Электронная библиотека » Алистер Маклин » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 12 ноября 2013, 22:58


Автор книги: Алистер Маклин


Жанр: Современные детективы, Детективы


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Алистер Маклин
Дорога пыльной смерти

Глава 1

Харлоу неподвижно сидел на краю трека. День был жаркий и безоблачный; свежий ветерок ерошил длинные волосы Харлоу, временами закрывая их прядями его лицо. Но он ничего не замечал, лишь крепко сжимал в руках золотистый шлем, словно пытаясь раздавить его. Руки в автомобильных крагах дрожали, а тело порой сводило судорогой.

Перевернутая гоночная машина, из которой Харлоу в последний миг чудом выкинуло живым и невредимым, валялась теперь по иронии судьбы на смотровой яме фирмы «Коронадо» вверх колесами, и колеса еще продолжали крутиться. Мотор, залитый пеной огнетушителей, слегка дымился, хотя ясно было, что уцелевший бензобак уже не взорвется.

Алексис Даннет, первым оказавшийся возле Харлоу, заметил, как тот оцепенело глядит не на свой собственный попавший в катастрофу автомобиль, а туда, где в двухстах ярдах от него догорали в белом пламени погребального костра человек по имени Айзек Джету и останки того, что еще недавно называлось великолепной гоночной машиной «Формула-1», идущей на Гран При. Пылающие обломки давали поразительно мало дыма, возможно оттого, что магниевый сплав колес выделял громадное количество тепла, и когда порыв ветра разрывал высокую завесу огня, можно было видеть Джету, сидящего прямо и неподвижно на водительском месте, единственном уцелевшем островке среди массы искореженной стали. Даннет знал, что это Джету, но узнать его в этих обугленных человеческих останках было бы невозможно.

Тысячи людей безмолвно застыли на трибунах и вдоль всей линии трека, не веря происшедшему и не отрывая взоров от горящей машины. Заглох мотор последней из девяти участвовавших в гонках на Гран При машин, когда, отчаянно размахивая флажками, дежурные на трассе дали сигнал к прекращению соревнований. Всеобщего оцепенения не смогли нарушить даже голос диктора и завывания сирены «скорой помощи», с визгом затормозившей поодаль от машины Джету, – свет ее фар словно растворился в белом пламени пожара. Команда спасателей в алюминиево-асбестовых огнеупорных одеждах ворочала огромные огнетушители на колесах, ломиками и топорами безуспешно пыталась вскрыть останки машины, чтобы вытащить обугленный труп, но жаркое неукрощенное пламя заставляло их всякий раз отступать, словно издеваясь над тщетными усилиями людей. Попытки их были так же нелепы и бесполезны, как и появление машины «скорой помощи». Джету уже был там, где человеку не надо ни помощи, ни надежды.

Даннет огляделся и слегка потряс за плечо Харлоу, но тот не обратил на это никакого внимания. Руки его, все еще сжимавшие золотистый шлем, по-прежнему дрожали, а глаза, устремленные на пламя, пожиравшее машину Айзека Джету, казались глазами ослепшего орла. Даннет спросил, не ранен ли он: руки и лицо Харлоу были в крови – и неудивительно, зная, что он несколько раз перевернулся вместе с машиной, прежде чем вылетел из нее.

Харлоу шевельнулся, бессмысленно взглянул на Дан-нета и покачал отрицательно головой.

Два санитара с носилками торопливо подбежали к ним, но Харлоу, опираясь на руку Даннета, с трудом поднялся и отказался от их помощи. Однако он не отверг помощи Даннета и вместе с ним направился в сторону павильона «Коронадо», все еще разбитый и, судя по виду, до конца не понимающий происшедшего. Высокий, худой, черноволосый, с прямым пробором, с темной, словно очерченной по линейке, полоской усиков, Даннет был похож на идеального бухгалтера, но паспорт его свидетельствовал о том, что он журналист.

