Текст книги "Мое проклятие"

– Говорите, она пришла сюда сама? – совершенно справедливо усомнился собеседник Эктара. – Эта девка смеет еще на что-то надеяться?

Вот ведь мерзкий старикашка!

– Простим ей эту маленькую блажь, саэр, – хохотнул Фисин папочка. – Напоследок.

– Что ж, – протянул Арвит, рассматривая меня с таким видом, словно я была диковинным насекомым, которое и раздавить хочется, и помучить перед смертью не помешает. Крылья там оборвать, лапки. – Мне будет очень интересно взглянуть на подарок, что подготовила сиятельному саэру Крэазу воспитанница рода Эктар, и сравнить его с подношением Эоноры. Если Кателлина, конечно, сможет его представить. В ее-то состоянии.

Подарок… Это что за очередная напасть на мою голову? Стиснула пальцы в кулаки, пытаясь «удержать лицо». Безысходность и отчаяние, разом навалившись, огненным кольцом сдавили горло, мешая вздохнуть. Сколько можно?

Как часто в прошлой жизни приходилось слышать утверждение: «Каждому человеку дается ровно столько испытаний, сколько он в состоянии вынести». Меня это всегда немного смущало. Что значит «в состоянии»? До какой степени? До смерти? До сумасшествия? Где грань? Сейчас же, чудом пробившись сквозь лихорадочное мельтешение мыслей, слова эти внезапно подарили нежданное облегчение и призрачную надежду на то, что все в моей жизни еще будет хорошо. Не представляю, от какого бога или богов местного пантеона зависят испытания, что выпали и еще выпадут на мою долю, и когда наконец придет оно – долгожданное облегчение. Четко знаю лишь одно: я не сдамся, буду бороться до конца, постараюсь с достоинством пройти все, что уготовила судьба.

Адан Арвит по-прежнему не сводил с меня глаз. Презрение, удивление, интерес, тяжелая, злобная ярость – какими сильными, противоречивыми эмоциями хлестал меня его взгляд! Если этот старик разглядел во мне соперницу Эоноры и счел помехой на своем пути, то сделает все, чтобы рано или поздно уничтожить. А ведь он куда опаснее напыщенного индюка Ритана.

– Думаю, уважаемые саэры, мы отдадим воспитаннице нашего любезного хозяина право открыть церемонию представления подарков, – преувеличенно-вежливый поклон Арвита не обманул даже меня. – Это будет справедливо.

Он что, хочет вытолкнуть меня первой? Если Эктар сейчас с ним согласится, я пропала.

Мало того что открывать конкурс всегда невыгодно, – как бы ни был ты хорош, а к концу впечатление от выступления блекнет, восторги утихают, – так я еще и не представляю, о каких подарках идет речь. Даже отдаленно.

Вдруг девушки должны были ковер выткать или гобелен какой с ликом будущего сиятельного владельца, как примерные царские невестки из русских народных сказок. Или испечь чего. Не обязательно ведь делать это за одну ночь. Рождественский пудинг вон несколько недель созревает. А может, от них ждут песен или танцев? Од хвалебных?

Спас меня Ритан. Видимо, у него с Аданом имелись свои давние счеты, и позволять врагу диктовать условия он не собирался.

– Кателлина – моя бывшая воспитанница, – провозгласил Фисин папочка, делая ударение на слове «бывшая». – Эта особа официально отлучена от рода Эктар и не имеет больше права действовать от его имени. По закону, как безродная, она предстанет перед избирающим лишь после девушек самых низших родов. А вот Эонора, напротив, прекрасно подходит для того, чтобы выйти прежде остальных, – голос Ритана изменился, став ехидно-вкрадчивым. – Кто из наших гостей сравнится с родом Арвит по силе и влиянию?

Последними словами хозяин дома подчеркнуто отделил себя и Крэаза от собравшихся, еще раз указывая всем, прежде всего, разумеется, Адану, что их место внизу и сзади. Покровитель Эоноры намек понял, скривился в ответ на откровенную провокацию, но сдаться и не подумал. Судя по всему, тоже считал, что свой товар нужно демонстрировать последним.

