Текст книги "Четыре стороны света и одна женщина"

5

Дома, как известно, и земля помогает, но Максим был не дома и не в гостях. Он ехал за девушкой, которая не хотела его больше видеть, и, казалось, все вокруг воспротивилось тому, чтобы он ее нашел. Но он хотел найти ее во что бы то ни стало, хотя, зачем ему это нужно, он объяснить не мог. Было ясно, что того, прошлого, мимолетного, наполненного стонами и криками, уже не вернуть. Незачем и пытаться.

Четыре часа и пятьдесят восемь минут.

Навигатор был категоричен, дорога пульсировала красным и желтым, и только где-то после Владимира она становилась зеленой. Четыре часа. Нет, пять часов! За такое время, да на такой машине дома Максим смог бы проехать половину Англии, но тут все было совсем иначе, и он почти сразу пожалел, что взял красный «Порше Турбо».

Как только покинул Москву.

Пожалел, стоя между фурами на эстакаде, ведущей на Горьковскую трассу, но разворачиваться не стал – не хотел возвращаться. Плохая примета.

Ха-ха, он не верит в приметы. Он ни во что не верит, ему никто не нужен. Только Арина.

Нужно было брать внедорожник. Дурак, хотел быстрее доехать до места. Наивный! Разве скорость решает тут хоть что-нибудь. Да у него было бы больше шансов проехать по этим дорогам, если бы он был на велосипеде. Хотя и дождь к обеду кончился. Хороший знак? Голубое небо, конечно, красиво, но солнце слепило прямо в глаза, пробиваясь и сквозь приспущенный козырек, и через солнцезащитные очки.

Сговорились. Как в сказке. Забрала Баба-яга его Арину и утащила к себе в избу, за тридевять земель, в самую чащу Муромских болот. Или Владимирских? Максим любил быстрые машины, скорость и напор. Банальная и такая традиционная слабость богатых мужчин, что просто впору покраснеть, но краснеть Максим тоже не умел. Только от возбуждения.

Второй раз он пожалел о том, что взял «Порше Турбо», когда сполз с эстакады и докатился до самой до Балашихи. Русский по крови, иностранец по инородной своей сути, он не знал, что у России есть только две беды. Они же – и ее вечная страховка «от дурного глаза», верный, непобедимый «авось». Вторая беда России заставила его клясть свой выбор транспортного средства последними словами.

По таким дорогам на спортивных тачках не ездят!

Люди смотрели на него и его красного ретивого «коня» со смесью удивления, зависти и лютой насмешки. «Да-да, красавчик, посмотрим, что станется с тобой километров так через двести». Уж они-то знали. А Максим нет! Ну не был он никогда раньше в Балашихе, и ничто не могло подготовить его к тому, что ждет его дальше.

Несчастный «Порше» подбрасывало на кочках так, словно он был тяжело-тяжело болен и бился в лихорадке. Так продолжалось вплоть до странного места под названием Псарьки, после которого плотный поток автомобилей встал так, словно все они уже подъезжали к Кремлю, а дорогу перекрыл правительственный кортеж.

Словно в этих Псарьках и был центр Москвы, самое скопление всего, что только может скопиться.

«Порше» задыхался, зажатый между длинным, по-московски грязным «Ниссаном» и «Шеви Спарком» – кто в Москве моет машины, когда кругом дожди, слякоть и грязища 300 дней в году. В своем «Турбо» Максим сидел так низко, словно его размазали по асфальту, – ниже «Спарка». А между тем кое-кто все же ехал. Внедорожники и паркетники, а также, что особенно заворожило Максима, малюсенькие «жигулята», эти объезжали пробку по обочине, выстраиваясь там в два, а то и в три ряда. Только чудом они не заваливались в кювет, проходя порой мимо Максима под углом к дороге градусов в тридцать.

Сказочные чудеса, самоходные печи – да и только! И почему он не взял кроссовер? Может, поменяться с кем-то? И речи не шло о том, чтобы вывернуть на обочину на несчастном спорткаре. Он бы там и кончился, умер бы, упав в кювет, или переломал бы колеса в этой перерытой, в глубоких ямах и выбоинах, обочине.