Мак-Элпайн в испачканном габардиновом костюме и с огнетушителем в руке встретил их у входа в пункт обслуживания. Джеймсу Мак-Элпайну, организатору и владельцу фирмы «Коронадо», руководителю команды гонщиков, было лет пятьдесят пять; это был грузный человек, с массивным подбородком, изрезанным морщинами лицом и впечатляющей гривой черных с проседью волос. Сейчас за ним маячили главный механик Джекобсон и два его рыжеволосых помощника, близнецы Рэфферти, которых неведомо почему именовали Твидлдам и Твидлди. Они возились возле перевернутой машины «Коронадо», а еще дальше за ними двое в белых халатах занимались своим не менее сложным делом, приводя в сознание Мэри Мак-Элпайн, черноволосую двадцатилетнюю дочь Джеймса, лежавшую на земле с неизменным в руках карандашом и блокнотом, куда она вносила результаты каждого заезда. Врачи, склонившись над ней, осторожно разрезали ножницами от лодыжки до колена ее левую белую брючину, которая сразу же потемнела от крови. Мак-Элпайн взял за руку Харлоу, стараясь заслонить собой бесчувственную дочь, и повел к маленькому павильончику, расположенному позади смотровых ям станции обслуживания. Деловитый, не теряющийся в самых трудных обстоятельствах, твердый, как и положено быть миллионеру, сейчас он проявлял доброту и чуткость, которые мало кто мог подозревать в нем.

Там, в глубине павильона, находилась деревянная коробка наподобие портативного бара. Большую часть ее занимал холодильник с запасами сельтерской, безалкогольных напитков и малого количества пива, хранящегося специально для механиков, работа которых под изнурительно жарким солнцем вызывала сильную жажду. Тут были еще две бутылки шампанского на случай, если пятикратный победитель гонок на Гран При, хотя подобное практически было мало возможно, выиграет и в шестой раз. Харлоу открыл крышку ящика, игнорируя содержимое холодильника, достал бутылку коньяка и налил себе полстакана, хотя горлышко бутылки так колотилось у него в руке, что большая часть влаги пролилась мимо стакана. Ему даже пришлось обхватить стакан обеими руками, чтобы поднести его ко рту, и стекло звонко застучало о зубы. Он сделал глоток, но часть напитка тонкими струйками все же потекла по испачканному кровью подбородку на белый комбинезон, оставляя на нем такие же пятна, как и на брючине пострадавшей девушки. Харлоу бессмысленно уставился в стакан, опустился на скамейку и опять взялся за бутылку.

Мак-Элпайн взглянул на Даннета без всякого выражения. Харлоу за свою карьеру автогонщика трижды попадал в аварии. Последняя из них случилась два года назад и чуть не стала для него роковой: тогда, почти в агонии, он улыбался, пока его укладывали на носилки «скорой помощи» и вносили в самолет, чтобы доставить в Лондон, и левая его рука была тверда, а большой палец поднят вверх как знак победы, хотя правая была переломана в двух местах. Однако более тревожным было то, что Харлоу, до этой минуты, как всем было известно, не бравший в рот спиртного, за исключением глотка шампанского после очередной одержанной им победы, сейчас сидел с бутылкой в руках.

«Все они приходят к этому рано или поздно, – говаривал Мак-Элпайн, – все они приходят к этому. И тут не имеет значения степень хладнокровия, смелости и таланта, – все они приходят к этому, и чем сильнее у них выдержка и самообладание, тем быстрее они теряют контроль над собой». Мак-Элпайн любил делать обобщения, хотя знал, что существует небольшая, даже очень небольшая часть замечательных гонщиков, победителей соревнований Гран При, которые покинули гонки, сохранив свои физические и духовные силы, тем самым опровергнув целиком и полностью это его утверждение. А с другой стороны, кто не знал гонщиков-виртуозов, так уставших от – нервных и физических перегрузок, что от них осталась лишь внешняя оболочка, кто не ведал, что даже среди теперешних двадцати четырех претендентов на Гран При есть четверо или пятеро таких, кому уже больше не выиграть ни одной гонки, ибо они потеряли самое главное – волю к победе, желание побеждать и продолжают участвовать в гонках исключительно ради одного – стремления сохранить фасад давным-давно опустевшего обиталища гордыни. Но в мире гонщиков имеются свои правила, и одно из них гласит: нельзя вычеркнуть человека из славного племени людей, борющихся за Гран При, потому только, что у него сдали нервы.

