Текст книги "Сан-Андреас"

Глава 3

Шёл сильный снег, а с востока дул пронзительный ветер, когда они хоронили своих мертвых в почти стигийском мраке раннего утра. Кое-какое освещение уже было. По-видимому, диверсант, более чем удовлетворённый результатами своей утренней активности, почивал на лаврах. Палубы освещались прожекторами, но свет из-за густого снега был нечётким, рассеянным, только подчёркивая мрачность погребального обряда. С фонариком в руке старший механик Паттерсон провёл заупокойную службу. С таким же успехом он мог объявлять последние цены на фондовой бирже, ибо ни одного его слова не было слышно. Мёртвые – один за другим, в белых саванах, накрытые британским флагом, – соскальзывали с поднятой доски и исчезали, погружаясь в глубины Баренцева моря. Никаких гудков, никаких горнистов, ничего. Единственным реквиемом им служили завывания ветра, рвавшего на части надстройку.

Дрожа от холода, посиневшие и побледневшие участники погребального обряда возвратились в единственное сравнительно тёплое место, оставшееся на «Сан Андреасе», – в госпиталь, точнее, в столовую и комнату отдыха, которые располагались между палатами и каютами.

– Мы вам крайне обязаны, мистер Маккиннон, – произнёс доктор Сингх, участвовавший в траурной церемонии. Он всё ещё стучал зубами. – Очень быстро и по делу. Наверное, эта задача для вас была не из приятных?

– Мне помогали шесть добровольцев, – отозвался боцман. – Это больше сказалось на них, нежели на мне. – Боцман не стал объяснять, что он имел в виду. Всем прекрасно было известно, что невозмутимые жители Шетландских островов переносят жизненные невзгоды гораздо легче других.

Он посмотрел на Паттерсона:

– У меня есть предложение, сэр.

– Как матроса, служившего в королевском флоте?

– Нет, сэр. Как рыбака. Мы, как никак, находимся поблизости от тех районов, где работают арктические трайлеры. Кстати, надо выпить за отошедших в мир иной.

– Присоединяюсь. Правда, не из желания соблюсти традиции или по сентиментальным причинам, – произнёс доктор Сингх, продолжая стучать зубами, – а из чисто медицинских соображений. Не знаю, как вы, но мои кровяные шарики нуждаются в помощи.

Боцман бросил взгляд на Паттерсона, который одобрительно кивнул.

Маккиннон повернулся и посмотрел на низкорослого с веснушчатым лицом юношу, который стоял на почтительном расстоянии.

Вейланд быстро подошёл.

– Да, мистер Маккиннон, сэр.

– Возьмите Мари и сходите в столовую. Принесите что-нибудь закусить.

– Да, мистер Маккиннон, сэр. Я мигом, мистер Маккиннон, сэр.

Боцман давно уже махнул рукой, пытаясь заставить Вейланда обращаться к нему как-то по другому.

– В этом нет необходимости, мистер Маккиннон, – произнёс доктор Сингх. – У нас здесь всё есть.

– В медицинском плане, конечно?

– Конечно. – Доктор Сингх посмотрел вслед Вейланду, исчезнувшему на камбузе. – Сколько лет этому мальчику?

– Уверяет, что семнадцать или восемнадцать, хотя сам толком не знает. Но, как бы то ни было, он всё равно врёт. Думаю, он ещё даже ни разу не брился.

– Кажется, он был приставлен к вам, да? В качестве помощника буфетчика, насколько я понимаю. Он почти весь день проводит здесь.

– А я ничего не имею против, доктор, если вы не возражаете.

– Нет, нет, совсем не возражаю. Очень старательный парнишка, всегда готов помочь.

– Он в вашем полном распоряжении. Кроме того, буфета у нас больше нет. Он, наверное, заигрывает с одной из ваших сиделок?

– Вы недооцениваете мальчика. А тем более сестру Моррисон. Она его держит на значительном расстоянии.

– Г-господи! – произнёс боцман.

Вошёл Марио. В поднятой руке он нёс довольно изящный серебряный поднос с бутылками и стаканами, что при сложившихся обстоятельствах можно было бы считать чуть ли не подвигом, потому что «Сан-Андреас» сильно болтало. Профессиональным движением Марио опустил поднос на стол.

