Текст книги "Леди-наследница"

Ни при каких обстоятельствах он не будет присутствовать на обеде. Он не желает в конце дня лежать в постели с таким свежим образом Уиннифред Блайт перед глазами.

Ночи, угрюмо подумал он, и без того нелегки.

Глава 7

Гидеон изучал колыхающуюся морскую карту. Ему нужен план. Ему надо найти способ вытащить их всех из этого кромешного ада.

Но карта то проступала четко, то расплывалась. Он никак не мог ее прочесть. Не мог думать.

Если б сражение прекратилось хотя бы на минуту, если б корабль хотя бы на минуту затих, он смог бы подумать.

– Я могу сражаться, капитан. Разрешите мне сражаться.

Он поднял взгляд от стола. Откуда взялся мальчишка?

– Иди в трюм, Джимми.

– Но я могу сражаться. Просто дайте мне ружье.

– Ты не можешь сражаться. – Он нетерпеливо показал на грудь мальчишки. – У тебя же нет рук.

Мальчишка взглянул на свои истекающие кровью раны.

– Разрази меня гром. И то правда. Мамка шибко осерчает.

Гидеон заморгал, глядя на кровь. Что-то тут не так.

Да все тут не так.

Ему нужно отправить мальчишку в безопасное место. Это его долг – отправить мальчишку в безопасное место.

– Беги в трюм. – Разве он не сказал всем мальчишкам, чтоб шли в трюм? – Быстро!

– Не-а. – Джимми пожал плечами. – Да мне руки не шибко-то и нужны. Вот у Билли головы нету, вот это незадача.

Дверь каюты распахнулась, и вошел юный Колин Ньюберри с дырой с обеденную тарелку в животе, и он сжимал в руке голову Билли, словно фонарь.

– Нашел! А где он сам?

– Я теряю вас, – услышал Гидеон собственный шепот. – Я теряю вас…

Вслед за Колином вошел лорд Марсон. Верхняя левая половина туловища у него начисто отсутствовала, из оставшейся половины вытекала кровь и растекалась лужей по полу.

– Что потерял, капитан? Это голова Билли? Он ищет ее.

– Отправляйтесь в трюм! Бога ради, я же приказал вам идти в трюм!

Голова Билли заморгала.

– Но, кэп, мы же только что оттуда.

Все фигуры перед ним расплылись, крик отчаяния эхом зазвучал у него в голове и сдавил горло. Гидеону хотелось выдавить его оттуда. Если бы хоть раз удалось это сделать, агония уменьшилась бы. Но с губ не сорвалось ни звука, только долгий стон, который он услышал словно с очень большого расстояния.

– Гидеон, Гидеон, проснитесь. Ради Бога, проснитесь.

Голос Уиннифред проник в его сознание сквозь волны боли и отчаяния. Наконец-то, наконец крик начал умирать, медленно стихать, как последняя нота какой-то неистовой симфонии.

Первым, что он увидел, были ее глаза. Трудно было разглядеть что-то, кроме потолка или верхушки полога, когда он очнулся ото сна, и несколько мгновений он мог только тупо таращиться, пока рассеивались остатки сна. Воистину совсем не так ужасно, просыпаясь, видеть прекрасные глаза, полные озабоченности… и страха.

– Гидеон?

– Проклятие. – Он оттолкнул ее дрожащими руками. – Минуту. Дайте мне минуту.

– Да. Конечно.

Он сел и потянулся за рубашкой, которую бросил на пол, когда ему стало жарко читать в постели. Просунув руки в рукава, он поднялся, порадовавшись, что заснул в брюках. Затем сосредоточился на том, чтобы успокоить колотящееся сердце.

И, только убедившись, что хоть немного восстановил самообладание, он снова повернулся лицом к Уиннифред.

Она сидела на его кровати, и он только сейчас заметил, что Уиннифред одета в кремовую ночную рубашку и халат, которые он сам покупал. Цвет напомнил ему ее кожу. Сейчас кожа была бледной, резко контрастируя с россыпью веснушек на носу и скулах. В широко открытых глазах плещутся беспокойство и тревога, с упавшим сердцем осознал Гидеон. Он напугал ее.

– Я… – Недовольный тем, что голос его прозвучал сипло и надтреснуто, он прокашлялся и начал снова: – Я напугал вас. Прошу прощения.