Пришлось стоять. Трогаться с места, а затем вставать снова. Четыре часа пятьдесят восемь минут? Три «ха-ха». Где-то через полтора часа навигатор подумал, да и накинул еще часок – на всякий пожарный.

И все же Максим продвигался вперед – неизвестно куда и неизвестно зачем. Он ждал, когда кончится эта безумная область и начнется то, что на навигаторе было отмечено зеленым.

Дорога. Где-то в районе города с милым пасторальным названием Петушки Максим вдруг понял, что дороги дальше просто не будет. А будет узкая, разбитая, как после бомбежки, одноколейка, по которой – только джипом. А еще лучше – вездеходом, БТР. Определенно, он видел слишком мало России.

И ничего о ней не знал.

Он прожил здесь с двенадцати до восемнадцати лет, но прожил он эти годы под дулом отцовского взгляда, сопровождаемый в частную гимназию и обратно двумя охранниками. Все, что он видел в России, – это злые, неулыбчивые лица прислуги и безумные вещи, которые отец неумело скрывал от него и которые Максим предпочитал не вспоминать. Женщины, кричавшие от боли. Громкие звуки музыки, совпадающие по ритму со звуком летящего вверх и вниз хлыста.

Он не хотел вспоминать этого, но все равно помнил. Со временем он перестал бороться с тем, что ему нравилась часть того, что он видел в доме отца, и он был не прочь это повторить. Беспомощность так возбуждает.

Но какое отношение это имеет к России? Никакого. Люди вокруг Максима продирались сквозь пробки и ужасные колдобины, чтобы жадно допить последний глоток теплого августовского покоя, попариться в баньке, накопать картошки. Кому нужны наручники в спальне, когда тебя и так круглосуточно трахают все, кому не лень.

Позже Максим улетел учиться в Лондон, где старательно делал вид, что не имеет ничего общего с Константином Коршуновым, но прилетал в Москву по первому требованию. Тиски отцовской любви, странной, властной и требовательной, сжимали его крепче любых бандажей Шибари.

Отец прекрасно знал об этом, и это только доставляло ему большее наслаждение – удерживать блудного сына, окуная его в родовое гнездо, как старого должника головой в унитаз.

«Деньги всем нужны, без денег плохо. Ты мой единственный сын, мальчик мой. Ты должен стать таким, каким я вижу тебя – высоким, красивым и безжалостным, как Удин, бог безжалостных воинов. Я вижу женщин, сломленных тобой, и мужчин, преклоняющих перед тобой колено. Все мое станет твоим, но до тех пор – ты мой, и свобода твоя эфемерна и лжива».

Мальчик мой.

Голос отца звучал в голове Максима тихим, вкрадчивым шепотом, вызывая мурашки, хотя в машине было тепло. Интересно, ему уже доложили, что его сын свихнулся и гоняется по лесам неизвестно за каким чертом? Или известно? Дядюшка его Аркадий видел Арину, значит, наверняка уже сложил два плюс два. С другой стороны, он не знал, что она уехала, и ничего не знал о ее письме. Для него она была очередной игрушкой их избалованного принца, Белоснежка.

Наплевать.

Пять часов прошло, когда Максим сверился с навигатором и свернул с главной дороги, от Владимира на Ковров. Ферма родителей Арины, предположительно, находилась в ста с лишним километрах от Владимира, на самом краю области. Хорошо припрятана, захочешь – не доберешься. Велика Россия. Интересно, а там, в этой первозданной красоте лиственных лесов и ясного неба, – там есть дорога? Вообще, хоть какая-то? Машины спокойно и привычно объезжали дыры под колесами, но каждая из них могла стоить Максиму подвески. Он переехал речку Клязьму по шаткому мостику, вызывающему самые серьезные сомнения в безопасности.

«Речка, реченька, спрячь меня». Забавно! Он словно попал в детскую сказку, которую ему никто никогда не читал, но которую он откуда-то все же помнил.