Не раздалось даже звяканья. Откуда появился поднос – непонятно. Видимо, только Марио это знал. Официант вполне соответствовал общепринятому представлению об итальянцах. Он был тёмноволосым, с пышными усами, а вот блестели у него глаза или нет, никто сказать не мог, так как он всё время носил темные очки. Кто-то мимоходом заметил, что очки свидетельствуют о его связи с сицилийской мафией, но все восприняли это замечание как шутку, потому что Марио производил хорошее впечатление.

Марио был тяжеловат, неопределённого возраста и утверждал, что работал в «Савой-Гриль», что, возможно, соответствовало истине. Что не вызывало сомнений, так это то, что было за плечами итальянца в прошлом, – лагерь для военнопленных или интернированных лиц, как считал капитан Боуэн, а не привычная карьера.

Выпив всего лишь пару глотков виски, но явно почувствовав, что его красные шарики восстановили свою работу, доктор Сингх спросил:

– Так что мы будем сейчас делать, мистер Паттерсон?

– Кушать, доктор. Правда, время ленча давным-давно прошло, но лучше от голода никому не будет. Боюсь, готовить ленч придется на вашем камбузе, и завтракать мы будем здесь.

– Уже готовится, а потом?

– Ну а затем займемся прокладкой маршрута. – Он посмотрел на боцмана. – Мы на время перенесли в машинное отделение компас со спасательной шлюпки. Кстати, там уже установлено временное рулевое управление.

– Он не будет там работать, сэр. В вашем машинном отделении столько металла, что компас будет показывать неправильно. – Он отодвинул в сторону свой стул и встал. – Пожалуй, есть я не буду. Я думаю, вы согласитесь со мной, Паттерсон: восстановление телефонной связи мостика с машинным отделением и его электрического обеспечения, чтобы мы имели возможность видеть, что мы делаем, – сейчас самое главное.

– Эти уже занимаются, боцман, – сказал Джемисон.

– Благодарю вас, сэр, но ленч может подождать. Надо подать свет на мостик, – продолжил он, обращаясь к Паттерсону. – После этого мы можем попытаться, сэр, навести порядок в некоторых каютах в надстройке, определить, какие из них более или менее пригодны для житья, попытаться восстановить их освещение и отопление. Небольшое отопление на мостике тоже не помешало бы.

– Этим займется персонал машинного отделения. После того, как мы немного перекусим. Лично вам требуется какая-то помощь?

– Фергюсона и Керрана вполне хватит.

– Осталось только одно. Паттерсон кивнул в сторону палубы. – Листовое стекло для окон на мостике.

– Действительно, сэр. А я полагал, что вы…

– Пустяки, – Паттерсон помахал рукой, как бы демонстрируя, что это на самом деле пустяки. – Вам стоит только сказать, боцман.

– Что, какие-то затруднения? – спросил доктор Сингх.

– Мне необходимо толстое стекло, которое используется в медицинских тележках и из которого изготовлены подносы. Возможно, доктор Сингх, вы могли бы…

– Нет, нет, ни в коем случае, – быстро и решительно ответил доктор Сингх. – На нас с доктором Синклером возложено ведение операций и наблюдение за прооперированными больными. Что же касается оборудования больничных палат, к нам это не имеет никакого отношения. Вы со мной согласны, доктор?

– Да, это действительно так, сэр.

Доктор Синклер тоже умел разыгрывать из себя человека, полного решимости.

Боцман окинул врачей и Паттерсона бесстрастным взглядом, который говорил гораздо больше, чем иное выражение лица, и направился в палату В, где было десять пациентов и которую обслуживали две сиделки: одна из них была яркой брюнеткой, другая – столь же яркой блондинкой. Брюнетка, сиделка Айрин, который едва исполнилось двадцать лет, родом из Северной Ирландии, была хорошенькой, темноглазой и с таким приятным и весёлым нравом, что никому даже в голову не приходило называть её по фамилии, которую, похоже, никто толком и не знал. Она подняла взгляд, когда в палату вошёл боцман, и впервые за всё время, что служила на флоте, она не улыбнулась ему приветственной улыбкой. Он осторожно похлопал её по плечу и прошёл в дальний конец палаты, где сиделка Магнуссон перевязывала руку матросу.

