Текст книги "Чего не знала Алиса"

Глава 9

Спустя 50 минут после моей смерти

После смерти Алисы Дюфур прошло почти пятьдесят минут. Но Стас ничего об этом не знает. Он ходит по своей квартире туда-сюда, словно перед ним поставлена задача пройти определенную дистанцию.

Стас ходит молча, в квартире ему не с кем разговаривать. Стас живет один.

Он крутит в ладонях ножку бокала, не может решить – можно ли ему выпить. Нервная система требует, чтобы ее успокоили обжигающим напитком. Но подсознание диктует необходимость немедленно завести машину и ехать к Алисе. Подсознание тоже не знает, что Алисы больше нет.

Внезапно Стас останавливается напротив большого зеркала, столько лет висящего в прихожей. Кто повесил его здесь? Вроде мама. Да, точно мама, больше некому. В квартире Стаса не бывает женщин. Конечно, кроме Алисы. Ей он позволяет многое, чего не позволил бы никому. Но Алиса отличается от других. Она пробуждает в нем то, что было скрыто от него самого.

В своей жизни Стас нравился многим женщинам. Они баловали его своим вниманием, а он принимал это как должное. Но, встретив ее, он понял, что все, что было раньше, – пыль. Он дарил цветы девушкам, имен которых и не вспомнит под страшной пыткой. Цветы были роскошные, девушки тоже. Но все это так неискренне, так фальшиво. Он не хотел, чтобы в его отношении к Алисе был малейший намек на фальшь. Он хотел по-настоящему. Стас долго выбирал цветок, который отразил бы то чувство, которое с каждым днем укреплялось в нем. Гардения как символ чистоты и искренности, хрупкая и нежная. Алиса увидела в нем что-то другое. Но ведь она не была похожа на других, за это он ее и полюбил.

Когда-то слово «любовь» пугало Стаса, он бежал от нее и пытался скрыться в объятиях той, которая не говорила таких страшных для него слов. С Алисой все было по-другому. Впервые он захотел сказать то самое ужасное слово и даже не боялся его произнести. Но она не позволяла ему. Стас чувствовал себя неловко, ему не нравится, когда его отзеркаливают. Алиса говорила ему о том, что в словах мало правды. Он хотел узнать, что скрыто за этой фразой, но не стал. Он не хотел ее тревожить.

Он внимательно рассматривает свое отражение, как будто видит первый раз. Но его интересует не собственная физиономия (надо сказать, очень красивая физиономия). Он видит какие-то странные отблески. Оборачивается – в прихожей ничего не блестит. Наверное, игра воображения. Стас не знает, что на него смотрят, но он чувствует. Но не хочет поверить в это. Людям сложно верить в то, чего они не видят. Например, в любовь.

Он с большим усилием отрывается от зеркальной поверхности и отгоняет дурацкие мысли. С чего бы вдруг за ним кто-то наблюдал из его собственного зеркала? Невероятно и глупо.

Взяв в руки айфон, не решается его разблокировать. Он хочет позвонить Алисе, но не знает, что ей сказать. Внимательно смотрит на бокал, который продолжает сжимать в руке. Снова крутит, но происходит то, что рано или поздно должно было произойти. Бокал выскальзывает из рук и падает на ламинат, оставляя после себя осколки и стеклянную крошку.

Стасу все равно, он равнодушно смотрит на стекло. Он находит в этом нечто схожее с событиями трехдневной давности. Тогда он тоже разбил все, что держал в руках.

Боль пришла не сразу, давая парню возможность вздохнуть последний раз свободно. После этого она сковала его внутренности, не давая ни глотка кислорода. Стас чувствовал себя рыбой, безуспешно пытающейся вдохнуть. Как можно дышать без нее? Без той, чье присутствие могло заменить весь мир. И он сам его уничтожил.

Три дня он задается вопросом – правильно ли он поступил? Чем чаще он спрашивает себя, тем чаще он приходит к одному единственному выводу – он ошибся. Напоминанием об ошибке служит заставка собственного айфона. Да, у Стаса на заставке стоит фотография Алисы. Это неудивительно, ведь Алиса для Стаса – все.

На фото Алиса смотрит в сторону, на ее губах застыла трогательная улыбка. В тот день они сходили в ботанический сад. Цветы восхищают Алису. Особую страсть она питает к пионам, Стас так и не понял почему. Когда он задает ей вопросы, ее глаза немного туманятся, а на лице играет загадочная улыбка.

Еще Алиса любит булочки. Когда Стас ходил в рестораны с очередной красоткой, девушки капризно тыкали пальчиком в меню, выбирая что-то экзотическое и, естественно, недешевое. Стас любит борщ, а от заморских яств у него начинается изжога. На первом свидании Алиса отказалась идти в ресторан, а ведь это престижное заведение, поставить геометку оттуда считается хорошим тоном. Алисе плевать на это, она привела в его небольшую, но очень уютную кофейню. Стас с удивлением отмечает, что ему здесь очень комфортно. Он не верит, что кофе здесь стоит всего сто десять рублей, а бармен улыбается как старому знакомому.

Когда к их столику подходит официант, Стас пытается угадать, что выберет Алиса.

«Чизкейк или тирамису», – думает он.

– Мне, пожалуйста, две сахарные булочки и еще капучино, – радостно произносит Алиса, а в ее глазах мерцают огоньки. Стас понимает, что это от предвкушения.

Официант отвечает ей не менее радужной улыбкой и уходит.

– Почему булочки? – Стас удивлен.

– Я люблю булочки, – Алиса пожимает плечами и мастерит из салфетки оригами. Получается не очень, но ее это не смущает.

– Я тоже… – Стас говорит не о булочках.

Глубоко внутри у него зарождается новое неизведанное чувство. Губы Алисы чуть дрогнули, но она сдержалась. Алиса понимает гораздо больше, чем показывает.

В тот день Стас узнавал не только девушку, но и самого себя. Оказывается, ему безумно интересно кормить уток в городском пруду, придумывать им имена, а также делать ставки на то, какая утка быстрее доплывет до аппетитного кусочка хлеба. У Стаса почти что открылся рот от удивления, когда Алиса, нисколько не думая о том, как она выглядит, вгрызается в свежую хрустящую корочку буханки.

– Ты не делал так в детстве? – Алиса неуклюже смахивает крошки с губ.

– Делал, – чуть помедлив, отвечает Стас. Он все еще изумлен.

– А потом?

– А потом нет.

– А что изменилось?

У Стаса нет ответа.

– Это все так же вкусно, – с придыханием говорит Алиса и подносит хлеб к губам парня. И Стас кусает. Это и правда вкусно. Остальную буханку они справедливо разделили между утками.

Стас еще никогда не был так счастлив. Может, это и есть любовь?

А сейчас он один на один со своими переживаниями. Стас смотрит на экран своего смартфона.

Я так хочу к тебе…

Смотрит на осколки стекла, поблескивающие на светлом ламинате.

Я так боюсь тебя…

Борьба с самим собой гораздо разрушительней, чем любая другая. Здесь нет победителей.

Но больше всего Стас восхищается талантом Алисы. С самого начала их случайного знакомства он подумал, что такая девушка, как Алиса, определенно должна быть творческой личностью. И однажды он раскрывает ее талант.

Смущаясь и краснея, Алиса признается, что пишет стихи. Стас всеми правдами и неправдами умоляет ее прочесть хоть что-то. Она долго отнекивается.

– Я встану на колени, – угрожает он. Они сидят в кафе, где сегодня очень многолюдно.

– Не вздумай! – сопротивляется Алиса. – Это будет выглядеть ужасно!

– Но если это поможет, никакой разницы, как это будет выглядеть.

– Это не поможет, – не сдается Алиса.

– Тогда я ничего не теряю, – Стас не собирается проигрывать.

– Ладно, ладно, – быстро соглашается девушка. – Только не смейся.

Стас никогда не посмеет. Алиса, прикрыв глаза, вполголоса рассказывает:

 
Вслед за звездами гаснет рассвет.
Я выключаю его на тысячи лет.
Чтоб среди самых туманных галактик
Ты не нашел ко мне след.
И даже на млечном пути
Не будет подсказок, прости.
Ты должен лететь за яркой кометой,
Но не сможешь ее найти.
По орбитам взрывались мечты,
Заполняя поток пустоты.
И звезды терялись, покинув просторы,
Лишая нас красоты.
Поскользнувшись, мы падали в тьму,
И весь мир нам теперь ни к чему.
И, сгорая, забыли о вечности оба,
Существуя по одному.
Наши клятвы остались на звездах.
Их спасти уже слишком поздно.
Я читаю газеты, а там новость о смерти
Того мира, что был нами создан.
 

Она открывает глаза и видит застывшего Стаса. Его рука, тянущаяся к чашке кофе, остановилась на полпути.

– Алиса, – Стас обрел дар речи и смог выговорить ее имя. – Это… Это прекрасно.

– Правда? – девушка распахивает глаза, ее щеки алеют ярким румянцем.

– Чистая правда. Почему твои стихи о грусти?

– Поэт должен быть несчастным, – шутит девушка.

В эту секунду Стас влюбляется навсегда.

Почему-то его неудержимо тянет к зеркалу в прихожей. Нет сил бороться.

Он прикасается пальцами к стеклу и вздрагивает – на секунду ему показалось, что зеркальная поверхность теплая. Стас с недоверием смотрит на собственную руку. Прикасается к нижней части зеркала – холодное. Но он точно чувствовал тепло, когда дотронулся до отражения своей ладони.

Он снова пытается рассмотреть те загадочные отблески, уже не пробуя дотронуться рукой до стекла. Ничего не выходит.

– Чертовщина какая-то, – Стас сердито отворачивается. Что за ерунда? Ему нужно отдохнуть.

Когда он выходит из прихожей, ему слышится приглушенный всхлип. Но он больше не верит самому себе.

* * *

Спустя 1 час после моей смерти

Когда я вижу, как Стас, качая головой, удаляется из прихожей, меня покидают последние силы. Ладонь, которую я отчаянно держала у ладони Стаса, бессильно падает с зеркальной поверхности. Я начинаю задыхаться, меня душат слезы. Что я наделала?

Стефан не вмешивается, но делает малозаметное движение ладонью, и я ощущаю между пальцев скользящий шелк.

В очередной раз вытираю слезы платком, а затем судорожно отбрасываю его в сторону.

– Он почувствовал? – я оборачиваюсь к проводнику.

– Определенно, – кивает он. – Но человек не может поверить даже своим собственным ощущениям, поверил бы он рассказу о Зазеркалье? Льюис был вынужден молчать всю жизнь, иначе его бы признали сумасшедшим. Впрочем, я слышал о критике его книг. Как по мне – совершенно необоснованно.

Но мне неинтересно говорить о писателе.

– А если бы Стас поверил? Вот прямо сейчас? Он бы понял, что это я?

– Он понял. Но не поверил. А если бы поверил… – Стефан на секунду задумывается. – Такое случается редко.

– Но случается ведь?

– Да, но за этим не следует ничего хорошего. Люди по другую сторону зеркала просто сходят с ума. Это списывают на горечь от утраты.

– Как мы увидели его мысли? – увидев тот день глазами Стаса, я чувствую невыносимую тяжесть где-то в районе сердца. Мне сложно дышать.

– В зеркалах отражается многое, нужно только присмотреться.

Если бы можно было умереть еще раз, сейчас я бы не преминула этим воспользоваться. Как больно было видеть его таким. Еще больнее осознавать, что я больше не смогу потрогать его ладонь, ощутить его согревающую нежность. Между нами всегда стоял барьер в виде Вадима, а сейчас им стало какое-то мистическое зеркало…

– Выпустите меня отсюда, – жалобно пищу я.

– Я не приводил тебя сюда, – в голосе Стефана слышится раздражение, в который раз. Кажется, от мурлыкания он сейчас перейдет к рычанию.

– Но вы же можете помочь отсюда выйти…

Стефан молча кивает.

– Так помогите…

Человек (хотя я и знаю точно, что он не человек) в черном снова взмахивает рукой, и я вижу уже знакомые цветные блики на другом зеркале. Они выглядят значительно бледнее, чем предыдущие.

На мой немой вопрос Стефан начинает объяснять:

– Чем старее событие, тем бледнее картинка. Можно сравнить это с фильмом. Совершенно понятно, что современный фильм будет обладать отличным качеством, яркими красками, качественным звуком. Если же взять кинокартину на двадцать лет старше, эти критерии будут сильно уступать новомодным спецэффектам. Только что мы смотрели свежий фильм, можно сказать, в прямом эфире. Сейчас же мы включим более старую пленку. Режиссерскую версию.

– Прошлое? Мое прошлое? – недоверчиво уточняю я. – А зачем?

Вместо ответа Стефан взмахивает рукой два раза, и я снова начинаю путешествие по глубинам Зазеркалья.

Глава 10

За 20 лет до моей смерти

Маму Алисы зовут Екатерина Дмитриевна, и в ее жизни существуют только два страха. Один из них связан с водой – мама Алисы не умеет плавать. Однажды в детстве она чуть не утонула в реке, что оставило отпечаток в ее подсознании на всю жизнь. Екатерина Дмитриевна всей душой любит пляжи и жаркую погоду, но никогда не заходит в воду. Детские страхи порой проносятся через всю жизнь.

Второй страх Екатерины Дмитриевны связан с Алисой. Она очень боится быть плохой матерью. Если бы маме Алисы предложили переплыть море, чтобы дочь ни в чем не нуждалась, она бы уже надевала купальник.

Страх за Алису существует вот уже двадцать пять лет, с самого первого дня Алисиной жизни. Этот страх не имеет конкретных очертаний, лишь размытые образы, но в конце принимает четкую форму – ребенок Екатерины Дмитриевны страдает.

На фоне этих опасений у Екатерины Дмитриевны нередко случались недопонимания с мужем. Ей казалось, что папа Алисы недостаточно сильно переживает за дочь. Папа Алисы отказывался принимать претензии жены, но в один из дней наглядно показал, насколько сильно он любит свою дочь. Прошло много лет с того страшного события, однажды произошедшего в семье Дюфур (кстати, папа Алисы очень гордится своими французскими корнями), но с того дня Екатерина Дмитриевна никогда в жизни не сомневалась в своем муже.

Правда, после этого ей не с кем было делиться своими паническими настроениями по поводу настоящего и будущего своей маленькой дочери. После тех страшных событий паранойя Екатерины Дмитриевны развилась до поистине масштабных пределов, а страх за дочь достиг своего пика. Нужно отметить, что Екатерина Дмитриевна хорошо понимала свое состояние, а потому обратилась к специалисту. Специалистом она считала яркую женщину цыганских кровей, проживающую через три подъезда от семьи Лемер. Цыганку звали Мирела, и мама Алисы считала ее преемницей Ванги. Они встретились как-то в магазине и быстро нашли общий язык. Мирела не обладала знаниями в психологической отрасли, но тем не менее хорошо чувствовала состояние людей и даже помогала им обрести спокойствие. Было ли это гипнозом, никто так и не понял, но факт остается фактом – люди обращались к Миреле достаточно часто.