Солнце начинало катиться вниз по небосклону, Максим невероятно устал – сказывалась бессонная ночь. В машине было невыразимо тихо, он выключил радио и слушал, как ветер шумит, перебирая густую, мясистую, зрелую листву на деревьях. Он погрузился глубоко в себя и не то чтобы задумался о чем-то – нет, мыслей почти не осталось, он просто проживал этот момент, ехал вперед, фиксируя меняющийся пейзаж краешком глаза. Вспоминал Аринин смех, ее приоткрытые губы, испуг в глазах и протянутые к нему руки.

Скажите мне «да»…

Он – ее первый мужчина, но это не значит, что у нее нет и не будет второго. Эта мысль заставила его плотно сжать губы и выпрямиться. А что, если этот кто-то обнимает ее прямо сейчас! Какой-нибудь деревенский парень, гармонист?! Максим так разозлился, что не сразу заметил, что на панели приборов загорелся маленький желтый квадратик. Его многострадальный «Порше» вот-вот встанет, у него почти кончился бензин.

«Печка-матушка, сохрани меня».

Может быть, действительно, ему не стоило приезжать? Уехала – и уехала. Не судьба. Но он не верит в судьбу, он верит в то, что был достаточно глуп, чтобы забыть заправиться там, на большой трассе. А теперь навигатор угрюмо молчит, словно говоря обиженно: ну откуда тут заправки?

Одна нашлась, неподалеку от Коврова, заправка с весьма озадачивающим названием «Огонек». Возможно, были и другие, но Максим так обрадовался этой, что уже не хотел рисковать. Однако выяснилось, что тут, в Коврове, никто слыхом не слыхивал о такой диковине, как девяносто восьмой бензин. Оба они, и Максим, и чуть подвыпивший парень, стоявший на кассе, задумчиво смотрели на «чуду-юду» заморскую, прикидывая, сожрет она наш родной девяносто пятый или подавится. Учитывая везение, сопровождавшее его весь день, Максим склонялся к тому, что «юда» подавится. Парень же меланхолично пожимал плечами и предполагал, что «проканает не хуже». И добавлял – «наверное».

Ближайшая заправка, на которой нужный бензин, возможно, был, находилась в тридцати километрах назад. Не вариант. Впереди лежала полная неизвестность. Помолясь, Максим залил в бак под завязку девяносто пятого и с содроганием сердца вставил ключ в зажигание. Вряд ли ему было жаль машину. На самом деле ему было плевать на машину, но не очень-то хотелось взлететь на воздух. Или, что было куда более вероятной перспективой, просто застрять тут, посреди не пойми чего и неизвестно где. Но машина завелась. «Проканало». Дальше пошли чистые поля да рощи.

«Яблонька, милая, защити меня».

Самым последним откровением для Максима стала та удивительная приблизительность, с которой навигатор стал указывать ему дорогу к нужной деревне. Он то предлагал ему свернуть в поля, то и вовсе принимался пересчитывать что-то, а затем призывал развернуться и поехать назад. В его картах дорога, по которой двигался Максим (если это можно назвать дорогой), иногда исчезала, что приводило электронное устройство в исступление. Оно кричало и звенело, так что пришлось отключить звук.

Чингадера!

Так звал все навигаторы вежливый и воспитанный Ричард Квинси. Красиво звучащее слово означало не что иное, как «проститутка» по-испански. Мексиканский сленг. Очень подошло к случаю, когда посреди двух полей, неподалеку от березовой рощи и парочки неказистых домишек с расслабленными дачниками в растянутых тренировочных костюмах, дорога взяла и закончилась не только на карте, но и на земле. Кончилась, когда до точки назначения оставалось еще километра три. Пришлось Максиму оставлять машину на обочине (читай, в чистом поле) и идти спрашивать дорогу у местных.

– Дорохино? Может, Дорихино?

– Может быть, – пожимал плечами уже ни в чем не уверенный Максим.

– Э… какая разница, – «обрадовал» его местный житель, краснощекий мужчина в грязной, цвета хаки, панамке. – Тут только к реке есть деревня. Но вы все равно не туда повернули! У нас тут тупик.

– А по навигатору тут дорога.

– Тут ее никогда и не было. Это военные, – заверил его другой житель Владимирской области, облаченный в то, что Максим мог бы назвать только кальсонами. Впрочем, житель держался так, будто это были полноценные брюки.