Джанет Магнуссон была всего лишь на несколько лет старше Айрин и выше, но не намного. Она была, вне всякого сомнения, хорошенькой, очень походила на боцмана – и своими соломенного цвета волосами, и серо-голубыми глазами, и в лице у неё что-то было от викингов, но, к счастью, в отличие от боцмана, она не была краснолицей. Как и другая сиделка, она почти всегда улыбалась, но, как и той, ей было сегодня не до улыбок. Она выпрямилась, когда подошёл боцман, и коснулась его руки.

– Это было ужасно, да, Арчи?

– Ни за что я не хотел бы пройти через это снова. Я рад, что тебя там не было, Джанет.

– Я имею в виду не это… не похороны.... Это ты зашивал их… Говорят, от связиста остались одни куски и клочки.

– Преувеличение. Кто тебе сказал об этом?

– Джонни Холбрук. Ну, ты знаешь, молодой санитар. Тот самый, который тебя боится.

– Нечего меня бояться, – рассеянно бросил боцман, оглядываясь по сторонам. – А здесь, похоже перемены.

– Нам пришлось выкинуть из палаты нескольких так называемых выздоравливающих пациентов Ты бы видел эту сцену. Можно было подумать, их отправляют на верную смерть. Или, по крайней мере, в Сибирь. А так с ними всё в порядке. Конечно они не симулянты, но чересчур привыкли к мягкой постели и испортились.

– А кто в этом виноват, как не ты с Айрин? Они просто не могли вынести разлуки с вами. А где наша львица?

Джанет бросила на него неодобрительный взгляд.

– Это ты так относишься к сестре Моррисон?

– Ну, конечно. Именно её я называю львицей. И я сунул нос в её логово.

– Ты просто её не знаешь, Арчи. Она действительно чудесный человек. Мэгги – моя подруга. Нет, на самом деле.

– Мэгги?

– Так мы обращаемся к ней, когда не на работе. Она сейчас в соседней палате.

– Мэгги! Кто бы мог подумать! А я-то считал, что она плохо к тебе относится, потому что она терпеть меня не может, и ей не нравится, когда я с тобой болтаю.

– Пустяки. Да, кстати, Арчи.

– Да?

– У львицы логова нет.

Боцман даже не соблаговолил ответить. Он прошёл в соседнюю палату.

Сестры Моррисон там не оказалось. Из восьми больных, похоже, только двое – Макгиган и Джонс – были в сознании. Боцман подошёл к их постелям – они были расположены напротив друг друга – и спросил:

– Ну, как дела, ребята?

– Прекрасно, боцман, – ответил Макгиган. – Нам совсем здесь делать нечего.

– Вы будете оставаться здесь до тех пор, пока вам не разрешат уйти.

Всего восемнадцать лет! Интересно, сколько времени пройдёт, прежде чем они забудут обезглавленного Ролингса, лежащего у штурвала? Только он подумал об этом, как в палату вошла сестра Моррисон.

– Добрый день, сестра Моррисон.

– Добрый день, мистер Маккиннон. Делаете обход, как я вижу?

Боцман почувствовал, как закипает, но сдержался, продолжая выглядеть задумчивым. Он, по всей видимости, не сознавал, что его задумчивость, при определённых обстоятельствах, вызывала у людей состояние тревоги.

– Я просто зашёл перекинуться с вами парой слов, сестра. – Он оглядел палату. – Н-да, не очень-то веселая у вас здесь компания.

– Я думаю, что сейчас не время и не место шуток, мистер Маккиннон.

Губы её не были сжаты, как это могло бы быть, слова были произнесены сквозь зубы.

