Текст книги "Сердцеедка для мажора"

Глава 27. Андрей

Первые дни на больничной койке меня навещали только медперсонал, врачи и тень по ночам. Материализовавшийся из темного угла палаты, Макар подолгу стоял у аппаратуры, наблюдая за моими жизненными показателями.

В жизни весьма неразговорчивый тип, которого часто называют психом-социопатом, заметив, что я открываю глаза, трещал как заведенный. От него я узнал, что в клинике паломничество и все ждут, когда меня нужно будет навещать. Я не мог говорить, левые нога и рука были обездвижены, да и остальные конечности меня не слушались. Не знаю, сколько в меня вкачивали препаратов, но чувствовал я себя так паршиво, будто меня танк переехал. Дважды. И это пугало до холодного пота. Никто не хочет провести остаток жизни прикованным к постели, и я не исключение.

Наверное, заметив мой ужас в глазах, Макар в одну из ночей стянул мою карту и, усевшись рядом, читал мне деловито, словно он высококлассный специалист с регалиями, комментировал, делая прогнозы, когда я смогу навалять ему здоровыми конечностями.

Счет дням я потерял еще с момента, как впервые открыл глаза после аварии, которую даже не помню толком. Наверное, не сразу ко мне начали пускать посетителей.

Потом бесконечные слезы мамы, бабушки и сестры, а на отца смотреть было страшно. Мой отец самый жизнерадостный чувак, которого я когда-либо знал, и видеть на его фейсе глубокую межбровную складку было не менее больно, чем слезы моих родных женщин.

– Дед где? – спросил я у него, уже догадываясь, что неспроста он меня не навещает.

– Рядом. В соседнем боксе, – нехотя сознался папа, – не дергайся только, он уже в порядке, требует свой самовар и объединить ваши палаты. Когда он приехал в клинику, медсестры болтали, что ты в бреду требуешь кремировать тебя и что-то про опарышей. Дед услышал это и… не выдержал. В кого ты у нас такой брезгливый?

Папа улыбнулся, но в его глазах беспокойство, усталость, и только ради него я не стал задавать вопросы, не стал заставлять его переживать это все заново, рассказывая мне. И так все понятно. Дед с детства много раз говорил мне, что я его любимый внук, его гордость и его надежда. Тогда все эти слова принимались как должное и особенного значения не имели, а теперь… я понял, что не имею права больше его подводить, и я так много хочу ему успеть сказать.

Наверное, я никогда не прощу себя за то, что принес столько боли самым близким и любимым людям.

Дни были суматошными, снующий с утра до вечера персонал, врачи, посетители отвлекали меня от мыслей о Вике, но по ночам я все время думал о ней, сожалея, что ничего у нас не вышло.

От персонала и родных я знал, что она приезжает в клинику и просится ко мне, но тянул не только потому, что не хочу видеть ее жалости и слез, но и потому, что долго не мог принять решение.

Кто бы обо мне что ни думал, но я крайне редко принимал важные решения в порыве эмоций. В моей жизни было все спланировано, прозрачно и все решения были осмысленными. И вот стоило мне потерять контроль над собственными чувствами, как это привело к трагическим последствиям. Я знаю, что никогда уже не стану прежним, и не быть мне больше зарядом энергии и веселья где-бы то ни было.

– Па, передай Вике, пусть возвращается в Одессу.

Я просил отца не только об этом, но и избавиться от студии для нее и увезти из моей квартиры все, что я купил для Малявки, уверенный, что она вернется ко мне.

– Меня она не послушает, скажи сам, – возразил папа.

Малявка заглянула в палату, и мое сердце защемило оттого, какой измученной она выглядит. В огромных серых глазах, покрасневших от слез, жалость и страх.

– Заходи, Малявка! – улыбнулся ей я. – Только не приставай, а то я без трусов.

– Привет, Андрюш! – пролепетала Вика, кусая губы.

Мне не нравится это «Андрюш» вместо «Мажор», и больше всего не нравится, когда на меня так смотрят эти глаза. Словно теперь я не мужчина, вызывающий восхищение, а несчастный человечишка, которого надо жалеть и нянчить.