И все же Мак-Элпайн, к сожалению, был чаще прав, чем не прав, и об этом убедительно говорил вид дрожащей фигуры, сидящей на скамейке. Уж если кто и одолевал препятствия, достигая самых высоких вершин, минуя бездну распада и погибели, то таким человеком был, вне всякого сомнения, Джонни Харлоу, золотой парень среди гонщиков на Гран При и до сего часа, несомненно, самый выдающийся из них, а по мнению многих, самый выдающийся гонщик нашего времени и даже всех времен. В прошлом году он стал чемпионом и лидировал в половине заездов нынешнего года, а потому по всем резонам мог снова стать победителем Гран При. Но, судя по всему и у Харлоу нервы и воля к победе оказались окончательно подорваны. Мак-Элпайн и Даннет хорошо понимали, что обугленный призрак Айзека Джету теперь будет мешать его карьере и преследовать его до конца дней, проживи он еще хоть сто лет.

Нет сомнения, что всякий внимательный глаз мог и раньше заметить кое-какие признаки надвигающейся катастрофы, а у гонщиков и механиков на этот счет наблюдательности хватает. Такие признаки обнаружились уже после второй гонки этого сезона на Гран При, когда Харлоу легко и убедительно выиграл заезд, не зная еще, что его младший брат, тоже блестящий гонщик, на скорости более ста пятидесяти миль в час был оттеснен с трассы и врезался в сосну. Не будучи общительным, никогда не участвуя в шумных компаниях, после этой катастрофы Харлоу стал еще сдержаннее и молчаливее. Он все реже улыбался, а если улыбка и появлялась на его лице, то пустая, как у человека, не находящего в жизни ничего из того, что стоило бы улыбки. Обычно самый хладнокровный и педантичный гонщик, сторонник безопасности, противник лихачества, ставка которому человеческая жизнь, он стал понемногу отступать от собственных правил и все меньше заботился о безопасности в своих триумфальных заездах на автодромах Европы. Теперь его путь к рекордам, к завоеванным один за другим трофеям Гран При был путем рискованным как для его собственной жизни, так и для жизни его товарищей. Его начали побаиваться другие гонщики. При всей своей профессиональной выучке они больше не оспаривали у него повороты, как обычно делали прежде, а притормаживали, если видели в зеркале заднего обзора появившийся бледно-зеленый «коронадо» чемпиона. Откровенно говоря, подобное случалось редко, ибо Харлоу неколебимо был верен простой и четкой формуле – выскочить вперед и лидировать.

Все чаще и чаще слышались громогласные заявления, что его дикая езда на гоночных треках – не состязание с равными соперниками, а сумасшедшая борьба с самим собой за победу. Становилось все несомненнее, что эту единственную гонку, единственное сражение он никогда не выиграет; и последняя отчаянная ставка против собственных сдающих нервов не даст ему ничего: настанет момент, когда удача изменит ему. И вот это пришло, это случилось с Айзеком Джету и с Джонни Харлоу: на глазах у всего мира он проиграл свою последнюю битву за Гран При на треках Европы и Америки. Возможно, конечно, он еще останется на треке, возможно, будет опять стартовать, но одно уже становилось несомненным: лучшие дни его прошли, это было ясно и самому Харлоу.

