Текст книги "Букет из мать-и-мачехи, или Сказка для взрослых. #Мистический роман"

ГЛАВА 8

ВИКТОРИЯ

По узкой извилистой дороге Виктория с Андреем и Асей ехали к школе-интернату, расположенному в крошечном поселке, за сорок километров от Лисовска. Все шло наперекосяк: переезд затягивался, сумма для покупки квартиры оказалась выше, чем планировалось, – это выяснилось уже в процессе, что привело к очередной бумажной волоките. Как назло, именно в этом году в эту местную школу-интернат стали принимать всех детей без исключения, – и Асю тоже; а они уже собрались уезжать… А главное, – муж, когда-то влюбленный в нее, как последний романтик, охладел к ней. Вернее, – не именно к ней. Ко всему вообще, и даже к ней, – в том числе. Вот так было бы правильнее сказать. Теперь он был слишком озабочен выживанием в резко изменившемся за последние годы мире, а Виктории… ей просто хотелось жить. Конечно, она тоже делала все, что было в ее силах для обеспечения бытовой, материальной стороны жизни, но она никогда не умела жить только заботами. Она хотела шутить и смеяться, петь и танцевать, читать и разговаривать, любить… Какой бы ни была жизнь. Иначе и жить не стоило – для неё.

Хотелось привычно заплакать; но внезапно она решила, что будет улыбаться вместо этого. Улыбка получилась вымученная, натянутая, – но всё же это была улыбка. «Ты больше не сделаешь мне больно», – заклинала она про себя. – «Я буду улыбаться всякий раз, когда захочется плакать».

Несколько лет назад они перебрались в Лисовск, где Андрею предложили заведовать исследовательским центром; интересную практику, и, – чего уж там, – неплохой заработок.

Местная, почти нетронутая людьми, полудикая природа потрясала воображение: с непривычки казалось, что ты попал в другое измерение, на другую широту… Небольшие речки, пронизывающие городок, как артерии, – сверкали немыслимой, первозданной синевой; воздух был сиренево-прозрачным; невысокие, шарообразные горы, сплошь покрытые хвойным лесом, – казались каким-то инопланетным ландшафтом. Развалины готических замков хорошо дополнили бы этот пейзаж, вписавшись весьма органично (но их не было, кроме, разве что, руин заброшенного туберкулезного диспансера). А когда пришла зима, – выпавший снег оказался девственно белым, без малейших вкраплений какой-либо промышленной копоти, – удивительное зрелище для тех, кто привык жить в крупном городе.

Виктории нравилось даже то, что для нее здесь практически не было работы. Изредка она заменяла кого-то из терапевтов, часа на два – три, только чтобы не закрывать кабинет. Это была чистая символика – на самом деле прием вела опытная медсестра, а ей нужно было только расспросить, осмотреть пациента, и поставить подпись. Врачебные навыки она потеряла; да, собственно, – настоящих-то так и не успела приобрести – нереально это за пару лет. Да, она так и не стала специалистом, – честно признавалась она сама себе. Но всегда ведь приходится чем-то жертвовать… Зато, в отличие от своих занятых подруг, с которыми она общалась теперь лишь письмами и звонками, – она могла уделять больше внимания мужу и дочке, которой требовалось его особенно много. Ну и себе самой… когда Ася была в садике. Прогулкам, книгам, нарядам. Только… для кого и для чего, спрашивается? Андрей сутками пропадал на работе, друзей не было, «выходов в свет» не намечалось. Все лето можно было ходить – и дома, и на улице, – одинаково одетой в шорты и майку… Зимой приходилось кутаться так, что все равно виден один нос. Косметика стала бессмысленной – уткам на озере, что ли, демонстрировать новые тени и помаду? Или дворовому одноухому псу? Собирая грибы или чернику прямо под соснами возле дома, тоже мало смысла наряжаться…

