то получиться.

– Когда вы виделись с Ариной в последний раз?

– Когда? – задумалась девушка. – Лет пять назад, наверное. В Лодейном Поле случайно на улице встретились. Привет-привет, пока-пока. На этом и разошлись.

– И больше вы с ней никогда не общались?

– Нет.

– Даже по телефону?

– Нет. У меня нет ее телефона.

– Откуда вы знаете, что она с шармом и с образованием?

– Шарм у нее и раньше был. Шарм – штука врожденная, либо он сразу есть, либо его нет. А про образование дома узнала. Все-таки мы все из одного маленького города, а там ничего не утаишь, как далеко оттуда ни уезжай.

– Что еще Земскова вам про Металиди говорила?

– Что Арина подцепила сына хозяина дома, что это медальон сделал свое дело. Я вам это уже рассказывала. Еще Лена намекнула, что знает, как скомпрометировать Арину перед Меньшиковыми.

– Прямо так и сказала? – удивился Михаил.

– Не прямо так, но смысл был именно таким. Как же она выразилась… – задумалась Рита. – А, вот! «Я держу Аринку за шкирку, потому что у меня есть что рассказать про нее хозяевам».

– Что же это за компромат?

– Я не уточняла. Наверняка какая-нибудь любовная интрижка. Арина – девушка эффектная, у таких обычно поклонников табун. А где поклонники, там и интрижки.

– Вы тоже эффектная девушка, – зачем-то сделал комплимент Небесов.

– Я знаю, какая я! – внезапно резко ответила Рита и придавила его тяжелым взглядом.

В этом взгляде читалось больше, чем во фразе. Этот взгляд говорил: «Я сама знаю, что у меня безобразное лицо, и я не потерплю никаких намеков на свою внешность!»

Михаил не нашел, что ответить. Ему стало неловко, словно он напомнил инвалиду, что тот инвалид. В воздухе повисло напряжение. Решив, что все, что он хотел узнать у Латышевой, узнал, Небесов поспешил откланяться.

Как только оперативник исчез за дверью, Рита бросилась к комоду, где в среднем ящике у нее хранилось большое зеркало. Поставила его на подоконник, откуда лучше всего падал свет, и стала вглядываться в собственное отражение.

В ее доме не было зеркал, разве только одно маленькое в ванной комнате, в коробочке с пудрой, и это большое в комоде. Своим большим зеркалом Рита не пользовалась, чтобы лишний раз не расстраиваться. Она не видела своего отражения, и ей порой казалось, что у нее с лицом все в порядке, на нем нет этих ужасных шрамов. Иногда удавалось жить в иллюзорном мире несколько дней подряд, особенно если не требовалось выходить из дома. Даже глядя в зеркало, можно ухитриться не замечать собственного несовершенства. К сожалению, существуют другие зеркала, жестокие и неумолимые – чужие глаза. Люди часто интеллигентно молчат, но в их глазах вопит мысль: о боже, какая уродина! Они слишком быстро отводят взгляды и делают равнодушные лица, чтобы не выдать своего любопытства. А любопытство не спрятать! Рита не сомневалась, что всем очень хочется получше разглядеть ее обезображенное лицо и узнать, что с ней случилось?

Каждый раз после контакта с людьми, в чьих глазах красноречиво читалось упоминание о шрамах, Рита тянулась к спрятанному в комоде большому зеркалу и принималась себя разглядывать. Она пыталась увидеть обратное. Нет, я не настолько безобразна! – отчаянно убеждала себя Рита.

– Сам он урод! Маленький, щупленький, белобрысенький, а смотрит на меня так, словно он само совершенство. Почему, ну почему так несправедливо?! На моем фоне все, даже такой неказистый мужичонка, как этот опер, чувствуют себя писаными красавцами!

Из серо-голубых глаз Риты потекли слезы. Он ненавидела свои слезы, ненавидела, когда ее жалели и особенно когда смотрели на нее вот так, как Небесов – деликатно делая вид, что ничего не замечает, а сам при этом воодушевленно расправляет плечи. Красивым Рита прощала надменные и даже сочувственные взгляды, они имеют право на превосходство и сочувствие, некрасивые же сочувствовать ей не смеют.

Разговаривая с людьми, Рита изо всех сил держалась, делала вид, будто бы ничего не происходит. Люди смущенно отводили взгляды от ее лица, заполняли неловкие паузы отвлеченными разговорами. Рита очень хорошо понимала, что стоит за этим смущением – жалость и любопытство! Рита, чтобы не сорваться в слезы, улыбалась. Улыбалась через силу, как бы тяжело ни было у нее на душе, и вела себя так, словно ничего не происходит.

