Текст книги "Сан-Андреас"

Он передал термометр Нейсбаю, сказал, что его можно использовать на мостике, а затем занялся осмотром барометра. Он функционировал нормально, ибо, когда он постучал по стеклу, черная стрелка резко отклонилась влево.

– Двадцать девять с половиной, – сказал боцман. – 999 миллибар, а давление все продолжает падать.

– Значит, ничего хорошего, да? – спросил Фергюсон.

– Конечно. Впрочем, это понять можно и без барометра.

Маккиннон вышел и отправился в офицерские каюты. В самом конце коридора он столкнулся с Джемисоном.

– Как дела, сэр?

– Мы уже почти закончили. Конечно, подойдут ли пять кают, найденных нами, для нормального жилья, трудно сказать. Все зависит от того, что подразумевать под словом «нормальный».

Боцман постучал по переборке.

– Их можно считать надежными, сэр?

– Едва ли. При данной ситуации они вполне надежны, но, насколько я понимаю, ситуация может вот-вот измениться.

– Если ветер не стихнет и мы будем придерживаться этого курса, то волны окажутся по правому борту, и нас начнет крутить, как в штопоре. Я вот думаю, может быть…

– Я догадываюсь, что вам пришло на ум. В конце концов, боцман, я – судовой инженер, а не строительный. Я взгляну. Может, нам удастся закрыть наиболее слабые места стальными пластинами. Правда, я ничего не гарантирую. Но прежде всего нам необходимо заняться рулевым управлением на мостике. Как дела наверху?

– Ветер гуляет вовсю. Четыре обогревателя. Идеальные условия для работы.

– А температура?

– Пятнадцать градусов.

– Выше нуля или ниже?

– Ниже.

– Да, действительно идеальные. Ну, благодарю вас. Прямо-таки обрадовали.

Когда Маккиннон вошёл в столовую для персонала, там было четверо: старший механик Паттерсон, доктор Сингх и сиделки Джанет Магнуссон и Айрин. Они сменились с дежурства. На «Сан Андреасе», как на любом другом госпитальном судне, имелся сменный персонал. Боцман прошёл на камбуз, попросил кофе и сэндвичей, сел за стол и рассказал о проделанной работе старшему механику. Закончив рассказ, он спросил:

– А как у вас дела, сэр? Я имею в виду переводчика.

Паттерсон аж зарычал.

– При нашей-то удаче?! – воскликнул он.

– Впрочем, я на это особых надежд не возлагал, сэр. Тем более, при нашей, как вы говорите, удаче. – Он посмотрел на Джанет Магнуссон. – А где сестра Моррисон?

– В комнате отдыха. Ни в её голосе, ни в глазах даже чуточки тепла нет. Она ужасно расстроена. А виноваты вы. Вы же её расстроили.

– А она расстроила меня. Все это ерунда. – Боцман сделал нетерпеливый жест рукой. – Сейчас для этого не время и не место. Если вообще для подобного может быть время и место.

– Да ладно, успокойтесь, – произнёс с улыбкой доктор Сингх. – Думаю, что вы оба не правы. Сестра Моррисон отнюдь на вас не дуется, как это вам наверняка кажется, мистер Маккиннон. И вы, Джанет, не правы. Если она и недовольна, то не по вине боцмана. Просто она видеть не может мистера Ульбрихта.

– Ульбрихта? – переспросил боцман.

– Да, лейтенанта Карла Ульбрихта, если я не ошибаюсь. Капитана «кондора».

– Он пришёл в сознание?

– Не только пришёл, но и жаждёт встать с постели. Просто удивительно быстро восстановил свои силы. Три пулевые ранения, но все в мякоть, неглубокие. Потерял много крови. И, должен сказать, ему делалось переливание. Надеюсь, что лучшая британская кровь подойдет к его собственной арийской. Как бы то ни было, сестра Моррисон была со мной, когда он заявился. Она назвала его мерзким нацистским убийцей. Как-то не вяжется с идеальной сестрой.

– Да уж, это точно, – произнёс Паттерсон. – Раненый человек, едва пришедший в сознание, мог бы рассчитывать и на лучшее отношение. Ну и как он отреагировал?