Она покачала головой и мягко заговорила:

– Я испугалась не вас, Гидеон. Я только испугалась за вас, когда услышала, как вы кричите. Вы… вы нездоровы, да?

– Да нет, я не болен. Я… – Он осекся, не зная, что сказать. И остановился на благословенно земном деле застегивания рубашки. – Почему вы не в постели?

Уиннифред встала, по-прежнему не сводя с него внимательного взгляда.

– Мне захотелось выпить молока. Я проходила мимо вашей двери и услышала…

– Вам следовало позвать служанку.

– О! Если вы предпочитаете, чтоб пришла служанка, я могу разбудить Бесс и послать ее к вам, и…

– Нет, за молоком… – Он покачал головой, злясь на себя и на ситуацию. – Не важно. Я бы хотел побыть один, Уиннифред.

– Ох да, конечно. – Она заколебалась, повернулась, чтобы уйти, потом снова обернулась, нервно теребя руками пояс халата. – Иногда, если меня что-то тревожит, мне помогает разговор с Лилли. Если вы хотите рассказать мне о своем сне…

– Не хочу. – Голос его был отрывистым, но Гидеон ничего не мог поделать. Желание принять то, что она предлагала, рассказать ей все, буквально переполняло его. Ощущение было новым для него – он никогда прежде не испытывал соблазна поведать кому-нибудь о своих снах, даже брату, – и почувствовал себя трусом. Сам сон и причина этого сна – это его бремя. Он это бремя заслужил и будет носить его в одиночку. – Я не желаю это обсуждать.

– Если вы уверены…

– Уверен. – «Бога ради, уходи же». – Спокойной ночи, Уиннифред.

– Да, хорошо. – Она слабо улыбнулась ему. – Спокойной ночи, Гидеон.

Она снова повернулась и быстро выскользнула, щелкнув дверью. После этого он еще долго стоял не шевелясь, уставившись в одну точку. Это было бы так просто, вначале подумал он, так просто позвать ее назад.

Он с минуту раздумывал над этим, пока не удостоверился, что она уже не услышит его голоса, если он сдастся и окликнет ее.

Потом он подумал, как легко было бы выскользнуть из комнаты и догнать ее в коридоре, пока она еще не ушла к себе.

Минуты шли, и он начал представлять, каково было бы бесшумно пройти по дому и тихонько постучаться к ней в дверь. Она бы впустила его, ни на секунду не задумавшись о том, что это неприлично. Она ведь не думала о неприличии, когда пришла к нему в комнату, не так ли?

Теперь он представлял, как она закрыла бы дверь, мягкую постель, на которой они сидели бы, пока он рассказывал бы ей о своих ночных кошмарах. Он подумал о том, какой понимающей она была бы, какой сострадающей. Как легко ему было бы эгоистично обернуть это сострадание себе на пользу. Как это прекрасно, как успокаивающе для мужчины забыться в объятиях женщины… С Уиннифред это было бы нечто большее. А больше он не имеет права взять, как и не в состоянии дать.

И все же он продолжал неподвижно стоять и мучить себя запретными образами. Трудно сказать, как долго он позволял буйствовать своему воображению и сколько бы еще это продолжалось, если б не послышался тихий стук в дверь.

Уиннифред.

Ему стоило бы догадаться, что она не примет ответа «нет». Стоило бы понять, что ее упрямство и врожденное желание защищать не позволят ей отступить.

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и пошел открывать дверь, приготовившись отослать ее снова.

Но Уиннифред там не было. Зато на пороге стоял поднос с кусочком гренка, чашкой шоколада и запиской.

«Дорогой Гидеон! Лилли настаивает, чтобы я съедала гренок всякий раз, когда мне нездоровится. Я же, однако, предпочитаю шоколад. Очень надеюсь, что они помогут и вам.

Искренне ваша

Уиннифред».

Почерк у нее, заметил он, отвратительный. Он наклонился, взял поднос и поставил его на стол. Взяв чашку, встал перед окном, устремив взгляд в темноту, и выпил весь шоколад Уиннифред до капли.

Заблудившийся в тумане своих мыслей он и не сознавал, что его губы изогнулись в едва заметной улыбке.