– Ты не простишь… я знаю. Но все равно… – роняя слезы, запричитала Вика.

– Вик, можешь слезы лить где-нибудь в другом месте? – достаточно резко остановил я эти слова сожаления. – При чем тут ты, глупая Малявка?

– Ты ко мне ездил и… звонил, а я…

– А ты все правильно сделала, Вика. И уж точно не виновата, что я решил дерево обнять, докувыркавшись до него.

И снова эти бездонные океаны серых глаз переполнены сочувствием, но ее слова режут еще хуже, чем слезы.

– Скажи, что мне сделать? Я переехать могу, жить с тобой, помогать…

– В чем? – снова чувствую, как сжимается челюсть, и от внимания Вики это тоже не ускользает. Она растерянно хлопает ресницами, пухлые губы так и застыли, прикрывшись на полуслове.

– Малявка, возвращайся в Одессу. Учись, иди к своей мечте. У тебя все получится, ты талантливая и трудолюбивая.

Вика жмурится, сгоняя с переполненных глаз слезы, и я сам готов рыдать, отпуская ее. И можно проявить слабость, махнуть рукой, что вышло не так, как я планировал. И она готова быть рядом. Вот только один и тот же результат, достигнутый разными методами, имеет совершенно иное значение для меня.

– Не прогоняй… пожалуйста, – просит Вика.

Мне до одури хочется ее обнять, прижать к себе и не отпускать, но все это уже, к сожалению, не то, о чем я мечтал. И пусть она меня возненавидит, пусть лучше снова обзывается, но ее жалости мне не нужно, равно как и основанного на этом отношения.

– Я? Как я тебя выгоню, Борзова? А вот отчислить могут запросто, прогульщица! – растягиваю губы в улыбке, не давая ей ни одного шанса вернуться в тот день, когда все могло стать иначе.

Вика молчит, наверное, поняв, что все ее заготовленные речи мне не нужны.

– Возвращайся в свою жизнь, Вик. Как ты говорила: универ, друзья, работа с Мирой. Все у тебя уже налажено и… Роберт хороший парень, Малявка.

– Мне не нужен хороший парень! Мне нужен плохой Мажор! – блеснула злость в глазах Малявки, не нравится, когда указывают. Борзовская порода.

– Вика, ты спросила, что ты можешь для меня сделать, я ответил – пожалуйста, уезжай! Не срослось у нас с самого начала. Сейчас ты разбита и чувствуешь вину, поэтому плохо соображаешь. Я помогу. Я никогда не буду оправдываться за опоздания или почему не взял трубку, я никогда не отвечу тебе, были ли у меня еще женщины или нет. Потому что я такой говнюк, Вика, мне претит быть вечно виноватым и судорожно ищущим слова, чтобы доказать свою невиновность. Такие отношения не для меня, Малявка. Уверен, ты найдешь того, кому можно верить и не плакать из-за него, переживая, где он и с кем.

В глазах Вики вспыхнуло негодование, но запищавший аппарат напугал ее, сделав и без того бледную кожу одинаковой с моими бинтами.

Адская машина, работающая обычно бесшумно, выдала меня с потрохами, как бы ни старался я изображать из себя прежнего беспечного парня. Малявка застыла с круглыми глазами, глядя, как вокруг меня засуетились врач и медсестра.

«Моя Малявка. Это ты мой бешеный пульс, ты моя эйфория, мой вечный праздник и моя мечта». Мысленно говоря ей то, что не успел сказать тогда, я снова почувствовал, как проваливаюсь в темноту, глядя на испуганную Вику. Мне так нравилось ее пугать раньше, смотреть на смешную девчонку с наивным личиком и круглыми глазами на пол-лица.

– Просыпайся, Андрюш! – знакомая побудка без прежнего окончания: «твоя Стефи приехала» заставила улыбнуться еще до того, как разлепил глаза.

– Аристов, мы так не договаривались! Когда мы ездили грабить Самойлова, ты клялся, что тоже будешь нести ответственность за содеянное! Слинять хотел?