Откуда бы Максиму Коршунову, выпускнику Лондонского университета, скандальному фотографу, властному любовнику и сыну чокнутого миллиардера, знать, что летом на дачах русские могут носить все, что им взбредет в голову, и все это будет прилично. Даже трусы на голове – если они защищают от солнечного удара.

– Что – военные? – растерялся Максим.

– Путают эти навигаторы. У нас тут ведь военные части есть. Вот они карты и переписывают. А вам надо на прошлой развилке на грунтовку было съехать! – Местный смотрел на Максима и на его машину, как на инопланетянина и странный космический корабль, переставший вдруг летать. Потому что такая штуковина уж точно не предназначена для езды по поверхности планеты.

– Но там не было поворота, – возмущенно прикрикнул Максим непонятно на кого. – Там грязь одна.

– Вот-вот, вам туда, где грязь, – обрадованно кивнул местный в кальсонах. – Там нормальная колея, только маленько от трактора подразвезло. Дожди!

– И там есть деревня? – нахмурился Максим, но оба местных радостно закивали. Есть деревня, конечно, есть. Прямо на реке, и все туда ездят купаться. Там один воздух чего стоит. А огурцы какие! А подберезовики уже пошли – размером с поварешку, и ни одного червя. Благодать!

Конечно, не надо было туда ехать. Стоя перед не обозначенным на карте поворотом, Максим задумчиво грыз травинку. Но именно там, за этой грязью, после колеи трактора (опять же, если верить словам местных), могла прятаться от него Арина.

Это было на нее похоже.

Это место ей подходило. Здесь было тихо и спокойно и горизонт простирался от одной бесконечности до другой. Высокое место, где много воздуха и тишины. Здесь Арина бы могла почувствовать себя в полной безопасности. Может быть, прямо в эту минуту она сидит на берегу извилистой речки в какой-нибудь дурацкой панамке и забывает его. Стирает из памяти его лицо, голос, его глаза, которые, он знал, так нравились ей. Они всегда притягивали женщин – его глаза, они летели на его взгляд, как мотыльки на огонь, и даже мечтали быть опаленными или дотла сожженными. Арина – совсем другая. Она не хочет быть сожженной, она хочет любви. Другие женщины запоминали его на всю жизнь, и стоило Максиму набрать их телефонный номер, как они радостно приветствовали предстоящие безумства.

Но не она. Не Арина. Дай ей чуть больше времени, и она действительно забудет его и все, что он сделал с нею и что еще хотел бы сделать.

Ни за что!

Максим решительно повернул и вдавил педаль в пол – только так и можно было пролететь через комья тяжелой грязи, моментально налипшей на колеса. Три дня дождей не прошли для дороги даром, и ехать было трудно. Максим вцепился в руль, машину трясло, но поле подавалось, он ехал, то выводя машину на все еще мокрую траву, то возвращался на дорогу, стараясь выбрать более-менее пригодный для движения кусок колеи. Подвеске «кранты», это точно. Днище то и дело билось о мягкую землю, но Максиму было уже все равно. Он проехал почти все поле до конца, он был почти на месте. Ничто не могло остановить его, он вот-вот достигнет Дорохова или как там это чертово название деревни. Логово Бабы-яги.

Но матушка земля русская не пропустила.

Посреди поля оказался разлив, где «Порше» намертво сел на брюхо. Дно грязевой каши-убийцы на этот раз оказалось куда ниже уровня возможностей его прекрасной машины. Колеса визжали и прокручивались, отплевываясь жидкими струями грязи. Максим то садился и газовал что есть мочи, то выскакивал, проваливаясь в жижу по колено, и принимался толкать машину вперед руками. То просто начинал кричать в голос, на обоих языках – русском и английском.

Да уж! Если уж ты застрял посреди русского бездорожья, то просто так, без мата, не обойдешься.

