Текст книги "ЯММА. 2 (14)"

почки в камнях (бимаев анатолий)

Шесть лет работы без отпуска, два погашенных кредита, один евроремонт в двухкомнатной квартире улучшенной планировки. А ещё железнодорожная цистерна выпитого от отчаянья пива.

Так в общих чертах я и оказался на операционном столе.

Видит Бог, я себя не жалел. Поэтому, здраво прикинув, что мне в любом случае требуется отдых, решил ни в чём себе не отказывать, совместив приятное с полезным. Как в той притче про машину и пункт назначения. Чтобы достигнуть нужного места, хочешь ты этого или нет, а когда-нибудь всё равно придётся свернуть на заправку – подкачать колеса, протереть лобовое стекло, подкрепиться чашечкой кофе. Если и дальше прибегать к аналогиям, то последнюю тысячу миль я катился накатом. Геморрой – вещь неприятная, знаете ли. Особенно после двадцати триллионов ремиссий и обострений, изнахративших мой бедный анус всё равно что земную кору ледники. В какой-то момент мне просто перестали помогать все эти разрекламированные свечи на китовом жиру и измельченных рогах марала, все эти ванночки из марганцовки и белены, как в прочем и бараньи курдюки, облепиховые мази и венотоники. Я жил на слабительных, потому что малейшие потуги провоцировали рецидив. Днем и ночью мысли мои вертелись вокруг пятой точки. В, общем, не жизнь, а сплошная задница. Извиняюсь за каламбур.

– У вас комбинированный геморрой третьей-четвертой степени, – произнес доктор, глядя на монитор с моими внутренностями. – Отсюда и все проблемы.

– Значит, рака нет? – кашлянув, спросил я. – Можно не беспокоиться?

Трудно разговаривать с человеком, который в этот самый момент глядит тебе прямо в душу. Я имею в виду ректороманоскопию. Ведь если у людей есть духовная сущность, то, наверняка, она, находится примерно на тех же глубинах, на которые эти ребята залазят камерой в поиске онкологий, трещин и воспалительных процессов.

– Беспокоиться вообще противопоказано. Все болезни от нервов. Но в вашем случае рака действительно нет. Всё чисто, – подтвердил проктолог, принявшись вытаскивать из меня оборудование.

Мгновение спустя я уже одевался, а доктор, сняв резиновые перчатки, яростно мылил руки. Должно быть нечто подобное происходило за кадром всех порнофильмов с хэштегом «БДСМ». Признаться, я и чувствовал себя как после съёмок. Не самая лучшая тема для бесед с внуками перед разожжённым камином.

– Существует внутренний геморрой и наружный, – начал читать лекцию доктор, когда мы заняли исходную позицию за столом. Предварительно он достал из вороха разбросанных по рабочему пространству бумаг и рекламных листовок медицинский буклет с цветным изображением ануса, обезображенного геморроидальными узлами, и принялся тыкать в него шариковой ручкой, отмечая предмет нашего разговора. – В вашем случае присутствует и тот, и другой, – продолжал он, придвинувшись вплотную ко мне. – Геморроидальный узел формируется непосредственно вблизи сфинктера, что приводит к постоянной травматизации венозных сплетений. Достаточно малейшего повода. Нерегулярный стул, приём в пищу острого, солёного, крепких алкогольных напитков. Подъём тяжестей, переохлаждение, сауна также противопоказаны людям, страдающим этим недугом. Длительный воспалительный процесс может привести в дальнейшем к формированию полипов – доброкачественных новообразований, которые со временем перерождаются в злокачественные. Вот почему мы рекомендуем посещать проктолога не реже одного раза в год, чтобы вовремя диагностировать подобные осложнения и проводить соответствующие профилактические мероприятия.

Он говорил и говорил, навалившись всем телом на стол. Казалось, он сейчас закинет на него ноги и поползёт на мою сторону, чтобы лучше донести смысл своих слов. Я же почти не слушал его. И почти не дышал. От рук доктора сквозь аромат букета ромашек ощутимо тянуло говном.