– Твой Самойлов совсем свои активы не бережет! Дай угадаю, из-за его разгильдяйства я теперь повязан с вашей семейкой?

– Угадал. Так что завязывай симулировать, дел полно! – раздался бас от окна, и сам шкаф трехдверный нарисовался в поле зрения.

– Поздравляю! Красивые будут дети. Если в нее! – не удержался я от стеба, глядя на эту светящуюся физиономию дурного алабая.

В моем окружении оказалось столько неравнодушных ко мне людей, они приходили ко мне, с ними я смеялся и строил планы на будущее, казалось бы, намертво заколотив все прошлое внутри. Не позволяя себе раскисать и впадать в уныние от того, что отпустил Вику.

Я отчаянно хотел вернуться в свою прежнюю жизнь, где все было так, как я хочу, но уже было ничего не вернуть. Начиная с того, что, вернувшись из клиники домой, я не вернулся к прежнему образу жизни. Теперь с утра я не бегал по парку, а лишь докостыляв до лавочки в нем, сидел и смотрел на дорожки, по которым я любил носиться, на которых знаю каждую выбоину и трещину.

Конечно, ни клубы, ни тусовки теперь мне были не интересны. Бог танцпола больше никогда не сможет раскачать толпу. Чертова конструкция на ноге, с помощью которой мою раздробленную кость растили заново, мешала абсолютно во всем. Одеваться, спать, садиться в машину.

Я стал больше времени проводить с дедом и от него частенько заезжал в гости к Самойловым. Мне нравилось наблюдать за ними. В какой-то степени я даже гордился собой, что превозмог тогда свою обиду и злость, и, несмотря на то, что всем было наплевать, что чувствую, я поспособствовал сближению этих чокнутых.

Из десятков моих друзей, у которых уже есть дети, Самойлов был самым одержимым будущим папашей. Его так распирало счастье, что удерживать его в себе он попросту не мог. И дел, как он сказал, у нас действительно полно, Роман решил для будущего потомства скупить все на свете, мало-мальски относящееся к детям.

Почти полгода я держался, запретив себе спрашивать о Вике и уж тем более лазить по ее блогам. Пока однажды, тусуясь у Самойловых, ко мне не пристала Стефи с разговорами.

– Андрюш, ты самый упрямый говнюк из всех, кого я знаю. И еще я знаю, что ты из тех, кто крайне редко меняет свои решения, но ты же всегда ко мне прислушивался, правда?

– Правда. До сих пор хочу свернуть шею Самойлову, отнял у меня мою напарницу по всем проделкам!

– Тьфу ты! Не нервируй беременную женщину! Нам еще на Самойловской шее всю жизнь ехать! – закатывая свой шарик на диван, фыркнула на меня Стефи.

Никогда так не пялился на животы беременных женщин, но, похоже Самойлов туда сразу новую команду для своего регби заселил в полном составе.

– Поговори с Викой, Андрюш. Она любит тебя, балбес! Вы еще хуже, чем мы с Ромой! Оба такие гордые, просто с ума сойти! Ты ее прогнал зачем? Чтобы он там страдала, а ты тут?

– Я вовсе не страдаю! У меня все отлично! – улыбаясь во все зубы, отнекивался я, впрочем, зная, что со Стеф это не прокатит.

– Обидно. Мы с детства друг другу не врали, Андрей. И я все тебе рассказывала про Ромку! Ну, ладно. Раз так, значит, и у меня руки развязаны! – надула губы Стефи.

Что за кидалово? Женился Самойлов, а мозг все равно мне Стефи выносит? Но из-за этого короткого разговора я в этот же вечер полез в блог и инстаграм Вики.

Недавно сросшиеся ребра снова затрещали в груди, не выдерживая снова разгоняющих мой пульс ударов сердца от первого взгляда на заставку канала Малявки. Эта хулиганка поставила вместо значка, фотку своей татуировки – сердце, разделенное линиями. Фото обработано и непонятно, что это тату на ее коже, зато отчетливо видно, что это не просто линии, а буква «А», прописанная старым каллиграфическим рукописным шрифтом. И уже полгода висит статус «Отвечаю на твой вопрос, Аристов – всегда». Черт, я понять не могу, на какой вопрос! Зараза мелкая! Я же не успокоюсь, пока не вспомню!