Зато сосны были великолепные – величественные великанши, под которыми поднималась новая поросль молодых деревьев. Дом стоял на горе; слева открывался великолепный вид на озеро, – огромное, как море; справа, если пройти по каменистой тропе в глубь соснового бора, – можно было выйти к лесному водопаду… Два года она любовалась на сосны, озеро и водопад; а на третий ей уже хотелось выть, глядя на них. Особенно зимой. А главное – не приживались они здесь, интеллигенты хреновы… Не такие, как все, да ещё и с особым ребенком. Редко кто относился доброжелательно, да и сама она не смогла бы общаться с этими примитивными тетками, уж извините… как есть. Не то, чтобы она их презирала, скорее – боялась. Всей кожей она ощущала, как ее не любят, сплетничают, шушукаются за спиной: грубые, наглые, совершенно чуждые ей. Как ни старалась она доказать и им и себе, что она такой же человек, что с ней можно общаться, – ничего не выходило. Лучше всего было, когда она не видела их, а они – ее.

Теперь, когда прелести Лисовска исчерпали себя до дна, а Асе нужно было начинать по-настоящему учиться в школе, – Виктория с Андреем решили, что пора уезжать. Скорее всего, обратно в Н-ск, поближе к родным и знакомым. Виктория с замиранием сердца предвкушала возвращение в город юности; представляла, как вновь будет ходить мимо университета, в котором училась, гулять по тем же улицам, что и в студенчестве. Город постоянно снился ей, в приукрашенных розовой грезой ярких красках, он просто звал к себе… Но страха было не меньше. Во сне город представлял собой причудливую комбинацию из прошлого, и каких-то сказочных мечтаний. Она отдавала себе отчет, что на самом деле все будет не так. Не совсем так… Город наверняка не тот, что прежде, да и она отвыкла от быстрого ритма жизни. Квартиру придется подбирать по принципу близости к будущей Асиной школе, а не по душевному порыву… Андрей превратится в рядового хирурга, пусть даже замечательного, – но лишь в одного из многих. А она сама… сможет ли она вернуть себя прежнюю? Скорее всего, нет, – в прошлое вернуться невозможно, да и не нужно то… Наверное, надо не думать об этом, и не пытаться вернуть вчерашний день; а вот попробовать вернуть себе профессию – стоит.

А пока неумолимо приближалась осень, начинался учебный год. Поскольку они еще не решили почти ничего, кроме самого факта переезда, – Асю определили учиться в местную школу-интернат. Даже Виктории предложили полставки помощника учителя, за мизерную, конечно, но все-таки – зарплату, раз уж она все равно будет сопровождать Асю во время учебы. Туда они сейчас и направлялись втроем. Прошли по длинному коридору старого деревянного здания интерната; каблучки Виктории громко стучали по старым скрипучим половицам, как ни старалась она ступать тише.

Класс был светлый, уютный. Учительницу тоже звали Викторией Юрьевной; это рассмешило и сблизило обеих. Она была приятной круглолицей блондинкой, из тех, что при умело нанесенном макияже, могут выглядеть очень привлекательно. За столами сидело трое разновозрастных ребят.

– Это – Олег, шестнадцать лет, – представила Виктория первая крупного, темноволосого, отрешенного от всех и всего парня. – Это Арсен, четырнадцать лет, – худенького, улыбчивого. – Это Павел, ему десять с половиной, как и Асе, – смешного, с надутыми красными щечками, мальчугана. – Вот ваше место, – указала она на парту в ближнем к двери ряду. Раздеться можно прямо здесь, в классе; одежду повесить в шкафчик. Располагайтесь, как вам удобно; можете выпить чаю с дороги, – она ласково улыбалась. Вот так. Хоть и не уезжай никуда…

Конечно, учительница обрадовалась новой молодой сотруднице, да еще такой интересной. В поселке Нижний все знали всех, и давно надоели друг другу; как, впрочем, и в самом Лисовске. Несмотря на полученное образование, большинство сотрудников были все теми же старыми деревенскими знакомыми, а тут такая… случайно – залетная, практически столичная (для них) пташка… Появившаяся здесь случайно, по прихоти судьбы, – врач, интеллигентка до мозга костей. Которая теперь никуда не денется, станет подругой, – думала Виктория-старшая (старше она была всего на пару лет). Она очень старалась, чтобы будущей подружке всё понравилось: работой не нагружала, предложила общаться на «ты», угощала чаем с собственноручно приготовленным крыжовенным вареньем. Атмосфера была совсем домашняя; и, конечно, Виктория-вторая не могла не плениться этим, зная, что скоро это окажется в прошлом, что уютное деревенское очарование – временно. Тем дороже и милей оно казалось. Но если бы ей вдруг сказали, что в этом унылом, в общем-то, поселке, – она проведет всю оставшуюся жизнь, – интернат мгновенно показался бы ей тесной и душной клеткой. Пока же ей было спокойно и радостно.

…

Поздним вечером, когда Ася уже спала, Виктория сидела за компьютером. С упорством маньяка перебирала она сайты специальных школ в разных городах, где применялись новые и старые методики, одна лучше другой, – если верить информации с интернета. Методика Марии Монтессори, Вальдорфские элитные школы, Прикладной Поведенческий Анализ или метод Ловааса, и прочие. Всё это было замечательно, но все эти школы находились слишком далеко, чтобы доехать до каждой, и проверить, а кроме того, – в них нужно еще попасть, пробиться. Нереально… Но всё же она изучала методики. Директриса Н-ской школы уверяла, что они тоже работают по новым технологиям, сотрудничают с заграничными специалистами. Но на их сайте было слишком мало информации, чтобы сделать выводы. Виктория зевнула, выключила компьютер и села перед зеркалом. Вынула заколку из волос, заплела толстую косу, допила остывший мятный чай, и, вздохнув, принялась изучать газеты с объявлениями о купле – продаже недвижимости.

Когда в зеленоватую спальню, напоминающую аквариум в мягком свете ночника, вошел вернувшийся с дежурства Андрей, – она уже дремала на широкой тахте, рядом с ворохом газет. Андрей наклонился убрать газеты, и Виктория открыла глаза.

– Привет, – улыбнулся он.

– Привет. Ты поел? Нашел всё там, на плите?

– Да. И помыл тоже. Что там пишут? – кивнул он на газеты.

– Ничего лучшего, чем наш вариант. Есть четырехкомнатная, подозрительно дешевая, с ней явно что – то не так. Завтра позвоню туда…

– А в школе как?

– В школе так замечательно, что хоть не уезжай никуда, – вздохнула она, разглядывая его худую мускулистую спину, сильные, красивой формы руки, и всю его изящно-удлиненную, хотя и крепкую, фигуру, – пока он стягивал, отвернувшись, черную футболку. Волосы его были пепельно-русые, с серебристым отливом; сейчас они смешно взъерошились. Он нырнул под одеяло…

– Теперь думаю уже, – продолжала она, – правильно ли мы делаем, будет ли в той школе лучше?

– А разве есть варианты? Ты же задыхаешься здесь, – он нежно провел ладонью по ее плечу. – Там ты, может быть, сможешь реализовать себя, – восстановить диплом и работать по специальности, а не младшим воспитателем в интернате. И ты всегда хотела вернуться туда.

– Зато тебе там не нравилось, – улыбнулась она.

– Привыкну, милая. Это когда у меня машины не было… – он рассмеялся, и лицо сразу стало мальчишеским, – как велосипеда у почтальона Печкина…

Она хихикнула.