– Очень спокойно. Даже чересчур, я бы сказал. Заявил, что он не нацист и никогда в жизни никого не убивал. Она просто встала и уставилась на него… Ну, вы, наверное, представляете, как она это делает, и…

– Могу себе представить, что это была за сцена, – с чувством сказал боцман. – Она на меня часто пялится.

– Видимо, – едко заметила сиделка Магнуссон, – у вас с лейтенантом Ульбрихтом много общего.

– Ну, пожалуйста, не надо. – Доктор Сингх жестом попытался всех остановить. – Лейтенант Ульбрихт выразил глубокое сожаление, сказал что-то о превратностях войны, правда, не стал взывать к состраданию и посыпать голову пеплом, и на этом месте я их разговор прервал. Ясно было, что толку от него никакого. Так что будьте к сестре помягче, боцман. Она всё-таки не бой-баба, а уж тем более не мегера. Она слишком всё пропускает через себя и по-своему выражает свои чувства.

Маккиннон думал было ответить, но заметил, что Джанет всё ещё сердится, и передумал.

– А как остальные наши раненые, доктор?

– Другой член экипажа «кондора» – пулемётчик, если не ошибаюсь, по имени Гельмут Винтерман, в порядке, но этот парень боится, что его на рассвете просто расстреляют. Командующий Уоррингтон, как вы понимаете, мистер Маккиннон, в тяжёлом состоянии. Насколько тяжёлом – не знаю. У него повреждена затылочная часть черепа, но только хирург может сказать нам, насколько это серьёзно. Я хирург, но не нейрохирург. Придется подождать, пока не доберёмся до суши. Только в большом госпитале удастся выяснить, можно ли облегчить давление на его зрительный центр и сможет ли он когда-нибудь снова видеть.

– Ну, а штурман с «Андовера»?

– Лейтенант Куннингэм? – Доктор Сингх покачал головой. – К сожалению, этот молодой человек скорее всего не скоро встанет к штурвалу. Он сейчас в состоянии комы. Рентген показал наличие трещины в черепе, правда, пульс, дыхание и температура свидетельствуют об отсутствии каких-либо органических повреждений. Он выживет.

– Как вы считаете, доктор, когда он придет в себя?

Доктор Сингх вздохнул, – Если бы я был в интернатуре первый год, я бы с полной уверенностью заявил, когда это произойдет. К сожалению, с того времени прошло двадцать пять лет. Когда это произойдет – через пару дней, пару недель или пару месяцев – я просто не знаю. Что касается остальных, капитан и его старший помощник всё ещё находятся под действием седативных препаратов, и, когда они проснутся, я собираюсь вновь дать им эти лекарства. Состояние Хадсона, у которого пробито легкое, стабилизировалось. По крайней мере, прекратилось внутреннее кровотечение. Что касается раздробленной большой берцовой кости Рафферти, то здесь проблем нет. Два члена команды с «Аргоса» – один с переломанным тазом, а другой – с многочисленными ожогами – всё ещё находятся в палате для выздоравливающих, но не потому, что их состояние не вызывает тревогу, а потому, что палата А, куда их следовало бы поместить, была переполнена. Я распорядился выписать двух матросов, не помню их имен.

– Джонс и Макгиган.

– Точно. Они пережили только шоковое состояние и больше ничего. Думаю, им повезло, что они остались живы.

– Нам всем повезло остаться в живых.

Маккиннон кивком головы поблагодарил Марио, когда тот поставил перед ним кофе и сэндвичи, затем посмотрел на Паттерсона.

– Как вы считаете, сэр, может, нам стоит поговорить с лейтенантом Ульбрихтом?

– Ну, если вы так считаете, боцман, может быть, и стоит. По крайней мере, вреда от этого не будет.

– Боюсь, вам придется подождать, – сказал доктор Сингх. – Лейтенант был чересчур активен или стал себя чувствовать таковым, поэтому ради него же пришлось… В общем, он придет в себя через час, возможно, через два. Вопрос не терпит отлагательства, да, мистер Маккиннон?

– Пожалуй. По крайней мере, имеет определённое значение. Возможно, он сможет нам объяснить, почему нам так повезло и мы до сих пор живы. Если мы это будем знать, тогда мы поймём или, по крайней мере, сможем догадываться, что нас ожидает.