Глава 28. Виктория

В мой первый универ в Москве перевестись в середине учебного года невозможно, но я готова была потерять этот год, готова была подвести всех ребят, с которыми у меня были совместные работы по разным предметам. Никто не мог убедить меня уехать обратно, как и вытащить из этой студии, что подарил мне Андрей, пока в один день не пришел туда папа.

Прогулявшись по залам, он выкатил два больших мяча для фитнеса.

– Вик, иди сюда, – позвал меня папа, усевшись на один из них.

– Я не уеду, – сразу хотела я отвязаться от разговоров.

– Я не заставляю, решай сама, ты уже взрослый волчонок, – улыбнулся папа.

Мне не нравится, когда у папы такой грустный взгляд, но у нас у всех он сейчас такой. Какой-то год дурацкий. Андрей, его дедушка, а теперь и Мирон на больничной койке.

– Ты же знаешь, что вы все у нас росли на глазах, все были на виду всегда. Аристовых мы видели не так часто, они редко приезжали и ненадолго, но я могу рассказать тебе об Андрее то, что знаю.

– Я и так все знаю про него, – насупилась я, решив, что папа мне будет сейчас говорить, какой мажор недостойный бабник.

– Раз ты еще здесь, значит, не знаешь, – возразил папа. – Андрей с детства был заводилой и хулиганом, как многие мальчишки. Но уже тогда в нем чувствовался твердый характер настоящего мужчины. Он никогда не боялся нести ответственность за свои поступки, хотя был не по годам умный и хитрый и лишний раз не подставлялся. Когда он учился в ВШЭ, мы диву давались, как можно успешно учиться в таком серьезном ВУЗе, где нагрузка бешеная, с его бесконечными тусовками.

– Пап, ты это к чему?

– К тому, что он всегда стремился быть лучшим во всем и везде. У него все должно быть идеально, начиная от внешности, карьеры и заканчивая его женщиной.

Да уж, ничего нового, конечно, но я снова почувствовала себя на две головы ниже идеальной во всем Стефи.

– Он купил эту студию тебе, можно не сомневаться в том, что Андрей сделал свой выбор, он не из тех, кто делает красивые поступки, чтобы набить себе цену или на показуху.

– Как ты для мамы? – внезапно меня посетила мысль, что папа не просто знает Андрея, но и очень хорошо его понимает.

Папа хитро приподнял бровь, типа удивлен, что я в курсе, как он ее балует разными сюрпризами. Хотя прекрасно знает, как мы любим посекретничать с мамой и Миленой, то забираясь в густой малинник, то в комнате сестры сидим с масками на лице и с вином в руке.

– Почему же он меня тогда прогоняет теперь?

– Не терпит жалости к себе. Тоже с детства, кстати. Я бы тоже не хотел, чтобы твоя мама видела меня жалким и немощным.

– Как в ту зиму, когда у тебя была температура тридцать семь и пять? – хихикнула я, вспоминая этого тяжелобольного.

– Не напоминай! Жуткие были времена! – дурачась, папа округлил глаза, изображая ужас. – Дай ему время, дочь. Ему не нужна сиделка и тем более не нужна таскающая ему контейнеры с котлетами женщина. Ты выбрала очень сложного человека, Вик. И если любишь, дай ему возможность снова стать сильным без твоих слез и сочувствия. Ты должна уметь верить и ждать, а не бежать впереди него, указывая, что ему делать.

– Тогда купи ему кресло, как обещал, – надула я губы, потому что знаю, что папа прав, Аристов всегда должен быть сверху, а жалость к себе воспринимает как принижение. Словно говоришь ему: «А у меня все в порядке, жаль, что у тебя так хреново!».