– Может, сиятельный саэр сам выберет, чье подношение хочет получить в первую очередь? – воззвал он к последней инстанции, почтительно кланяясь.

Крэаз обвел соперников насмешливым взглядом, как-то странно, удовлетворенно улыбнулся и, лениво цедя слова, произнес:

– Эонора – шестая, Кателлина – последняя, остальные… – сиятельный помедлил, и мне показалось, сейчас скажет: «Меня не интересуют», но он закончил иначе: – На усмотрение глав своих родов.

Арвит стиснул зубы, ему не очень понравились слова вельможного покупателя, но возражать не посмел.

Тихо выдохнула и бросила быстрый взгляд на девушек. Двенадцать. Значит, Эонора вручит свой подарочек в середине церемонии, а я – в конце.

На чем бы ни основывалось решение сиятельного, оно давало мне возможность сообразить, что к чему, и время, чтобы найти хоть какой-нибудь выход. Одно тревожило: день неумолимо катился к вечеру, забирая с собой силы, чувства и жизнь. В каком состоянии я буду находиться, когда подойдет очередь, представляла, честно говоря, плохо.

Между тем один из мужчин, кратко обсудив что-то с остальными, подошел поближе к Крэазу, дождался, пока в соседнее кресло неторопливо опустится Эктар, и голосом давешнего невидимки объявил:

– Сирра Арииль Тирб.

С диванчика грациозно вспорхнула одна из «одинаковых с лица» девушек, выплыла на середину зала, поклонилась сиятельному покупателю, и представление началось.

Арииль старательно развлекала нас минут десять. Следом за ней вызвали некую Руорину, потом еще кого-то, и еще, и еще. Время шло, одна претендентка сменяла другую, а мне ну никак на ум не приходило, что же во всей этой странной ситуации делать. Я ведь почти угадала. Были здесь и гобелены, и «хлеба», и оды с плясками.

Звучала музыка, будущие наиды пели, танцевали – надо признаться, очень неплохо, – декламировали, элегантно прохаживаясь, трясли изделиями декоративно-прикладного искусства, взятыми у своих сопровождающих. Песни возвеличивали успехи Саварда и расхваливали счастливую судьбу женщин его дома. Стихи повествовали о древности его рода и заслугах предков. Расшитые золотыми и серебряными нитями ткани увековечивали сиятельный лик. Даже танцы языком тела и жестов неизменно славили все того же героя. В общем, «кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую-пресладкую конфету». Крэаз с отстраненно-каменным лицом внимал славословиям. Крепкая психика у мужика. Меня давно бы уже стошнило.

Каким боком смогу присоединиться ко всей этой фантасмагории, не имела ни малейшего представления. Пела я неплохо и песен знала немало. Но исполнять что-либо на чужом, непонятном присутствующим языке категорически нельзя, да и своего музыкального сопровождения у меня нет.

Та же история с хвалебными одами. Я нередко рифмовала чувства и настроения, даже переводить пробовала. Но стихотворное переложение – дело непростое, не терпящее суеты, еще и сиятельного надо как-то умудриться в содержание вставить. В голове до сих пор ничего подходящего ситуации так и не мелькнуло. А сочинять по заказу – зря силы тратить, в этом случае лишь банальные глупости могут родиться.

Танцевать, как это делали местные девушки, я не могла. Да и не танец это вовсе, скорее, смена наполненных определенным смыслом изящных поз. И надо не просто двигаться, а каждым движением воспевать будущего хозяина. Эх, жаль, я не Василиса Премудрая. Как пошла бы плясать да руками махать, и озеро бы им здесь «намахала», и лебедей белых. А так, боюсь, от меня даже костей в лоб гостям, как от старших невесток, не дождешься.

О вышивке и прочем рукоделии даже не думала.

– Эонора Арвит! – разнеслось по залу, и я затаила дыхание.

Глава 5

Секунда, другая… И все вокруг окуталось тьмой и тишиной, нарушаемой лишь взволнованным дыханием присутствующих. Словно кто-то невидимый накинул на зал глухой непроницаемый полог. Тяжелое молчание разбил странный щемящий звук, который, то усиливаясь, то замирая, ветром пронесся по залу. Его сменила тревожно-тоскливая, завораживающая музыка. Вспыхнувшие в воздухе факелы осветили тонкую фигурку, окутанную с ног до головы воздушным белым покрывалом.