– И все-таки я беспокоюсь… Это ты сейчас так говоришь, ну и хорошо… Но и я уже не та, ты же знаешь, как я привыкаю ко всему. И Ася…

– Все равно, это неизбежно. Здесь мы бы не прожили всю жизнь, только представь такое. Ты же первая завопишь. Расслабься и постарайся получить удовольствие, – с этими словами он закрыл ей рот, пытающийся что – то возразить, поцелуем…

Позже она лежала на его плече с открытыми глазами, и еще долго не могла уснуть. Если бы он всегда был таким, как сегодня; если б они по-прежнему были так близки постоянно, а не время от времени, – она бы, наверное, ничего не боялась, просто была бы счастлива. Но с годами это счастье стало исчезать. Раньше, ещё до рождения Аси… тогда он буквально чувствовал ее душу. Когда ты ощущаешь чью-то душу, как свою, – тебе просто не может прийти в голову раздражаться на что-то, спорить по пустякам, сорвать какую-то досаду, обидеться… А теперь он все больше отдалялся от нее. Возможно, это было, – незаметно для обоих, – связано с чувством вины, друг перед другом, перед ребенком, даже перед собственными родителями. Врожденная интеллигентность обоих не позволяла даже в мыслях винить в этом другого, но постепенно нарастало отчуждение. Жизнь теперь была подчинена, – в какой-то мере всегда, – поиску лекарств, специалистов, обследований, методик. Андрей всё чаще предпочитал молчать у телевизора, иногда ворчал и срывался по мелочам; все реже появлялась его мальчишеская улыбка, и эта бесшабашность, пусть и деланная (на самом деле он всегда просчитывал и обдумывал каждый шаг), за которую она и влюбилась когда-то… лет десять назад.

Как бы то ни было – уезжать надо. Здесь она больше не может. Виктория встала, нащупала в темноте тапочки, и прошла на кухню, которая напоминала рабочий отсек космического корабля: металлическая мойка, четыре маленьких и один огромный бойлер – для горячей воды и для отопления; насос, светящиеся в темноте красные и зеленые глазки лампочек-индикаторов регуляторов управления всей системой. Систему придумал и установил Андрей, – иначе в этом доме пришлось топить бы печку с дровами или углем. Жаль покидать все это, но, с другой стороны – как оно надоело!

Она достала из шкафчика настойку валерьянки, отсчитала тридцать капель, выпила, и вернулась в кровать, привычно сокрушаясь, что снова не выспится к утру.

ГЛАВА 9

ОН

В мгновение ока я оказался возле девушки.

– Сударыня, вам нужна помощь? – средневековая галантность сама собой всплыла в нужный момент.

– Да, – подняла она полные слез и изумления глаза, – наверное…

Ее нога в серой туфельке выглядела ужасно: почти вся открытая часть стопы была багрово-черной.

– Вы можете встать на ногу?

Она попыталась, вскрикнула и вновь опустилась на кресло.

– Идиотка! – тихо, но вслух простонал я, – умышленное членовредительство! Ревнивая идиотка…

– Кто?! – прошептала девушка.

– Моя жена, – нехотя процедил я.

– Есть… жена? – изумленно проговорила она, откинув с лица волосы, и уставившись на меня еще не просохшими от слез глазами.

Помимо воли, я рассмеялся:

– Похоже, от удивления даже боль прошла! Нет, не обращайте внимания, леди. Я просто очень зол на нее сейчас. Да, есть. К сожалению. Потому что после того, что она сделала, она мне, мягко говоря, неприятна…

– Что же мне делать? – нахмурилась девушка, вернувшись к жестокой реальности. – У меня завтра учеба, лекция… Уже ночь, и, наверняка, работает только травмпункт.

– Сейчас будем думать… Травмпункт? нет, лучше в Республиканскую, думаю…

Мои музыканты были уже рядом. Колька раздобыл где-то небольшую красную аптечку. Владимир вопросительно смотрел на нас, закуривая красный «Винстон». Внезапно и я ощутил сильное желание закурить. Чуть дальше стояли и наблюдали за нами, – готовые прийти на помощь, – две служащие Дома Культуры в малиновых жилетках.

– Да что произошло-то, – не понял ни фига? – возмущался Колька.

– Снежана приревновала меня к девушке, и повредила ей ногу своим каблучищем, – мрачно процедил я.

Николай, – видимо, чувствуя себя героем-спасателем, – ринулся к девушке с распакованным стерильным бинтом.

– Да не надо бинтовать, – устало произнесла она. – Крови нет. Но идти я не могу.

– Вызовем «Скорую»? – предложил Владимир, протягивая мне портсигар. Я взял сигарету, Костины пальцы ловко щелкнули зажигалкой, и я привычно, – и одновременно впервые (кажется?), с удовольствием затянулся дымом.

– Нет. Не нужно, – ответил я, чуть нахмурившись. – Отвезу девушку в приемное «Республики» на служебной машине, а вы, ребята, – сегодня уж без меня…

– О-о… наш Костя, кажется, влюбился, – пропел Колька, и, видит бог, – он был недалек от истины.

– Снежана-то… совсем того? – ошеломленно проговорил Владимир. – А ты правильно мыслишь. Незачем шумиху поднимать, – и так сплетни после этого концерта обеспечены. – Он поморщился. – Прикрываешь ее, и это верно. Позже сами разберемся. Но с чего она, а? Или случайно, может?

– Куда там, случайно… не такая давка была, чтоб на случайность списать. К тому же вон как ретировались быстро… не знаю, – вздохнул я.

– Ревность – страшная вещь, – протянул Колька, продолжая держать ненужную аптечку.

– Да с чего бы? Не было ничего такого, чтоб так приревновать! Понимаю, застукать мужа с любовницей, но если она из-за каждой моей улыбки станет на людей кидаться… Не знаю я, что с ней, ребята, – горестно закончил я.

– А ты очень расстроен? – ехидно спросил Колька.

– Не в том дело… на что ты намекаешь… но всему же есть пределы.

– Обо мне не забыли? – тихо спросила девушка.

– Нет, конечно. Пошли? – я наклонился, подхватил ее на руки, она обвила мою шею руками. Я почувствовал еле различимый, тонкий аромат духов, смесь цветов и пудры.

– Сфотографировать бы, а? – не унимался Колька. – Какой репортаж: наш герой спасает юную чаровницу от козней злобной фурии, собственной жены…

– Угомонись, Николай, хватит уже, – остановил его Владимир.

Мы сели в машину, провожаемые красными жилетками, и Колькой с Володей. Что любопытно, – отметил я, – темно-синий «Москвич» воспринимался мною почему-то как архаизм. Какой же сейчас год, интересно?

К счастью, толпа фанатов уже схлынула, а охрана не подпускала оставшихся слишком близко. Мне казалось, сейчас я наконец-то смогу расслабиться, но ощутил еще большую неловкость. Наверное, без моего присутствия в голове, местной знаменитости было бы проще. Я сковывал его разум. Водитель без лишних вопросов повез нас в приемный покой, а вот с девушкой надо было хотя бы познакомиться. Интересно, – это восходящая рок-звезда Константин Новаковский так ее возжелал, или же я, – дух безымянный? Или оба? Ничего подобного прежде я не испытывал, хотя в прошлой моей… командировке Астарий не пожалел для меня самых различных и умелых гурий.

Девушка была очень хороша, но все же из обычных смертных. Не дива, не ослепительная примадонна, не мисс Вселенная, не роскошная индийская танцовщица. От тех захватывало дух, как от… шикарного автомобиля, от античных статуй. Они были совершенны и умны, действительно, великолепны. Но ни одна из них почему-то не задела мою душу; восхищался лишь разум и тело.