– Обойдется. До свадьбы он у меня уже бегать будет! – оптимистично заявил папа. – Заканчивай год в Одессе, остальное я решу. Хорошая, кстати, студия. Оставишь ключики? Хочу маме твоей кое-что напомнить!

– Меня замуж еще никто не звал, а ты уже готов доченьку отдать!

– У меня есть надежда, что Мирон сравняет счет с Аристовыми, – хмыкнул папа.

Так, обняв меня за плечи, папа сначала забрал меня домой, а потом и отправил обратно в Одессу.

Я не знаю, правильно ли меняться ради кого-то, но ради Андрея мне хотелось стать такой же мудрой как мама, такой же уравновешенной как Стефи, но остаться той дерзкой и веселой Малявкой, которая нравилась Андрею. Планов, конечно, миллион, но как их воплотить в жизнь, я не знаю, да и вряд ли получится из меня другой человек, но повзрослеть придется.

Не все получилось, как хотелось. Мне не удалось перевестись на ту же специальность – не было мест. Пришлось перевестись на смежную – киномаркетинг – где уже было не столько творческого, сколько обучения, как продвигать готовый продукт.

Мира со мной не поехала и я ее не осуждаю, она давно заработала себе репутацию там и найдет легко мне замену.

От Стефи я знала, что Андрей изменил свой прежний образ жизни, не выезжает ни на какие мероприятия и бывает только дома, у деда, на работе и у друзей.

– К нему попасть теперь сложнее, чем в Белый Дом. Он очень сильно ограничил круг общения, – делилась со мной Стефи в перерывах, когда не рассказывала о себе и Ромке.

Вряд ли Мажор оценит, если я приеду к Самойловым и, изображая случайную встречу, кинусь ему на шею, но в логове врага есть один очень серьезный союзник! Вот к деду Андрея я и отправилась за советом и заодно помочь ему любоваться на его закрома. А у него действительно в подвале огромные помещения, красиво отделанные деревом с прозрачными стеклянными дверями и разным температурным режимом, где стоят дубовые бочки и разные баночки с соленьями-вареньями. И целые стеллажи с разными бутылками в ромбовидных ячейках.

– Эту бутылку привез Максим от его бабушки в Италии, когда родился Андрей, – показал мне дед Вова, проводя экскурсию. – Всегда хотел открыть его, когда правнук родится, – добавил Владимир Александрович, хитро прищурив глаз.

– Я бы с радостью, но к вашему внуку строго по записи теперь, – ответила на хитрый намек этого лиса я, не меньше него прикинувшись рыжей лисой.

Дед покрутил бутылку в руке и переспросил:

– Говоришь ты на факультет менеджмента перевелась?

– Сфера совсем другая, – как старые заговорщики мы поняли друг друга без лишних слов.

– Какая разница? Азы везде одинаковые. Планирование, стратегия, мотивация, координация…

– Есть у меня в банке Аристовых один человечек… – повеселел дед и я за ним следом. – Внеплановая летняя практика у тебя, Виктория Александровна!

Весело мне было ровно до того момента, пока я не покинула резиденцию главы клана Аристовых, а потом начала сильно нервничать. Выгонит ведь сто процентов, если буду снова как глупая Малявка себя вести.

Я уже давно поняла, что такого опытного прохвоста одними сиськами невозможно зацепить, тем более не моим скромным размером, но все же в понедельник была во всеоружии на всякий случай. Под черной шелковой блузкой и юбкой с высокой талией комплект кружевного белья, который Милена называет «выключатель мужского мозга», в придачу к нему чулки с поясом и головокружительные шпильки.

Оставив меня в приемной, дед зашел в кабинет Андрея, заверив меня, что внук ему не откажет и мне придется теперь совмещать практику и свою работу.

– Заходи, – выглянув из дверей, позвал меня дед Вова и, поменявшись со мной местами за порогом, представил: – Виктория, наша практикантка, Андрей Максимович! Рад, что вы согласились лично ее курировать!

Весело мне подмигнув, дедуля закрыл дверь за моей спиной, а я не сразу смогла говорить, жадно ощупывая взглядом Андрея, но так как он был занят ровно тем же, кажется, молчание не вызвало ни у кого неловкости.