Она плавно повела плечами, запрокинула голову, и танец начался. Несколько шагов в сторону сиятельного, перезвон подвесок, протянутые в каком-то зовущем движении руки, и покрывало, заскользив по телу, упало на пол, открывая взорам легкое красное одеяние. Длинное, с закрытыми рукавами и высоким воротником платье прятало от жадных чужих взглядов почти все тело, но так обтягивало его, что казалось второй кожей, искрящейся и переливающейся живым огнем при свете факелов.

Девушка, легко переступая, приблизилась к помосту, прогнулась. Густые черные волосы, ничем больше не сдерживаемые, блестящим водопадом обрушились на пол. Гибкие руки взметнулись вверх, оборачиваясь прекрасными красно-белыми птицами. Они извивались, раскрывали крылья, разлетались в стороны, сплетались и падали, чтобы снова взлететь под чарующий звон подвесок. Не меняя положения тела, танцовщица подхватила покрывало, и оно прозрачным белым облаком окутало дивных птиц.

В это трудно поверить, но я совершенно отчетливо видела не хрупкие, слабые руки, а самых настоящих птиц. Они дышали и жили.

И именно их Эонора, нежно улыбаясь, подносила в дар сиятельному.

Перевела взгляд на Крэаза. Он сидел, вцепившись руками в подлокотники, и пожирал голодным взором изгибающуюся перед ним девушку. Ошеломленный, завороженный удивительным зрелищем, как и каждый из мужчин в этом зале.

С меня было достаточно.

Разом накатила усталость. Привалившись спиной к статуе, сомкнула ресницы, отгораживаясь от всего мира, от прекрасной танцовщицы и явно увлеченного ею сиятельного. Но легче не стало. Перед внутренним взором вновь и вновь взмывали в небо волшебные птицы. И душа кричала от боли, а подвески все звенели и звенели.

Резко, на высокой ноте, оборвалась музыка. Танец закончился. Раздвинулись тяжелые портьеры, тьма уступила место солнечному свету.

А я продолжала стоять, набираясь сил и смелости, чтобы открыть глаза.

– Уважаемые саэры, – голос Эктара звучал непривычно низко, – предлагаю вам с подопечными немного отдохнуть и прогуляться по саду. В беседках для всех желающих накрыты столы с напитками и легкими закусками.

Гости загомонили и, переговариваясь, потянулись на террасу. Выждав несколько минут, выбралась из своей ниши. В зале не было уже ни мужчин, ни девушек, ни Эктара с Крэазом. Да я никого и не хотела видеть. Осторожно спустилась по ступенькам, приглядела одну из боковых дорожек, которая показалась уже и незаметнее других, и медленно побрела вглубь сада. В мыслях царили полная сумятица и хаос.

Танец Эоноры – потрясающий, незабываемый, почти гениальный. Что я могу противопоставить такому подарку? У меня по-прежнему даже идеи никакой нет. Не удивлюсь, если сиятельный выберет именно эту девушку, прекрасную, как яркий тропический цветок. Совершенную. Я бы сама на его месте остановила выбор только на ней.

Вдали послышались голоса.

Не желаю ни с кем встречаться!

Быстро свернула в сторону и, пробравшись сквозь невысокий кустарник, вышла на соседнюю дорожку к небольшой увитой зеленью беседке. Очень хотелось пить, и, вспомнив про «столы с напитками и легкими закусками», поспешила внутрь. Голоса настигли меня, когда, угнездившись в удобном плетеном кресле, я с наслаждением допивала второй по счету бокал прохладного, удивительно вкусного терпко-сладкого сока.

Шаги, стихшие у самой беседки, шепот, приглушенный женский смех, а затем тишина. Любопытство – страшная сила. Осторожно отодвинула несколько листочков, чтобы понять, что происходит, и замерла, оглушенная увиденным.

Савард и Эонора.

Его сильные руки, жадно прижимающие к себе покорно льнущее гибкое тело.

Ее маленькие ладошки, невесомо скользящие по широким плечам.

Его губы, страстно и алчно целующие призывно полуоткрытый нежный рот.

Почему так больно?

Отвернулась, выбежала из беседки, благо парочка стояла по другую сторону от входа, и, не глядя по сторонам, не заботясь больше о скрытности, помчалась к залу. Быстрее назад, в темноту и покой, чтобы там, оставаясь никем не замеченной, наконец спокойно умереть, освободиться из плена чужого, страшного мира.

Почему же все-таки так больно?

Сиятельный ничего не обещал, ни в чем не клялся, да и любви между нами нет. Отчего же чувствую себя обманутой? Откуда такая горечь? Что со мной происходит?

Сердце стучало все громче и громче, его биение эхом отдавалось в висках. Волнами попеременно накатывали то жар, то холод. Я не слышала, как вокруг опять стали собираться гости, как церемониймейстер начал поочередно вызывать новых девушек. С трудом соображала, где нахожусь и что здесь делаю. Лицо Крэаза, целующего Эонору, сменялось в затуманенном сознании лицами Артема и Светки. Во мне как будто что-то надломилось. Душа стонала и плакала, а перед глазами вспыхивали одна за другой, наливаясь яростным белым огнем, строчки.

Когда в зале прозвучало неизбежное «сирра Кателлина», уже знала, что буду делать.

Заторможенно, пребывая в каком-то полубредовом состоянии, прошла к креслам. Ноги противно дрожали и подкашивались, и я, не задумываясь ни минуты, просто опустилась на пол напротив сиятельного. Поймала внимательный взгляд, сглотнула острый комок в горле и, обращаясь то ли к нему, то ли к Артему, то ли к обоим сразу, начала говорить, мимолетно удивившись тому, как придушенно-хрипло звучит мой негромкий голос, когда гортань рвет изнутри отчаянный крик:

 
– Любить устала.
Не любить – больно.
Кому-то мало.
С меня – довольно.
Спокойно спите, а я плачу
И понапрасну себя трачу.
И задыхаюсь в бессильной страсти.
А утром только дрожат запястья,
А утром только глаза – ямы,
А утром губы прямо упрямы…
 

В очах напротив забилось-заплясало черное пламя. И я внезапно разозлилась.

С таким же выражением сиятельный смотрел на Эонору. Никак определиться с девушкой не может? Таким же взглядом обжигал меня Артем, возвращаясь поздно вечером домой, как теперь понимаю, вовсе не с очередного внепланового совещания, а от Светки. Тоже ждал, размышлял и прикидывал? Дождался. Я исчезла из его жизни. Этот тоже надеется, что моя смерть поможет в выборе? Что ж, и его надежды скоро сбудутся.

Оборвала, так и не успев досказать до конца, стихотворение. Поднялась. И выдохнула то, что внезапно, в эту вот самую минуту, родилось в душе, разрывая ее на части:

 
– Я тебя не хоронила,
Не под силу, видно, было.
Ты меня похоронил —
У тебя хватило сил!
 

В глазах потемнело, резко закружилась голова. Собрала последние силы, выпрямилась, развернула плечи, вздернула подбородок и, больше не глядя на застывшего в кресле мужчину, в гробовой тишине медленно направилась к выходу. Только бы не упасть, только бы дойти до дверей!

До дверей я дошла…

Меня хватило даже на то, чтобы выбраться из зала, шагнуть в сторону и со вздохом облегчения прислониться к стене. Но это было последнее, на что оказалась способна. Словно жидкое пламя взорвалось внутри. Кажется, я даже закричала, начиная медленно сползать вниз.

Неожиданно кто-то поймал превратившееся в огненный кисель тело и потянул вверх, не давая упасть. Сморгнула горячие слезы, приглядываясь. Незнакомый голубоглазый мужчина с короткими русыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой крепко сжимал мои плечи, что-то втолковывая. Попыталась сосредоточиться, вслушиваясь, но уловила лишь торопливо-нервные интонации, смысл слов ускользал. Разобрала только:

– …рожденный… готов… кольцо… закону…

Голос начал отдаляться, превращаясь в навязчиво зудящий комариный писк. Скоро он совсем стих где-то вдалеке, забрав с собой все краски и звуки, но соскользнуть в блаженное забытье мне не дали. Жесткий, бесцеремонный рывок и злое шипение на ухо:

– Руку, ты должна протянуть руку. Сама.

Еще один болезненный толчок, и меня грубо затрясли:

– Ну же!

Удивляться непонятному требованию назойливого незнакомца не было уже ни сил, ни желания. Нужно вытянуть руку? Пожалуйста. Все что угодно, только бы отпустили, оставили в покое, позволили уйти в заманчиво-манящее бесчувствие.

Но не успела и пальцем шевельнуть, как яростный вихрь резко оттолкнул докучливого блондина, впечатав его в стену, подхватил меня, и лицо обожгло неистовое черное пламя, бушующее в гневно суженных темно-серых глазах. Уронила отяжелевшие веки и, по-видимому, на какое-то время все-таки потеряла сознание.

Очнулась я в том же зале, из которого недавно с огромным трудом выползла, на одном из «девичьих диванчиков». Девушек поблизости не наблюдалось, зато обнаружился мэтр Циольф. Увидев, что пациентка пришла в себя, он торопливо шагнул в сторону, бросив кому-то:

– Я сделал все что мог. Предупреждаю, надолго ее не хватит. Не знаю, по какой причине, но привязка на данный момент почти полностью истончилась. Она уходит.

– До полуночи еще несколько часов, – замерла, услышав злой голос Крэаза.

– И тем не менее, – в словах Циольфа звучала растерянность. – Связь с родом Эктар вот-вот окончательно прервется. У вас осталось несколько минут, если вы хотите…

– Хочу! – Мэтра решительно отодвинули и передо мной предстал сиятельный, мрачный и сосредоточенный, напоминающий готовящегося к последнему прыжку хищника.

– Я, волею небес дваждырожденный Савард Крэаз, силой, властью и правом главы рода ввожу тебя, Кателлина, полностью и всецело, в род свой и наделяю именем, поддержкой и силой его. Да не будет у тебя отныне другого рода, помимо рода Крэаз. Нарекаю тебя своей наидой. Кольцом этим скрепляю связь нашу и подтверждаю право главы, хозяина и господина над телом твоим и душой, как надлежит по незыблемым законам империи Ирн. Призываю присутствующих здесь саэров удостоверить установление полной родовой связи.

Савард замолчал, чего-то ожидая, но мне было уже все равно.

Веки отяжелели, словно свинцом налились. Опустила ресницы и немедленно услышала властный строгий голос:

– Кателлина! – после долгих усилий глаза удалось открыть: сиятельный смотрел требовательно и тревожно. – Дай руку.

Мелькнула предательская мысль: «А надо ли? Может, лучше уйти, сбежать из этой кошмарной реальности навсегда? И не будет больше ни подлеца Эктара, ни стервы Альфиисы, ни мерзкого Арвита с его красавицей Эонорой. Никого из них. Как хорошо!»

– Девочка. – Мужчина подался вперед и теперь практически нависал надо мной. – Ты понимаешь, что сейчас умрешь?

Еще недавно, бросая в лицо Крэазу горькие, рожденные истерзанной душой строки, я была полностью готова к подобному исходу. Пожалуй, даже жаждала его. Но тот миг прошел, страница книги судеб перелистнулась, и неожиданно остро, вопреки всем обстоятельствам захотелось жить. И я, отбросив сомнения, не думая больше ни о чем, протянула руку, истово надеясь, что никогда не пожалею об этом.

Дальше все происходило так или почти так, как на помолвке Альфиисы. Вспышка черного самоцвета в перстне сиятельного, сильная рука, мягко обхватившая ладонь, и узкая полоска живой трепещущей тьмы, обернувшаяся тонким золотым колечком у меня на пальце.

Символ жизни.

И несвободы.

«А как же ритуал взыскания истины?» – неожиданно мелькнула мысль, но додумать ее я уже не успела, провалившись в благословенное небытие.

Очнулась в своей комнате, на кровати.

Традиция, однако.

Посмеялась бы над тем, с каким впечатляющим постоянством вновь и вновь попадаю в одно и то же место, в одни и те же декорации, но сил не было. Была чудовищная слабость. Чувствовала себя беспомощной, разбитой, как после долгой изнурительной болезни. Но томительная, изматывающая тело и душу боль, что неизменно сопровождала весь последний день, исчезла. Голова казалась удивительно свежей, мысли – ясными, четкими.

Таким же свежим и ясным выглядел мир за распахнутым настежь окном. Полностью отдернутые гардины не мешали ни солнечным лучам, ни легкому ветерку, и спальня купалась в ярком свете, тонких, чистых ароматах, доносящихся из сада.

Судя по всему, я то ли проспала, то ли провела без сознания весь вечер, всю ночь и пришла в себя ранним утром. Живая и относительно здоровая. Что, безусловно, не могло не радовать.

Валяться в постели, несмотря на общую слабость, решительно не хотелось. Сползла с кровати, надела лежащий рядом халат, дошла до окна и остановилась, всей грудью вдыхая прохладный, душистый воздух. Вокруг царили умиротворение и безмятежность, обволакивая, призывая расслабиться.

Мешали необычные ощущения, которые буквально разрывали меня надвое, не давая полностью разомлеть. Тело – вялое, бессильное – просило отдыха и покоя. А душа, с каждой минутой все больше наполняясь неистовым восторгом и жаждой жизни, пела, ликовала и рвалась куда-то. Счастье бурлило в глубине ее мощным водоворотом, обжигая смутным предвкушением чего-то… прекрасного.

Это казалось странным, ненормальным, неестественным.

Душа и тело словно разделились. И если тело вело себя вполне логично, соответственно своему состоянию и сложившимся обстоятельствам, то душа определенно была пьяна, причем изрядно, и пребывала в неадекватной хмельной эйфории.

Что со мной происходит?

– Зачем вы встали, сирра Кателлина? Не стоило так рано подниматься.

– Мэтр Циольф, рада вас видеть! – живо развернулась навстречу входящему в комнату целителю.

Сердце встрепенулось и застучало быстрее.

Что же все-таки происходит?

Мужчина несколько минут с недоумением меня разглядывал, потом, спохватившись, строго спросил:

– Где Мори? Я оставил ей распоряжение ни в коем случае не позволять вам вставать с постели раньше обеда.

– Глупости! Все просто великолепно, мэтр, – губы сами собой расплылись в широкой, какой-то шальной улыбке.

– Уже заметил, – протянули в ответ задумчиво.

Целитель нахмурился, подобрался, взгляд стал пристальным и цепким.

– Скажите, сирра, как вы себя чувствуете?

– Прекрасно! Только вот сил совсем нет, еле до окна дошла, – пожаловалась я и как-то совсем не к месту хихикнула. – Но это ерунда. Главное – жива, и боль ушла, а силы постепенно восстановятся, надо только немного отдохнуть.

Мое жизнеутверждающее заявление заставило Циольфа еще больше нахмуриться.

– Странно, – пробормотал он. – Если бы я не был уверен в том, что вы сирра, то решил бы…

– Что, мэтр Циольф? – нетерпеливо притопнула, видя, что продолжать мужчина не собирается, и сама удивилась своей неестественной нагловатой напористости.

– Так, как вы сейчас, ведут себя нары, когда… – он запнулся, подбирая слова, – когда саэры берут их на ложе. Веселятся, смеются невпопад. Первое время.

– Первое время? А потом?

– Потом не бывает, – отрезал, поджав губы, целитель.

Ничего не поняла, но расспрашивать дальше поостереглась, ни на минуту не забывая, чем закончился наш с Мори разговор о магах.

– Но вы ведь сирра, обряд никак не мог подействовать подобным образом. Скорее уж, наоборот, – никак не успокаивался собеседник.

– Наверное, это произошло потому, что я была отлучена от рода, – отмахнулась наигранно-беспечно, лихорадочно соображая, что сказать Циольфу, чем его успокоить. – Никто ведь не знает, как на безродную влияет установление новой связи. – Вспомнила, что говорил сиятельный, и добавила: – Полной.

– Возможно, – с сомнением покачал головой мужчина. – Быстрое формирование полной связи… стремительный приток более мощной, чем у Эктара, энергии… Нет! – резко оборвал он собственное бормотание. – Тогда тем более должны пластом лежать и страдать от сильной боли, а не пребывать в наркотическом дурмане.

Пожала плечами. Мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю, сама удивлена не меньше. Внутренне же, преодолевая шалую беспечность, постаралась собраться и сосредоточиться. Сомневаюсь, что мэтр теперь так легко оставит меня в покое.

Выручила Мори. Вихрем ворвавшись в комнату, она бросилась было ко мне, но потом, смутившись, остановилась, жадно осматривая блестящими от непролитых слез глазами.

– Ох, госпожа моя, вы живы! – Женщина улыбалась светло и немного грустно. – Еле дождалась, когда проснетесь. С тех пор как отбор начался, я сама не своя была, никого не видела и не слышала. Все Лиос молилась, чтобы заступилась, помогла, поддержала. А уж как объявили, что саэр Крэаз вас в род свой ввел да наидой назвал, так до утра и не ложилась, ждала – вдруг понадоблюсь.

Улыбнулась. Душа пела, согретая ласковым теплом и радостью встречи, но я старалась сдерживаться и не показывать эмоций, помня о реакции Циольфа.

– Очень есть хочется, нянюшка, – пожаловалась, и этого оказалось достаточно, чтобы в корне изменить ситуацию.

Мори тут же развила бурную деятельность. Мэтр был вежливо, но настойчиво вытеснен за дверь, а «бедную голодную девочку», охая и причитая, сначала отвели в ванную, потом одели-причесали и наконец усадили за маленький столик у окна – трапезничать.

После завтрака попросила служанку проводить меня в сад. Боялась, что Циольф вернется, да и на свежий воздух хотелось.

Женщина с энтузиазмом откликнулась, и минут через пять, под ворчливое бормотание о том, что такая бледненькая сирра должна гулять как можно чаще и дольше, мы вышли из дома. Благо идти оказалось совсем недалеко. Слева, за второй от покоев Альфиисы дверью, обнаружилась лестница, которая вывела прямо в сад. Усадив меня на скамейку в тени высокого дерева с густой, пышной кроной, Мори ушла, пообещав через час вернуться, и я осталась одна. Запрокинув голову, любовалась причудливым переплетением ветвей, щурилась на солнце, пробивающееся сквозь плотную листву, и думала, думала…

О том, что уже утро, а я все еще жива.

О том, что же будет дальше.

О моем странном, нетипичном для сирры состоянии после проведенного сиятельным обряда.

О самом сиятельном и о том, как же с ним все-таки теперь себя вести.

О том, что стала наидой, а кто это такие и каково их положение в обществе, практически ничего не знаю.

О блондине, которого с трудом вспомнила, и о том, чего же он все-таки от меня хотел.

Об Эктаре и его, прости Господи, милой доченьке.

О том, где и как раздобыть все необходимые мне сведения об этом мире.

За этими размышлениями меня и застала Альфииса. Собственно, из нас двоих новоявленную невесту я разглядела первой и, несмотря на общее приподнятое настроение, никакого восторга при виде ее не испытала. Почти поддалась порыву вскочить и дезертировать с поля боя – все равно куда, лишь бы подальше отсюда. Потом подумала и осталась. Вполне возможно, Фиса не меня ищет, а неспешный утренний променад, к примеру, совершает. Если же по мою душу пришла… Убегать поздно и глупо – заметит. Да и поговорить с ней, как ни крути, не помешает. Вернее, не поговорить, а послушать, помолчать заинтересованно, а по возможности и на откровенность спровоцировать. Информация – вот то, что есть у старшей дочери рода и что свежеиспеченной наиде сейчас жизненно необходимо.

Альфииса огляделась, заметила меня, хищно прищурилась и решительно, как пиратская фелюга к цели, устремилась к скамейке.

– Что за представление ты устроила вчера на отборе, Кэти? – не размениваясь на приветствия, тут же выложила явно заготовленные заранее претензии бывшая-будущая родственница.

Изумленно вскинула брови. Она-то откуда знает?

– Видела! – правильно поняла мое удивление девушка и снисходительно усмехнулась. – Думала, упущу возможность подсмотреть, как жених выбирает себе наиду? Вот глупышка! Нет, я обязана была проследить, на кого упадет выбор, с кем долгие годы суждено делить мужа.

Альфииса присела рядом и, наклонившись, доверительно зашептала:

– На стене, справа от кресел для почетных гостей, есть потайное отверстие для наблюдения. Теару о нем давно уже известно. Конечно, он наследник, ему положено, – сирра Эктар скривилась, видимо, ее самолюбие сильно страдало оттого, что брат узнал секрет раньше. – А мне отец недавно показал, накануне Дня выбора. Сказал, если самой за церемонией понаблюдать, много важного и интересного можно увидеть.

Фиса отодвинулась, окинула требовательным взглядом и вернулась к тому, с чего начала:

– Так что это было, Катэль?

Неопределенно пожала плечами, отводя глаза в сторону. Что-что… Банальная истерика доведенной до крайнего отчаяния женщины. Неужели неясно?

Расценив молчание, как прямое признание вины, Альфииса удовлетворенно хмыкнула, и в ее недовольном голосе зазвучали резкие обвинительные нотки.

– Я просто в ярость пришла, когда твой вздор безумный услышала. Мы же месяц вместе хвалебную оду в честь саэра Крэаза учили, столько времени потратили. Накануне еще репетировали. Что за помутнение рассудка у тебя случилось? Вот для чего на церемонии дарения рассказывать о запавших глазах и синяках под ними? Считаешь, этим мужчину привлечь можно? Ненормальная! А врать, что ночами плачешь, зачем? Прекрасно знаю, спишь сном младенца, когда нужна, так и не добудишься сразу. И что это за глупости про страсть и любовь, от которой устала? Какие-то больные фантазии. Сирры вообще не любят!

Склонила голову ниже, чтобы собеседница случайно не увидела моего лица и нервной улыбки. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Да, поэзия в духе Цветаевой здесь явно не в почете.

– Счастье еще, что шепотом говорила. Саэры, которые подальше стояли, ничего не слышали. А кто разобрал отдельные слова, так, благодарение Лиос, просто не понял, – подтвердила выводы «сестрица». – С другой стороны, твое поведение вполне объяснимо, что уж говорить. После выступления Эоноры любая бы надежду потеряла да перед лицом неизбежной смерти в уме повредилась.

Вспомнила волшебных красно-белых птиц и печально кивнула. Мне вторил тяжелый вздох Альфиисы.

– Знала ведь, что от этой мерзавки чего угодно ожидать можно. Наши соглядатаи давно отцу докладывали, что глава рода Арвит нечто особенное для выбора готовит. Не мог Адан смириться, что дочь его врага невестой саэра Крэаза станет, – тут Фиса горделиво приосанилась, – задумал свою девку в дом сиятельного ввести. В мой дом! Я сразу решила: не бывать этому. Отец как-то проговорился, что, если Савард тебя попробует, появится шанс, что и наидой возьмет. Уж не знаю почему. Вот я свой план и придумала. И мне хорошо, и тебе – спасение. А ведь все как надо складывалось сначала. Пока Эонора с танцем не вышла. Как увидела я его да на жениха взглянула, сразу сообразила – придется делить со змеюкой Арвитовой и дом, и мужа. Еще и ты отличилась. Думала, все, конец.

Фиса замолчала, пытливо вглядываясь мне в лицо.

– Скажи, что услышал или почувствовал в той бессмыслице саэр Крэаз? После твоего ухода он сам не свой стал. Побледнел, глаза горят, а потом и вовсе следом бросился. А, Кателлина?

– Не знаю, – отозвалась уклончиво, когда пауза стала затягиваться.

– Не знаешь? – как-то нехорошо протянула Альфииса. – Ладно. Потом поговорим. Главное – теперь ты наида. Представляешь, Арвит чуть от ярости не лопнул, когда сиятельный свой выбор огласил.

И она расхохоталась, не в силах сдержать победного ликования. Потом, внезапно оборвав смех, развернулась ко мне всем телом.