6

Терпкий запах перепрелого сена, опилки под ногами и живой жар лошадиного тела действовали на Арину успокаивающе. С тех самых пор как родители перебрались сюда, на берег Клязьмы, у них всегда были лошади, хотя большого толку от этих животных и не было. Впрочем, пахать на них можно было, и жеребята пользовались спросом. С некоторых пор им стали сдавать и чужих жеребцов на передержку. Лошадей любили многие, в том числе и городские. Приятно жить, зная, что в любой момент ты можешь оседлать коня и понестись по лесам-полям, как в старые добрые времена.

В детстве Арина часами торчала в конюшне. Большой дощатый сарай держал тепло, даже зимой здесь не нужно было дополнительно топить. Разве что в уж очень жестокие морозы, но с каждым годом такие случались все реже и реже. Потепление. Арина сидела на переносном стульчике рядом с рыжей Дездемоной, пятилетней кобылой, и озабоченно осматривала ее потяжелевший круп. Жеребенок мог появиться со дня на день, и в какой-то степени это большая удача, что Аринка сейчас тут и может позаботиться о лошадке. Так говорила мать и добавляла, что в этом-то и заключается прелесть иметь в доме собственного ветеринара.

– Я не ветеринар, я студентка, – напоминала Арина. – Ты должна позвонить в Ковров.

– Брось, Аришка. Ты в клинике работала весь год. Чего ты кобенишься? – возражал отец.

– Я в клинике с котами и попугаями дело имела, да еще с собаками. У нас, знаешь, на Красносельской лошадей не часто приводят рожать, – фыркала Арина. Чего греха таить, она боялась ответственности. В принципе, как принять у Дездемоны роды, она хорошо представляла. Все детство, проведенное тут, подготовило ее к этому. И, положа руку на сердце, чем смотреть, как папа режет свинью или сворачивает голову курице, уж лучше принимать роды у Дездемоны.

Но не сегодня, не сейчас. Дездемона тяжело переступила с ноги на ногу в своем загончике и посмотрела на Арину большими темными глазами. Арина погладила ее по гриве.

– Ничего, прорвемся. Жеребеночек будет, да? Рыженький, маленький. Или черненький? – спросила Арина, задумчиво глядя на лошадку. Дездемона, понятное дело, молчала и хитро косила глазом. Достоверно узнать, с кем именно из двух имеющихся жеребцов она согрешила, было невозможно. Варианта было два. Первый – хороший, это если Дездемона полюбилась со своим, родным жеребцом по кличке Капрал, тем самым, на котором отец пашет. В этом случае проблем не будет, а жеребенок родится рыженьким и останется тут, у Крыловых. А вот если Дездемону прельстил дорогой, вороной масти, статный и норовистый конь Багет, которого Крыловы держали в конюшне за деньги, приглядывали за ним, выпасали и выезжали, но которым не владели, то могли возникнуть споры и разночтения. В общем, все зависело от масти новорожденного.

– Ага, ты здесь! – Арина обернулась и с недовольством увидела, как ветер заносит в сарай дядьку Степана. Видимо, даже слабый вечерний ветерок был для него ураган. Он ухватился за дверной косяк, но не устоял, не смог. Его занесло и ударило об стену. Падая, дядька опрокинул ведро с овсом, стоявшее возле стены.

– Ты чего ж творишь, черт! – всплеснула руками Арина. – Давай собирай теперь.

– Иди ты сюда, слышь, – пробормотал дядька и скорчил рожу, предположительно призванную выказать его недовольство. На поверку это была просто пьяная гримаса, странная судорога, которая постепенно сползла и исчезла в вечерних сумерках.

– Сам иди отсюда, слышь, – повторила его интонацию Арина, продолжая начесывать Дездемону, которая не слишком любила Степку по многим разным причинам, только одна из которых – попытка напоить ее самогоном.

– У меня, это… сюрпрайз!

– Вот только без сюрпрайзов, пожалуйста, – строго посмотрела на него Арина. – Сколько ж ты выпил? И кто тебе наливал?

Степан от вопроса решил уклониться. Он проигнорировал суровый и полный подозрений взгляд племянницы, подошел к дверце, приоткрыл ее и, подобравшись и вытянувшись, продекламировал со всей торжественностью, на которую был способен в таком состоянии:

– Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – и прыснул в кулак. Дездемона дернулась и ступила назад. Эта фраза у нее в ушах навязла. А имечко ей, конечно, дал папашка. Решил пошутить, понимаешь.