В третий раз Харлоу потянулся к бутылке с коньяком, руки его по-прежнему дрожали. Бутылка опустела уже на треть, но лишь часть содержимого попала по назначению – слишком неверными были движения гонщика. Мак-Элпайн мрачно поглядел на Даннета, не то обреченно, не то принимая неизбежное, пожал неуклюже плечами и выглянул наружу из станции обслуживания. Машина «скорой помощи» как раз в этот момент забирала его дочь, и Мак-Элпайн оставил Харлоу на попечение Даннета. Тот заботливо обмывал лицо гонщика губкой, обмакивая ее в ведро с водой. Харлоу никак не реагировал на это. В данной ситуации только полный идиот не догадался бы, о чем он думает, потому что все его внимание было сосредоточено на бутылке мартеля. Казалось, одно чувство владело им – желание совершенного и моментального забвения всего.

Хорошо, что ни Харлоу, ни Мак-Элпайн не видели в этот момент того, кто стоял снаружи у самой двери, чей вид яснее ясного говорил о том, как ему хочется, чтобы Харлоу провалился поскорее в преисподнюю. Это был Рори, сын Мак-Элпайна, смуглый кудрявый подросток, отличавшийся дружелюбием и доброжелательностью. Сейчас он с немыслимым для него злобным выражением лица глядел на Харлоу, хотя уже несколько лет и даже всего несколько минут назад считал его своим идолом. Рори поглядел на машину «скорой помощи», в которую внесли его окровавленную сестру, и бросил еще один взгляд на Харлоу: в нем было столько страстной ненависти, сколько может ее выразить лишь взгляд шестнадцатилетнего подростка. Что ж, мальчишку можно было понять.

Официальное расследование сразу после несчастного случая не нашло ничего из того, что могло бы быть непосредственной причиной происшествия. Официальные расследования, как правило, никогда не обнаруживают конкретного виновника, достаточно вспомнить хотя бы случившееся в Ле Мане, когда погибло семьдесят три человека, а виновных не оказалось, несмотря на то, что всем было ясно, что причиной трагедии явился один и только один человек, теперь, по прошествии времени, тоже покойный.

Виновных в происшедшем не оказалось и на этот раз, но две или три тысячи зрителей без всяких колебаний обвинили именно Джонни Харлоу. Против него было и бесспорное свидетельство ролика телезаписи, полностью запечатлевшего драматическое событие. Небольшой и замызганный экран в маленьком зальце, где шло расследование, достаточно отчетливо отразил происходившее на трассе, а звук придал живость и реалистичность изображаемому. Фильм длился всего двадцать секунд, но повторяли его пять раз. Снятые телевиком с переменным фокусным расстоянием линз кадры показали три машины гонщиков на Гран При, приближавшиеся к пункту обслуживания. Харлоу в своем «коронадо» сел на хвост лидирующей машине – старому, зарегистрированному частным лицом «феррари», оказавшемуся впереди только по той причине, что он отстал на целый круг. С еще большей скоростью, чем машина Харлоу, шла, держась противоположной стороны трека, зарегистрированная заводская машина – огненно-красный «феррари», который вел бесподобный калифорниец Айзек Джету. Двенадцатицилиндровый двигатель Джету на прямой имел значительное преимущество перед восьмицилиндровым двигателем Харлоу, и ясно было, что Джету захочет его обойти. Харлоу, пожалуй, это понял, потому что включил стоп-сигнал, собираясь сбросить скорость и пристроиться за медлительным «феррари», чтобы Джету мог проскочить мимо. Неожиданно совсем огни машины Харлоу погасли, и его «коронадо» с силой метнулся в сторону, словно в последний миг водитель решил обойти идущую впереди машину в надежде проскочить вперед раньше, чем его обгонит Джету. Если он на самом деле принял такое безрассудное решение, то это было величайшей глупостью его жизни, потому что машина его встала на пути Айзека Джету, шедшего на прямом отрезке пути со скоростью не менее ста восьмидесяти миль в час и не имевшего в ту ничтожную долю секунды возможности ни затормозить, ни отклониться в сторону, что в данном случае только и могло спасти его.