– К счастью, мы можем предложить малоинвазивное лечение, которое раз и навсегда избавит вас от проблемы. Госпитализация не потребуется. Уже на следующий день сможете приступить к служебным обязанностям.

– Технологии не стоят на месте, – машинально произнес я, вспоминая сколько денег осталось у меня на кредитке. – И в какую сумму обойдется операция?

– Если брать конкретно ваш случай, в сорок тысяч рублей.

При этих словах он достал новый буклет, на котором изображался все тот же анус, но теперь геморроидальные узлы были обвязаны чем-то наподобие ниточек и выглядели уже не такими алыми и пышущими здоровьем. Продолжая тыкать шариковой ручкой в картинку, проктолог объяснял мне суть операции. На очаг воспаления надевались резиновые кольца, пережимавшие питавшие узлы каналы, в следствии чего те через несколько дней отмирали, не оставляя после себя даже шрама. Боли возможны, но не продолжительные. В основном же операция проходила без каких-либо неприятных ощущений. А прогноз такого лечения благоприятный.

Я сидел, кивая ему головой, как продавцу левитирующих пылесосов на ядерной тяге, а внутренний еврей обмозговывал варианты, как бы получить операцию и при этом остаться с деньгами. Ну или хотя бы с большей их частью.

– Что скажете насчёт моего предложение?

– Звучит заманчиво. Но я бы хотел подумать несколько дней.

– Разумеется, – с готовностью произнёс доктор. – Для начала я выпишу вам медикаментозное лечение, чтобы снять воспаление. Курс рассчитан на десять дней. У вас как раз будет время взвесить все за и против.

О том, чтобы записываться на прием в государственную поликлинику не могло быть и речи. Проще списать долги по банкротству, чем доказать нашим врачам, что ты действительно болен. Особенно, если речь шла о больничном довольстве. Поэтому я начал искать чёрный вход. Вскоре мне удалось выяснить, что друг моего брата со стороны тестя сестры имел связи в больнице. После того, как я выкатил ему бутылку армянского коньяка с коробкой шоколадных конфет «Красный Октябрь», он с радостью познакомил меня с нужным человеком. А тот в свою очередь позвонил в поликлинику и долго беседовал с кем-то на том конце линии о погоде, успеваемости детей и планах на выходные.

– Ну как, пятнадцать тысяч потянешь? – спросил он меня, не вешая трубку.

– Потяну, – кивнул я головой.

И уже на следующий день оказался в хирургическом отделении. Настроение моё было приподнятым. Скоро я навсегда избавлюсь от недуга и всё это с экономией в пятьдесят процентов. Плюс за эти же самые деньги я получал ещё и несколько дней спокойного отдыха в комфортабельной палате на четверых, которая к большому моему удовольствию почти пустовала. Лишь один пациент отлёживался на соседней кровати, да и то его должны были вот-вот выписать. Можно было наконец-то прочитать книги, которые давно хотел прочитать да всё не было времени. Можно было хорошо отоспаться, привести мысли в порядок. Набраться сил для следующего шестилетнего марш-броска сквозь безбрежную пустыню жизни с её непрестанным поиском денег.

– Четыре года лечил геморрой, – говорил мой сосед между уколами обезболивающего. После операции ему рекомендовалось больше двигаться, поэтому, согнувшись напополам, словно от ножевого ранения в живот, он, прихрамывая, медленно бродил по палате и рассказывал свой анамнез. – Ходить по больницам было особо некогда. Работа не отпускала и прочее. Ну, побывал как-то раз на приёме. Выписали свечи. Те же самые что рекламируют всё время по телику. Пришёл ещё один раз – та же история. Стал я, в общем, лечиться сам. Всякие ванночки, мази, примочки. А боль не сказать, что проходит. Сделается легче на неделю-другую, потом всё по новой. В конечном счёте, решился на операцию. Записался в частную клинику. Те, как водится, запихали мне в задницу шланг. А потом говорят: «с вас сорок пять тысяч». Какой-то очень запущенный случай. Комбинированный геморрой, все дела.

– Вот-вот, – подтвердил я. – Такая же история.

