Текст книги "Флоренция. Вид с холма"

Глава V. Флорентийские цветы жизни

Глава, в которой Флоренция занялась разведением редких человеческих экземпляров, улучшением породы некоторых из них и выборочным устройством их судеб

Однажды всё тайное становится явным, поэтому неудивительно, что все и всяк обсуждали связь Флоренции с Медичи. Фло не обращала внимания на сплетни:

– Пусть говорят, всё равно толком они ничего не знают. Брачного контракта никто не видел и никогда не увидит.

Даже наместник Бога на земле не догадывался об истинных взаимоотношениях этих двоих, о чём свидетельствуют его слова, сказанные в ответ на замечание: «Как жаль, что у Флоренции нет мужа». Имея в виду Медичи, папа многозначительно произнёс:

– Да, зато у неё есть любовник.

Козимо и Флоренция обошлись без благословения папы Пия II. Возможно, они напрямую испросили согласия у Всевышнего. Во всяком случае, Козимо всю жизнь платил Богу проценты со своих доходов в виде церквей и алтарей. В шутку он говорил, что никогда ему не удавалось так потратиться во славу Господа, чтобы вписать его в книгу должников. Мудрость и предвидение Козимо подсказывали ему, что имя Медичи люди могут и забыть, а здания, которые он построил, останутся навечно, потому что Донателло и Брунеллески обладали даром бессмертия.

Фло разделяла взгляды своего морганатического супруга и всячески ему помогала во всех его начинаниях. По существу, она сделала его королём, хотя он так и не назывался, ибо Республика продолжала существовать и процветать благодаря его стараниям. Но это он решал вопросы войны и мира, это он следил за выполнением законов и пополнением республиканской казны. Никто другой не проник так глубоко в индивидуальность города и не потратил столько сил и средств, чтобы эту индивидуальность развить, как Козимо Старший.

Фло не ошиблась с выбором мужа: под его покровительством родился и развивался город эпохи Возрождения, которым мы сегодня так восхищаемся, а она так гордится. Когда после тяжёлой болезни Козимо скончался в 1464 году, городские власти написали на простом надгробии в семейной церкви Медичи, носящей имя Сан-Лоренцо, слова, которые как нельзя более подходят этому человеку: Pater Patriae (Отец Отечества).

Но далеко не все оплакивали смерть некоронованного короля. Если так называемые народные флорентийские массы Медичи поддерживали, то аристократы и большинство очень «жирных» пополанов их ненавидели. Задыхаясь от зависти, они пытались с ними покончить, и время от времени им удавалось выдворить «безродных выскочек» из города, а их имущество разграбить. Однако всякий раз Флоренция возвращала семью Медичи, и недруги продолжали плести интриги и распускать слухи.

Все тосканцы остры на язык, а жители Флоренции в особенности, от них пощады не жди. Фло и сама за словом в карман не лезла: могла и отбрить, и отрезать, и припечатать. Тем не менее её задевало за живое бесконечное муссирование темы незнатного происхождения Медичи и внешней непородистости. Положить конец шуткам и язвительным замечаниям Фло не могла – всем рта не заткнёшь, поэтому она пошла другим путём. Отныне она решила женить всех отпрысков Медичи на знатных девицах, а особей женского пола выдавать замуж исключительно за видных аристократов.

Первый эксперимент Фло поставила на сыне Козимо Старшего Пьеро Подагрике, сосватав ему Лукрецию Торнабуони – девицу из старинной, богатой и влиятельной семьи. Результат превзошёл все ожидания: у них родился мальчик Лоренцо, ставший великим человеком и получивший прозвище Великолепный. О нём написана масса книг, и все они рассказывают о его блестящем правлении, его любви к знаниям и искусству, о его вкладе в развитие науки и поэзии в Тоскане. Однако в них мало говорится о том, каким он был замечательным отцом, и сыном, и мужем, как любил он свою семью и как обожали его дети.

После кончины матери в 1482 году Лоренцо отправил 27 писем разным людям с сообщением о постигшей его утрате. «Я испытываю страшное горе, – писал он. – Потерял я не просто мать, а единственное убежище от неприятностей и вдохновительницу всех моих начинаний». Поговаривали, что великий человек никогда ничего не делал, не посоветовавшись с матерью, и что её решения часто были мудрее, чем у сына.

Лоренцо Великолепный (бюст работы Андреа дель Верроккьо, ок. 1485 г.)

Лоренцо был миллионером в третьем поколении и рос как принц. Он интересовался политикой и искусством, а не торговлей и банковским делом, которым обучали его отца и деда. Внук Козимо Флоренции очень нравился; единственное, что её огорчало, – это внешность молодого человека. Был он некрасив, лишён обаяния, имел землистый цвет лица и грубый голос, а от матушки-аристократки Лукреции Торнабуони ему достался утиный нос. Однако с лица воду не пить, и стоило ему заговорить, как о его непривлекательности тут же все забывали.

Когда пришло время Лоренцо жениться, Фло, озабоченная улучшением не только родовитости своих морганатических партнёров, но и их внешних данных, отправила Лукрецию в Рим взглянуть на красавицу Клариссу Орсини, происходившую из старинного рода. В отчёте заботливой мамы о смотринах невесты мы читаем: «У девушки два больших достоинства: она высокая и белокурая…» Свадьба Клариссы и Лоренцо была исключительно пышной. Со временем в семье появились три мальчика и четыре девочки. Если девчушки были похожи на папу, то им не позавидуешь: посмертная маска Лоренцо Великолепного похожа на лицо солдата удачи – такое оно грубое, упрямое и властное. Впрочем, при подписании брачных контрактов предпочтение отдавалось деньгам и знатному происхождению, а вовсе не внешним данным. Даже на Медичи не всегда хватало «правильных» невест: чтоб была и знатной, и богатой, и просто красавицей.

Иногда в планы Фло по улучшению рода Козимо Старшего вмешивались непредвиденные обстоятельства – вечно не удовлетворённые жизнью подданные или вульгарная человеческая физиология. Взять хотя бы историю наследников Лоренцо Великолепного. Его прекрасно образованный старший сын Пьеро не справился с возложенной на него миссией. Он даже получил кличку Неудачник, лишился власти, был изгнан из города, и вся семья провела восемнадцать лет в ссылке.

За эти без малого два десятилетия чего только не произошло! Тут и очередное вторжение французов, и правление безнравственного папы Александра VI Борджиа, и попытка его родственника бандита Чезаре Борджиа захватить власть в Италии, и бегство Микеланджело в Рим, и воцарение на некоторое время во Флоренции маньяка-реформатора и мистика Савонаролы. Пока монах-доминиканец призывал грешников покаяться, Фло скептически наблюдала за неразумным своим народом, рванувшим в церкви за раскаянием. Когда же в костёр полетели столь ценимые Флоренцией предметы роскоши, она немедленно наябедничала на доминиканца в Рим. Папа незамедлительно отреагировал на донос, по заслугам оценив критику в адрес его нравственности. И теперь уже самого Савонаролу бросили в костёр, где борец за нравственные идеалы и принял мученическую смерть.

В 1512 году Фло вернула Медичи из ссылки, и они снова стали определять жизнь города. Теперь главой семьи стал следующий сын Лоренцо Великолепного – Джованни. Увы, ненадолго, ибо в тридцать семь лет он трансформировался в папу Льва X и передал бразды правления флорентийцами своему племяннику, которого по совету Фло, неукоснительно следившей за возвеличиванием дома Медичи, женил на французской принцессе. По причине слабого здоровья супругов их брак оказался непродолжительным: муж и жена умерли друг за другом в течение одного месяца, оставив сироткой крошечную дочь. Она, за исключением папы римского, стала единственным законным потомком Козимо Старшего.

Никто, включая саму Флоренцию, не знал, как поступить в сложившейся ситуации. Действовать надо было быстро, пока аристократические соперники с банкирами-олигархами не перехватили инициативу на поле политических сражений. Отказаться от папского престола сын Лоренцо Великолепного не мог, но и терять Флоренцию не хотел, поэтому решил править городом из Рима. Получив одобрение Фло, он послал к ней своего представителя, друга и советчика – кардинала Джулио Медичи. Кардинал приходился Льву X кузеном, так как был незаконнорождённым сыном его родного дяди Джулиано, погибшего в результате заговора Пацци против Медичи в 1478 году. В тот роковой день ценой собственной жизни Джулиано спас Лоренцо от кинжала убийц. Узнав о существовании племянника, Лоренцо усыновил мальчика и воспитал его вместе со своими детьми.

Невестка Козимо Старшего и матушка Лоренцо Великолепного Лукреция Торнабуони (портрет работы Доменико Гирландайо, XV в.)

Монах-доминиканец, маньяк-реформатор Савонарола (портрет работы Фра Бартоломео, ок. 1497 г.)

Спустя сорок с лишним лет незаконнорождённый правнук Козимо Старшего вернулся в родной город правителем. Во дворце своих предков он нашёл маленькую девочку и стал трогательно заботиться об осиротевшей внучатой племяннице Катерине. К сожалению, его правление оказалось тоже непродолжительным: он вернулся в Рим, став папой Климентом VII. Вскоре к нему присоединилась и подросшая племянница. Последняя представительница старшей ветки дома Медичи получилась очень некрасивой и необаятельной, что безмерно огорчало Фло: «Бедная, бедная, как же ты нехороша собой! Однако расстраиваться не будем, я что-нибудь придумаю». И придумала: Екатерину Медичи «правильно» выдали замуж за второго сына Франциска I, и через некоторое время она стала королевой Франции и матерью трёх французских королей.

Ни у кого из мемуаристов, историков и писателей не нашлось ни единого доброго словечка о несчастной, всеми ненавидимой и нелюбимой королеве Екатерине Медичи. Ей приписывали массу недостатков, обвиняли в неблаговидных поступках и страшных преступлениях. На самом деле бедняжка всего лишь позволила себе быть естественной, то есть истинной флорентийкой: властолюбивой, беспринципной, лицемерной, жестокой, коварной, жадной и злопамятной. Её настольной библией стал труд соотечественника Никколо Макиавелли «Il Principe» («Государь»), в котором автор безнравственно проповедовал, что цель оправдывает средства. Не обладая государственным мышлением (его не существовало в связи с отсутствием государства Италия), безоговорочно следуя указаниям Макиавелли, внучка Лоренцо Великолепного просто-напросто боролась за власть. Пренебрегая нормами морали, плетя бесконечные интриги, самозабвенно враждуя то с одними, то с другими, позволив католикам резню протестантов в Варфоломеевскую ночь, она изо всех сил держалась за государственный штурвал, нехотя разрешая своим трём мальчикам время от времени самостоятельно порулить страной.

Французы отрицательно оценили властные усилия Екатерины Медичи. В одном только отношении она оставила по себе добрую память: как и её дедушка Лоренцо Великолепный, она любила искусство, покровительствовала художникам и построила отличный дворец Тюильри. Для самой Екатерины правление закончилось полным крахом. Она похоронила трёх сыновей, вместе с которыми умерла и династия Валуа. Корона перешла к Бурбонам, и первым её на себя примерил гугенот Генрих Наваррский. Воскликнув «Париж стоит мессы!», он перешёл из протестантов в католики, подкрепив смелое решение женитьбой на сестре короля Маргарите Валуа, будущей героине восхитительного романа Александра Дюма «Королева Марго».

Брак их оказался не очень удачным и к тому же бездетным, что позволило Генриху IV развестись с дочерью Екатерины Медичи. По версии Мориса Дрюона, Марго сделалась узницей замка Шато-Гайар, где её и задушили. По другим источникам, она на целых пять лет пережила бывшего супруга. Последние годы жизни она провела в Париже, собирая вокруг себя учёных и писателей, как и положено наследнице культурных традиций, заложенных Козимо Старшим.

Расставшись с одной дамой, связанной родственными узами с домом Медичи, Генрих IV ринулся в объятия другой представительницы того же клана. Новой королевой Франции стала внучка Козимо I, всесильного великого герцога Тосканского.

Флоренция торжествовала: никогда доселе ни один из её подданных не достигал такого высокого положения. В отличие от предыдущей королевы Екатерины Медичи, Мария была хороша собой, и детки удались ей на славу. Сынок Людовик XIII правил Францией тридцать три года, дочь Елизавета вышла замуж за испанского короля Филиппа IV, а Генриетта-Мария – за английского Карла I. Таким образом, в десятом поколении, отсчитывая от Козимо Старшего, три главных европейских трона заняли Медичи.

К сожалению, вдовствующей королеве Марии мешали некоторые черты флорентийского характера с примесью испанской надменности высшего качества, доставшейся от родной бабки Элеоноры Толедской. Страшная ревность, чрезмерная гордость и необузданная жажда власти не способствовали её популярности среди французов. Свой жизненный путь она закончила в бедности и вдали от блестящего Парижа. С другой стороны, любовь к искусству, всегда отличавшая всех Медичи, позволила внучке Козимо I оставить парижанам добрую по себе память. Столица Франции обязана ей прекрасным Люксембургским дворцом, красивым бульваром, хорошими водопроводами и собранием картин Рубенса в Лувре.

Одновременно с работами по улучшению породы семейства Медичи Флоренция занималась разведением редких человеческих экземпляров в своём интеллектуально-художественном саду. Всё те же Медичи, обладавшие врождённым вкусом и чутьём на таланты и получившие титул меценатов, согласно брачному контракту поставляли Фло растительный материал из самых выдающихся людей их времени.

Будучи существом хорошо организованным и чётким, Флоренция серьёзно и вдумчиво подошла к новой для неё деятельности – созданию виртуального сада эпохи Возрождения. В отличие от общепринятых в Европе терминов – Раннее, Высокое и Позднее Возрождение – Фло разбила свои «культурные посадки» на Треченто (XIV век), Кватроченто (XV век) и Чинквеченто (XVI век). По мере поступления саженцев каждому обеспечивались самые благоприятные условия для творческого роста, на каждого из них заводилась учётная карточка, на основе которой впоследствии выписывался пропуск в культурно-историческое бессмертие.

Екатерина Медичи – королева Франции, жена Генриха II, мать трёх французских королей (портрет работы Франсуа Клуэ, XVI в.)

Мария Медичи – вторая жена Генриха IV, мать короля Франции Людовика XIII (портрет работы Франса Пурбуса, ок. 1606 г.)

Лучшим удобрением для своих питомцев Флоренция считала деньги и известность. Она обильно поливала их флоринами, подкармливала интересными заказами, не забывая регулярно опрыскивать восторгами и признанием окружающих. От уникальных саженцев требовалось лишь одно – плодоносить, а Фло оставалось лишь бережно собирать урожай из созревших произведений искусства. В целом мире нет такой высокой концентрации шедевров, как во Флоренции. Их так много, что до сих пор всем не хватает места. Они захватили весь Старый город, ими переполнены галерея Уффици и дворец Питти, Академия и Барджелло, соборы и церкви, частные коллекции и частные дома, и… и… и… К каждому экспонату прикреплён ярлычок с названием произведения, с именем его творца, датой созревания, и на каждом стоит клеймо «Произведено во Флоренции».

Пожалуй, можно сказать, что Фло по-своему любила свои чудо-растения; во всяком случае, она была к ним очень привязана. В какой-то степени они были её детьми, – не родными, конечно, – приёмными, что не мешало ей ими гордиться, хвастаться, а иногда и ревновать.

Взять хотя бы двух столпов Ренессанса – Микеланджело и Леонардо да Винчи. Вся жизнь первого титана эпохи Возрождения тесно связана с Флоренцией, поэтому она попросту проигнорировала факт его бегства в Рим, рассудив, что старик тронулся умом. Когда же он там скончался в 1564 году, Фло отдала приказ похитить его тело и тайно перевезти в город для захоронения в церкви Санта-Кроче. Что касается Леонардо, то ему она не простила измены. Как посмел он оставить её ради Милана! Ведь это она выдала неблагодарному путёвку в вечность. Это ей, а не каким-то там герцогам Сфорца он должен был оставить «Тайную вечерю». И вовсе не Франции принадлежит «Джоконда».

Случались и другие недоразумения. Например, поэт и мыслитель Раннего Возрождения Петрарка, родившийся в Ареццо, отказался пасть в объятия Флоренции. Основанием для столь дерзкого поступка послужил факт изгнания из республики его отца. Вместе с Данте, чьим другом он был, Петрарка Старший лишился родного дома и умер в ссылке. – Какие пустяки! – воскликнула Фло, и так как великих поэтов ей не хватало, то внесла имя возлюбленного Лауры в списки своих приёмных детей. – В конце концов, корни ваших предков, синьор Петрарка, находятся в моей земле, и ничего с вами не случится, если в вашем паспорте бессмертия будет стоять мой штамп!

Список «усыновлённых» Флоренцией гениев и просто выдающихся людей поражает до глубины души. От простого перечисления их имён у человека, даже поверхностно знакомого с историей искусств, дух захватывает, начинается сердцебиение и появляется безудержный восторг, названный психологами синдромом Стендаля. С этим списком вы, дорогой читатель, можете ознакомиться в любом справочнике, путеводителе, энциклопедии или через интернет спросить всезнайку дядю Гугла, уж он-то выдаст вам всё и ещё что-нибудь в придачу.

И всё же самым правильным будет нанести визит столице Тосканы, лично посетить экзотические сады и воочию увидеть флорентийские «цветы жизни».

Один из символов Флоренции – Давид работы Микеланджело Буонаротти (мрамор, ок. 1504 г.)

Глава VI. О флорентийском бифштексе замолвите слово

Глава, в которой читатель узнаёт о «преждевременной гибели» самого знаменитого блюда тосканской кухни

Однажды, разглядывая известный портрет Данте в красных одеяниях и колпаке с белыми ушками по моде того времени, я пришла к выводу, что сложный, капризный и неуживчивый характер поэта мог объясняться не только наследственностью, невезением или нестабильной политической обстановкой той эпохи. А что если надменно-высокомерное, чуть презрительное выражение лица Алигьери объясняется простым несварением желудка, или язвой, заработанной на нервной почве госслужбы, или гастритом из-за нерегулярного питания? Так чем же кормился в средние века народ и автор «Божественной комедии» в частности?

Из книги неизвестного тосканского автора XIV века мы узнаём, что самыми ходовыми продуктами того времени были хлеб, бобовые, капуста, репа, лук, чеснок, мясо, рыба, дичь и вино. Однако рыба из реки Арно (карп, угорь, миноги) нравилась не всем, а море от Флоренции находилось далековато.

Бедные слои населения питались дважды в день. Народ вставал с первыми лучами солнца, а ложился с последними, не имея средств на свечи и прочие осветительные ухищрения. Огонь в очаге разводился раз в день рано утром, и на нём готовился обед, подававшийся за два-три часа до полудня (сегодняшний режим питания появился лишь через несколько веков). Остатки от трапезы доедались вечером за ужином. Основным ежедневным блюдом был суп. Его варили или из гороха, фасоли, чечевицы, или из капусты и репы. Часто добавляли крупу, различные мелкие макаронные изделия, а также лук, чеснок и дикие травы. Два раза в неделю, обычно по четвергам и воскресеньям, в меню появлялись варёная говядина или жаркое из телятины, ягнятины или барашка. Еда запивалась водой или разбавленными той же H₂O виноградными выжимками, а по праздникам и вином.

Однако самым главным продуктом в рационе средневекового человека являлся хлеб. Ни одна трапеза не мыслилась без куска хлеба, а лучше двух-трёх. Хлеб выпекался абсолютно пресным, без граммулечки соли, ибо сей консервант входил в число дорогостоящих пищевых добавок, так же как и другие специи, которые могли себе позволить разве что «разжиревшие» пополаны и нобили. Флорентийцы были и остаются людьми прижимистыми, поэтому до сих пор не добавляют в хлеб соли, считая, что, если им заедать прошутто (тонко нарезанную копчёную свиную ногу) или другие деликатесные колбаски, то зачем солёное добро зря переводить.

В отличие от малообеспеченных слоёв населения богатые люди питались три раза в день, не жалея дров для очага и добавляя к утренней и вечерней еде полдник. Почти каждый день они ели мясо и особенно налегали на дичь, поступавшую на стол из личных угодий. Мясные блюда от души посыпались привезёнными издалека и за большие деньги специями, а вызванный ими внутренний пожар заливался не всегда разбавленным вином.

Весьма впечатляют статистические данные, собранные в XIV веке летописцем Флоренции Джованни Виллани. Речь идёт о периоде с конца 1330-х годов до страшной чумы, поразившей город в 1348 году. Тогда население Флоренции, возможно, даже превышало сто тысяч человек. На них приходилось 80 банков, 60 врачей, включая хирургов, и 600 нотариусов (люди обожали судиться и денег на это развлечение не жалели). Примерно 50 процентов жителей были заняты на «производстве»: шерстянщики, дубильщики, красильщики и т. д.; остальные были торговцами, строителями, каменщиками-плотниками, ювелирами, виноградарями, пекарями, монахами, нищими и прочими. Практически все дети (примерно тысяч десять) учились читать и писать в школах при церквях и монастырях.

Религиозная жизнь в те времена процветала. Не считая 52 воскресений, отмечалось 40 католических праздников, главным из которых был день покровителя Флоренции святого Иоанна – 24 июня.

Каждый день, до закрытия шестнадцати городских ворот на закате, город жил бурно, красочно, насыщенно. Флорентийцы прекрасно владели искусством уличного времяпрепровождения. Они часами стояли у дверей своих домов и лавок, боясь пропустить какое-нибудь интересное событие. Жители отличались ненасытным любопытством и желанием во всём участвовать.

Фасады лавок буквально вгрызались в узкие извилистые улочки, а скамьи с выставленными на них изделиями затрудняли передвижение пешеходов, всадников и осликов, гружённых товарами. Улицы и площади изобиловали проповедниками, нищими и глашатаями, доносившими до народных ушей последние указы коммуны. По вечерам (до захода солнца) служанки из богатых домов и просто девушки устремлялись к общим колодцам, где кроме воды они запасались последними новостями. Флорентийки, собственно, как и флорентийцы, любили и умели сплетничать. Делали они это виртуозно, насмешливо, остро и беспощадно, а сарафанное радио, работавшее безукоризненно, мгновенно разносило пересуды по всему городу.

Подолгу, пока окончательно не стемнеет, флорентийцы сиживали за ужином. Тот же Виллани нам сообщает, что ежедневно в городе потреблялось 2000 бушелей пшеницы и выпивалось 70 000 кварт вина. В год забивалось сто тысяч овец, коз и свиней, не считая 4000 голов крупного рогатого скота, а также множества окрестных диких кабанчиков, фазанчиков, оленей, кроликов-зайцев и т. д.

Да, в XIV веке флорентийцы любили мясо. Они и по сей день остаются заядлыми мясоедами. Сегодня любой тосканский ресторан предложит вам главное мясное блюдо региона – bistecca fiorentina – огромный кусок не очень прожаренной говядины на кости, напоминающей твёрдо стоящий фаллос. Ясное дело, для бифштекса требуется особая порода скота, который в разумных количествах пасётся на местных тучных пастбищах. Эти крупные коровы кремового цвета выглядят очень импозантно на яркой зелёной травке тосканских лугов.

Если по каким-то причинам у вас не получается насладиться полусырым бифштексом, то его можно заменить варёно-тушёным вариантом говядины. Bollito и osso buco вы найдёте почти в каждом традиционном меню, то есть в нормальном тосканском ресторане без японо-восточно-прочих заморочек.

Название «bollito» происходит от итальянского глагола «варить», а это значит, что вам подадут варёное мясо. Однако прежде, чем попасть к вам в тарелку, мясо будет несколько часов побулькивать на медленном огне в большой кастрюле. Кроме говядины-телятины с прилагающимся к ним языком в кипящую воду могут попасть бычьи хвосты, кусочек свинины, прелестная чья-нибудь рулька, соблазнительно полезные хрящики, и, наконец, за час до окончания варки к ним присоединится жирный и упитанный кастрированный петушок.

Bollito появится на столе либо в глубоком блюде, либо в кастрюле. Мяса будут плавать в горячем бульоне, из которого вы извлечёте наиболее приглянувшийся вам кусочек.

Прежде чем отправить его в рот, вы непременно должны намазать улов фруктовой горчицей. В хорошем ресторане вам предложат несколько вариантов сладкого горчичного эскорта: с добавкой кусочков лимона, апельсина, инжира, айвы или какой другой фруктовины.

Osso buco, в отличие от bollito, – исключительно говяжье мясо и непременно с мозговой косточкой. Его не варят, а тушат с овощами, обычно с морковью и «pomodoro-ми».

Pomodoro – «золотое яблоко», без которого сегодня невозможно представить Италию, – попал в страну благодаря испанскому завоеванию Латинской Америки. Возвращение конкистадоров на родину обогатило всю Европу новыми продуктами. Вместе с помидорами появились картофель, сладкий перец, баклажаны, кукуруза, специи, кофе, бобы какао и т. д. Некоторые съестные новинки впоследствии поменяли первоначальную ориентацию и из деликатесов перешли в разряд еды для бедняков. Так произошло с томатами, картошкой, баклажанами, кукурузой, а кофе стал национальным напитком, иногда заменявшим беднякам еду. Поверженные инки и прочие латиноамериканские индейцы достойно за себя отомстили, подсадив всю Европу на свои колониальные продукты.

Флоренция оказала радушный приём заокеанским сельскохозяйственным штучкам. Мне очень хотелось бы связать их популярность с воцарением в Тоскане Элеоноры Толедской, дамы суровой, надменной и «чистых» испанских королевских незаконнорождённых кровей. Однако это произошло значительно позже. Элеонору мы должны благодарить за другое.

Однажды она пожаловалась своему мужу Козимо I, великому герцогу всея Тосканы, на запашок от мясных рядов на мосту Веккьо: «Я, конечно, мясо люблю, но амбре, друг мой… Да ещё на подъезде к нашему новому дому – дворцу Питти. Право, придумайте что-нибудь». Козимо I обожал жену, которая до сих пор великолепно выглядит на портрете кисти придворного живописца Бронзино, где она изображена в парадном дорогущем платье. В нём же, кстати, её и похоронили, когда она внезапно умерла. Любой каприз Элеоноры всемогущий супруг исполнял незамедлительно. Герцог призвал архитектора, художника и историка искусств number one синьора Вазари из Ареццо и повелел соорудить переход из административного объекта – дворца Веккьо и галереи Уффици – в свой новый жилой дом на Ольтрарно, то есть на другом берегу реки Арно. Вазари молниеносно (в течение года) исполнил поручение хозяина и построил знаменитый коридор имени себя, соединивший дворец Питти с дворцом на площади Синьории. Отныне Козимо, незаметно пройдя по километровому переходу, внезапно появлялся на рабочем месте, чем приводил подчинённых в неописуемый страх и трепет. С моста Веккьо, над которым повисло хитроумное сооружение Вазари, убрали вонючие мясные ряды, вселив в освободившиеся лавки ювелиров. Народ немедленно присвоил мосту звание «золотой», а мясом с тех пор стали торговать исключительно на рынках.

Элеонора Толедская с сыном Джованни (портрет работы Аньоло Бронзино, 1545 г.)

Туда-то я и отправилась с подругой Ольгой Цупини-Шмитт в надежде, что её блестящий итальянский поможет мне в общении с мясных дел мастерами. Разговор с ними должен был подтвердить моё предположение, что экономные флорентийцы использовали коровью тушу на сто процентов.

Для беседы мы выбрали меркато Сант-Амброджио – небольшой уютный рынок, где закупаются продуктами местные, а туристы немногочисленны и случайны. Мы остановились у мясного павильона, в котором работали четыре человека. С трёх сторон помещения размещались прилавки с витринами, а у четвёртой стоял разделочный стол, за которым выстроились холодильные камеры. Сколько я ни принюхивалась, никакого неприятного запаха вокруг мясной лавки не почувствовала. Совсем наоборот: в воздухе витали аппетитные ароматы специй и дух продуктов высшей свежести. Я глаз не могла оторвать от высокохудожественной выкладки товара. Здесь можно было купить всё, что угодно невегетарианской душе: птицу, дичь, говядину, телятину, баранину, свинину. Хочешь – бери любую часть туши нужного тебе животного, а хочешь – тебе завесят полуфабрикат любимого блюда. Придёшь домой, сунешь покупку в духовку или бросишь на сковородку – и через несколько минут хоть сам ешь, хоть гостей угощай.

Пока я разглядывала витрины, слушая негромкие комментарии Ольги, прекрасно разбирающейся во всех тонкостях кулинарного дела и не раз переводившей с одного языка на другой материалы, касающиеся пищевой промышленности, ответственные за продажу мяса работники отпускали клиентам товар. Вот подошла пожилая дама, и вежливый продавец в элегантно сдвинутой на правую сторону тёмно-бордовой пилотке и фартуке того же цвета вступил с ней в учтивую беседу.

Козимо I (портрет выполнен из полудрагоценных камней в технике флорентийской мозаики, ок. 1597 г.)

Я попросила Ольгу перевести их разговор. После обмена приветствиями покупательница пустилась в долгое объяснение цели своего прихода на рынок. У неё сегодня вечером гости, и она хочет приготовить brasato (мясо, тушённое в утятнице, обычно в красном вине). Выслушав клиентку без малейших признаков нетерпения, франтоватый обладатель бордовой спецодежды задал короткий и прямой вопрос: на сколько человек синьора будет готовить? Ещё несколько минут пожилая дама вслух прикидывала, попросит ли её племянник, у которого хороший аппетит, добавки, и наконец решилась на пять порций. Неторопливо продавец завесил полуфабрикат для будущего brasato, аккуратно завернул его сначала в одну бумажку, потом в другую и в обмен на наличные передал покупательнице свёрток с пожеланиями хорошего дня.

Наше длительное пребывание у витрины павильона не осталось незамеченным. Нас корректно спросили, не хотим ли мы чего, и Ольга ответила, что – да, хотим. Не могли бы мы попросить о любезности уделить нам немного времени и ответить на несколько вопросов: мол, гостья из Москвы интересуется флорентийской кухней. Окинув нас оценивающим, но уважительным взглядом, работник местной мясной торговли одобрительно кивнул головой – типа, валяйте, спрашивайте.

Я постаралась максимально воспользоваться сложившейся ситуацией и выяснила следующее: от поставщика коровья туша приходит чистенькая, свеженькая и частично разделанная. Некоторые субпродукты, как, например, стенки желудка, чтобы иметь товарный вид, обрабатываются в фабричных условиях. Из них готовятся типично флорентийские блюда – триппа и лампредотто, вошедшие в рацион питания бедняков в конце средневековья. Однако отведать их можно далеко не во всех точках питания. Они своеобразны по вкусу и по виду, стоят недорого, отчего неподготовленный турист думает, что с ними что-то не так и что дурят его, приезжего брата. Не подозревает временный гость столицы Тосканы, что флорентийцы в год съедают до 80 тонн триппы-лампредотто.