Мажор своим привычкам не изменил. Все так же безупречно выглядит в белоснежной, идеально выглаженной рубашке, галстуке и в стильных очках, которые ему безумно идут.

– Проходи, практикантка Виктория, – первым пришел в себя, мой куратор Аристов. – Расскажи, как фитоняшку занесло в серьезный бизнес? Перепутала двери с курсами оральных ласк?

Глава 29. Андрей

Давненько дед не навещал меня на работе, тому причиной было то, что я теперь часто бываю на даче. Вот только в субботу виделись, и в понедельник он приехал ко мне с самого утра.

– Дело у меня к тебе, Андрей Максович! – едва усевшись, обрадовал дед. – Как член совета правления поручаю тебе важную миссию!

– Что-то случилось? – сразу отвлекся я от экрана, просто потому что ехать по пробкам из-за ерунды дед бы не стал.

– Привел тебе практикантку! – выдал дел, аж у меня очки на лоб полезли.

– Чего? Мне-то она зачем?

– Андрей, Вике учиться надо, диплом получить, а у нее одна любовь в голове! Перевелась на менеджмент, если не пройдет аттестацию по тем предметам, каких не было, то придется на вечерку идти ей.

Ясно, какая практикантка. Да, я слышал, что у нее там проблемы с ВУЗом, но по сути могла бы выбрать заочку или дождаться места.

– У меня точно на двери написано «репетитор»? – ехидно уточнил я.

– Не в нем дело. Говорю же, надо совместить ее «хочу» и «надо», иначе не выйдет. Будешь еще лишний год зачетку проверять!

Не знаю, что больше повлияло на мое решение поговорить с Викой. То, что дед ради этого приехал, или то, что я не хочу, чтобы она училась на вечерке.

Не думал, что потеряю дар речи, увидев Малявку. Я, конечно, видел ее не раз в коктейльных платьях, в шортиках, в купальнике и без одежды совсем. В спортивном топе и бриджах вот только с утра любовался, но впервые вижу бизнес-леди Викторию Борзову.

– Перепутала двери с курсами оральных ласк?

Вместо вспышки гнева на мой стеб пухлые губки с ярко-красной помадой расплываются в улыбке.

– Так и знала, что твои собеседования начинаются с минета, Андрей Максимович! – скалится Вика. – Снимай штанишки, грязный, похотливый рекрутер!

Мне требуются титанические усилия, чтобы не улыбнуться ей в ответ. Но без тени сомнений я нажимаю на кнопку блокировки дверей и отключаю связь с секретарем.

У меня никогда не было потребности трахаться на работе, для этого были всегда другое время и более подходящие места.

Вопреки моим ожиданиям, Вика не скулит снова о том, как ей жаль, что я поломался в аварии, возвращаясь от нее. И почему-то именно это заставляет одновременно и радоваться, что она не изводит меня своим сочувствием, и нервничать, что, как я и хотел, она перевернула эту страницу с ошибкой по имени Андрей.

Вроде и понимаю, что Вика приехала не для того чтобы отвлекать меня от работы и не ради практики, и в то же время я не хочу прекращать этот фарс, мне до безумия нравится видеть ее в своем кабинете в роли подчиненной.

Учитывая, что Малявка очень далека от банковского дела, я буду вынужден наказывать ее… сколько захочу!

– Сама напросилась, Малявка! Начнешь с самого простого. До конца моего рабочего дня ты должна оформить десять кредитных карт с лимитом до тридцати тысяч в торговом комплексе.

– Ой, да хоть двадцать! А в каком? – обрадовалась Вика, и я сейчас сдохну от того, как колошматит мое сердце от ее озорной улыбки.

– В «Барвиха Лакшери Вилладж», – наконец-то и я могу улыбаться, наслаждаясь, как округляются глаза Малявки от возмущения.

– Ты в своем уме? Кому там нужны такие кредитки? В этом комплексы цены такие только на чашку кофе!