– Я было уже согласился, а внутренний голос шепчет: сходи в поликлинику, сходи в поликлинику. Отпросился с работы, сходил. Доктор только глянул меня и в срочном порядке направил на операцию. Оказывается, геморроя у меня сроду не было. А болел свищ. Опасная, говорят, штука. Прогрызает в теле ходы, словно крот. Если гной пойдёт куда-нибудь не туда, можно запросто скопытиться.

– Вот и верь частным врачам после этого.

– Так это же те самые доктора, что работают в государственной больнице. До обеда принимают здесь, потом там. Выходит нехилая такая прибавка к зарплате. Усталость, конечно, накапливается. А что делать? Крутиться всем нужно.

Вскоре началась подготовка к операции. В меня вливали клизму за клизмой, каждая из которых размером с автоцистерну. Казалось, кишечник просто не сможет вместить такого количество жидкости. Я лежал на боку, чувствуя, как живот надувается, распираемый изнутри огромными массами воды. Вода была тяжёлой, как гиря, и по ощущениям вот-вот могла разорвать внутренности. Я был не в силах вздохнуть. Пространство для легких полностью забрали разбухшие до состояния плетёных канатов кишки.

– А теперь не двигайтесь пять минут, – произнесла медсестра.

Я лежал, лежал и лежал. Никогда ещё в жизни я не лежал с таким желанием встать. В какой-то момент что-то щёлкнуло у меня в голове. Потом щёлкнуло ещё раз. Наверное, именно с таким звуком и вылезают глаза из орбит.

Наконец дверь в процедурную приоткрылась:

– Молодец, – похвалила меня медсестра. – Ещё три минуты.

Выждав десять секунд, за которые, по моему мнению, девушка должна была уйти за пределы видимости, я вскочил на ноги и, согнувшись так, чтобы голова находилась ниже задницы, побежал в туалет. Извержение вулкана в Помпеи не высвободило одновременно столь огромной силы, как мой продолжительный, подобный волчьему вою пердёж. Я даже посмотрел под себя в полной уверенности обнаружить в очке склизкие, с алыми геморроидальными узлами, как на картинке, кишки.

– Хреново? – спросил с сочувствием сосед, когда я вернулся в палату.

– Это первый и последний раз, отвечаю.

– У тебя хотя бы быстро закончится, – совершая очередной заход жизни, произнёс он. – А меня через месяц ждёт повторная операция. И всё это время мне предстоит жить с трубкой в жопе. Для дренажа. Сидеть нельзя. Только лежать или стоять. Пришлось брать отпуск. Как платить ипотеку, ума не приложу.

– Зато отдохнёшь, – сказал я, осторожно укладываясь на кровать. Где-то внутри меня все ещё что-то плескалось, и я боялся его потревожить. – Потом наверстаешь.

– Тоже верно, – произнес он. – Отдыхать нужно.

Я взглянул на него. Лицо искажено мукой, на лбу испарина. Он семенил по палате, как столетний старик, держась при этом за стены. И так целый месяц. А потом ещё несколько недель после повторного вмешательства. С ума сойти.

– Надеюсь, геморрой они лечить научились, – произнёс я, подумав о собственном будущем. – В частной клинике говорили о каких-то резиновых кольцах. Мол, надел на узел и через день он отвалился, будто и не было вовсе. Не будут же они меня резать? В двадцать первом-то веке?

– Может быть, и не будут. Геморрой тот же аппендицит. Плевое дело.

– Я тоже так думаю, – успокаиваясь, сказал я. – Если уж частная клиника смогла позволить себе аппаратуру, то государственная подавно. Миллион туда, миллион сюда. Бюджет и не почувствует, верно?

– Конечно, – стиснув зубы от боли, произнёс сосед.

В этот момент дверь в палату открылась. Я увидел знакомую медсестру.

– Так, геморрой! На выход!

– Это ещё зачем? – испуганно спросил я.

– Очистительная клизма.

– Но вы только что ставили.

– Сегодня в программе ещё три. И завтра одна. Будем ставить до чистых вод.