– О господи. – Арина схватила с полу щетку и швырнула ее в дядьку. – Иди отсюда, не нервируй мне кобылу.

– Говорю тебе, это у нее от Багета. Шалава, а!

– Да хоть от тебя! Только отвали, а? Дядя Степа?

– Чё?

– Ну, подобру-поздорову, давай! Тебя Клава уж ищет, поди! – взмолилась Арина. Степан постоял в задумчивости, но затем замотал головой.

– Не-е, – протянул он. – Поехали, Аринка. Там этот… сюрпрайз.

– Что еще за сюрпрайз? Допился уже до шпионов?

– До ипланетян. – Степан икнул, и слово «инопланетяне» сократилось, но смысла не утеряло.

– Опять тарелочки?

– Ни! – замотал головой Степан и с видимым усилием сообщил, что он «вот прямо щас» едет на поле вытаскивать ипланетян из говнища, в котором они, ипланетяне, застряли, и она, Арина, непременно должна поехать с ним.

– Я? – задохнулась Арина. – С какой это стати? На тракторе инопланетян из говнища вытаскивать? Очень надо мне…

– Ага, – довольно кивнул дядька. Радостно, когда тебя понимают.

– Мотай отсюда! – уже в голос закричала Арина, но, к ее удивлению, дядька продолжал стоять и не уходил. Больше того, он подобрался к ней по стеночке и потянул ее за подол, в результате чего был жестоко пнут и обвалился на соломенный пол.

– Я и трактор завел, слышь? – с обидой пробормотал он и поднял вверх указательный палец. Арина прислушалась и с удивлением признала, что трактор действительно курлычет где-то на улице.

– Да какие, к свиньям, инопланетяне? – снова возмутилась она.

– В говнище сидят, – с готовностью пояснил дядька. – Надо тащить. А у меня и трос есть.

Любопытство победило, но, вместо того чтобы подвергать себя экстремальному риску езды на степановском тракторе, Арина набросила сложенное вчетверо ватное одеяло на проверенную и надежную хребтину Капрала, закрепила уздечку и поскакала за дядькой через деревню в поле, держась от трактора на почтительном расстоянии. Были случаи, знаете ли. Не всякая колея выдержит.

Самым удивительным, что поражало Арину до глубины души, был тот факт, что, в каком бы состоянии ни был дядька Степан, трактором он управлял одинаково хорошо (или одинаково плохо, это зависит от точки зрения), словно для этого дела он не пользовался отравленным спиртовыми эфирами мозгом. Словно трактор подключался напрямую к его относительно адекватному спинному столбу.

«Ипланетян» Арина заметила издалека, и что-то сильно-сильно ёкнуло у нее внутри, заставив сердце биться изо всей силы. Два луча ярко светили, прорезая туманный, клубящийся понизу вечерний сумрак. Больно яркие фары у летающей тарелки.

– Это кто там? – спросила Арина у дремлющего в колее Степана.

– Это? – Он посмотрел на свет, бьющий с поля, с некоторым удивлением. Видать, успел забыть, чего они тут делают. Тем более на тракторе. Но затем память подбросила образ.

– Городской, – сказал он, и Арина побледнела. Темный контур человека на несколько секунд перекрыл свет фар, и Арина почувствовала удар под дых. Там кто-то был. Кто-то… Кто это стоит рядом с застрявшей в грязи машиной? Пусть это будет запоздавший дачник или турист-байдарочник, которому вздумалось спускать свое судно именно в их деревне, хоть такого и не происходило. Уж очень далеко от города они жили. Не может быть. Но тогда…

Этого просто не может быть.

Это не может быть он, ему незачем являться сюда, она все сказала ему. Все кончено. Прошло каких-то три дня… Как мог он оказаться тут, в их грязи, посреди их поля? Арина уронила поводья, и Капрал привычно пошел за трактором.

Прошло всего три дня, она не может, ну не может увидеть его! Она не выдержит!