Только я открыл рот, чтобы напомнить, кто тут босс, как Вика обошла стол и, встав рядом со мной, склонилась к экрану. Никакой субординации, блядь! За это и накажу!

В горле вмиг все пересохло от сокрушительно соблазнительной позы чертовки! Круглая попка в паре сантиметров от моей руки, и я уже в процессе ролевых на моем рабочем столе. Ее нога плотно прижата к моему бедру, аромат ее духов накрыл меня, заставляя жадно дышать моей любимой Малявкой. Как же я скучал по ее запаху! От флакона этих же духов пахнет совсем не так.

– Я сама найду, что мне подходит по программе практики! – заявила врушка, щелкая по клавишам. – Так-с… правление… совет директоров… – обернулась на меня Вика, обжигая искрами в глазах, и на мою скептическую усмешку кивнула: – Не сегодня. Понятно! Тогда дальше!

Пока Виктория Александровна искала подходящий отдел для ее талантов, я подцепил пальцами край разреза ее юбки, чтобы убедиться, что она в чулках.

Горячая лава, крутящаяся в груди с момента, как она вошла в кабинет, стремительно понеслась в пах. Уже не слышу, что она там мурлычет, из-за шума кипящей крови в ушах. У младшего только от мыслей о ней всегда стояк, а теперь его и бронированные штаны не сдержат, не говоря уж о трещащей ширинке моих брюк.

Положив обе руки ей на бедра, тащу узкую юбку вверх, оголяя стройные ножки в чулках с широкой кружевной резинкой. Вика снова откидывает волосы, обернувшись через плечо и облизывая губы, которые я хочу уже сожрать!

Все мои железные принципы в одно мгновенье куда-то исчезли, и я, опираясь на здоровую ногу, встаю и хватаю Вику, разворачивая к себе.

Она даже не успела ахнуть, как я занял ее рот, наглухо затыкая поцелуем. Просто смял ее пухлые губы, заставляя раскрыть их и пустить мой язык в сладкий ротик.

Слишком долго я грезил о ней днями и ночами, что просто нет терпения. Задираю ее юбку до пояса, и из моей груди вырывается надсадный хрип.

Чулки на поясе и крошечные трусики с порочным кружевом на тонких полосках. Дыханье Вики обжигает шею, она торопливо расстегивает пуговицы на моей рубашке, но я уже не контролирую себя, не могу сдерживаться и просто закидываю Вику на стол, бесцеремонно раздвигая ее ноги.

Дергаю ее блузку, рассыпая мелкие пуговки вокруг, и прямо через кружево лифчика кусаю твердые горошины сосков, сминая идеальные полушария в руках. Это просто чистый кайф, наслаждаться ее вкусом и нежностью. Вика расстегивает мою рубашку и, запуская под нее руки, обнимает меня, выжигая ладонями на моей спине искрящиеся молнии, несущиеся по позвоночнику.

Возвращаюсь к губам, заглушая вырывающиеся стоны Малявки, и она непроизвольно выгибается в пояснице, когда я сдвигаю пальцами ажурное оружие и пробираюсь по влажному пути к ее клитору, нежно массируя.

– Ты уже совсем мокрая, практикантка Вика, – окунаясь в туман серых глаз, прикусываю нижнюю губу, продолжаю доводить мою секси-практикантку, проталкивая пальцы глубже.

Сам уже готов рычать и стонать от того, как Вика сама двигается навстречу им, вцепившись пальцами в мою спину.

– С тобой хочу! – останавливается Вика, протискивая между нами руки и расстегивая ремень моих брюк.

Меня хватает ровно до того момента, как она расстегивает ширинку и сдвигает резинку боксеров, обхватывая рукой налившийся до предела член.

Стаскиваю кружевную артиллерию и роняю Малявку на спину. Подтягиваю бедра Вики ближе и медленно загоняю с нее младшего, в последнюю секунду успев накрыть ладонью ее рот, поймав протяжный стон.

Снова накрываю ее губы, кусая, целуя и сплетая языки, потому что не могу и сам уже сдержать ответных стонов, вбиваясь в нее неистово, жестко, но иначе уже не могу.