Делать нечего, пришлось подчиниться. И опять это было, словно я проглотил целый километр корабельных канатов. И вечером ощущения были не лучше. Каждый раз как впервые. Единственное утешение – медсестра больше за мной не следила. Поэтому, выждав минуту, я бежал на толчок, выстреливая в него таким зарядом кинетической энергии, что процесс моего опорожнения можно было снимать в каком-нибудь дебильном американском шоу. Из тех, где они проверяют на прочность окружающий мир. Скатываются на скейтборде по жерлу вулкана, стреляют из автомата Калашникова в ледники, поедают килограммами перец чили.

– Подъём, геморрой. В процедурную.

– Постойте. Мы, кажется, договаривались на четыре клизмы. А это уже пятая. Я считал, – запротестовал я.

– А побриться перед операцией? Могли бы сделать это и дома!

Я ощущал себя девочкой Элли, которая вдруг угодила в сказочный мир друидов и эльфов. За каждым поворотом лесной тропинки меня ожидало неведомое. В более неловкое положение я ещё не попадал. Встав на четвереньки, я выпятил задницу, удерживая рукой булки, чтобы они не смыкались, в то время как медсестра орудовала бритвенными принадлежностями. При этом в мою задачу входило следить, чтобы сфинктер был в тонусе. В животе постоянно что-то журчало, перекатываясь по сплетению кишок в сторону выхода так, что в любой момент могла последовать неожиданность.

Через пару минут у меня окаменели все мышцы. Даже те, о существовании которых я никогда прежде не подозревал. А ещё спустя несколько мгновений тело зашлось сильной дрожью. К этому времени журчание в животе прекратилось. Остатки мыльной воды скопились у самого ануса, нажимая на клапан с такой чёртовой силой, будто хотели запустить в космос межгалактический челнок.

Я залился краской, как барышня. А процедура всё не заканчивалась. Наверное, проще побрить еврея, чем пятую точку гетеросексуального мужика. Для такой задачки требуется бензопила с газовой горелкой. Однако хватит об этом. Некоторые воспоминания слишком постыдны, чтобы о них говорить.

– Тебе ещё повезло, что не будут ставить спинномозговую анестезию, – произнёс сосед при виде меня.

– А это ещё что за фигня?

– Обезболивающее. Ставится прямо в спину, между двумя позвонками.

– О, Господи. А ты не прикалываешься?!

– Ничуть. Ставят укол и вскоре ты перестаешь что-либо чувствовать ниже пояса. Тело становится будто мёртвым. Но самое главное – после такого наркоза ты сутки не можешь поссать. Парализует простату. Поэтому медсестра ставит катетер. Вводит его аж до самого мочевого. Ну и больно же это, чёрт побери.

– Стоп. Не рассказывай, – взмолился я. – Не хочу ничего слышать об этом.

– Хорошо, что тебе этого не предстоит.

– Да это самая лучшая новость за последние несколько лет.

А ровно через двенадцать часов я оказался в операционной. Просторной, как поле для мини-футбола. На соседней кушетке резали человека. Прямо как в фильмах. Белоснежная ширма с торчащими по краям головой и ногами. Возле ширмы склонённые врачи в халатах перчатках и шапочках для плавания. А на экране – внутренности в естественной среде обитания. Почки рядом с поджелудочной железой, селезенка под печенью и так далее. Камера погружалась в тело, как батискаф Жак Ива Кусто на дно Марианской впадины. Всё глубже и глубже, разгоняя вокруг себя извечную тьму человеческого естества. А пациент этого даже не чувствовал. Для него операция пройдет незамеченной. Все эти: «О Боже, мы его теряем», «Медсестра, зажим» и «Приступаем к вскрытию грудной клетки» он не услышит. Мгновение, и больной в палате. Здоровый, но не до конца. Некоторые вещи лучше не знать. Например, что будут делать с твоим анусом, пока ты в отключке.

– Так, садимся ко мне спиной, – произнес врач. Коренастый, словно каждый день перетаскивал на себе по десять трупов. – Подбородок прижимаем к груди, а плечи стараемся держать возле ушей. И не моргаем.

– Это зачем? – спросил я.