Глава 8

На следующее утро Уиннифред проснулась с тяжелым сердцем и неспокойной душой. Почти всю ночь она пролежала без сна, снова и снова вспоминая страх, который увидела в глазах Гидеона, когда он очнулся от своего ночного кошмара, и страдание, которое заметила после.

Ей больно было думать о нем, одиноком и страдающем. И не один раз она представляла, как возвращается к его покоям, стучит в дверь до тех пор, пока ей не разрешат войти, а потом… Потом ей вспоминалось, какой мучительно безуспешной оказалась ее первая попытка утешить, и решимость попытаться еще пропадала.

Она просто понятия не имела, как помочь.

В те немногие разы, когда Лилли бывала не в настроении, Уиннифред легко и вполне естественно предлагала подруге что-то такое, что вновь вызывало у нее улыбку. Лилли любит полевые цветы, чай с медом, импровизированный и хорошо исполненный лимерик, предпочтительно вольного (не путать с вульгарным) характера.

Но Уиннифред не знает, что может заставить улыбнуться такого мужчину, как Гидеон.

Сейчас, в свете раннего утра, она терзалась сомнениями, не был ли ее подарок к виде гренка и шоколада слишком уж детским, не поступила ли она, словно маленькая девочка, предлагающая свою любимую игрушку взрослому, дабы смягчить его горе.

Поморщившись, она скатилась с кровати и оделась без помощи служанки. Было еще рано, и ей хотелось уединения, долгой прогулки с Клер. Хотелось, чтобы хотя бы на несколько часов все вновь стало простым.

Клер она нашла в конюшне крепко спящей на огромной куче свежего сена. Уиннифред ощутила легкий укол сожаления, что кто-то другой снабдил ее товарища такой замечательной кроватью. И все же приятно было видеть, что за Клер так хорошо ухаживают. Она скрестила руки на верхней перекладине и положила подбородок на запястье.

– Посмотрите на нее, – тихо проговорила она. – Принцесса, да и только… Но спит прямо на своей еде, неряха.

Клер подняла голову, два раза моргнула и тут же уснула снова.

Уиннифред рассмеялась и взялась за задвижку стойла.

– Значит, ты тоже становишься соней, да? Лилли называет это «придерживаться городского режима». Всего лишь глупое название для лени. – Она опустилась коленями на сено, полезла в карман и вытащила салфетку с хлебными корочками, которые взяла на кухне. – Поди сюда, голубушка. У меня для тебя кое-что есть.

Обещание лакомства выманило Клер из ее постели и из конюшни.

Немножко опасаясь, что у спутницы может возникнуть соблазн повернуть назад, Уиннифред выдавала лакомство понемножку, пока конюшня не исчезла из виду.

– Как печально, что мне приходится подкупать тебя, чтоб ты составила мне компанию, – заметила она, остановившись, чтоб скормить козе остатки хлеба.

Нимало не расстроенная упреком, Клер слопала свой завтрак и потрусила обследовать старое бревно.

Уиннифред улыбнулась и пошла дальше. Утренний воздух был туманным, сырым и немножко зябким, но ветерок, раздувающий ее юбки, – теплым, а тонкий слой облаков к полудню обещал рассеяться.

Отличное утро, размышляла она. Как раз то, что ей нужно, чтобы прояснить голову и поднять дух. Она намеревалась использовать это время, чтобы как следует покопаться в себе, но все вокруг было таким чудесным, что совершенно не хотелось портить себе настроение мрачными думами. У нее еще хватит времени, чтобы подумать о Гидеоне. Да, в сущности, у нее будет целый день. Он, как всегда, останется в своей комнате или уедет в Энскрам, а она будет занята уроками Лилли. Маловероятно, что они встретятся до обеда.

Поэтому Уиннифред удивилась, когда обогнула купу деревьев и увидела его возле пруда, стоящего тихо и неподвижно, словно статуя среди камышей. Он не обернулся и не подал никакого знака, явно наслаждаясь своим уединением. Она была еще слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но представила, что оно такое же безмятежное, такое же неподвижное, как и весь он. Слушает птиц и ветер, подумала Уиннифред, и отдаленное мычание коров. Он наблюдал за утренним туманом, стелющимся над прудом, за тихим плеском воды о берег, за мягким покачиванием травы на ветру.