В момент столкновения переднее колесо машины Джету ударило сбоку в самый центр переднего колеса машины Харлоу. Для Харлоу последствия столкновения были, можно сказать, серьезными: его машина превратилась в неуправляемый волчок, а вот Джету это принесло гибель. Даже сквозь какофонию ревущих моторов, скрежет и визг шин оглушительным выстрелом прогремел на стадионе звук лопнувшей шины переднего колеса машины Джету, и в тот миг для Джету уже было все кончено. Его «феррари», полностью потерявший управление, превратился в бездушного механического саморазрушающегося монстра. Он ударился о предохранительный барьер, опоясывающий трек, отлетел в сторону, изрыгая красное пламя и черный маслянистый дым, врезался в противоположный барьер. Затем «феррари», вращаясь, пролетел вперед, перевернулся несколько раз и замер на исковерканных колесах, а Джету так и остался сидеть на водительском месте – заклиненные двери превратили машину в ловушку. Пожалуй, он был уже тогда мертв. И вдруг красное пламя превратилось в белое.

Харлоу был непосредственным виновником смерти Джету, это несомненно. Однако Харлоу с его одиннадцатью победами на Гран При за семнадцать месяцев считался по очкам и рекордам лучшим в мире гонщиком. А кто же решится осудить лучшего в мире гонщика? Это не в порядке вещей. Потому трагическое событие определили как «Божий промысел» и, потихоньку опустив занавес, закончили эту драму.

Глава 2

Французы обыкновенно и в спокойном состоянии ни в малейшей степени не сдерживают своих чувств, густая же толпа в Клермон-Ферране была в тот день чрезвычайно возбуждена, и потому, когда Харлоу свесив голову плелся вдоль трека из зала, где расследовался инцидент, в направлении пункта обслуживания «Коронадо», свист, шиканье и яростные выкрики, сопровождаемые типично галльскими жестами, были не только яростные, но просто угрожающие. Не очень-то приятная сцена. Казалось, достаточно было малейшей искры, чтобы вспыхнул пожар и начался самосуд, расправа возбужденной толпы над Джонни Харлоу. Именно этого и опасалась полиция, следовавшая за гонщиком, чтобы помешать этой расправе. Но симпатии полицейских были скорее на стороне бушующей толпы, чем Харлоу, на которого они старались даже не глядеть.

В нескольких шагах от Харлоу, вместе с Даннетом и Мак-Элпайном, шел еще один человек, чувства которого были те же, что у полицейских и у зрителей. Резко подергивая ремешок своего шлема, Николо Траккиа шагал в точно таком же комбинезоне, как и Харлоу. Он считался фактически вторым номером среди гонщиков команды «Коронадо» и слыл записным красавцем. Темные волосы его вились, а зубы сияли так, что любой владелец завода зубной пасты счел бы за большую удачу использовать их изображение как рекламу своего товара, и загар его был таков, что все остальные рядом с ним казались бледно-зеленоватыми. Сейчас он выглядел, правда, не особенно жизнерадостным, потому что сразу бросалась в глаза злобная гримаса – особая черта легендарного Траккиа, которую никто не воспринимал равнодушно, но всегда с почтением или откровенным страхом, а иногда даже и с примесью ужаса. Траккиа смотрел на людей свысока, а товарищей по гонкам на Гран При называл попросту недоносками.

Само собой разумеется, что вращался он в узком обществе. Однако самым скверным было то, что каким бы хорошим гонщиком Траккиа ни считался, он все же не дотягивал до мастерства Харлоу и, как бы он ни старался, не мог сравниться с ним, что он и сам отчетливо понимал. Разговаривая сейчас с Мак-Элпайном, Траккиа не пытался даже понизить голос, хотя в данном случае это не имело никакого значения: из-за рева толпы Харлоу все равно ничего не слышал. Правда, Траккиа не понизил бы голоса в любом случае.

– "Божий промысел"! – с горечью в голосе произнес он. – Иисус Христос! Вы слышали, как определили все эти кретины? «Божий промысел»! Я бы назвал это убийством.