– Хочу посмотреть, как долго ты просидишь в таком положении.

– А как же наркоз? – спросил опять я. Честно признаться, стоило очутиться в операционной, как мне стало не по себе. Воображение заиграло в полную силу. А тут ещё разрезанный человек в каких-то десяти метрах.

– Ой, а ведь вправду. Про наркоз-то мы и забыли.

– Спинномозговая анестезия имеет значительно меньшее количество противопоказаний и почти никогда не вызывает осложнений, – лекторским тоном произнесла медсестра. – А теперь поворачивайтесь спиной и не двигайтесь.

Не успел я испугаться, как мне в позвоночник вошла игла. Прямо в спинномозговой канал. Если я сейчас шевельнусь, она может сломаться. Кончик иглы останется между позвонками, сделав меня на всю жизнь калекой, парализованным ниже пояса.

Ясное дело, я был неподвижен. Как соляной столб, как статуя Ленина на площади перед правительством.

– Не моргаем, – скомандовал анестезиолог.

Спину нещадно жгло. Потом иглу вытащили. И тут же вставили другую. В то же самое место, что первую. Она вошла, задев позвонок. Я явственно почувствовал усилие, с которым её втыкал в меня доктор. Видимо, я всё же успел распрямиться. Теперь жжение было куда как сильнее. Будто в хребет засадили стальной крюк и подвесили над землей. Древняя китайская пытка.

– Всё, можешь ложиться, – произнес врач.

Я лёг, и тут же вокруг меня засуетились медсестры. Одна ставила капельницу, вторая прикрепляла датчики, измеряющие артериальное давление, пульс и бог его знает что ещё, третья поднимала мне ноги, фиксируя их на устройстве напоминавшем гинекологическую кушетку. А по телу ниже укола уже вовсю бегали мурашки. То ли так действовал препарат, то ли это было следствием полученной во время укола травмы. Своего рода вечная анестезия. Теперь оперировать меня можно было хоть каждый день. Лучшего пациента для обучения студентов и не найдешь. Зато через пару-тройку лет в нашей стране появились бы самые высококвалифицированные специалисты в области проктологии, урологии и вегетососудистых заболеваний.

– Двинься чуть-чуть на меня, – попросила сестра, орудовавшая моими ногами.

Я попытался поднять поясницу и, оперевшись локтями о койку, сдвинуться назад. Но неожиданно для себя обнаружил, что не могу этого сделать. Я не чувствовал собственного тела. Тогда я схватился руками за края кушетки и потянулся. Ощущение, будто я двигал мешок угля. Ну и тяжелым же я был засранцем.

– Нужно пододвинуться ещё, – требовала медсестра.

Стиснув зубы, я повторил попытку. Жалкое должно быть зрелище.

Тогда врачи взялись за простыню и потащили её вместе со мной к гинекологической приблуде. Теперь мои ноги были задраны так высоко, что, казалось, лишь слегка изловчившись, я смог бы прооперировать себя сам. Во всяком случае, сфинктер был в каких-то считанных сантиметрах от глаз. Видимо, удовлетворившись моим местонахождением в пространстве, медики принялись вязать мне руки и ноги, перетягивать ремнем поясницу. Более это не походило на добровольный акт исцеления. Скорее на пытку. Невольно сердцебиение участилось. Я начал понимать, где нахожусь и что меня ждёт впереди. Никаких резиновых колец, никаких лазеров. До чего я был наивен. Но отступать поздно. Более того, для собственной же безопасности требовалось хранить молчание. Разъярённый врач так же опасен, как, скажем, таксист, которому пассажиры протягивают деньги на скорости восьмидесяти километров по оживленному трафику. Нервное напряжение, сантиметр скальпелем туда, сантиметр сюда, и вместо задницы у тебя художественный перфоманс на тему Второй мировой. Что-то вроде «Германики» Пикассо.