Жар от кожи к коже, ее гладкая и нежная касаясь, скользит по моей испещренной шрамами, вызывая табуны мурашек до кучи к тем, что рассыпаются по затылку и спине от ее тонких пальчиков, судорожно ласкающих обнажившиеся плечи и шею.

Вика изо всех сил прижимается ко мне, и каждый толчок сопровождается спазмами ее стенок вокруг обезумевшего от счастья младшего.

Не могу долго стоять на одной ноге и просто наваливаюсь сверху, распластав Вику по столу, продолжая вдалбливаться в нее до звонких шлепков, под ее громкие: «Еще, Андрей!».

Успеваю поймать ее громкий полустон-полукрик, когда Вику сотрясает оргазм и ее судорога прокатывается по нашим сплетенным телам, словно мы одно целое. Догоняю ее через несколько жадных фрикций и, впившись в ее губы, кончаю так долго, словно за все это безумное долгое время без женщин решил выдать разом.

Бесконечно нежные поцелуи не хотелось прекращать от понимания того, что придется возвращаться в жестокую реальность, которая уже пробивается сквозь рассеивающийся туман эйфории.

Не выдержал и пяти минут, набросился на коварную Малявку, явившуюся во всеоружии. И в этом ничего удивительного, потому что уже долгое время стояк в ее честь – мой вечный спутник. Удержаться, когда она так близко, было выше моих сил.

– Собеседование прошла, завтра к девяти ко мне в кабинет, практикантка Вика, – севшим голосом говорю Вике, отодвигаясь от края стола, где она сидит.

Я пока не решил, что делать с ней дальше, но понимаю, что не могу ее отпустить снова.

– Слушаюсь, мой босс! – тянет меня обратно к себе Вика за галстук, так и оставшийся болтаться на моей шее. – Какие-то особые распоряжения будут?

Мне бы придушить ее за ее выкрутасы и за то, что устроила этот фарс, но мне ужасно нравится мысль, что она будет приходить каждый день, и я каждый день буду закидывать эти ноги в чулках и шпильках куда захочу.

– Будут обязательно! – заверяю я, потому что для нее у меня только особые!

Кое-как доскакав до смежного санузла, провожая в него Вику, хотел уйти, но завис, глядя, как раздевается моя несносная Малявка.

Скинув испорченную блузку, Вика повернулась ко мне задом, попросив:

– Расстегни, пожалуйста, замочек на юбке.

Я мысленно чертыхнулся, протянув молнию вниз и оголив попку, порозовевшую от наших настольных игрищ. Юбка еще не долетела до пола, а у меня опять стоит! Сколько раз я представлял себе эти ножки в чулках и на шпильках, вышагивающие к моей кровати, уже не сосчитать, а в придачу с этим убийственным кружевом, не столько скрывающим, сколько подчеркивающим ее формы, это и вовсе словно пуля в висок!

Конечно, я не могу удержаться, поглаживая шелковистую кожу и пробегая по краю белья пальцами, как фетишист коллекционирую в своей памяти эти ощущения.

– Ответ «Всегда» на вопрос «Будешь моей»? – шарю взглядом по ее лицу, ища подтверждения своей догадке.

– Нет. Но твой вариант мне тоже нравится! – улыбается Малявка, скидывая туфли и снимая белье, шагает за дверцу душевой кабины.

Во мне происходит неравный бой. Изголодавшийся по ней зверь разносит к чертям мое нежелание показывать ей собранную по кускам ногу и прочие шрамы. И еще больше – мою новую татуху.

Вернувшись в кабинет, торопливо сменил рубашку и, глядя в зеркало на себя, не мог принять другого решения. Я еще не привык к этим шрамам и чувствую себя калекой, передвигаясь с помощью трости.

Единственный новый тюнинг на моем предплечье, вызывающий у меня приливы теплых чувств в душе, это татуировка, такая же, как у Вики, только перевернутая так, что буква «А» стала буквой «V», потеряв всего одну линию.