– Ничего себе! – Звук настиг ее раньше, чем она сообразила развернуться и ускакать прочь. Он звучал так знакомо, его насмешливый низкий голос, чуть хриплый, как будто со старой граммофонной пластинки. Это он – инопланетянин – стоял там, в свете ярких фар какой-то очередной сумасшедшей машины. Он смотрел на нее.

Она была хороша.

О, как же она хороша! Амазонка, задравшая платье, чтобы сесть на коня без седла. На ногах какие-то смешные короткие галоши, руки и лицо в каплях грязи. Черные волосы собраны в тугой конский хвост.

– О, ты не представляешь, что делаешь со мной! – пробормотал Максим, не сводя с нее глаз. – Никогда не думал, что ты – такая.

– Какая? – нахмурилась Арина, внезапно осознав, как просто она одета. Да она, наверное, на пугало похожа. Боже, да разве ж это важно. Он здесь! А сердце стучит, и щеки горят. Он весь в грязи. У него самые красивые глаза на свете.

– Дикая. Амазонка! – в голосе отчетливо прозвучало восхищение, хотя он и старался говорить непринужденно. Арина покраснела и посмотрела на дядюшку, все еще сидящего в тарахтящем тракторе.

– Мог бы и предупредить меня, а! Дядя Степа?! – укоризненно прокричала она.

– А я – шо? Я ж как просили! – Дядька затаился в кабине трактора.

– Кто просил? Я не просила! – рассвирепела Арина.

– Ну… не ты, – согласился дядька с самым горестным выражением пропитого лица.

– Сколько он тебе заплатил? – едко поинтересовалась Арина, после чего дядька справедливо рассудил, что его задача заманить племянницу к этому странному, швыряющемуся деньгами инопланетянину выполнена, так что можно и потихоньку отчалить.

Старый желтый, со ржавчиной, трактор мерно рокотал, удаляясь в сторону деревни, и только после этого Арина решилась посмотреть на Максима. Неужели это он? Его изменчивое лицо, он выглядит усталым и измотанным. Бледный, только глаза горят по-прежнему. Руки сжаты в кулак. Весь в грязи.

– Не думал, что можно так скучать по ком-то, кого не видел три дня. Я думал, я умру. От скуки, конечно. Тебе идет этот конь. Как его зовут? – Максим попытался занять позицию, столь свойственную ему. Непринужденность во плоти. Арина осталась серьезной.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, подъезжая чуть ближе, так, чтобы свет фар не светил ей в глаза. Она не могла поверить глазам, но он стоял там, посреди огромной грязной жижи, по колено в ней, со свежими разводами на лице, с сумасшедше грязными руками.

Почти нормальный человек.

– Может быть, я решил порыбачить тут. – Это было первое, что пришло ему в голову. Его смеющиеся серые глаза пожирали ее и тянули к себе, как магнит. – Веришь?

– Ни за что! – усмехнулась Арина. – Еще скажи, что ты по грибы приехал.

– Да! Именно! Подберезовики тут, говорят, сейчас с поварешку размером.

– Не думаю, что ты отличишь подберезовик от бледной поганки, если только они не будут расти под деревом в жареном виде, – фыркнула Арина, глядя на Максима с коня, сверху вниз. Он сделал шаг к машине, склонил голову набок и посмотрел ей прямо в глаза. Затем произнес тихо:

– Я пришел за тобой.

Арина вспыхнула под его взглядом и чуть не упала с коня. Он стоял там, на ее родной земле, уверенный в собственной неотразимости и в том, что никто никогда не откажет ему. Она вырвала у себя половину сердца, чтобы заставить свое тело сесть в самолет и улететь из Лондона от него, в Россию. Она думала, так будет легче, но все эти три дня она мучилась, как раненый зверь, оставленный умирать в пустыне. Без него было как без воздуха, без глотка воды. Космический вакуум, невесомость, которая убьет тебя за считаные секунды. И вот – он пришел за ней. Но ей придется справиться с этим. Им придется расстаться, хотя сейчас, под пристальным взглядом его настороженных глаз, она, хоть убей, забыла, почему это так важно.

Ах да, он хотел владеть ею, как вещью. Арина погладила Капрала и закрыла на секунду глаза.

– Я все сказала тебе. Это не для меня, – пробормотала она и отвела взгляд. Тихая темная ночь окутывала поле дымчатым полупрозрачным покрывалом. Максим помолчал, глядя куда-то вдаль. Просторы, потрясающие просторы. Какие красивые места, какие красивые женщины. Неужели она всерьез полагает, что он покорится ей, ее решению?

– Я понял это, – серьезно кивнул ей Максим. – И все же я не отпускаю тебя.

– Это не тебе решать, – разозлилась Арина.

– Я здесь – значит, мне, – твердо возразил он. – Как ты могла так поступить? Ты не взяла денег, бросила телефон, одежду, которую я купил для тебя. Ты отняла меня у себя, а взамен оставила только эту милую, совершенно бессмысленную записку? Что ты, видите ли, разрываешь контракт! Неужели ты не понимаешь, что такие контракты не разрываются просто так.

– Ты имеешь в виду, что они могут быть разорваны только с твоей стороны, да? Так? – взъярилась Арина, и от звука ее голоса Капрал дернулся и чуть не задавил Максима.

– Да что такое этот чертов контракт?! Ты что, не могла просто поговорить со мной? По-человечески поговорить, понимаешь? Рассказать, что тебя беспокоит?

– Да? – еще больше полыхала Арина. – А ты бы, пока я говорила, причесывал меня и красил для очередной фотосессии? О которой, кстати, ты тоже, знаешь ли, ни словом не обмолвился. Мой милый затейник!

Последнюю фразу Арина почти выплюнула на крике, и голос ее разносился ветром по пустому темному полю.

– Черт, ты не могла бы сойти с твоего Буцефала, я испытываю некоторый дискомфорт от того, как твой конь на меня смотрит, – процедил Максим сквозь зубы. Конечно, он переменил тему. Что бы еще он мог ответить Арине? Эти два летних месяца, что они знают друг друга, он ведь делал с ней что хотел. Никогда не думал о ее чувствах. Не считал это нужным. Не за то он платил деньги. Хотя…

Она ни разу не взяла у меня ни копейки. Ни в начале, ни в конце.

– А я испытываю дискомфорт, когда мне предлагают стать чьей-то рабыней. Может быть, это и чертовски острое сексуальное переживание, но мне это не понравилось! – выкрикнула Арина и тут же заметила, что дядя Степан как-то неуверенно дернулся в кабинке трактора. Она посмотрела на него.

Максим ударил кулаком по машине и вскрикнул, чертыхнувшись.

– О, зато в полуголых платьях ходить – ты дискомфорта не испытала, да? Я, к слову сказать, и не собирался… Я просто разозлился. Ты сама-то себя видела в том чертовом платье? Да слезь ты наконец с коня, Белос… Арина. Арина! – Максим остановился и поднял руки, но было поздно. Аринино лицо перекосила ярость и злость. Услышав кличку, пусть даже не целиком, Арина мгновенно вспомнила о фотографиях. И обо всем остальном. Она распрямила плечи, сомкнула губы, ее ноздри расширились, так сильно она задышала от возмущения.

– Нет уж, я, пожалуй, останусь на коне. Да и мне пора, мой господин!

– Ага, – кивнул Максим. – Ты на коне, а я в грязи. Похоже, все как в жизни. Ну-ка, погоди!

– Что ты делаешь? – возмутилась Арина, беспомощно глядя, как Максим хватает ее коня, Капрала, под уздцы. Капрал было дернулся, но почувствовал сильную руку и привычно подчинился. Недаром папаша любил коня, покладистый, работящий. Никакого норова. На нем всех деревенских детишек перекатали – никогда не боялись.

Максим, крепко потянув поводья, запрыгнул на капот, а затем и на крышу автомобиля. Арина бешено дышала, наблюдая за его перемещениями. Она догадалась, чего он добивается, и решила держаться до последнего. Ну, нет. Не дождешься! Арина накрепко вцепилась в конскую гриву. Если она хорошенько дернет Капрала, только так, чтобы ему действительно стало больно, он все же вырвется и понесет ее. Она уверена, что сможет усидеть в седле. Ну, не в седле, в одеяле. И не совсем уверена, а почти.