Хирург не заставил себя долго ждать. Встав у изножья кушетки, он печально и очень устало вздохнул, пробубнив себе под нос: «Пу-пу-пууу». Вслед за этим на столе с инструментами забряцало железо, зазвенели какие-то склянки. Потом что-то начало щекотать мне в очке. Едва ощутимо. Будто происходило с кем-то другим. Щекотание то нарастало, то проходило и тогда снова гремели железные инструменты. В какой-то момент по ту стороны накрытых простыней ног послышались голоса. Хирург беседовал с медсестрой. Я не слышал слов, но по тембру голоса было похоже, что разговаривают они о чем-то возвышенном. Да они ворковали, как два голубка перед дверями ЗАГСа. Иногда до моего слуха доносились раскаты звонкого смеха. Иногда влюбленные начинали шептаться и щекотание в очке становилось почти нестерпимым. У меня даже задёргался глаз от щекотки. Честное слово, я бы лягнул их ногой, если бы мог.

– Ну и как же тебя достать, сволочь? – вдруг отчётливо услышал я.

Моё тело принялось остервенело трястись на кушетке. Щекотание сменилось ощущением будто мне выскабливают кишки. Вантузом или каким-то специальным скребком. Вперёд и назад, вперёд и назад. Меня растрясли так, что в животе снова забулькало и заструилось и этот звук опускался всё ниже и ниже. Только теперь я был бессилен что-либо сделать с подступавшей к сфинктеру мыльной водой.

– Пу-пу-пуу, – снова пробубнил врач.

И милое сердцу щекотание возобновилось. На этот раз его сопровождало щёлканье ножниц. Судя по всему, всё шло по плану: медсестра смеялась, артериальное давление было в норме, я ничего не чувствовал. Поэтому, прикрыв глаза, я начал дремать, думая о том, что вот-вот стану здоровым. Годы постыдной болезни уже позади. Привет велотренажёру, красному вину и копчёной рыбе. Привет трудовым будням. Всё оказалось проще, чем можно было предположить. И совсем не страшно.

В чувство меня привел резкий металлический стук, с которым хирург бросил на стол скальпель. Или не знаю, что это было. Но так швырялся лишь инструмент, который выполнил свое предназначение и больше не пригодится.

Снова вокруг засуетились медсестры, отстегивая ремешки, вынимая из вены капельницу. Всё повторялось в обратном порядке, как на перемотке. Коридор с зелёными стенами и белыми потолками, лифт, палата.

Густое и липкое, словно патока, забытьё.

Проснулся я от нестерпимой рези внизу живота. Будто кто-то сверлил мне очко. И сверло это было толщиной в небоскрёб. Его зубья были покрыты битым стеклом, металлической стружкой, щебнем, осколками морских ракушек. Сверло медленно вращалось внутри, наворачивая на себя нежную плоть, закручивая её, как мокрое полотенце, которое нужно выжать от крови. Видимо, из-за воспаления у меня поднялся жар. Покрывшееся холодной испариной тело трясло от озноба. Лоб же горел, отдавая в виски пронизывающей черепную коробку пульсацией. Отчего складывалось ощущение, что сверло пронзило меня насквозь до самого мозга и в голове сидел его кончик, который вот-вот должен был выйти наружу через темечко.

С трудом разомкнув слипшиеся от жара губы, я застонал. Казалось, если я буду стонать, коловращение утихнет. И ощущения это как будто бы подтверждали. Когда я выдавливал из себя звуки, боль отступала. Стоило же только замолкнуть, как она вгрызалась в меня с усиленным рвением. Поэтому я стонал не замолкая, не боясь никого разбудить, поскольку, пока находился в отключке, соседа со свищем выписали и в палате, кроме меня, никого больше не было.

Неожиданно дверь открылась. В освещённом флуоресцентным светом проходе стояла сестра. Из новой смены. Прежде её я не видел.

– Поставить обезболивающий укол? – спросила она.

– Да, пожалуйста.

Медсестра исчезла. А через мгновение появилась опять, с ваткой и шприцем.

– Пить, – произнёс я.

– Вам нельзя пить. Потерпите.

– Вода на тумбочке.

– Хорошо. Я дам воды. Но только, чтобы смочить горло.