В тот день на улице стоит чудесная погода, слышен звонкий смех детей, щебетание птиц и ощущаются ласкающие порывы легкого ветерка. Погода прекрасная для всех, но не для Екатерины Дмитриевны. Всю ночь бедная женщина просидела у кровати дочери, потому что случилось самое страшное – Алиса кричала во сне, звала маму на помощь. Екатерина Дмитриевна не сомкнула глаз до утра, а только забрезжили солнечные лучи, разрешила себе отойти, чтобы накапать валерьянки и хоть немного успокоиться.

И вот, ровно в десять часов утра, Екатерина Дмитриевна, крепко держа маленькую девочку за руку, нерешительно мнется перед роскошной дубовой дверью. В этой квартире живет Мирела, та самая цыганка, выступающая в роли личного психолога Екатерины Дмитриевны.

Маме Алисы сильно неловко, но она в отчаянии. И страх, на кусочки разъедающий душу обеспокоенной матери, берет верх – Екатерина Дмитриевна нажимает кнопку звонка.

– Мама, где мы? – маленькая Алиса трет глазки, совершенно не понимая, зачем они пошли куда-то так рано.

– Мы пришли к тете, – мама Алисы почему-то всхлипывает и с надеждой устремляет взгляд в дубовую дверь.

– Это добрая тетя? – Алиса хмурит лоб. В пять лет все очень просто – тетя либо добрая, либо злая. К злым ходить нельзя, а к добрым можно прийти всегда и обязательно получить конфету. Если тетя очень добрая – конфета будет шоколадной. Но мама почему-то плачет, наверное, тетя все-таки злая. Но тогда зачем к ней идти?

– Это самая добрая тетя на свете, – отвечает мама, и Алиса перестает об этом думать. Она уверена, что мама знает обо всем и даже больше.

Когда дверь открывается, Алиса видит забавную тетю в яркой и интересной одежде. Алиса любит блестки, а перья на юбке приводят ее в полный восторг. Алиса хочет потрогать, но знает – без разрешения нельзя.

Мама Алисы же видит в Миреле спасение. Не дольше секунды Мирела внимательно смотрит на Екатерину Дмитриевну, а потом все понимает.

– Здравствуй, Катюша, – в ее голосе слышится участие. Мама Алисы ей нравится. – Привет, Алиса.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – Алиса вновь хмурит брови.

– Я много чего знаю, – цыганка подмигивает Алисе, и Алиса тут же решает, что тетя определенно добрая. Даже без конфет.

– О, дорогая… – Екатерина Дмитриевна устало прислоняется к дверному косяку.

– Проходите, – Мирела пропускает нежданных гостей и запирает роскошную дверь на тяжелый и надежный замок.

Она приглашает Екатерину Дмитриевну на кухню, а маленькую гостью садит на великолепный кожаный диван. Алисе не скучно – Мирела вручила ей большую книжку с животными. Алиса уже немного умеет читать. Кроме того, отсюда она видит и слышит маму, поэтому ей совсем не страшно в незнакомом месте. А когда Мирела принесла ей вазочку с конфетами (шоколадными!), Алиса окончательно решила, что темноволосая тетя – ее лучший друг.

В это время мама Алисы, не сводя глаз с дочери, делится с Мирелой всеми ужасами прошедшей ночи.

– Понимаешь, врач говорил, что она ничего не вспомнит. Детские воспоминания легко подменять другими, нужными. Прошло три месяца, я уже успокоилась…

Мирела в этот момент склоняет голову набок.

– Все ты знаешь, – вздыхает Екатерина Дмитриевна. – Хорошо, я почти успокоилась… Но сегодня ночью… Боже, я не знала, что делать, я и сейчас не знаю! Мне страшно.

Цыганка внимательно смотрит на маму Алисы.

– Если ты не успокоишься, – говорит она, – Девочка почувствует твою печаль.

– О, Боже! – Екатерина Дмитриевна всхлипывает и тут же зажимает рот рукой.

– Тише, – ласково говорит Мирела. В ее голосе появляются те самые гипнотические нотки, способные воздействовать на любого. – Душа моя, тише. Не будет черных дней в твоей жизни. Не должно. Не сели в глубине дьявола, не позволяй тьме пустить ростки в твоем сердце.

– Да я не за себя же… – Екатерина Дмитриевна начинает приходить в себя.

– Все хорошо, золотая, – Мирела не отрывает жгучих черных глаз от Екатерины Дмитриевны. – Пасмурные времена нынче, но ты выстоишь…

Мама Алисы не в силах отвести взгляд от Мирелы. Она просто кивает. Ей уже не хочется выть и бросаться на стену от отчаяния. Мирела это понимает.

– Вот так лучше.

Она наливает гостье большую чашку травяного настоя, рецепт которой передала ей бабушка. Екатерина Дмитриевна в один глоток осушает предложенную чашку. Около минуты обе женщины молчат.

Из кухни хорошо видно большое зеркало в черной резной оправе. Оно висит прямо напротив Алисы, которая с головой погружена в рассматривание картинок. Вазочка с конфетами уже наполовину опустела.

– Какое у тебя зеркало… хмм… красивое, – Екатерина Дмитриевна заворожена.

– Да, в нем можно увидеть многое, – загадочно говорит цыганка и смотрит на отражение маленькой гостьи.

– Еще бы, оно такое массивное, – кивает мама Алисы, думая, что все понимает. Но она не понимает. – Так ты поможешь мне? Я просто хочу знать. Неизвестность сводит меня с ума. День и ночь я думаю о том, как я могу уберечь Алису, ведь один раз я уже…

Она не может закончить фразу.

– Конечно, – бархатным голосом говорит Мирела, а потом добавляет. – Можно исправить все, если знать как.

А потом говорит полушепотом:

– Если душа чиста, перед ней не встанет барьер.

– Что это значит? – озадаченно спрашивает мама Алисы.

Но Мирела не отвечает, а внимательно смотрит на отражение Алисы в зеркале. Затем она на мгновение щурит глаза, словно пытаясь разглядеть что-то чуть выше Алисиной головы. Уже через секунду морщинки у ее глаз разглаживаются, но она не улыбается. Она увидела.

* * *

Спустя 1 час 15 минут после моей смерти

На этот раз я не прижимаю ладонь, не плачу и не хочу переступить зеркальный барьер.

– Она что, видит нас? – я испуганно шепчу. Мне так не хочется, чтобы эта загадочная цыганка слышала меня. Боже, что происходит? Как все это возможно? Так странно смотреть на человека по ту сторону света, зная, что он тоже смотрит на тебя.

– Помаши ручкой, – издевательски подмигивает Стефан.

Я зажимаю рот руками, лишь бы не вырвался крик, который так и просится наружу. И в то же время я испытываю странную гамму чувств. Я увидела маму. Мамочку.

Я ощущаю глубокое чувство вины перед ней. Она так переживает. Как больно ей будет, когда она узнает, что я… Мамочка…

– Объясните? – отражение квартиры цыганки медленно обволакивает туманом. Зеркало снова показывает меня. Взрослую.

– Один из весенних дней двухтысячного года. Тебе пять лет. Твоя мама пришла к цыганке, ей она доверяла все свои самые сокровенные переживания. Но не вини ее, Миреле доверяли многие, и совсем не напрасно.

– Доверяла? А сейчас?

– Мирела умерла, – будничным тоном отвечает Стефан, а я снова поражаюсь, насколько спокойно он об этом говорит. – Через полтора года после этого разговора.

– Как? – я совсем не помню эту женщину, но тем не менее мне стало грустно. Чья-то смерть – всегда трагедия. Я снова думаю о маме и той трагедии, которую я собственноручно ей подарю.

– Автокатастрофа. Водитель не справился с управлением. Она, впрочем, никогда не любила такси. Как знала, – Стефан неприятно улыбается, а я не понимаю, чему тут можно радоваться.

– Разве она не предвидела?

– О, я думал, ты не догадаешься.

– Эй! – возмущаюсь я.

– Конечно, предвидела.

– Но тогда почему?