Боцман несколько секунд смотрел на неё, достаточно долго, чтобы она стала проявлять признаки нетерпения. Подобно большинству людей, за исключением болтливого Джонни Холбрука, она считала боцмана весёлым, лёгким в общении человеком, на котором можно ездить верхом. Но одного взгляда на это холодное, жёсткое, суровое лицо было ей достаточно, чтобы понять, насколько сильно она ошиблась. Неприятное ощущение.

– Мне не до шуток, сестра, – медленно произнёс боцман. – Я только что похоронил пятнадцать человек. До этого мне пришлось всех их зашивать. A ещё до этого я вынужден был собирать их по кускам, затем хоронить. Что-то, сестра, я вас не видел среди тех, кто был на похоронах.

Боцман прекрасно понимал, что ему не стоило разговаривать с ней таким образом, но то, что он пережил и испытал на себе, не могло не оказать него влияния. При нормальных обстоятельствах его было не так-то просто спровоцировать, но ситуацию в которой он оказался, нормальной назвать было нельзя, а провоцирование было чересчур сильным.

– Я пришёл за толстым стеклом, которое используется в ваших тележках и из которого изготовлены ваши подносы. Оно мне крайне необходимо и отнюдь не для веселья. Или вам нужны какие-то объяснения?

Она ничего не ответила, не стала с трагическим выражением лица опускаться в кресло, хвататься за грудь или в ужасе закрывать рукою рот.

Нет, ничего этого делать она не стала. Она просто побелела.

Боцман снял стеклянную поверхность со стола у постели Джонса, огляделся по сторонам в поисках подносов, ни одного не увидел, кивнул сестре Моррисон и вернулся в палату В. Джанет Магнуссон посмотрела на него в удивлении.

– Так ты ради этого приходил? – Боцман кивнул. – А Мэгги – сестра Моррисон – не возражала?

– Даже не пикнула. У тебя есть стеклянные подносы?

Старший механик Паттерсон и другие только приступили к ленчу, когда вернулся боцман, неся в руке пять листов толстого стекла. Паттерсон не скрывал своего удивления.

– Всё прошло гладко, боцман?

– Без сучка и задоринки. Стоило только попросить. Теперь мне нужны инструменты для мостика.

– Сделано, – произнёс Джемисон. – Я уже побывал в машинном отделении, и оттуда отнесли на мостик целый ящик самых разнообразных инструментов, которые могут вам понадобиться, а также гвозди, болты, шурупы, изоляционную ленту, электрическую дрель и пилу.

– Прекрасно. Благодарю вас. Теперь необходимо электропитание.

– Тоже сделано. Только учтите – кабель временный, но ток есть. Ну и, конечно, свет. На установку телефонной связи потребуется некоторое время.

– Прекрасно. Спасибо вам, мистер Джемисон.

Он повернулся в сторону Паттерсона.

– Вот ещё что, сэр. У нас в команде достаточно людей других национальностей. У капитана греческого танкера – Андрополуса, если не ошибаюсь, тоже может быть смешанная команда. Думаю, сэр, вполне возможно, что кто-нибудь из нашей команды и кто-нибудь из греческой могут найти общий язык. Может, вы поинтересуетесь этим, сэр.

– Какой от этого прок, боцман?

– Капитан Андрополус может вести судно.

– Конечно, конечно. Всё время встает вопрос об управлении судном. Да, боцман?

– Ничего не поделаешь, сэр. Кстати, вы не могли бы разыскать Нейсбая и Трента, которые находились со мной во время нападения? Погода портится, сэр, а палуба уже покрылась льдом. Пусть они восстановят спасательные леера здесь и в районе надстройки.

– Портится? – повторил доктор Сингх. – А как быстро, мистер Маккиннон?

– Боюсь, что довольно быстро. Барометр на мостике разбит, но, кажется, в капитанской каюте он остался цел. Я проверю. – Он вытащил ручной компас, который взял на спасательной шлюпке. – Толку от него практически никакого, – заявил он, – но он, по крайней мере, показывает изменения направления. Нас постоянно разворачивает влево. Следовательно, ветер и волны идут на нас с левого траверза. Направление ветра быстро меняется. За то время, что мы здесь, нас развернуло обратно градусов на пять. Ветер дует с северо-востока. По опыту известно, что это предвещает снегопад, шторм и постоянное падение температуры.

– Неужели никакого просвета, мистер Маккиннон? – спросил доктор Сингх. – Ведь говорят, бог предполагает, а человек располагает. Или же наоборот?

– Маленький лучик надежды есть, доктор. Если температура будет падать, как сейчас, холод в холодильной камере будет сохраняться, и мясо с рыбой не испортятся. Вы, наверное, беспокоитесь за своих больных, да, доктор? В особенности за тех, кто в палате А?

– Ну, вы просто телепат, мистер Маккиннон. Если условия начнут сильно портиться, они просто станут падать с постелей. Не привязывать же мне раненых?

– И последнее, что необходимо, – сбросить эту надстройку за борт.

Джемисон с грохотом вскочил со стула.

– Я имею право отдать свои распоряжения или нет, боцман?

– Конечно, конечно, мистер Джемисон. Огромное вам спасибо.

– Ну, что теперь нам скажет телепатия? – со слабой улыбкой спросил доктор Сингх.

Боцман на улыбку ответил улыбкой. Доктор Сингх, казалось, был самым нужным человеком в нужное время.

– Думаю, он побежал дать указания своим людям, которые восстанавливают телефонную связь между мостиком и машинным отделением.

– И затем я запущу машины, – сказал Паттерсон.

– Да, сэр. И повернем на юго-запад. Думаю, мне не нужно объяснять вам зачем.

– Ну, мне-то вы могли бы сказать почему, – заметил доктор Сингх.

– Конечно, конечно. По двум причинам. Движение на юго-запад означает, что ветер и волны будут бить прямо в корму. Это уменьшит качку, так что вам не придется одевать на своих пациентов смирительные рубашки или что-то в этом роде. Конечно, судно будет рыскать, но немного, а потом мистер Паттерсон может уравновесить движение судна, если доведет его скорость до скорости волн. Другое преимущество заключается в том, что, двигаясь на юго-запад, налететь на мель нам не грозит, так как в радиусе сотен миль нет никакой земли. Ну, а теперь простите меня, господа.

Боцман вышел, унося стекло и компас:

– Кажется, он ничего не упустил, – заметил доктор Сингх. – Он компетентный человек? Как вы считаете, мистер Паттерсон?

– Компетентный? Даже более того. Это, наверное, самый лучший боцман, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, а надо сказать, что плохих боцманов я пока что не видел. Если мы доберемся до Абердина, а с Маккинноном, я считаю, наши шансы весьма значительны, мне будет неприятно, если именно меня будут благодарить за это.

Боцман вернулся на мостик, который уже освещался двумя яркими дуговыми лампами, нашёл там Фергюсона и Керрана, которые были снабжены вполне достаточным количеством фанеры самой разнообразной конфигурации для сооружения скромной хижины. Чрезмерно тепло одевшиеся парни с трудом передвигались и напоминали собой больших неуклюжих медведей.

Боцман осторожно поставил толстое стекло в угол, причём сделал так, чтобы оно случайно не соскользнуло на палубу. Качка его не беспокоила, а вот скрежет и стон надстройки и периодические содрогания мостика волновали его больше.

– Керран, быстрее! К старшему механику Паттерсону. найдёте его в госпитале. Скажете ему: пусть запускает машины и разворачивает корабль либо по ветру, либо против него. Против лучше. Это значит, разворачивать нас будет прямо на правый борт. Передайте также, что надстройка может свалиться за борт в любую минуту.

Для человека, который обычно был тяжёл на подъём и медленно исполнял приказания, Керран проявил непостижимую прыть. Вполне возможно, что при экстремальных ситуациях он надёжный человек, но, скорее всего, он просто не желал ждать на мостике, когда тот исчезнет в водах Баренцева моря.

Фергюсон выплюнул изо рта оба конца шарфа.

– Ужасные условия работы, боцман. Просто невозможные. Любой это скажет. Вы не смотрели, какая температура?

Боцман бросил взгляд на настенный термометр, который был, пожалуй, единственным рабочим инструментом на мостике.

– Два градуса выше нуля, – ответил он.

– Ага. Два градуса. А по какой шкале? Если по Фаренгейту, то это означает тридцать градусов мороза. – Он многозначительно посмотрел на боцмана. – Вы когда-нибудь слышали о коэффициенте резкости погоды, а?

– Да, Фергюсон, слышал, – едва сдерживаясь, ответил боцман.

– Если скорость ветра увеличивается на один узел, температура поверхности кожи падает на один градус. – У Фергюсона явно было что-то на уме, а что касается боцмана, то он никогда не слышал о коэффициенте резкости погоды. – Скорость ветра примерно тридцать узлов. Это означает, что на этом мостике температура ниже шестидесяти градусов. Шестидесяти!

В этот самый момент корабль сильно качнуло, гигантская надстройка сильно заскрипела. Это даже был не скрип, а скрежет. Нетрудно себе представить, как под ударами бокового ветра металл отрывало от основания.

– Если вы хотите покинуть мостик, – сказал боцман, – я не могу приказать вам остаться.

– Только не надо меня стыдить, ладно? И, взывать к лучшим сторонам моей души. Я много чего могу вам сказать. Сентиментальностью я не страдаю, старина.

– Никто ещё на борту этого судна не называл меня «старина», – мягко произнёс боцман.

– Ну, хорошо, боцман. – Фергюсон не стал пытаться осуществить свою скрытую угрозу и даже проявлять признаков недовольства. – А мне заплатят за опасность? Или за сверхурочную работу?

– Пару глотков шотландского виски из запасов капитана Боуэна. Давайте, Фергюсон, используем наши последние минуты с толком. Надо сделать кое-какие измерения.

– Уже сделано. – Фергюсон показал рулетку в своей руке и не смог сдержать самодовольной улыбки. – Мы с Керраном уже измерили передний и боковые экраны. Написано карандашом вон на тех фанерках.

– Чудесно. – Боцман убедился в том, что электродрель и электропила работают. – Никаких проблем. Когда будем резать фанеру, ваши размеры увеличим на три дюйма, как в длину, так и в ширину, чтобы у нас был необходимый запас. Затем сделаем дырки наверху, внизу, по бокам, каждую в три четверти дюйма, повесим фанеру на экраноносители, сделаем пометки на металле и просверлим дырки в стали.

– Эта сталь толщиной в три восьмых дюйма. Мы будем дрелью делать эти дырки вплоть до следующей недели.

Боцман просмотрел содержимое ящика с инструментами и вернулся, неся различные свёрла. Первое он забраковал. Свёрла же второго типа, с голубыми наконечниками, он показал Фергюсону.

– Вольфрамовые. Проходят через сталь, как сквозь масло. Мистер Джемисон обойдется и без них.

Он замолчал и прислушался, хотя это была чисто автоматическая реакция. Любые звуки со стороны юта заглушал ветер. Единственное, что не вызывало сомнения, – колебания надстройки. Он посмотрел на Фергюсона, который выдавил из себя улыбку.

Боцман подошёл к двери, выходящей на правый борт, на подветренную сторону, и уставился в дырку, где раньше стояло стекло. Снег шёл настолько густой, что моря почти не было видно. «Сан-Андреас» продолжало болтать. Судну любого размера, остановившемуся на воде, понадобилось бы значительное время, в зависимости, конечно, от обстоятельств, чтобы, стать управляемым. И тут боцман вдруг почувствовал, что «Сан-Андреас», медленно разворачивается. Он этого не видел, но чувствовал – в качке стала ощущаться вибрация, к которой они давно привыкли.

Маккиннон вернулся в центр мостика.

– Мы поворачиваем на правый борт. Мистер Паттерсон решил идти по ветру. Скоро волны и снег будут позади нас. Чудесно, просто чудесно.

– Да, чудесно, – произнёс чуть позднее Фергюсон, хотя, судя по его голосу, он имел в виду всё, что угодно, только не это. Он чувствовал себя просто отвратительно, и не без основания. Судно повернуло прямо на юг. Массивные волны били в левый борт, и «Сан-Андреас» крутило, как в штопоре. А скрежет и стон надстройки ещё больше действовал на нервы. – Господи, ну почему мы не остались на месте?