– Нет, парень, нет. – Мак-Элпайн положил свою руку на плечо Траккиа, но тот в раздражении сбросил ее. Мак-Элпайн вздохнул. – Это непреднамеренное убийство. Ты судишь слишком строго. Сам ведь знаешь, сколько погибло гонщиков в соревнованиях на Гран При за последние четыре года из-за того, что машины оказывались неуправляемыми.

– Неуправляемыми? Неуправляемыми! – Траккиа не мог слов найти от возмущения, состояние ему не свойственное. Он закатил глаза, будто ожидая ответа свыше. – Боже мой. Мак, все это показали на экране. Целых пять раз. Он снял ногу с педали и преградил дорогу Джету. «Божий промысел»! Конечно, конечно, конечно! Это дело Божьего промысла, потому что у него одиннадцать побед на Гран При за семнадцать месяцев, потому что в прошлом году он стал чемпионом и конечно станет чемпионом и в этом году.

–. Что ты хочешь этим сказать?

– Будто вы сами не знаете! Если снимете его с трека, то снимайте спокойно за ним и всех нас. Он же чемпион! И уж если так плох чемпион, то каковы остальные? Так думают все. Мы-то знаем, что это не так, но как еще думать публике? Такова игра. Все знают кумира. Многие влиятельные люди хотели бы запретить гонки на Гран При, им только нужно найти предлог, чтобы благополучно выйти из дела. И если убрать кумира, то отличный повод для этого появится сам собой. А нам нужны наши Джонни Харлоу, не так ли, Мак? Даже если они убивают людей.

– Я думал, он твой друг, Никки?

– Конечно, Мак. Конечно, он мой друг. Как и Джету.

На эту реплику Мак-Элпайну нечего было ответить, и он промолчал. Траккиа высказался и умолк, сохранив злобную мину на лице. В молчании, и безопасности – полицейский эскорт к тому времени значительно возрос – все четверо дошли до пункта обслуживания «Коронадо». Не глядя ни на кого, Харлоу без единого слова отправился прямиком в маленькое сооружение за основными постройками. Никто из присутствующих – здесь были Джекобсон и двое механиков – не попытался заговорить с ним, никто не попытался остановить его, никто не обменялся даже многозначительными взглядами: все и так было ясно.

Главный механик Джекобсон, худощавый, высокий и очень крепкий, гений в своем деле, подошел к Мак-Элпайну. Смуглое, морщинистое, вытянутое неулыбчивое лицо его выражало непреклонность.

– Харлоу, конечно, оправдан, – сказал он.

– "Конечно"! Я этого не понимаю.

– Нам ли хитрить с вами? Осудят Харлоу и, как нам всем ясно, спорт отбросят на десять лет назад. От вложенных в гонки миллионов никто не откажется. Или это не так, мистер Мак-Элпайн?

Мак-Элпайн задумчиво поглядел на него, промолчал, скользнул взглядом по озлобленному лицу Траккиа, отвернулся -и подошел к побитой, опаленной «коронадо» Харлоу, которую к тому времени уже подняли и поставили на колеса. Он задумчиво оглядел ее, постоял у водительского места, крутнул рулевое колесо и выпрямился.

– Ладно. Это все любопытно, – произнес он. Джекобсон холодно взглянул на него. Его глаза выражали сейчас недовольство, но не трудно было догадаться, что могли повторить с такой же выразительностью и злобность взгляда Траккиа.

– Эту машину готовил я, мистер Мак-Элпайн, – сказал он.

Мак-Элпайн пожал плечами и долго ничего не отвечал.

– Знаю, Джекобсон, знаю. Я также знаю, что вы делаете это лучше всех. Мне также известно, что вы так давно здесь, что не скажете ерунды. С любой машиной подобное может произойти. Сколько времени вам потребуется?

– Хотите, чтобы я сразу начал?

– Именно так.

– Четыре часа, – сухо ответил Джекобсон, обиженный и расстроенный. – Самое большее шесть.