Она посчитала его красивым в ту первую ночь в домике садовника – и неотразимым на следующий день в саду. Она видела в нем человека, имеющего богатство и власть, ум и воображение. Прошедшей ночью она увидела в нем загадку.

Но сейчас, глядя, как от воды поднимается туман и кружится вокруг его ног, Уиннифред подумала, что Гидеон просто прекрасен. И впервые в жизни задалась вопросом, каково было бы, если б такой вот мужчина повернулся к ней, улыбнулся и раскрыл объятия.

Инстинкт заставил ее попятиться на несколько шагов. Одно дело – испытывать влечение, и совсем другое – хотеть чего-то большего, такого, чего у нее может никогда не быть. Гордость и практичность остановили ее и заставили снова пойти вперед. Она не трусиха, и ей надо знать, до сих пор ли он страдает.

Она откашлялась, предупреждая его о своем присутствии, но ему это, похоже, не требовалось. Он оглянулся через плечо и одарил ее улыбкой, как будто все время знал, что она тут.

– Доброе утро, Гидеон.

– Уиннифред. Клер.

Она подошла к нему и встала рядом, сцепив руки за спиной и лихорадочно подыскивая какую-нибудь обыденную тему для разговора.

– Вы поспали? – спросила она, не придумав ничего лучшего.

– Да, спасибо.

Она украдкой бросила взгляд на его лицо, но оно ничего не выражало.

– Еще очень рано, – продолжала Уиннифред, поддевая кустик травы носком ботинка. – Не ожидала, что кто-то уже поднялся.

– В море я всегда поднимался с рассветом, и оказалось, от этой привычки трудно избавиться.

– Вы скучаете по морю?

Он ответил не сразу:

– У меня очень нежные детские воспоминания о побережье. Мама часто возила нас с Люсьеном на море, пока отец проводил время в Лондоне или в одном из своих многочисленных охотничьих домиков. – Он тихо рассмеялся и наклонился, чтобы поднять гладкий, круглый камешек. – Несомненно, мои ранние представления о море значительно ознаменованы отцовским отсутствием.

Хотя сказано это было небрежно, Уиннифред расслышала нотки гнева и печали. Она не знала, что на это ответить.

– Значит, все же скучаете?

– Нет, не скучаю. – Он умело пустил камешек прыгать по воде. – Представления меняются.

Чувствуя растерянность, она обхватила себя руками за талию и опустила голову. Она нашла в себе храбрость заговорить, но слова были адресованы носкам ботинок.

– Гидеон… вы вполне уверены, что здоровы?

– Совершенно, заверяю вас.

– Не похоже. Вы расскажете мне о своем сне этой…

– От вас опять пахнет сеном.

Она вскинула на него удивленные глаза. Он что, пытается шутить, подсмеиваясь над ней? Но непохоже, чтобы он смеялся. Он смотрел на нее с теплой пытливой улыбкой.

– Я только сейчас заметил, – сказал он, словно это каким-то образом все объясняло. – В первую нашу встречу от вас пахло лавандой и сеном. Но потом вы больше сеном не пахли – до сих пор.

– Сегодня утром я была в конюшне, – отозвалась она, роняя руки. – Если запах вам не нравится…

– Нравится. – Он наклонился к ней и понюхал. – Вполне приятный.

Она честно не знала, что на это сказать. Смена темы была такой резкой, что у нее голова пошла кругом. И не каждый день молодой леди делают комплимент, что она пахнет, как стойло.

Гидеон выпрямился и задумчиво постучал концом трости по голенищу своего сапога.

– Странно, вы не находите, что мы считаем приятными так много запахов, но благоухать хотим лишь несколькими? Почему всякая леди желает пахнуть цветами? Почему не жареной вырезкой или филе? Я еще не встречал ни одного мужчину, который не любил бы добрый бифштекс.

Она не смогла удержаться от смеха, представив женщину, мажущуюся мясом за ушами.

– Леди стало бы дурно.

– То-то и оно. А как насчет свежеиспеченного хлеба? Или спаржи? Лично я очень уважаю спаржу.

Она оставила попытки продолжить серьезную беседу. Он явно не намерен рассказывать ей о своем сне или объяснять угрюмое настроение, в котором она застала его. А поскольку этот глупый разговор, похоже, возвращал ему хорошее расположение духа, ей не приходило в голову никакой веской причины, чтобы заставить его говорить о другом.

– Не знаю, многие ли любят спаржу, – подхватила она, – и вообще есть ли у нее запах. А вот тыква была бы очень даже ничего.

– Пожалуй. Все эти разговоры о еде напомнили мне, что я еще не завтракал, – внезапно сказал он. Повернувшись спиной к пруду, он предложил Уиннифред руку. – Вы отведете меня домой и позаботитесь, чтобы меня накормили?

Она с улыбкой приняла его руку и пошла неспешным шагом.

– У меня особые планы на завтрак. Пикник на лужайке за домом.

– Пикник с утра?

Она пренебрегла правилом Лилли и пожала плечами:

– Погода в последнее время необычайно теплая. Почему бы не воспользоваться этим?

– И в самом деле – почему? Жду с нетерпением.

– Вы собираетесь составить нам компанию за завтраком?

– Одна-две трапезы, как обещал.

Она думала об обедах, когда просила его садиться с ними за стол, но, с минуту поразмыслив, решила, что завтрак тоже вполне подойдет. Если повезет, непринужденная атмосфера утра зарядит всех троих хорошим настроением на целый день.

– Может быть, хотите, чтобы кухарка приготовила что-нибудь особенное?

– А нельзя ли убедить Лилли сделать ее фирменный омлет?

Уиннифред фыркнула.

– Сначала ее придется убедить встать с постели.

– А это можно устроить?

– За определенную цену.

Он сделал вид, что раздумывает.

– А велика ли цена?

– Ну, по меньшей мере вам потребуется помощь крепкой трости.

Он рассмеялся.

– А она всегда по утрам такая свирепая?

– Напротив, довольно бодрая. – Она сделала глубокий вдох, затем преувеличенно удовлетворенно выдохнула. – Я так счастлива, что могу провести эти несколько утренних часов так, как мне нравится. Клянусь, если Лилли поднимется и мне следующий час придется терпеть ее муштру, вместо того чтобы готовиться к пикнику…

– Я готов удовлетвориться кухаркиным омлетом.

– Рада это слышать.

Пока они шли, она поведала Гидеону о своих планах на утро, а когда подошли к дому, еще раз заглянула ему в лицо. И с удовольствием отметила, что хорошее настроение к нему вернулось.

– Не хотите помочь мне с пикником?

Он шагнул вперед и придержал для нее дверь.

– Боюсь, я не обладаю талантом к приготовлению завтраков, только к их поеданию. Я буду в конюшне, если понадоблюсь.

– О… Ну, хорошо. – Она протянула руку, чтобы на прощание погладить Клер, но помедлила, прежде чем войти в дом. Уиннифред чувствовала, что надо бы что-то еще сказать или сделать, но, так ничего и не придумав, неуклюже махнула Гидеону, повернулась и пошла по коридору.

– Уиннифред!

Она обернулась и увидела, что Гидеон наблюдает за ней из дверей.

– Да?

– Спасибо за шоколад.

– Стало быть, вы его выпили? – В какой-то момент ночью ей пришло в голову, что он мог просто презрительно ухмыльнуться и оставить напиток нетронутым.

– Естественно, выпил. И он сотворил чудо.

Она нерешительно улыбнулась, когда Гидеон повернулся и зашагал прочь, предоставив двери закрыться самой. Компания, немножко смеха и чашка шоколада – быть может, несмотря на отсутствие опыта в таких делах, ей все же удалось его чуть-чуть утешить?

Или, может, это простое совпадение?

Хорошо бы, чтоб Лилли научила ее чему-нибудь о лордах и джентльменах, не только как не сделать кому-то из них предложение при помощи веера.

Глава 9

Уиннифред поудобнее устроилась на одеяле между Гидеоном и Лилли, впитывая звуки и запахи просыпающегося Мердок-Хауса. Она слышала мычание Гидди, ощущала запах дыма из кухонной трубы и смотрела, как Клер трусит со стороны конюшни, дабы разведать, что это такое непонятное происходит на задней лужайке. Утренние облака рассеялись, и солнце пригревало землю своими теплыми лучами.

Картина, на взгляд Уиннифред, была совершенно чудесная. Она бы даже могла назвать ее идеальной, касайся их теперешняя беседа чего-нибудь – чего угодно! – помимо предстоящей поездки в Лондон.

Следует отдать должное Гидеону, он сделал попытку-другую направить Лилли на иные темы, но сдался, когда она попросила его описать принца-регента. Не столько ради уступки, как показалось, сколько из любви к делу, Гидеону было что порассказать об этом человеке – очень мало лестного, много изумляющего, и все, несомненно, забавное, особенно для Лилли.

Уиннифред улыбнулась, откусывая от своего гренка. Может, ее и разочаровала быстрая капитуляция Гидеона, но сочетание еды и оживленной беседы, похоже, весьма действенно развеяло остатки его мрачного настроения, поэтому она не могла сожалеть об этом.

Она уловила знакомые искорки в его темных глазах, когда он начал описывать пьяные выходки принца-регента на одном особенно веселом балу, и увидела, как они загорелись радостью, когда Лилли звонко расхохоталась. Ему это доставляет удовольствие, дошло до Уиннифред. Ему доставляет большое удовольствие смешить кого-нибудь.

Лилли одной рукой вытерла слезы с глаз и вилкой указала на Уиннифред.

– Не вздумай ни с кем говорить о принце-регенте в такой манере, Фредди.

Уиннифред замерла, не донеся ветчину до рта.

– Я не сказала о нем ни слова.

– Я имею в виду, ты не должна следовать нашему примеру. Молодая, неизвестная, незамужняя леди не может публично порочить члена королевской семьи.

– А можно мне засмеяться, если это будет делать кто-то другой?

– Смотря кто это будет.

– Пожилая, известная, замужняя дама, – сказала она.

– Да, конечно.

– Постараюсь не забыть. Ты была сегодня утром в огороде? Кто-то залез в морковку.

Гидеон усмехнулся от такой явной попытки увести разговор от наставлений, напоминающих урок.

Лилли только вздохнула:

– Я знаю, что ты не хочешь ехать в Лондон, но у нас очень мало времени, а до отъезда еще так много надо сделать.

– Да, понимаю. – Встревожившись, что может испортить своим друзьям удовольствие от такого чудесного утра, она попыталась придать голосу бодрости: – Не сомневаюсь, что увидеть принца-регента будет очень интересно.

– Лондон – это не только светская жизнь, – сообщил ей Гидеон.

Она любезно кивнула:

– Опера и… все остальное. – Она не могла вспомнить, о чем еще упоминала Лилли. – Уверена, это будет весьма увлекательно.

Ее все это не особенно увлекало, но она была заинтригована мыслью провести вечер в театре и подумала, что это почти то же самое.

– И не только опера, – подхватила Лилли. – Есть еще Воксхолл-Гарденс и, хоть я и не могу пообещать, что ты побываешь там, Смитфилдский рынок.

Уиннифред испытала первый проблеск предвкушения при упоминании огромного мясного рынка.

– Мне бы хотелось на него посмотреть. А что еще?

– Ну, есть еще Гайд-парк, – продолжала Лилли, – королевский цирк… или сейчас там что-то другое?

– Суррейский театр, – ответил Гидеон и повернулся к Уиннифред. – А также Британский музей и…

– О, ваш брат так любил этот музей, – со смехом вставила Лилли.

Взгляд Гидеона метнулся к ней.

– Вы встречали моего брата в Лондоне?

Лилли на мгновение заколебалась, а потом вдруг нашла исключительно интересным свой гренок.

– В детстве мы были знакомы. Передай, пожалуйста, масло, Фредди.

– Люсьен не обсуждает с малознакомыми людьми свою любовь к истории, – сказал Гидеон.

– Полагаю, в юные годы он был более общительным.

– Нет, насколько я помню.

– Ну что ж… без сомнения, вырастая, люди сильно меняются. И младший брат, возможно, не посвящен в каждое малейшее изменение в характере старшего. Особенно когда они оба очень молоды. Масло, пожалуйста, Уиннифред.

Уиннифред поставила масленку перед Лилли, хотя что подруга собиралась с ней делать, ей было невдомек. Лилли разорвала свой гренок на полдюжины кусочков.

Однако если Гидеон и заметил ее волнение, то не подал виду. Он просто кивнул и протянул руку за своим бокалом.

– Должно быть, вы правы. Вы долго пробыли в Лондоне в последний свой визит?

– Очень недолго, всего несколько коротких недель. У меня не было возможности испытать и половину того, чего хотелось. Я ужасно хотела попробовать мороженое у «Гантера».

Уиннифред лишь вполуха слушала Лилли и Гидеона, снова принявшихся перечислять достопримечательности Лондона. Разбираемая любопытством, она ковырялась вилкой в своем омлете. Лилли что-то скрывает. Об этом нетрудно догадаться, потому что она совсем не умеет врать, но в присутствии Гидеона невозможно потребовать объяснения.

Полагая, что придется ждать еще час или больше, чтобы поговорить с Лилли наедине, она была несколько удивлена, когда Гидеон пять минут спустя отложил свою вилку и объявил, что сыт. Его тарелка, на которой только недавно возвышалась целая гора еды, была подчищена. Уиннифред разинула рот, недоумевая, как он умудрился так быстро все съесть, при этом принимая участие в разговоре. А потом задалась вопросом, не овладеть ли и ей таким мастерством, дабы использовать его на лондонских обедах? Пожалуй, нет.

– Как вы быстро, – заметила она и почувствовала слабый укол разочарования, что ему так не терпится уйти.

Гидеон поднялся при помощи трости, своим крупным телом отбрасывая на одеяло тень.

– Сегодня утром мне надо заняться кое-какими делами.

Ей хотелось спросить, что же за дела такие требуют от него проглатывать еду не жуя, но она сдержалась. Она подождала, пока он поклонился и зашагал прочь, потом обратила взгляд на Лилли.

– Что ты скрываешь?

Лилли подняла глаза от тарелки.

– Что, извини?

– Ты только что солгала про Лондон и про брата Гидеона. Что ты скрываешь?

– Ничего, я… – Лилли как-то вдруг обмякла. – Да, ты права. Я солгала. Прости, Фредди. Это вышло по привычке.

– Ты не имеешь привычки лгать.

– Об этом – имею. Я была знакома с лордом Энгсли не в детстве. – Она громко выдохнула. – Я познакомилась с ним, когда мне было семнадцать. Мы были… помолвлены.

Уиннифред могла бы поклясться, что земля под ней закачалась. Попроси ее угадать, о чем была ложь, помолвка никогда бы ей даже в голову не пришла.

– Ты шутишь! Помолвлены? С братом Гидеона? С лордом Энгсли?

– В то время он еще не был лордом Энгсли, и о нашей помолвке не было объявлено публично. Его отец и мачеха не одобряли наших отношений.

– Почему?

– Потому что я была бесприданницей, дочерью простого сельского джентльмена. Этот брак не сулил семейству Энгсли никаких выгод. Мы держали нашу помолвку в тайне от всех. – Лилли медленно улыбнулась, вспоминая. – Он называл меня Роуз.

– Роуз?

– Мне было семнадцать, а ему двадцать, мы встретились в розарии, и наша связь была запретной. Мы считали, что использовать прозвище – это так умно.

– Ясно. – Уиннифред отнюдь не было ясно, но, с другой стороны, ее мир в семнадцать был совсем иным.

– Мы оба были глупыми детьми, – тихо промолвила Лилли.

– Любить не глупо.

– Нет, не глупо. Но глупо верить, что мы можем защитить свое будущее одним лишь глупым прозвищем и нежными чувствами. Он купил офицерский патент, чтобы мы могли жить без поддержки его отца, и обещал вернуться ко мне, как только сможет. Он писал каждый день в течение месяца. А потом перестал. Без предупреждения, без объяснения причины. Просто перестал писать, и все.

Уиннифред некоторое время поразмышляла над этим, прежде чем опять заговорила:

– Как ты думаешь, леди Энгсли могла приложить к этому руку?

– Это кажется вероятным. Полагаю, у меня будет возможность спросить его, если он вернется в Лондон во время нашего пребывания там. – Она громко выдохнула и расправила плечи. – Но на самом деле какое это имеет значение теперь? Столько времени прошло.

Имеет, подумала Уиннифред. Она слишком хорошо знает Лилли, чтобы за небрежным жестом и безразличным тоном разглядеть, что ей совсем не все равно. И слишком хорошо ее знает, чтобы понимать, когда можно приставать с расспросами, а когда лучше не лезть в душу.

Лилли поднесла ладонь к животу.

– Ты не против, если мы на полчасика отложим наш следующий урок? Кажется, я переела.

О да, подумала Уиннифред. Это имеет значение, и еще какое. Она потянулась к другой руке Лилли и мягко сжала ее.

– Прогуляйся, Лилли, или полежи.

Подруга поднялась и ушла. Помолвка с маркизом Энгсли. Это почти невозможно представить. Насколько иной была бы жизнь Лилли, если б их не разлучили. Каждый сезон она бы проводила в Лондоне, среди всех этих магазинов и театров, которые обожает. Она никогда не приехала бы в Шотландию. И поскольку некая маленькая эгоистичная частичка Уиннифред была рада, что подруга не стала маркизой Энгсли, Фредди решительно отодвинула эти мысли в сторону, отряхнула юбки и встала. У нее целых полчаса свободного времени, и уж она найдет, чем их занять.

– У вас найдется еще минутка, Уиннифред?

Она вздрогнула при звуке голоса Гидеона и, развернувшись, увидела, что он снова выходит из дома. По позвоночнику пробежало приятное покалывание. Быть может, он все же не так уж и спешил покинуть ее.

– Так уж случилось, что у меня есть полчаса. К вам вернулся аппетит?

– Нет. – Он жестом предложил ей снова сесть. – Я пришел, чтобы расспросить о Лилли.

– О Лилли? А почему… – Она осеклась, глаза ее расширились. – Вы что, подслушивали?

Его губы скривились в улыбке.

– Нет, но я наблюдал из окна.

– Для чего?

– Я не слепой и видел, как она разволновалась при упоминании имени моего брата, – мягко проговорил он, усаживаясь рядом с Уиннифред.

– О! А я думала, вы не заметили.

– Я подумал, Лилли будет удобнее обсудить этот вопрос с вами.

Она задумалась над этим и протянула руку, чтобы смахнуть с одеяла пушинку.

– Я никогда… у меня никогда не было другого друга. И никогда не было друзей с тайнами.

Гидеон понимающе кивнул.

– Я не прошу выдавать доверенную вам тайну, Уиннифред. Я лишь хочу знать, есть ли тут что-то, о чем мне следует знать.

– А если есть?

– Тогда я вновь подниму этот вопрос с Лилли.

Это казалось разумным.

– Нет, – решительно отозвалась она. В конце концов, это ведь не Гидеон разбил сердце Лилли. – Это не имеет отношения ни к одной из нас.

– Люсьен не был каким-то образом недобр к ней?

– А что, ваш брат может быть недобр к леди? – ответила Уиннифред вопросом на вопрос.

– Они были детьми, – напомнил он ей. – Даже самые что ни на есть паиньки порой могут быть жестоки.

Они не были детьми, строго говоря, но она не видела смысла поправлять его.

– Готова побиться об заклад, вы никогда не были жестоким.

– И проиграете. – Он озорно улыбнулся. – Я толкнул мисс Мэри Уоткинс в грязную лужу, когда нам было по семь лет.

Она обнаружила, что ей очень легко представить Гидеона маленьким черноволосым проказником, но она не могла вообразить, чтобы он толкнул кого-то в лужу.

– Почему?

– Она пнула мою собаку.

У Уиннифред никогда не было собаки, но она подумала, что ее реакция была бы точно такой же.

– Это не жестокость, это возмездие. И совершенно заслуженное, на мой взгляд.

– Она потом целых полчаса плакала.

Уиннифред послала ему сочувствующий взгляд.

– И вы раскаивались.

– Не так сильно, как следовало бы.

Она рассмеялась и ткнула в Гидеона пальцем.

– Вот именно, потому что знали, что она это заслужила. Если это заслуженно, то это не жестокость. Полагаю, я выиграла спор.

– А что, если я скажу, что мисс Уоткинс до того несчастного дня была милым и чудесным ребенком, а потом выросла в прелестную девушку?

– Это так?

– Нет. – Он ухмыльнулся, когда она опять рассмеялась. – Но такое могло быть.