А она… сидела, отодвинувшись от меня к левому окну, вцепившись в ручку дверцы. Правой рукой она сжимала маленькую концертную сумочку, в которой могло уместиться что-то вроде ключей да помады… Она обернулась ко мне; и от ее улыбки стало тепло. Меня тянуло к ней непередаваемо, словно я впервые узнал что-то родное и давно потерянное, будто в ней заключалось все, что было ценного в этом мире. Исчезни она сейчас вдруг, – я бы, наверное, просто разрыдался.

– Странно до невозможности. Я и мечтать не могла о таком… что вот так случится, чтобы ехать… с вами, – она вопросительно взглянула на меня.

– Давай будем на «ты», – ласково-снисходительно произнес Костя Новаковский.

– Согласна, – она нервно рассмеялась, – с ума сойти. Ты – у меня! – спрашиваешь разрешения.

– Какая разница, кто у кого… да уж… Тем более, такое случилось, по моей вине… вернее, с моей стороны… – запутался я (или Костя?) – Я должен был бы представиться первым, да. Но, думаю, это лишнее? Как тебя зовут?

– Анжела… А все-таки представьтесь, -вься, – рассмеялась она. – Просто Костя?

– Просто Костя, – улыбнулся я. – Тебя, наверное, Анжеликой называют?

– Нет, – она забавно сморщила нос, – не люблю.

– Имя или сериал?

– И то, и другое. Не знаю даже, почему. Лучше уж Ангела, или Энжи, – когда хочется повыпендриваться.

– Все, приехали…

– Вижу… – сказала Энжи, – мы здесь часто бываем.

– Кто – мы?

– Группа наша. Я на медфаке учусь… А можно мне, – она чуть смутилась, – сигарету?

– Да, конечно, – сказал я, поспешно доставая пачку, и ругая себя, что не предложил сам, и открыл дверцу машины. Затем я вышел в ночную прохладу, подошел к двери приемного отделения, и нажал кнопку звонка.

Молодой плечистый охранник открыл мне дверь, недоумевающе поглядел на меня, и, слава богу, сразу узнал, заулыбался:

– Здрас-сте! Какими судьбами к нам?

– Здравствуйте! Пациентку вам привез, можно? Девушка моя ногу повредила сильно. – о том, что Костя женат, знало только близкое окружение. Ни к чему это для певца – личную жизнь тиражировать, считал он. – Идти не может.

– Вообще-то мы только со «скорой» принимаем пациентов, – замялся парень, – но вас, наверное, примут…

– Она еще и стуча двенадцатисантиметровыми шпильками на медфаке учится, – добавил я.

– Тогда тем паче должны, – крикнул он, уже повернувшись и убегая. – Надежда Ивановна! – услышал я его громкий голос. – Пациентка есть, травматолога нужно…

Минут пять он, наверное, что-то кому-то объяснял; затем появился вновь и предложил свою помощь в транспортировке пациентки.

– Нет, спасибо, я сам, – сказал я, и подошел к дверям машины. Энжи повернулась ко мне, я снова взял ее на руки, наслаждаясь близостью ее тела.

– Костя, неудобно ведь. Теперь вся Республиканская больница будет обсуждать…

– Зато тебе меньше придется объяснять пропуски занятий, – весело сказал я, усаживая ее на клеенчатую кушетку.

– Где врач? – спросил я, оглядевшись.

– Сейчас подойдет, – недовольно ответила худенькая пожилая женщина в белом халате и шапочке, сидящая за письменным столом и заполняющая какую-то бумагу, видимо – дежурная медсестра, или врач, Надежда Ивановна.

Ее моя персона явно не впечатлила; зато я видел, что в кабинет с любопытством заглядывала еще пара молодых парней в серо-пятнистом камуфляже; а на пороге топтались две совсем молоденькие девочки в белых халатах и колпаках, с фонендоскопами на тонких шеях. У одной фонендоскоп был сиреневый, у другой – оранжевый. Низенькие, чем-то похожие друг на друга, – девчонки улыбались и перешептывались, поглядывая на меня. Автографа никто не просил, – видимо, мода на них прошла. Меня просто разглядывали.