– Через минуту поймёте почему.

И вскоре он действительно понял почему. Кручение и качка постепенно уменьшились, а затем совсем затихли, так же как и скрежет надстройки.

«Сан-Андреас», взяв курс на юго-запад, прочно держался на воде. Немного, правда, кренило, но по сравнению с тем, что они только что испытали, это была такая мелочь, о которой можно было бы и не упоминать. Фергюсон, чувствуя, что прочно стоит на палубе, что страх тут же утонуть миновал, а снег перестал кружиться вокруг, с облегчением вздохнул.

Вскоре после того, как боцман и Фергюсон стали выпиливать прямоугольники из фанеры, на мостик поднялись четыре человека: Джемисон, Керран, Маккриммон и ещё один кочегар по имени Стефан. По национальности он был поляком, и все обращались к нему только по имени. Никто даже не пытался произнести его фамилию – Пржинижевский. Джемисон принёс телефонный аппарат, Керран – два черных обогревателя, Маккриммон – пару калориферов, а Стефан – две катушки кабеля – тонкого и толстого, которые разматывал по дороге.

– Вот это гораздо лучше, боцман, – сказал Джемисон. – Можно сказать, спокойно, как в пруду. Это сразу же подняло настроение внизу. У некоторых даже аппетит появился. Кстати, раз уж я упомянул об аппетите, как он у вас? Вы, похоже, единственный на всем судне, кто ещё не дотронулся до ленча.

– Это может подождать, – ответил боцман, обратив свой взор на Маккриммона и Стефана, которые соединили тяжёлый кабель с обогревателями. – А вот за это спасибо. Они как раз будут к месту через час – через два, когда нам удастся удалить отсюда весь этот свежий воздух.

– Я лично думаю, что не просто к месту, – произнёс Джемисон, дрожа от холода. – По-моему, здесь чересчур уж свежо. Интересно, а сколько здесь градусов?

Боцман посмотрел на термометр.

– Ровно ноль. Всего за несколько минут температура упала на пару градусов. Боюсь, мистер Джемисон, ночью будет чертовски холодно.

– Только не в машинном отделении, – ответил Джемисон. Он снял заднюю стенку телефонного аппарата и стал подсоединять тонкий провод. – Мистер Паттерсон считает, что это ненужная роскошь и что он вам нужен только для того, чтобы с кем-нибудь поболтать, когда вам станет скучно. Он утверждает, что держать курс по ветру для него – плёвое дело, и он сможет это делать часами, отклоняясь от курса не более, чем на один-два градуса.

– Я в этом не сомневаюсь. Но в таком случае мы никогда не увидим Абердина. Можете передать мистеру Паттерсону, что, если ветер стихнет, и стихнет в достаточной степени, а он будет продолжать движение по ветру, мы в конечном итоге проделаем маленькую дырку в северной Норвегии, а большую – в нашем судне.

– Я постараюсь это объяснить старшему механику, – с улыбкой ответил Джемисон. – Я не думаю, что такая возможность приходила ему в голову. Лично я до этого не додумался.

– И потом, сэр, когда вы спуститесь вниз, пришлите мне Нейсбая. Он опытный рулевой.

– Хорошо, я это сделаю. Вам нужна ещё от нас какая-нибудь помощь?

– Нет, сэр. Нас трое. Этого вполне достаточно.

– Ну, как хотите. – Джемисон поставил на место заднюю стенку телефонного аппарата, привинтил её, нажал кнопку вызова, быстро переговорил и повесил трубку. – Будете довольны. Гарантирую. Вы уже закончили, Маккриммон? А вы, Стефан? – Оба матроса кивнули, Джемисон вновь связался с машинным отделением и попросил дать ток, а Маккриммону и Стефану приказал включить по отдельности все обогревательные приборы.

– Боцман, Маккриммон в качестве связного вам ещё нужен?

– Благодаря вам, – боцман кивнул в сторону телефона, – связной у меня уже есть.

Когда один из калориферов Маккриммона раскалился докрасна, Стефан коснулся одного из черных радиаторов и удовлетворенно кивнул головой.

– Прекрасно, – сказал Джемисон. – Если хотите, можете выключить. Похоже, боцман, наш Невидимка на сегодня успокоился. Мы спустимся вниз посмотрим, какие из кают можно использовать для жилья. Боюсь, таковых окажется немного. Придется заняться уборкой. Думаю, много времени это не займет. Я уже послал туда двоих своих парней, чтобы они заменили вышедшую из строя отопительную систему. Это единственное, что имеет значение. К сожалению, большинство дверей или слетели со своих петель, или были вырезаны сварочными аппаратами. Мы не сможем восстановить отопление, пока не заменим двери. Мы постараемся сделать все, что в наших силах. – Он крутанул бесполезный штурвал. Когда мы закончим внизу, а вы здесь, и когда температура будет устраивать меня и другие тепличные растения из машинного отделения, мы придем сюда и займемся этим штурвалом.

– Это потребует много усилий, сэр?

– Всё зависит от того, насколько серьёзны разрушения внизу, в трюме. Только не давите на меня, боцман. Вполне возможно, что работать он будет. Наверное, уже вечером, но когда точно – я не знаю. Мне нужно время.

Температура на мостике продолжала стабильно падать. Маккиннону и его двум помощникам понадобилось целых два часа, чтобы закончить работу.

Если бы температура была нормальной, они бы справились с этой работой вдвое быстрее. Почти всё время они работали, включив все свои четыре обогревателя. Температура стала подниматься, но крайне медленно.

Маккиннон был вполне удовлетворен тем, что они сделали. Пять древесных плит прочно заняли своё место. В каждой из них было сделано окно с толстым стеклом: одно большое окно в центре, перед штурвалом, где обычно стоит штурман, и четыре в боковых стенах, одинаковые по размерам, примерно наполовину меньше главного. Неизбежные щели между стеклом, фанерой и металлом были заделаны специальной замазкой Хартлиса, желтым пластичным материалом, который обычно используется для заделывания щелей в водонепроницаемой внешней электрической проводке. Мостик стал непродуваемым, точнее, настолько не продуваемым, насколько это было возможно сделать.

Фергюсон убрал инструменты и, кашлянув, сказал:

– Кто-то нам обещал пару глотков из специальных запасов капитана Боуэна?

Маккиннон бросил взгляд на него и Керрана. Их лица от холода посинели и побледнели, а дрожали они так, что у вечных нытиков даже сил не хватало поплакаться.

– Вы это действительно заслужили. – Боцман повернулся к Нейсбаю. – Как у нас дела с курсом?

Нейсбай с недовольным видом посмотрел на ручной компас.

– Если эта штука не врет, двадцать два градуса. В ту или иную сторону. Таким образом, за последние пару часов ветер изменил направление на пять градусов. Поставим в известность машинное отделение?

Джордж Нейсбай – солидный, молчаливый, темноволосый смуглый йоркширец, родом из Уитби, родины капитана Кука, был вторым "я" Маккиннона, его ближайшим другом. Боцман до «Сан-Андреаса» дважды отправлялся в море только потому, что служил на судне вместе с Нейсбаем.

Несмотря на то, что Нейсбай не имел какого-то официального ранга, на корабле, вплоть до капитана, считали его вторым человеком среди младшего состава.

– Из-за пяти градусов их беспокоить не стоит, Вот если изменение курса будет ещё на пять-десять градусов, тогда придется их побеспокоить. Давайте спустимся вниз. Ничего не произойдет, если мы уйдём на несколько минут. А потом Трент сменит тебя.

Уровень виски в бутылке из капитанских запасов довольно сильно упал – у Фергюсона и Керрана были свои собственные представления о том, что считать вполне разумным глотком. Маккиннон, потихоньку прикладываясь к виски, тщательно осмотрел капитанские секстант, термометр и барометр.

Секстант, судя по всему, не пострадал. Термометр, похоже, тоже работал и показывал 17 градусов по Фаренгейту, что вполне соответствовало температуре в каюте. Капитанская каюта – одна из немногих, у которых двери не пострадали. Кроме того, Джемисон уже успел установить в ней обогреватель.