Медсестра удалилась, закрыв за собой дверь, а я тут же набросился на бутылку с водой. К черту рекомендации врачей. Не есть жаренного, не есть солёного. Они вечно дают придурошные советы, выполнение или невыполнение которых никак не влияет на самочувствие. Однажды, например, ЛОР запретил мне есть мясо. Целый месяц я честно соблюдал эту людоедскую диету, пока случайно не выяснилось, что доктор практиковал аюрведа и трансцендентную медитацию, и в прошлой жизни был папоротником.

Я осушил полбутылки и обессиленный повалился на койку. Боль постепенно стихала, делаясь чужой и далекой. Но на смену ей приходило чувство переполненного мочевого. Всё время я хотел в туалет, но из-за коловращения в кишках не обращал на это внимания. Теперь же потребность помочиться вышла на первый план.

Я нажал кнопку у себя над кроватью, с удовлетворением услышав в коридоре пронзительную трель звонка.

– Да? – спросила медсестра, появившись в двери.

– В туалет, – сказал я.

Через минуту в руках у меня была медицинская «утка». Спустив трусы, я перевернулся на бок, пододвинувшись к самому краю кровати. Ёмкость для жидких отходов я поднёс вплотную к себе, чтобы не замочить пол. Но, похоже, предосторожность была излишней. Я тужился, как чемпион мира по жиму штанги, рискуя схлопотать инсульт, но не мог выдавить даже капли. Моча доходила до определенной точки внизу живота и останавливалась, как физраствор передавленный зажимом. Когда же я делал вдох для нового усилия, урина возвращалась в почки и мочевой, вызывая приступы сильнейшего жжения. Не знаю, на какое давление были рассчитаны мочеточники, но сейчас они явно эксплуатировались на пределе заложенных Господом Богом возможностей.

Мне живо вспомнились страдания соседа. Я представил, как полая трубка с силою входит в уретру, разрывая нежные ткани канала. Всё дальше и дальше по переплетениям внутренних коммуникаций, пока не упрётся в простату.

Превозмогая головокружение, я встал на ноги. Прооперированное очко ударило в мозг тугой волной нервных импульсов. Всё равно что надавить рукой на открытую рану. Всё равно что пропустить через кишки нить колючей проволоки. Наверное, именно про подобные ситуации и говорят: «Между Сциллой и Харибдой». Что же, значит я сделал свой выбор. После многих лет геморроя к болям в заднем проходе я как-то привык. Но экзекуций над половым органом мне терпеть не хотелось. Стоит человеку поболеть достаточно долгое время и ни одной душеспасительной иллюзии относительно страданий у него не останется. Ничего красивого или возвышенного. Никакого геройства. Никакой святости. Ни в какую книгу учёта никто добрый и всеблагой не внесёт запись о перенесённых страданиях, чтобы потом после смерти открыть перед твоей душой врата в рай. В боли нет смысла кроме того, что мы должны любой ценой её избегать. Вот почему я и пытался поссать самостоятельно. Разрезанный сфинктер был обречён. С этим необходимо смириться. Но член я спасти ещё мог. Во всяком случае попытаться.

Застонав, я снова поднёс к себе «утку». Моча подступила к самому кончику плоти, но что-то всё равно мешало ей хлынуть наружу. Я расслаблялся и тужился, а почки уже буквально горели огнём, заходясь в предсмертных судорогах.

Наконец мне удалось выдавить из себя несколько капель. И тут же внутри будто открылся шлюз. Струя мочи с громких щелчком ударила о пластмассовое дно ёмкости, зашипев, как нефильтрованное пиво в стакане. Или ирландский эль, если быть точным. Такой она была тягучей и темной, и от одного ее запаха щипало глаза. Я ссал, и звук с каким «утка» наполнялась уриной становился все насыщенней и утробней, а мучительные ощущения в пояснице стихали. Я даже рассмеялся от облегчения. Это был хриплый, лающий смех, почти мгновенно сменившийся плачем.

А потом я повалился на койку. Как мёртвый.

– Так, осторожней, осторожней. Не заденьте кровать.