– От судьбы не убежишь, Алиса. Она словно колесо, которое катится прямо на тебя и обязательно догонит. Ничто не может нарушить задуманный ход судьбы.

– Я могу отойти в сторону.

– Но ты здесь, – резонно возражает Стефан. – Желающего судьба ведет, не желающего – тащит.

– Красиво сказано.

– Не мной. Слова римского философа. В мире людей много мудрецов.

– Мирела тоже была здесь? – я оглядываюсь по сторонам.

– Здесь бывают не все, – просто отвечает Стефан.

– А кто здесь бывает? И что было с ней после?

– Сделала выбор, – он отвечает лишь на второй вопрос, игнорируя первый. – Точнее, она сделала его еще при жизни.

– Какой?

– Отказаться от шанса. Ее наказанием стало идти дальше.

– Куда это – дальше? Какое наказание?

Вместо ответа Стефан подходит к третьему зеркалу и снова делает взмах рукой. Я устало вздыхаю и иду за ним.

– Что на этот раз?

– Какая ты нетерпеливая, – сердится Стефан и делает второй взмах.

Остался еще один, машинально думаю я.

А вслух говорю:

– Как можно рассуждать о терпении, – я развожу руками, – Вот здесь, в этом месте?! Я ничего не понимаю – где мы, что происходит? Почему цыганка в событиях прошлого видит меня сейчас?! На том свете! Почему мама пришла к ней? Что происходило?!

Стефан молча наблюдает за моей истерикой.

– Я устала от ваших загадок! Я устала ничего не понимать!

– А ты привыкла всего добиваться истерикой, правда ведь? – холодно говорит Стефан, и я мгновенно замолкаю. – Это не всегда работает.

Стефан буравит меня взглядом и не торопится делать третий взмах.

– Ты думаешь, что я запутываю тебя из вредности? Прекрати видеть врагов во всех, кто разговаривает с тобой не так, как тебе хочется. Мать и бабушка растили принцессу, но перестарались. Наглядное пособие, почему нельзя так сильно баловать детей. Из них вырастают капризные взрослые. А ведь Андрей Александрович говорил им, но что мужчины понимают в воспитании принцесс, не так ли?

Закончив эту гневную тираду, Стефан щелкает пальцами, и его трубка в очередной раз начинает выпускать сизые клубы дыма.

И не вредно ли столько курить, хочу съязвить я, но пристыженно молчу. В его словах не было ни слова неправды. Папа всегда ругал и маму, и бабушку за то, что они чрезмерно меня балуют. Но они отмахивались и поступали по-своему. Наверное, было бы лучше, если б они прислушались. Но как там сказал Стефан? Колесо судьбы катится, и ничто не изменит его ход.

А вообще, уж не отцу об этом было судить, свой бизнес он любил гораздо больше меня. Думаю, если б перед ним встал выбор – работа или я, то он бы был не в мою пользу.

Проводник ловит мой взгляд и словно читает мои мысли:

– У меня много жизней в запасе. Могу курить сколько вздумается.

– Девять? – меня и правда интересует этот вопрос.

– Уже восемь, – Стефан пускает колечко, которое тут же оседает на его плечи.

– Что? Вы уже умирали? – изумляюсь я.

– Каждому приходится когда-то умереть… – Стефан склоняет голову набок и делает третий взмах рукой. На зеркальной поверхности завораживающе мерцают прозрачные блики.

– Чтобы начать все сначала, – он заканчивает фразу и жестом приглашает меня погрузиться в воспоминание.

– Здесь совсем прозрачные блики, – замечаю я.

– О, да, данный сюжет кардинально отличается от предыдущих. Но никто не любит спойлеры. Боюсь то, что мы увидим сейчас, невозможно описать. Но это нужно знать.

Впервые я вижу в темных глазах Стефана беспокойство. Ощущаю противную дрожь в коленях.

Когда он шепчет «держи меня за руку», мне становится невыносимо страшно.

Он не соврал.