Мак-Элпайн кивнул, взял Даннета под руку, хотел было уйти, но внезапно остановился. Траккиа и Рори тихо разговаривали между собой, их не было слышно, но угрожающие жесты и красноречивые злобные взгляды, посылаемые обоими в сторону павильона, где сидел Харлоу с бутылкой коньяка, свидетельствовали достаточно ясно о предмете разговора. Мак-Элпайн, держа Даннета под руку, отвернулся и вздохнул.

– Друзей у Джонни сегодня не прибавилось, не так ли?

– Их не прибавлялось и все последние годы. Но я увидел друга, которого он потерял сегодня.

– О, Иисус! – Вздохи, судя по всему, становились второй натурой Мак-Элпайна. – Нойбауэр, кажется, тоже что-то замышляет.

Фигура в небесно-голубом комбинезоне, шагавшая к пункту обслуживания, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Нойбауэр происходил из Австрии, он был высок, светловолос, имел нордический облик. Гонщик под номером первым в команде «Гальяри», носивший имя Гальяри на груди комбинезона, он завоевал блестящими победами на треках Гран При право называться крон-принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя оба были постоянными соперниками на гоночных треках, между собой поддерживали дружеские отношения.

Нойбауэр, сжав губы и холодно поблескивая бледно-голубыми глазами, так и кипел от гнева, и юмора у него не прибавилось, когда путь ему преградил массивный Мак-Элпайн. Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак-Элпайн оказался еще массивнее.

– Прочь с дороги, – произнес он сквозь зубы.

– Вы что-то сказали? – Мак-Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

– Простите, мистер Мак-Элпайн. Где этот бастард Харлоу?

– Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

– И Джету тоже. Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак-Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

– Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. -Мак-Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. – Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кому достанется место чемпиона?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Его злость мигом улетучилась, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак-Элпайна. Когда же немного пришел в себя, то голосом, понизившимся до шепота, спросил:

– Вы думаете, я действительно так поступлю, мистер Мак-Элпайн?

– Нет, Вилли, я так не думаю. Просто хочу предупредить, что другие могут так подумать.

Наступила долгая пауза, за время.которой ярость Нойбауэра, казалось, совершенно улетучилась.

– Он ведь убийца. Он может еще кого-то убить, – спокойно сказал он, потом мягко снял руки Мак-Элпайна со своих плеч, повернулся и вышел из станции обслуживания. С задумчивым видом глядел ему вслед Даннет.

– Возможно, он прав, Джеймс. Конечно, конечно, он одержал четыре победы на Гран При, но когда погиб его брат на гонках в Испании, вы знаете…

– Четыре победы на Гран При? И вы хотите меня убедить, что его нервы никуда не годятся?

– Я ни в чем не собираюсь вас убеждать. Я только знаю, что самый осторожный гонщик стал беспечен и опасен для других, его настырность фанатична, и другие гонщики его боятся. Они просто дают ему свободу действий, чтобы остаться в живых, не желая выигрывать у него хотя бы ярд.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Даннета и сокрушенно покачал головой. Он, Мак-Элпайн, а не Даннет, признанный знаток людей, сейчас больше понимал происходящее, но Мак-Элпайн относился к Даннету и его мнению с глубоким уважением. Даннета он считал незаурядным, тонким, интеллигентным человеком и исключительно талантливой личностью. Он был уже весьма известным журналистом, когда сменил профиль своей работы и превратился из политического обозревателя в спортивного комментатора из того лишь простого резона, что стал находить политику весьма скучным занятием. Твердую принципиальность и способности трезвого аналитика, которые сделали его серьезной личностью на сцене Вестминстера, он с успехом теперь использовал в своих обозрениях с мировых гоночных трасс. Являясь постоянным корреспондентом газеты Британского национального обозрения и двух журналов по автомобилизму, британского и американского, кроме того выполняя много других работ, он быстро приобрел репутацию одного из ведущих в мире журналистов по автогонкам. Всего за два с небольшим года он, бесспорно, добился незаурядного положения. Успеху его завидовали многие из пишущей братии, а кое-кто из неудачников открыто злобствовал в его адрес по всякому поводу.