Разлепив глаза, я увидел, что медсёстры завозят в палату каталку. Каким-то чудом уже было утро, поэтому больного я разглядел. Мужчина, примерно одних со мной лет. Из его тела торчали всевозможные трубки. Изо рта, носа, рук, живота и, само собой, из члена. По одним трубкам в него стекали лекарства, по другим вытекала мутно-жёлтая жидкость, скапливавшаяся в пластиковых пакетах-контейнерах. Мужчина не переставая хрипел, приходя в себя после наркоза, и вид имел невменяемый. Как какой-нибудь темнокожий торчок из американского фильма, которого пять минут назад подстрелили. Роль имела второстепенный характер, поэтому было очень похоже, что он не выкарабкается.

– Пить, – простонал он, когда его переложили на койку.

– Молчите. После операции нельзя.

У меня сердце обливалось кровью при виде чужих мучений. Поэтому стоило нам остаться одним, как, поднявшись, я похромал к новенькому с бутылкой воды. Очко саднило, будто в нем душили котят, но я успокаивал себя тем, что выполняю рекомендацию хирурга – больше ходить. И к тому же делаю доброе дело.

– Ещё, – попросил мужчина, осушив кружку.

Я выполнил просьбу. Возможно, я его убивал. Я не знаю. Но зато хрипение прекратилось. Выпив вторую порцию, новенький задышал ровно и глубоко, а я принялся нарезать круги по палате. Я шёл, как астронавт по экзопланете, на которой сила притяжения превышала земную в пять раз. Весь согнувшись, перекривившись и скособочившись, волоча ноги по полу, так что они шаркали на все отделение.

Совершив несколько обходов, я выбрался из палаты, предприняв показательный марш-бросок мимо кабинета заведующего отделением, потом продефилировал в сторону туалета – справить малую нужду. На этом задачи миссии были выполнены. Да и обстановка снаружи не особенно располагала к длительным прогулкам. Всюду такие же убогие, как и я. Они хромали в сторону сортира, словно преступники с крестом на Голгофу и, казалось, что многие из них попросту не осилят этого маршрута. Они перемещались на костылях, на инвалидных креслах, на четвереньках. Некоторые подходили к окну и с какой-то затаенною грустью подолгу смотрели на рекламный баннер через дорогу. «Чёрная пятница в Эльдорадо». И улыбающийся во всё лицо Вадим Галыгин. И все эти люди без конца стонали, кряхтели, плакали. Картинка, как в приёмной Господа Бога, откуда есть только два выхода: либо наверх, либо вниз. Я же умирать пока не планировал.

– Прооперировали. Всё хорошо, – разговаривал новый сосед по телефону, когда я вернулся. – Прихожу в себя после наркоза. Весь утыкан какими-то трубками. Ни вздохнуть толком, ни пёрнуть, ни повернуться.

Какое-то время он молча слушал голос на том конце линии.

Я же доковылял до кровати и с облегчением лёг. Ощущение было, что встать снова у меня уже не получится.

– Да что случилось? – продолжил мужчина. – Позавчера вечером заболел живот. Приехала скорая, говорят: почки в камнях. Доктор ещё все шутил. Мочекаменная болезнь, говорит, это праздник, который всегда с тобой. Что-то наподобие этого. Ну, начал я, значит, пить их таблетки, а боль не проходит. Только хуже становится. Промучился ночь и весь следующий день, а вечером вызвал скорую снова. На этот раз меня отвезли в отделение. Сделали УЗИ, взяли анализы, измерили давление, ничего не понятно. В итоге оставили на ночь под наблюдением. А утром пришёл хирург и сразу же направил меня на экстренную операцию. Оказался аппендицит с перитонитом.

Я даже присвистнул от удивления.

– Здорово они тебя промурыжили, – произнёс, когда сосед положил трубку.

– Ага, ещё бы чуть-чуть и хана. Но вроде всё вычистили. Обошлось. Единственное, что плохо – это как я теперь поеду на вахту? Через пять дней должны были отправить. Как думаешь, может быть, всё-таки успею поправиться?

– Думаю, лучше не рисковать.

– Думаешь? – явно расстроившись, переспросил он.