* * *

1921 г. Испания

– Почему существует неравенство? Почему я, сын нотариуса, не могу знаться, скажем… ээээ… с портовым грузчиком?

Священник многозначительно посмотрел в глаза юноше. Отец Кристиано все понял еще в тот вечер после ливня. Ему были знакомы и эта нервная дрожь голоса, и перепады настроения, и адский блеск влажных глаз.

– Когда я был молод, я тоже задавался подобным вопросом. Я из герцогского рода, вырос в семье судовладельца и должен был тоже стать судовладельцем. Отец с отрочества посвящал меня в свои дела. Я часто бывал в порту, наблюдал, как выгружают и загружают на борт разные грузы. Мой отец был одним из богатейших людей Каталонии, он бывал на королевских приемах, общался с людьми высшего света. Я знал, что мне уготована та же участь.

Однажды я увидел в порту беженцев. Оборванная грязная толпа не то родственников, не то соседей из какой-то бедной страны прибыла в грузовом отсеке рыболовецкого траулера. Среди них были только трое мужчин трудоспособного возраста, остальные – замученные дорогой женщины, старики и дети. Я стоял у парапета и бросал чайкам хлеб. Беженцы подошли к воде – прямо под моим парапетом – и стали умываться. Вдруг я заметил на себе взгляд – очень пронзительный, вызывающий дрожь, столько лет прошло, до сих пор его помню! Тяжелыми водянистыми глазами на меня смотрела беженка и безмолвно просила хлеба. Я спустился вниз, отдал ей хлеб и немного денег, что имел при себе. Мне было восемь лет, и я тогда еще никогда так близко не видел бедность. От той толпы разило такой безнадегой, что мне на мгновение показалось, будто бы она вот-вот и меня затянет в свою жуткую воронку, что моя благополучная жизнь – вымысел, а сам я такой же бедный, как и они. Я резко повернулся и поспешил уйти; мне хотелось скорее вернуться в свой благополучный мир, а о беженцах забыть, как о ночном кошмаре. Я побежал к пристани, где меня дожидался отец. И вот, когда я почти добрался до места, меня догнал мальчишка моего возраста. Худой, чумазый, с сальными отросшими волосами – я видел его среди беженцев. Он вынул руку из кармана драных штанов и протянул ее мне. В руке у него был медальон. Вот этот. – Отец Кристиано положил перед Сальвадором маленький аккуратный сверток; развернул его, и юноша увидел незамысловатое, на его взгляд, украшение.

– То ли мальчишку прислала женщина, которой я отдал хлеб, то ли он пришел по собственному желанию, я не знаю, мальчик не говорил по-каталонски.

У голодранца была дорогая вещь, которой не имел я, сын судовладельца, и он отдал ее мне. Отдал просто так, как благодарность за хлеб, повинуясь каким-то своим принципам и душевным порывам.

– Какая же это драгоценность? – усмехнулся Сальвадор. Он бросил на медальон пренебрежительный взгляд, всем своим видом показывая, что вещица ему не интересна. – Такие побрякушки носят торговки с рыночной площади да прачки! Уж я-то знаю, о чем говорю! У моей матушки полный ларец украшений, все из золота, серебра, с разными драгоценными камнями.

– Поверь мне, Сальвадоре. Этот медальон, хоть и не из золота, ценнее ста золотых медальонов.

Юноша недоверчиво смотрел на священника. По мнению Сальвадора, отец Кристиано либо спятил, либо попросту его дурачил.

– После того случая в порту я понял, что различий между людьми разных социальных уровней нет, все это сидящие в наших головах предрассудки.

– Как это нет, если они есть?! Всегда были и будут! – не согласился Сальвадор. – Вы хотите сказать, что какая-нибудь безродная цыганка мне ровня?! Никогда я не стану знаться с бродягами! Никогда ни одного плебея не назову своим другом и не приму его в своем доме! Никогда не свяжу свою жизнь с простолюдинкой!

Отец Кристиано лишь усмехнулся.

– Не зарекайся. На вот, возьми этот медальон. Мне он сослужил неплохую службу, пусть теперь тебе послужит.

Когда Сальвадор остался один, он с интересом стал разглядывать подарок. Небольшой, в виде медного веера со вставками из самоцветов: бурого, как кровь, граната; голубого, как вода в ручье, топаза; зеленого, как трава на лугу, хризолита; лилового, как закатное небо, аметиста и красной, как плащ матадора, шпинели – сочетание камней было весьма удачным, они выигрышно дополняли друг друга. Юноша поддел пальцем крохотную защелку – створки медальона открылись, но к своему разочарованию, внутри он ничего не обнаружил.