– Вы считаете, что противник нас ещё в покое не оставил?

– Я буду крайне удивлен, доктор, если это произошло.

Маккиннон, оставшись в одиночестве, приканчивал третью чашку кофе, когда в столовую вошёл Джемисон в сопровождении троих своих работников.

Все это сопровождалось похлопыванием по бокам, потиранием рук и стуком зубов. Джемисон прошёл на камбуз, заказал себе и своим людям еду и сел рядом с Маккинноном.

– Идеальные условия для работы, как вы точно выразились, боцман. Можно сказать, чертовски уютно. Температура повышается. Почти десять градусов. В минусе.

– Сожалею, сэр. Как с рулевым управлением?

– Всё сделано. По крайней мере, сейчас. Работа оказалась не такой уж сложной. Пришлось немного повозиться со штурвалом, но Трент утверждает, что он вполне управляем.

– Прекрасно. Благодарю вас. Ну, а управление с мостика восстановлено?

– Да. Я сообщил об этом в машинное отделение и попросил воздержаться от каких-либо действий. Похоже, старшему механику Паттерсону это не очень понравилось. Похоже, он считает, что ему лучше видно, чем с мостика. Что нам ещё осталось сделать?

– Пока что ничего. По крайней мере, что касается меня.

– Ага! Я вас понял. Намекаете на то, что мы бездельничаем, да? Ну, мы посмотрим, что можно сделать с надстройкой на данный момент. Может быть, каким-то образом её укрепить… но все зависит от того, сколько времени нам понадобится на разморозку.

– Конечно, конечно, сэр. – Боцман бросил взгляд через плечо. – Я, кстати, заметил, что доктор Сингх совершенно не беспокоится о том, чтобы держать закрытым шкафчик со спиртом.

– Это уж точно. Может, немного добавим в наш кофе?

– Я бы это сделал, сэр. Это может ускорить процесс разморозки.

Джемисон посмотрел на него осуждающе, встал и направился к шкафчику.

Джемисон осушил вторую чашку двойного кофе и посмотрел на Маккиннона.

– Вас что-то беспокоит, боцман?

– Да. – Маккиннон положил обе ладони на стол, как бы собираясь встать. – Движение изменилось. Несколько минут назад судно чуть-чуть пошло в бакштаг, как будто Трент сделал небольшие изменения курса, но сейчас мы чересчур сильно поворачиваем в бакштаг. Вполне возможно, что рулевое управление вновь вышло из строя.

С этими словами Маккиннон выскочил из столовой, Джемисон побежал следом за ним. Достигнув палубы, покрытой тонким слоем льда, Маккиннон ухватился за леер и остановился.

– Опять нас крутит в штопоре, – закричал он. Он вынужден быть кричать, потому что из-за штормового ветра его просто не было слышно. – Отклонение от курса на двадцать, а может быть, и на тридцать градусов. Что-то там не так.

И это действительно было так. Когда они поднялись на мостик, оба мужчины моментально замерли, а Маккиннон сказал:

– Примите мои извинения, мистер Джемисон. Дело, как мы видим, не в рулевом управлении.

Рядом со штурвалом, лицом вниз, лежал Трент. Из-за качки его швыряло из стороны в сторону. Трент дышал. В этом сомнений не было. Его грудь подымалась и медленно, ритмически опускалась. Маккиннон наклонился к нему, внимательно всмотрелся в его лицо, принюхался и выпрямился.

– Хлороформ.

Он подошёл к штурвалу и попытался вернуть «Сан-Андреас» на прежний курс.

– И это. – Джемисон наклонился, поднял упавший на пол компас и показал его Маккиннону. Стекло компаса было разбито, а стрелка согнута.

– Невидимка вновь нанес удар.

– Похоже на то, сэр.

– Вот как. Вы, кажется, даже не удивлены, боцман?

– Я видел, что компас лежит на полу. Смотреть на него не было необходимости. На борту есть и другие рулевые. А компас у нас был один.

Глава 4

– Кто бы ни был виноват в том, что произошло, он в любом случае имеет доступ к лекарствам, – произнёс Паттерсон. Он сидел вместе с Джемисоном и Маккинноном в комнате отдыха.

– Это не поможет, сэр, – сказал Маккиннон. – С десяти часов утра каждый на этом корабле, за исключением, конечно, раненых, имел доступ к лекарствам. И все побывали на территории госпиталя: кто приходил поесть, кто спал, кто отдыхал.

– Может, мы ищем не в том направлении, – выдвинул предположение Джемисон. – Зачем кому-то понадобилось разбивать компас? Ну, наверное, не для того, чтобы сбить нас с нашего курса? Скорее всего, наш Невидимка по-прежнему продолжает передавать свои позывные, и немцы точно знают, где мы находимся.

– Возможно, он пытается вызвать среди нас панику, – сказал Маккиннон.

– Возможно, надеется, что мы сбавим ход. Это вполне вероятно, если погода ухудшится, начнет штормить, а у нас не будет компаса. Наверняка поблизости находится немецкая подводная лодка, и он не хочет, чтобы мы далеко ушли. Существует и худшая возможность. Мы всё время считали, что у Невидимки есть передатчик, но вполне возможно, у него есть и приёмник. А что, если он имеет радиосвязь с Альта-фьордом или с какой-нибудь немецкой подводной лодкой или же разведывательным самолётом? Вполне возможно, что где-то поблизости находится и британский военный корабль. Конечно, немцы не заинтересованы, чтобы мы вступили с ним в контакт. Впрочем, сами мы сделать этого не в состоянии, но его радар может обнаружить нас за десять-пятнадцать миль.

– Слишком много всяких «если», «возможно», «вероятно» и тому подобное, – решительно заявил Паттерсон с видом человека, принявшего решение. – Сколько человек имеется на этом судне, боцман, на которых вы можете положиться?

– Сколько… – Маккиннон замолчал и задумался. – Ну, нас трое и Нейсбай. И медицинский персонал. Это не значит, что у меня есть какие-то особые причины им доверять, – нет у меня и причин им не доверять, но нам известно, что они все были здесь, все до единого, когда Трент подвергся нападению. Так что их следует исключить.

– Двое врачей, шесть сестер, три санитара и нас четверо. Всего пятнадцать человек, – сказал Джемисон и улыбнулся. – Значит, всех остальных можно подозревать?

Боцман позволил себе улыбнуться в ответ.

– Трудно как-то представить себе таких мальчишек, как Джонс, Макгиган и Вейланд Дей опытными шпионами. Если их не считать, то в отношении прочих я поручиться не могу. По крайней мере, я бы им свою жизнь не доверил.

– А как в отношении команды «Аргоса»? – спросил Паттерсон. – Тех, кому удалось уцелеть? Или в отношении тех, кто стал нашими гостями волею обстоятельств?

– Я понимаю, что это странно, сэр, но кто может доказать, что здесь ничего подозрительного нет? Я просто никому не доверяю. – Боцман перевёл дух. – Или, может быть, я ошибаюсь, если думаю, что вы собираетесь обыскать все каюты и вещи всех, кто находится на судне.

– Нет, не ошибаетесь, боцман.

– При всем моем уважении к вам, сэр, мы в этом случае попросту потеряем время. Любой тип, если он так опытен как наш Невидимка, не станет разбрасывать всё вокруг или, по крайней мере, оставлять свои вещи там, где они могут ассоциироваться только с ним. На судне сотни мест, где можно устроить тайники, а нас с вами опытными ищейками не назовешь. С другой стороны, лучше делать это, чем не делать ничего. Только боюсь, мистер Паттерсон, мы с вами ничего не найдем. Абсолютно ничего.

Обыск ничего не дал. Были обысканы все жилые помещения, просмотрены каждый гардероб и каждый шкаф, каждая сумка и каждый вещевой мешок, каждый укромный уголок и каждая щель, а в итоге ничего. Довольно неловкая ситуация возникла, когда капитан Андрополус – кудрявый, темнобородый и явно несдержанный человек, которому выделили одну из пустующих кают, обычно предназначенных для выздоравливающих, – стал энергично возражать и даже физически мешать обыску в своей каюте.

Маккиннону, который не знал ни слова по-гречески и в результате оказался в безвыходном положении, ничего не оставалось, как приставить свой кольт к виску капитана, после чего тот, видимо, понял, что Маккиннон действует отнюдь не ради собственного удовольствия. Капитан стал оказывать содействие и даже сопровождал боцмана, приказав всей своей команде предъявить все свои вещи для досмотра.

Два сингальских повара на госпитальном камбузе оказались более чем профессионалами, а доктор Сингх, который, похоже, был знатоком в области вин, выкатил бутылку «Бордо», которую, по всей видимости, купил в каком-нибудь шикарном ресторане, но ни яствам, ни, что странно, вину в этот вечер за обедом не воздали должное. Атмосфера была безрадостной.

Чувствовалась какая-то скованность, даже страх. Одно дело, когда вам говорят, что на борту диверсант, другое, когда обыскивают и профессионально осматривают ваши вещи, как будто вы и есть тот самый диверсант. В особенности неуютно – скорее всего, это было проделано преднамеренно – чувствовали себя члены медицинского персонала. Принадлежащее им не обыскивали, хотя официально подозрения с них сняты не были. Вполне естественно, что при таких обстоятельствах возникло раздражение.

Паттерсон не доел, отодвинул в сторону тарелку и спросил, обращаясь к доктору Сингху:

– Лейтенант Ульбрихт уже проснулся?

– Не просто проснулся, – едва скрывая раздражение, бросил доктор Сингх. – Потрясающее восстановление сил. Хотел присоединиться к нам за обедом. Я, конечно, запретил. А зачем он нужен?

– Мы с боцманом хотели бы с ним переговорить.

– Я не вижу оснований, почему бы этого не сделать, – быстро ответил доктор Сингх. – Есть только две небольшие помехи. Там сейчас сестра Моррисон, Она только что отпустила обедать сестру Марию.

Он кивнул в дальний конец стола, где обедала светловолосая широкоскулая девушка. Кроме Стефана Пржинижевского она была единственной полькой на борту. Когда узнали, что её фамилия, Щаржинская, произносится так же трудно, как и фамилия Стефана, её стали называть просто сестрой Марией.

– Ну, это мы как-нибудь переживём, – сказал Паттерсон. – А вторая помеха?

– Капитан Боуэн. Так же как и лейтенант Ульбрихт, он с трудом переносит седативные препараты. Всё чаще и чаще приходит в сознание. В такие моменты он очень мрачно шутит. Кто-нибудь когда-либо видел, чтобы капитан Боуэн мрачно шутил?

Паттерсон встал.

– Если бы я был капитаном, мне было бы не до веселья. Пойдемте, боцман.

Когда они пришли, они увидели, что капитан не спит. Точнее, он не только не спал, но и находился в довольно раздражённом состоянии. Сестра Моррисон сидела на скамеечке рядом с его койкой. Она хотела была встать, но Паттерсон движением руки приказал ей оставаться на месте. На соседней койке сидел лейтенант Ульбрихт, закинувший правую руку за шею.

– Как вы себя чувствуете, капитан?

– Как я себя чувствую? – Очень быстро, в крепких выражениях Боуэн рассказал о своём состоянии. Он, наверное, воспользовался бы ещё более крепкими выражениями при описании своего состояния, если бы рядом с ним не сидела сестра Моррисон. Он закашлялся, прикрыв рот забинтованной рукой. – Все пошло к чёрту, прямо псу под хвост. Правда, старший механик?

– Пожалуй, да. Всё могло быть лучше.

– Хуже не бывает. – Язык у капитана стал заплетаться. Понять его можно было с трудом. Видимо, движение обожжённых губ причиняло большую боль, – Сестра мне всё рассказала. Даже компас разбил. Невидимка. Он всё ещё где-то здесь.

– Арчи! – Можно представить себе, в каком состоянии находился капитан, если впервые за всё время он, находясь в обществе других людей, обратился к боцману по имени. – Вы здесь?

– Да, сэр.

– Кто на вахте, боцман?

– Нейсбай, сэр.

– Хорошо. А как с Невидимкой?

– Он, видимо, не один, сэр. Я в этом уверен. Почему? Не знаю почему, но абсолютно в этом уверен.

– Вы никогда не говорили мне об этом, – заметил Паттерсон.

– Не говорил. Потому что до сего момента это не приходило мне в голову. И ещё об одном я как-то не задумывался. О капитане Андрополусе.

– Греческий капитан, – сказал Боуэн. – Так что с ним?

– Дело в том, сэр, что у нас, и вам это, наверное, известно, небольшие проблемы с управлением судном.

– Небольшие? Сестра Моррисон говорила мне совершенно иначе.

– Ладно, пускай, большие. Мы полагали, что капитан Андрополус сможет нам помочь, если мы сумеем установить с ним контакт. Но нам это не удалось. Возможно, нам не следует этого делать. Возможно, капитан, если мы покажем ему ваш секстант и дадим ему карту, этого будет вполне достаточно. Вся трудность заключается в том, что карта пострадала. Она вся пропитана кровью.

– Ну, это не проблема, – сказал Боуэн. – У нас всегда есть дубликаты. Копию найдёте в одном из ящиков стола в штурманской рубке.

– Вернусь через пятнадцать минут, – сказал боцман.

Времени это заняло значительно больше. Когда он наконец вернулся, по его каменному лицу и по тому факту, что он нес в руке коробку с секстантом и карту, было ясно, что он потерпел поражение.

– Установить контакт не удалось? – спросил Паттерсон. – Или опять вмешался Невидимка?

– Невидимка. Капитан Андрополус лежал на своей койке и храпел как бревно. Я пытался его разбудить, но с таким же успехом можно было трясти мешок картофеля. Я сперва подумал, что капитана навестил тот же самый человек, что позаботился и о Тренте, но запаха хлороформа не было. Я вызвал доктора Сингха, который сказал, что капитана сильно накачали наркотиками.

– Наркотики? – Боуэн попытался выразить удивление. – О господи! Неужели этому не будет конца? Наркотики! Как, чёрт побери, его могли накачать наркотиками?

– Довольно просто, сэр. Доктор Сингх не знает, что это за наркотики, но подмешали их, по всей видимости, ему в еду. Мы поинтересовались у Ахмеда, старшего кока, что ел капитан. Может быть, что-нибудь отличное от других? Кок сказал, что капитан ел то же самое, что и все, но после обеда пил ещё кофе. Капитан Андрополус всегда любил, чтобы ему делали особый кофе – наполовину кофе, наполовину бренди. Доктор Сингх сказал, что бренди убивает привкус любого наркотика. На столике, рядом с койкой капитана, стояла пустая чашка с блюдцем.

– Вот как, – задумчиво произнёс Паттерсон. – В чашке наверняка остался осадок. Я, правда, ничего в этом не смыслю, но мне кажется, что доктор Сингх мог провести анализ этих остатков.

– В чашке ничего не было. Вполне возможно, капитан сам её вымыл. Но, скорее всего, это сделал Невидимка, заметая свои следы. Возможности вести расспросы и выяснять, видели ли кого-нибудь входящим или выходящим из каюты капитана, не было.

– Опять, выходит, контакта установить не удалось, – сказал Паттерсон.

– В том-то и дело. И поблизости в это время никого не было, кроме членов его команды.

– Допустим, – выдвинул предположение Паттерсон, – что наш диверсант вновь принялся за дело… я полагаю, иного мы допустить не можем… Возникает вопрос, где, чёрт побери, он смог раздобыть столь сильные наркотики?

– А откуда он мог взять хлороформ? Я начинаю думать, что наш Невидимка оснащен всем, что считает существенным. Вполне возможно, он неплохо разбирается в химии. Может быть, он даже знает, что искать в госпитальной аптеке.

– Нет, – возразил Боуэн. – Я спрашивал доктора Сингха. Аптека госпиталя под замком.

– Это так, сэр, – согласился Маккиннон. – Но если этот человек профессионал, опытный диверсант, тогда у него наверняка имеется целая связка ключей, которые подходят ко многим замкам.

– В голове просто не укладывается, – пробормотал Боуэн. – Как я уже сказал, всё пошло псу под хвост. Если погода серьёзно испортится, а, похоже, к этому и идёт, мы можем оказаться в любом месте. Скорее всего, на побережье Норвегии.

– Можно мне сказать, капитан? – раздался голос лейтенанта Ульбрихта.

Боуэн повернул в сторону голову. Это опрометчивое движение заставило его застонать от боли.

– Это лейтенант Ульбрихт?

– Да, сэр. Я могу прокладывать путь.

– Вы очень любезны, лейтенант. – Боуэн постарался произнести эти слова холодным тоном, что было нелегко, учитывая его запекшиеся губы. – Вы – последний человек в мире, к которому я обратился бы за помощью. Вы совершили преступление против человечества. – Он помолчал несколько секунд, собираясь с силами, чтобы преодолеть боль. – Если мы доберемся до Британии, вы будете расстреляны. Вы! О господи!

– Я понимаю, как вы себя чувствуете, сэр, – сказал Маккиннон. – Из-за бомб, из-за погибших людей. Именно он виноват в том, что вы находитесь в таком состоянии. И старший помощник, и Хадсон, и Рафферти. И всё же я думаю, вам стоит его выслушать.

Капитан молчал, как показалось, чуть ли не целую вечность. Можно представить себе, с каким сильным уважением он относился к боцману, на месте которого любой другой человек давно бы уже не вытерпел. Когда он заговорил, голос его был исполнен горечи.

– Конечно, нищие выбирать не могут. Так ведь, кажется, говорят? – Маккиннон ничего не ответил. – Правда, управление самолётом – это не то же самое, что управление судном.

– Я могу управлять судном, – заявил Ульбрихт. – Ещё до войны я учился в морской школе. У меня даже есть удостоверение морского штурмана. – Он улыбнулся во весь рот. – Конечно, оно не при мне, но оно у меня действительно есть. Кроме того, мне много раз приходилось в воздухе ориентироваться по звёздам, а это гораздо сложнее, нежели с судна. Повторяю, я могу управлять судном.

– Он? Это чудовище! – воскликнула сестра Моррисон с ещё большей горечью, нежели капитан. – Я абсолютно уверена, что он может управлять судном, капитан Боуэн. Я также уверена, что он нас доставит прямо или в Альта-фьорд, или в Тронхейм, или в Берген, или в какое-нибудь другое место в Норвегии.

– А вот это вы говорите глупость, сестра, – возразил Ульбрихт. – Мистер Маккиннон, может быть, и не умеет управлять судном, но он наверняка очень опытный моряк, и ему достаточно одного взгляда на солнце или на Полярную звезду, чтобы определить, сбились ли мы с курса или нет.

– И все равно я не доверяю ему ни на йоту, – заявила сестра Моррисон.

– Если то, что он говорит, правда, я тогда доверяю ему ещё меньше. – Её глаза метали молнии, губы упрямо сжались. Она явно выбрала не ту профессию. Она вполне могла быть повелительницей Родена, богиней, которая низводит на роль трепещущих, пресмыкающихся червей таких типов, как Ульбрихт. – Вы только посмотрите, что произошло с Трентом. А что произошло с греческим капитаном? Где гарантия того, что то же самое не произойдет с мистером Маккинноном?

– При всем моем уважении к вам, сестра, – произнёс боцман голосом, в котором заметно не хватало уважения, – я должен повторить то, что сказал лейтенант Ульбрихт, – это действительно глупость, причём по двум причинам. Во-первых, Нейсбай – тоже боцман и очень, кстати, хороший.

Думаю, что вы прекрасно это знаете. – Боцман намеренно сделал ударение на «вы». – Трент, Фергюсон и Керран могут также определить, где север, а где юг. То же самое могут сделать, я в этом абсолютно уверен, и старший механик Паттерсон и мистер Джемисон. Таких людей в команде наберется с полдюжины. Или вы хотите сказать, что по какой-то таинственной, неясной для меня причине лейтенант Ульбрихт сумеет всех нас парализовать?

– Ну, а вторая причина? – разжав сильно сжатые, побледневшие от гнева губы, произнесла сестра Моррисон.

– Если же вы считаете, что лейтенант Ульбрихт находится в сговоре с людьми, сбившими его самолёт, в результате чего он чуть было не погиб, – если вы верите в это, то вы поверите во что угодно.

– Знаете, капитан, – откашлявшись, произнёс Паттерсон, – присутствующий здесь лейтенант, может быть, и не такой уж негодяй, как считаете вы вместе с сестрой Моррисон.

– Не негодяй?! Эта мерзкая… – Боуэн замолчал, а когда он вновь заговорил, голос его был спокойным и задумчивым. – Вы вряд ли сказали бы подобное без причины, старший механик. Что заставляет вас так думать?

– Первым такое предположение высказал боцман. И я с ним согласен. Боцман, расскажите капитану все, что сказали мне.

– У меня было время подумать над этим, – извиняющимся тоном произнёс Маккиннон. – А у вас нет. Из того, что мне рассказал доктор Сингх о болях, которые вы испытываете, вам, наверное, вообще очень трудно думать. Мне кажется, сэр, что Люфтваффе просто обмануло лейтенанта.

– Обмануло? Что вы, чёрт побери, хотите этим сказать?

– Мне кажется, он понятия не имел о том, что атакует госпитальное судно. Естественно, сейчас ему это известно. Но вряд ли он знал об этом, когда сбрасывал бомбы.

– Хотите сказать, что он не знал? Должен напомнить вам, боцман, что у всех лётчиков прекрасное зрение. А все эти красные кресты…

– Думаю, что он их не видел, сэр. Света на корабле не было. День только-только начинался. ещё было довольно темно. А он подлетал к судну прямо со стороны кормы, и, следовательно, он не мог видеть крестов на бортах. Потом он летел так низко, что надстройка закрывала крест на передней палубе. Потом труба в это время так дымила, что судно было как в тумане. Я не думаю, что лейтенант Ульбрихт пошёл бы на такой смертельный риск и стал бы нападать на «Сан-Андреас», если б точно знал, что всего в паре миль отсюда находится британский фрегат. В противном случае я бы за его жизнь не дал бы ни гроша.

– Я тоже, – с чувством заметил лейтенант Ульбрихт.

– И, наконец, самый основной довод, сэр. Четыре «хейнкеля», четыре торпедоносца. Мне известно, что вы не видели их, сэр, даже не слышали, потому что в это время уже были без сознания. Но старший механик Паттерсон и я видели их. Они намеренно пролетели над нами и направились к «Андоверу». Что же получается, сэр? «Кондор» атакует нас, вооружённый только малыми бомбами, а «хейнкели», которые могли отправить нас на дно, пролетают мимо. Значит, им было известно, что там находится «Андовер», а вот лейтенанту Ульбрихту – нет. У Люфтваффе, капитан, похоже, две руки, каждая из которых не знает, что делает другая. Я более чем уверен, что лейтенанта намеренно подставили, что он был продан не только своим высшим командованием, но и диверсантом, потушившим освещение наших красных крестов.

– Кроме того, он не похож на человека, который стал бы бомбить госпитальное судно.

– Как, чёрт побери, можно утверждать, на кого он похож? – бросил с некоторым раздражением Боуэн. – Любая крошка со скрипочкой в руке может оказаться хуже любого убийцы, как бы кротко она ни выглядела.

– Я с вами согласен, боцман, это невольно вызывает некоторые вопросы, на которые напрашиваются довольно странные ответы. Вы согласны со мной, сестра?

– Пожалуй, – ворча, но явно с сомнением в голосе произнесла она. – Вполне возможно, что мистер Маккиннон действительно прав.

– Он прав, – решительно заявил Кеннет.

– Мистер Кеннет, – произнёс Боуэн и повернул голову в сторону. Он тут же, едва слышно, выругался, потому что резкая боль сразу же напомнила ему о том, что такие движения не рекомендуются. – А я думал, вы спите.

– Уже давно не сплю, сэр. Просто я не очень настроен говорить. Конечно, боцман прав. Должен быть прав.

– Ну, ладно. – На сей раз Боуэн осторожно повернул голову в сторону Ульбрихта, – Конечно, за то, что вы сделали, прощения вам быть не может, но вполне возможно, что вы действительно не такой уж отпетый негодяй, как мы считали ранее. Боцман, старший механик сказал мне, что вы в моей каюте разнесли всю мою мебель на кусочки.

– Даже более того, сэр. Я никак не мог найти ключи.