Не прибавило ему во мнении многих и то обстоятельство, что он тесно сошелся с командой «Коронадо», чем вызвал еще большие нападки на себя. Вообще на этот счет не было никаких законов, писаных и неписаных, но так не поступал еще ни один вольный журналист. И его коллеги теперь брюзжали по этому поводу. Его и их работа заключалась в добросовестном и беспристрастном изложении всего, что связано с машинами и гонщиками, борющимися за Гран При, утверждали они, на что он вполне убедительно отвечал, что именно этим и занимается. Но недовольных оттого не уменьшилось. На самом деле недовольны они были тем, что с трека Даннет первым получал сообщения от «Коронадо», а эта компания в спортивном бизнесе процветала и делала огромные успехи. Трудно было оспорить и тот очевидный факт, что написанные им статьи о команде «Керонадо» и большей частью о Харлоу могли составить внушительный том. Подогрела страсти и созданная Даннетом совместно с Харлоу книга.

– Я боюсь, что вы правы, Алекс, – сказал Мак-Элпайн. – Даже убежден в вашей правоте, но самому себе в этом не хочу признаться. Он всех заставил бояться себя. Даже меня.

Оба взглянули одновременно в сторону павильона, возле которого на скамеечке сидел Харлоу. Не придавая никакого значения тому обстоятельству, что его могут видеть, он в очередной раз наполнил стакан уже из следующей коньячной бутылки. Можно было на расстоянии разглядеть, что руки его при этом по-прежнему дрожали. Хотя протестующие крики поутихли, но разговаривать в таком шуме было все еще нелегко, а вот как стекло выбивает дробь о стекло, было даже очень слышно. Харлоу сделал приличный глоток, уперся руками в колени и бездумно уставился на свой искалеченный автомобиль.

– Еще пару месяцев назад он ни за что в жизни не притронулся бы к рюмке. Что вы намерены предпринять, Джеймс? – спросил Даннет.

– Сейчас? – Мак-Элпайн слабо улыбнулся. – Я собираюсь повидать Мэри. Надеюсь, мне позволят увидеть ее. – Он окинул взглядом станцию обслуживания: Харлоу вновь поднимал стакан, у близнецов Рэфферти был почти такой же подавленный вид, как и у Даннета, Джекобсона, Траккиа и Рори. С одинаково недобрыми лицами они бросали гневные взгляды в сторону чемпиона. Мак-Элпайн в последний раз уныло вздохнул, повернулся и тяжело направился к выходу.

Мэри Мак-Элпайн шел двадцать первый год. Большие карие глаза ее, черные как ночь блестящие зачесанные назад волосы, бледное, несмотря на то что девушка подолгу пребывала на солнце, лицо с обаятельнейшей улыбкой из всех, когда-либо сиявших на гоночных треках Гран При, были очаровательны. Все члены команды, даже молчаливый и неприязненный Джекобсон не могли устоять перед ней и были влюблены в нее, не говоря о многих других поклонниках, не менее примечательных людях, не входящих в команду. Мэри понимала это и принимала как должное, без всякого апломба, насмешки и снисходительности, чуждых ее натуре. Восхищение собой она принимала с детской непосредственностью как само собой разумеющееся признание ее достоинств.

Этой ночью, лежа в безупречно чистой, стерильной палате, Мэри Мак-Элпайн выглядела даже моложе, чем всегда, что, учитывая ее болезненное состояние, было вполне понятно. Цвет лица ее был бледнее обычного, а большие карие глаза, выражающие боль, она открывала с трудом и неохотой. Боль отразилась и в глазах Мак-Элпайна, едва только он взглянул на дочь и на ее забинтованную левую ногу, лежащую поверх простыни. Мак-Элпайн наклонился и поцеловал Мэри в лоб.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 4.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации