Текст книги "Когда бьет восемь склянок"

– Этого не может быть, не может быть, – прошептала она. Мне еще не доводилось видеть, как женщины ломают руки, но Шарлотта Скурос продемонстрировала мне это. В лице у нее не было ни кровинка. Она знала, что я говорю правду, и ничего подобного ей прежде слышать не приходилось. – В потайное место, Филип? Какое потайное место?

– Где бы вы спрятали корабль, Шарлотта?

– Откуда мне знать? – Она тяжело вздохнула. – Ночью у меня голова совсем не соображает. Где-нибудь в Арктике, должно быть, или в отдаленном норвежском фиорде, или на необитаемом острове. Корабль слишком большая вещь.

– Таких мест сколько угодно. Вы можете спрятать корабль практически в любом месте земного шара. Все что требуется – это открыть кингстоны и перепускной клапан в машинном отделении да выбить пару заглушек.

– Вы хотите сказать…

– Именно это. Надо отправить корабль на дно. К югу от Даб-Сгейра есть такое милое местечко – Бойл-нан-Уам – Пасть могилы. Очень подходящее имя. И место тоже вполне подходящее. Она не захотела слушать дальше:

– Даб-Сгейр? Но… но ведь там замок лорда Кирксайда.

– Никаких «но». Не «но», а потому, что там замок лорда Кирксайда. Именно поэтому укромное местечко было выбрано вашим мужем или кто-то выбрал за него – с его помощью. Укромное место было выбрано вашим мужем, или кто-то выбрал его, а остальное устроил через него. До недавнего времени я не знал, что ваш муж давний собутыльник лорда Кирксайда. Вчера я видел его, но он не пожелал со мной разговаривать. Ни он, ни его очаровательная дочь.

– А она-то здесь при чем?

– Каким образом эта троица получила согласие лорда Кирксайда на участие в их проделках, как вы думаете?

– Деньги. Взятка. Я покачал головой.

– Лорд Кирксайд, кроме того, что Хайлендер, еще и джентльмен. Это довольно сильное сочетание. У старины Скуроса никогда не наберется столько денег, сколько надо на подкуп лорда Кирксайда, – чтобы заставить того хотя бы провезти в автобусе неоплаченный багаж. Впрочем, это неудачный пример. Лорд Кирксайд не обратит внимания на автобус, даже если тот по нему проедет. Я просто хочу сказать, что он неподкупен. Поэтому наши милые друзья похитили старшего сына Кирксайда – младший живет в Австралии – и чтобы иметь уверенность, что Сьюзан Кирксайд не выкинет какой-нибудь глупости, похитили еще ее жениха. Их считают погибшими.

– Нет, нет, – шептала она. Она зажимала рот ладонями, голос ее дрожал. – О боже, нет!

– О боже, да. Это логично и очень эффективно. Они заодно похитили сыновей сержанта Мак-Дональда и жену Дональда Мак-Ичерна – по тем же причинам. Чтобы купить молчание и сотрудничество.

– Все сходится, становятся понятны многие вещи и понятны до конца. Но что хорошего в том, что теперь все понятно? Они за вами охотятся, они знают, что вы про них все знаете, что вы подозреваете Лох-Гурон. Они бросят все…

– Откуда они знают, что мы подозреваем Лох-Гурон?

– Дядюшка Артур сказал мне это в рулевой рубке вчера вечером. – В ее голосе слышалось удивление. – Вы разве не помните? Я не помнил. Я вспомнил только теперь. Вот что значит быть полумертвым от недосыпания. Глупое замечание. Замечание, способное выдать меня с головой. Хорошо, что дядюшка Артур его не слышит.

– Калверт, видимо, уже миновал зенит своего расцвета, – сказал я. – Впадаю в маразм. Конечно, они уйдут. Но не раньше чем через сорок восемь часов. Они уверены, что у них достаточно времени – прошла только восемь часов с тех пор, как Мак-Дональду было ведено внушить им, что мы отправились на материк за помощью.

– Понятно, – уныло сказала она. – А что вы делали в Даб-Сгейре, Филип?

– Не многое, но этого хватило. – Еще одна невинная ложь. – Хватило, чтобы подтвердить мои последние подозрения. Я плавал на берег, в маленькую гавань и нашел еще вход в эллинг. Это и в самом деле эллинг, только изнутри он в три раза больше, чем кажется снаружи. И еще там есть оборудование для подводных работ.

– Оборудование для подводных работ?

– Черт побери, неужели вы так же непонятливы, как и я? Скажите на милость, как они достают сокровища с затопленных судов? Они пользуются водолазным ботом, а Даб-Сгейр служит для него базой.

– Это все-все, что вы нашли?

– А больше мне нечего было там искать. Я только собирался осмотреться в замке – внутри утеса прорублена лестница, ведущая из эллинга в замок, – но примерно посредине лестницы сидел какой-то тип с винтовкой в руках. Он, правда, прикладывался к бутылке, но, несмотря на это, смотрел в оба. Я бы не смог и на сотню шагов подойти к нему, он сделал бы из меня решето. Я ушел.

– О боже, – прошептала она. – Какой ужас. И у вас нет радио, вы отрезаны от всего мира. Что мы будем делать? Что вы собираетесь делать, Филип?

– Я собираюсь пойти туда на «Файркресте» сегодня ночью, вот что я собираюсь сделать. В салоне под диваном у меня спрятан автомат, а дядюшка Артур и Хатчинсон получат по пистолету. Мы их захватим. Времени у них в обрез, они должны уйти самое позднее завтра. Ворота эллинга неплотно пригнаны, если мы увидим свет сквозь щели, значит, они еще не кончили свои подводные работы. Мы подождем, пока они закончат, в войдем. Мы издалека заметим свет, когда они откроют ворота, чтобы впустить водолазный бот. Неожиданность – это все. Мы захватим их врасплох. Автоматическое оружие в закрытом пространстве – страшное оружие.

– Вас убьют, вас убьют! – Она подошла и села на край постели. Ее распахнутые глаза выражали ужас. – Прошу вас, Филип! Пожалуйста, не надо. Говорю вам, вас убьют. Умоляю вас, не делайте этого, – Она я в самом деле была уверена, что мена убьют.

– Я должен, Шарлотта. Время уходит. Другого пути нет.

– Пожалуйста. – Карие глаза наполнились слезами. Вот этому я уже не мог поверить. – Пожалуйста, Филип. Ради меня.

– Нет. – Слеза упала прямо на краб моих губ, она была солона, как морская вода. – Все что хотите, только не это.

Она медленно поднялась на ноги, по щекам ее катились слезы. – Это самый сумасшедший план из всех, что мне приходилось слышать в жизни, – печально сказала она и ушла, выключив свет.

Я лежал, уставившись в темноту. В том, что сказала леди, было чертовски много смысла. Это и есть, подумал я, самый сумасшедший план из всех, что мне доводилось слышать в своей жизни. И я был до чертиков рад, что не должен был его исполнять.

Глава 10
Четверг, полдень – пятница, рассвет

– Дайте мне поспать, – простонал я, не открывая глаз. – Я мертвый человек.

– Вставайте, вставайте! – Еще один крепкий толчок – будто не рукой, а поршнем паровой машины. – Подъем!

– О господи! – я приоткрыл один глаз. – Который час?

– Ровно полдень. Вам нельзя больше спать, Калверт.

– Полдень?! Я просил разбудить меня в пять. Да знаете вы… – Идите сюда. – Он отошел к окну, я медленно опустил ноги с кровати и последовал за ним. Хатчинсон кивнул в сторону окна: – Что вы думаете об этом? Я уставился в серый непроницаемый мир за окном.

– Что я там должен увидеть, кроме чертова тумана?

– Туман.

– Вижу, – сказал я с идиотским выражением. – Это туман.

– Я слушал новости для тех, кто в море, в два часа ночи. Они обещали, что туман на рассвете рассеется. Однако чертов туман и не думает рассеиваться. Зато рассеялся туман в моих сонных мозгах. Они потопили «Нантсвилл» в ночь с понедельника на вторник, однако у них не было возможности начать работу ни в ту ночь, ни в следующую: ветер был достаточно свежий в бухте Торбея, один бог знает, что вытворял шторм вблизи Бойл-нан-Уам. Однако они могли начать работы прошедшей ночью, они начали работы этой ночью, потому что водолазного бота не было в эллинге Даб-Сгейра. Бронированная камера на «Нантсвилле» старого образца, как утверждают владельцы судна, можно вскрыть ее автогенам за пару часов. За прошлую ночь, работая втроем без перерыва, они могли поднять на поверхность довольно много золота – но черт побери меня совсем, если они могли поднять все. Все восемнадцать тони. Я занимался подъемом затонувших кораблей до того, как меня нанял дядюшка Артур, так что я представляю, сколько там работы. Им нужна была еще одна ночь, чтобы закончить. Они должны были дожидаться захода солнца, чтобы мы не обнаружили их. Но с таким же успехом они могли работать и в такой туман, как сейчас. Это куда лучше, чем дожидаться ночи.

– Дайте знать дядюшке Артуру. Скажите, что мы выходим. На «Файркресте».

– Он тоже захочет пойти.

– Он захочет остаться. Он знает, черт побери, что должен остаться. Скажите ему: Бойл-нан-Уам.

– Разве не Даб-Сгейр?

– Вы же знаете, что мы не можем пойти туда до полуночи.

– Я забыл, – медленно проговорил Хатчинсон. – Мы не можем пойти туда до полуночи.

Бойл-нан-Уам не заботился об упрочения своей жуткой репутации. Нынче в полдень вода тут была неподвижна, и только легкая зыбь набегала с юго-запада. Мы перевели дизель на подводный выхлоп, и даже в рулевой рубке почти не слышен был мерный рокот нашего двигателя. Даже если открыть дверь рубки, звук не становился намного слышнее. Но мы держала дверь рубки открытой не для того чтобы прислушиваться к собственному двигателю.

Тим Хатчинсон внимательно следил за показаниями глубиномера.

– Вы уверены, что нам нужно идти вдоль этого выступа с глубиной четырнадцать саженей, Калверт?

– Уверен. Нам нужна именно эта глубина. На отметке семь саженей здесь прекрасное ровное дно, но семи саженей мало, чтобы скрыть надстройки и мачты сухогруза. От семи до четырнадцати саженей идет резкий спуск. А после четырнадцати обрыв, я там уже везде тридцать пять саженей. Чтобы работать на такой глубине нужно специальное оборудование.

– Уж больно узкий этот выступ, – проворчал он. – Меньше кабельтова. Надо ухитриться точно уложить корабль на дно и не промазать…

Хатчинсон перевел ручку газа на нейтраль и вышел на палубу. Мы дрейфовали сквозь опаловую гущу тумана. Тихое урчание дизеля только подчеркивало мертвую тишину вокруг. Хатчинсон вернулся в рубку.

– Боюсь, что вы правы. Я слышу звук мотора.

Я прислушался – и вскоре различил отчетливый звук работающего компрессора.

– Чего же вы боитесь?

– Сами знаете – чего. – Он чуть двинул вперед рукоять газа и повернул штурвал на четверть оборота. Мы медленно двинулись по дуге в сторону больших глубин. – Вы собираетесь спускаться туда.

– Вы думаете, я рехнулся? Думаете, я хочу лезть туда? Меньше всего я хотел бы туда спускаться, черт побери, – и вы прекрасно знаете, черт вас возьми, что я должен спускаться!

– Половину, Калверт. Возьмите половину нашего вознаграждения, бога ради, мы ведь ни черта не делаем.

– Можете поставить мне пинту в отеле «Колумбия». Ваше дело держать это корыто там, где я высажусь. Мне вовсе не улыбается до конца моих дней болтаться в Атлантике, когда я вернусь с «Нантсвилла». Он посмотрел на меня так, словно хотел сказать: «если» вернешься, а не «когда». Но вместо этого сказал:

– До них примерно кабельтов. – Около того. Трудно определить в тумане.

– Бросайте якорь.

Я бросил якорь. Не наш, обычный, на цепи, а небольшой, на канате длиной в сорок саженей. Потом вернулся в рулевую рубку и надел акваланг. – Не забудьте, – сказал Хатчинсон, – когда подниметесь на поверхность, просто дрейфуйте по течению, и оно само принесет вас сюда. Я оставлю дизель работать на малых оборотах, чтобы вы могли услышать подводный выхлоп за двадцать ярдов. Надеюсь, этот чертов туман не рассеется. Иначе вам придется плыть до Даб-Сгейра.

– Это было бы прелестно. А что будет с вами, если туман рассеется?

– Обрублю канат и дам деру.

– А если они погонятся за вами?

– За мной? Каким образом? Бросив двух или трех мертвых водолазов на «Нантсвилле»?

– Видит бог, – сказал я с раздражением, – вам не следовало бы говорить о мертвых водолазах на «Нантсвилле»!

На борту «Нантсвилла» было три водолаза – живых, а не мертвых, и работали они как черти. Как могли бы работать черти под таким давлением, на такой глубине. Стальной канат подъемника, который служил мне путеводной нить" в недра «Нантсвилла», заканчивался стальным кольцом с четырьмя цепями, прикрепленными к четырем углам корзины из стальной сетки. Два водолаза нагружали корзину небольшими стальными ящичками, которые они вытаскивали из люка на веревках – примерно по одному ящику в минуту. Ящики были небольшие, но тяжелые: в каждом было по четыре 28-фунтовых золотых слитка. Каждый ящик целое состояние. И на борту «Нантсвилла» таких состояний было триста шестьдесят. Я попробовал прикинуть скорость разгрузки. В корзину входит шестнадцать ящичков. Шестнадцать минут на погрузку. Еще десять – чтобы поднять корзину, выгрузить и спустить обратно. Скажем, сорок штук в час. За полтора часа шестьдесят. После полутора часов работы они должны сменить водолазов. Сорок минут, включая две остановки для декомпрессии – по двенадцать и двадцать четыре минуты – плюс время на переодевание и спуск. Пусть будет час. Значит, они будут выгружать по шестьдесят ящиков за каждые два с половиной часа. Двадцать четыре ящика в час – но кто скажет мне, сколько их еще осталось в бронированной камере «Нантсвилла»? Трос подъемника дернулся, полная корзина начала подниматься. Водолазы сопровождали ее, придерживая на цепях, чтобы она не цеплялась за надстройку. Я начал спускаться в люк. Внизу и справа от меня я вдруг увидел луч света. Луч двигался, потому что шел от фонаря на шлеме третьего водолаза. Водолаз был в бронированной камере.

Они не стали подбирать ключ к сейфу. Они просто вырезали автогеном кусок броневой обшивки, примерно шесть футов на четыре. Я приблизился к проему и заглянул внутрь. Там было достаточно света помимо фонаря водолаза. Мне хватило пяти секунд, чтобы сосчитать оставшиеся слитки. От трехсот шестидесяти ящиков осталось примерно сто двадцать.

Что-то вдруг коснулось моего запястья. Я глянул вниз и увидел линь – нейлоновый линь, который тянул к себе водолаз, чтобы привязать к ручке очередного ящичка. Я быстро убрал руку. Он стоял спиной ко мне. Он был занят привязыванием линя, но он покончил с этим двумя быстрыми движениями и выхватил нож из ножен на поясе. Я пытался понять, зачем ему нож. Нож был предназначен для меня. Возможно, он повернул голову и краем глаза увидел меня. Или почувствовал натяжение линя. Или его шестое чувство работало лучше моего. И даже в тяжелом водолазном костюме он двигался слишком быстро для меня. Он был уже в четырех футах от меня, а я все еще торчал на месте: после всех этих приключений реакция у меня стала как у мешка с цементом. Шестидюймовое лезвие ножа блестело в его поднятой руке, но бог знает, зачем ему понадобился нож. Он бы и без ножа справился с двумя такими, как я. Потому что это был Квиин.

Я смотрел прямо ему в лицо с каким-то парализующем любопытством.

Я видел его лицо, видел, как он затылком нажимает на клапан, чтобы стравить лишний воздух, я ждал, что он нажмет подбородком кнопку телефона. Но он и не думал этого делать: Квиин никогда не просил о помощи и теперь он тоже в помощи не нуждался. На губах его играла усмешка. Маска скрывала мое лицо, но он знал, что имеет дело именно со мной. Он медленно двигался вперед, готовясь к броску.

Секунды замешательства истекли. Я двинулся назад, прочь от бронированной камеры. Вдруг я наткнулся на воздушный шланг, тянувшийся к шлему Квиина, схватил его и потянул вниз, налегая всей тяжестью, чтобы лишить Квиина равновесия. Остро отточенное лезвие пропороло мой скафандр от нижнего ребра до правого плеча. Я сильнее дернул шланг. И тут я потерял Квиин из виду он исчез в облаке блестящих воздушных пузырьков. Шланг, выдерживающий чудовищное давление морских глубин, не мог выдержать встречи с лезвием отточенного как бритва ножа, потому что нож был в руке самого сильного человека, которого я когда-либо знал. Квиин перерезал собственный воздушных шланг, и теперь никакие силы в мире не могли его спасти. Надеюсь, когда сообщники вернутся и обнаружат его, они решат, что произошел несчастный случай, что Квиин запутался и случайно перерезал шланг, пытаясь освободиться.

Я сделал так, как Хатчинсон советовал мне, предоставил течению доставить меня на «Файркрест» – и возвращение не составило мне труда. Хатчинсон помог мне вскарабкаться на палубу, и помощь его была весьма кстати.

– Рад тебя видеть, братец! – сказал он. – Вот уж не думал, что придет день, когда Тим Хатчинсон будет тысячу раз умирать от страха, однако этот день пришел. – Как обстоят дела?

– Нормально. У нас есть время. Еще пять или шесть часов. – Пойду вытащу якорь.

Три минуты спустя мы легли на обратный курс. Я без сил сидел на койке, пытаясь наскоро забинтовать глубокую рану, тянущуюся от нижнего ребра до плеча. Вошел Хатчинсон. Я не видел его лица, но его застывшая фигура была весьма красноречива.

– Что случилось, Калверт?

– Квиин. Я встретил его в бронированной камере.

Он подошел и молча стал помогать мне накладывать повязку. – Квиин умер, – утвердительно произнес он.

– Квиин умер. Он перерезал собственный воздушный шланг. Я рассказал все, что случилось, и он ничего не ответил. Он не произнес и дюжины слов на обратном пути до Крейгмора. Я знаю, он не поверил мне. Знаю, он никогда не поверит. И дядюшка Артур тоже. Он до конца дней своих не поверит мне. Но его реакция весьма отличалась от реакции Хатчинсона – его лицо выражало профессиональное удовлетворение.

– Не прошло и двадцати четырех часов, – торжественно заявил он за чаем, – с тех пор, как я приказал Калверту найти и обезвредить этого типа любым способом, какой он сочтет нужным. Должен признаться, что не думал, что этот способ будет именно таким: нож и воздушный шланг. Хороший удар, мой мальчик, очень точный удар. Шарлотта Скурос поверила мне. Не знаю почему, но она мне поверила. Пока она сдирала временную повязку и накладывала новую, я рассказал ей все. И она поверила мне и не задавала никаких вопросов, а когда я поблагодарил ее за повязку и за доверие – она улыбнулась мне.

Шесть часов спустя, за двадцать минут до одиннадцати вечера – крайний срок нашего выхода на «Файркресте» – Шарлотта смотрела на меня, как обычно смотрят женщины, которые что-то задумали и не могут решиться на исполнение: отнюдь не ласковым взглядом.

– Простите, Шарлотта, – сказал я. – Мне искренне жаль, но ничего не выйдет. Вы не пойдете с нами. – Она была одета в черные брюки и свитер – самая подходящая одежда, чтобы идти или намереваться идти с нами на полуночную увеселительную прогулку. – Мы собираемся не на пикник на Темзе. Вспомните, что вы сами говорили утром. Там будут стрелять. Вы думаете, мне хочется видеть, как вас убьют?

– Я останусь внизу, – настаивала она. – Я буду очень осторожна. Пожалуйста, Филипп, разрешите мне пойти с вами.

– Нет.

– Вы говорили, что готовы ради меня на все. Помните?

– Это нечестно, и вы его знаете. Все, чтобы помочь вам, я имел в виду. А не то, что приведет к вашей смерти. Пусть убьют кого угодно, только не вас.

– Кого угодно? Вы так ко мне относитесь?

Я кивнул.

Она посмотрела на меня долгим взглядом, ее глаза удивленно расширились, губы зашевелились, словно она силилась что-то сказать и не могла.

Туман к тому времени поредел, видимость была не менее ста ярдов. Я посмотрел на светлую Т-образную щель, образовавшуюся в том месте, где створки ворот эллинга неплотно примыкали друг к другу и чуть-чуть не доставали до крыши постройки.

– Сейчас, – сказал я и повернулся к Хатчинсону. – Ширина корпуса у нас пятнадцать футов. Ворота не шире двадцати. Тут нет ни бакена, ни какой-либо отметки. Кроме того, скорость приливного течения четыре узла. Вы в самом деле рассчитываете провести судно в этот проход достаточно быстро, чтобы снести ворота, я не посадить нас по пути на камни?

– Другого пути все равно нет.

Со стороны это, видимо, походило на все что угодно, только не на спокойное вхождение. Хотя ворота были не заперты, створки все же соскочили с петель, и мы появились в проломе среди обломков. При этом скорость снизилась на один узел. Алюминиевая носовая мечта с любимой телескопической антенной дядюшки Артура вспорола обшивку ворот, прежде чем саму ее срезало с неприятным металлическим скрежетом как раз на уровне рулевой рубки. Это стоило еще одного узла. Еще на одни узел снизил скорость винт, отрабатывающий полный назад, но все же мы двигались слишком быстро до тех пор, пока скрежет, хруст дерева – частично нашей обшивки, но большей частью ворот, – и визг резиновых шин, густо навешенных на носу, не прекратился, и мы со страшным ударом не остановились, зажатые между водолазным ботом и левой стенкой эллинга. Дядюшка Артур был, должно быть, в весьма растрепанных чувствах – так же, как и обшивка его возлюбленного «Файркреста». Хатчинсон дал малый вперед, чтобы удерживать судно в заклиненном положении, и включил прожектор – не столько для того, чтобы освещать и без того ярко освещенную внутренность эллинга, сколько для того, чтобы ослепить свидетелей нашего вторжения.

Перед нами была, как пишут в книгах о путешествиях, сцена торопливых сборов; точнее, ее можно было бы назвать так, если бы все участники не застыли, как парализованные, в том положении, в каком мы их застали. Справа от нас, совсем рядом, три физиономии пялились на нас из люка трюма водолазного бота это было обычное сорокопятифутовое рыбацкое судно с дизельным двигателем, примерно того же класса, что и «Шарман». Двое на палубе судна застыли, держа на весу ящик. Еще двое стояли на причале, один поднял руки над головой, принимая другой ящик, который раскачивался на крюке кранбалки. Это ящик был единственным предметом в эллинге, который продолжал двигаться. Кранбалкой управлял человек, удивительно похожий на Томаса, поддельного таможенника – он застыл, как житель Помпеи, засыпанный пеплом Везувия двадцать столетий назад, и оставшийся в этой позе навек. Другие, согнувшись, стояли на причале, держа канат, привязанный к очень тяжелому ящику, который двое аквалангистов поддерживали в воде. Они были удивительно однообразны в своих привычках прятать концы в воду. Слева стоял капитан Имри – он, видимо, наблюдал за работами; за ним стояли Лаворски в Дольман. Это был большой день, кульминация всей их деятельности. Имри, Лаворски и Дольмана я ваял на себя. Я двинулся вперед, фиксируя взглядом мушку автомата и стараясь, чтобы эти трое видели, что автомат наведен на них.

– Подойдите ближе, – сказал я. – Да, вы трое. Капитан Имри, скажите своим людям… Скажите им, что если они попытаются что-нибудь предпринять, я сразу пристрелю вас троих. Я уже убил четверых ваших. Почему бы мне не удвоить это число, а? По новому закону вы получите лет по пятнадцать. Слишком мало для таких гнусных убийц. Я бы пристрелил вас прямо здесь. Вы верите мне, капитан Имри?

– Я верю вам, – картавый голос был низким и мрачным.

– Сейчас вы подниметесь на борт нашего судна по одному, – сказал я. – В данной ситуации вы, капитан Имри, несомненно опаснее остальных. После вас Лаворски, затем…

– Не двигайтесь, пожалуйста. Совсем не двигайтесь. – Голос, прозвучавший сзади, был лишен всякого выражения, но ствол пистолета, который уперся мне в спину, был достаточно выразителен сам по себе, трудно было ошибиться. – Хорошо. Идите вперед и уберите правую руку с автомата.

Я шагнул вперед и снял правую руку со спускового крючка автомата. Теперь я держал оружие левой рукой за цевье.

– Положите автомат на палубу. Я, естественно, не хотел, чтобы меня превратили в решето, поэтому я положил. Меня уже брали таким образом раз или два, и, чтобы показать, что они имеют дело с профессионалом, я поднял руки и медленно обернулся.

– Шарлотта Скурос! – воскликнул я. Как действовать дальше, я тоже знал; корректный тон разоблаченного агента, шутливый, но с примесью горечи. – Рад вас видеть. Благодарю вас, моя дорогая. – Она была в том же свитере и широких черных брюках, но теперь они не были в таком порядке, как при нашей разлуке. Они были совершенно мокрыми. Ее лицо было мертвенно бледным и лишенным выражения. Карие глаза смотрели безразлично. – Как вы оказались здесь, скажите ради бога?

– Я бежала через окно спальни и приплыла на судно. Я пряталась в кормовой каюте.

– Неужели? Почему же вы не переоделись в сухую одежду? Она игнорировала мое замечание.

– Выключите прожектор, – сказала она Хатчинсону.

– Делайте, что говорит леди, – посоветовал я.

Он сделал, как сказала леди. Свет погас, и мы стали хорошо видны людям на берегу.

– Выбросьте пистолет за борт, адмирал, – сказал Имри.

– Делайте, как говорит джентльмен, – сказал я.

Дядюшка Артур бросил пистолет за борт. Капитан Имри и Лаворски уверенно подошли к нам. Они могла позволить себе быть уверенными, поскольку двое в рулевой рубке водолазного бота и крановщик уже держали пистолеты в руках. Я посмотрел на эту демонстрацию силы и сказал медленно:

– Вы ждали нас.

– Конечно, мы ждали вас, – доверительно сказал Лаворски. – Наша дорогая Шарлотта назвала точное время вашего прибытия.

– Миссис Скурос нанесла точный удар, – сказал я.

– Она была приманкой, – весело сказал Лаворски. Я не был обманут этим весельем, он был на грани истерики, готовясь вздернуть меня на рее. – Крючком, проглоченным вместе с леской и грузилом. Приманкой тем более эффективной, что в полиэтиленовом мешке были пистолет и передатчик. Мы ведь нашли тот передатчик в вашем правом двигателе. – Он опять захохотал так, что каждую минуту можно было ожидать конвульсий. – Нам был известен каждый шаг, который вы сделали после того, как покинули Торбей. Как вам это нравится, мистер Секретный Агент?

– Мне это совсем не нравится. Что вы собираетесь с нами делать?

– Не будьте ребенком. Наивно было бы спрашивать, что бы вы сделали с нами. Боюсь, что вы сами все прекрасно знаете. Как вы нашли это место?

– Я не разговариваю с палачами.

– Я думаю, для начала мы прострелим адмиралу ногу, – просиял Лаворски. – Через минуту руку, а потом…

– Хорошо. На борту «Нантсвилла» у меня был передатчик.

– Это мы знаем. Как вы определили Даб-Сгейр?

– Лодка оксфордской геологической экспедиции. Она стояла на двух якорях в маленькой естественной бухте неподалеку отсюда. Трудно было поверить, что они могла напороться на камни в том месте. Ее нарочно продырявили, я бы сказал, потому что она стояла близко к эллингу. Это было очень грубо сработано. Лаворски посмотрел на Имри, тот кивнул.

– Он учтет это, – сказал Лаворски. – Что-нибудь еще, Калверт?

– Дональд Мак-Ичерн на Эйлен Оран. Вы должны были взять его, а не его жену. Сьюзан Кирксайд – вы не должны были позволять ей болтаться поблизости с такими кругами под глазами. Если здоровой девушке двадцати одного года уже больше не за кого переживать в этом мире – в чем тогда дело? И вы должны были убрать те следы от фюзеляжа «Бичкрафта», после того, как скинули его с обрыва. Я видел их с вертолета.

– Это все? – спросил Лаворски. Я кивнул, и он вновь посмотрел на Имри.

– Я верю ему, – сказал Имри. – Никто не проболтался. Это все, что нам нужно было знать. Калверта первого, мистер Лаворски? – Они спешили покончить с делами. – Два вопроса, – быстро сказал я. – В виде любезности за два ответа. Я профессионал. И я бы хотел знать. Боюсь, что вы этого не поймете…

– И две минуты, – улыбнулся Лаворски. – Только быстро. Нам некогда.

– Где сэр Энтони Скурос? Он должен быть здесь.

– Он здесь. Наверху, в замке с лордом Кирксайдом и лордом Чернли. «Шангри-Ла» стоит на якоре с западной стороны острова. – Правда ли, что это вы с Дольманом разработали весь план, что вы подкупили Чернли и он выдал вам тайну страхования, что вы или Дольман поручили капитану Имри подобрать экипаж головорезов, и что вы ответственны за захват и потопление судов и хищение груза? А также за смерть – непосредственно или косвенно – нескольких человек?

– Сейчас поздно отрицать очевидные вещи. – Лаворски опять расхохотался. – Мне думается, проделано было неплохо, а, Джон?

– Разумеется, неплохо, – холодно сказал Дольман. – Мы тратим время. Я повернулся к Шарлотте Скурос. Пистолет все еще был направлен на меня.

– Похоже, я должен быть убит, – сказал я, – Поскольку вы виноваты в моей смерти, вы и должны кончить дело. – Я подошел к ней, взял за руку и приставил пистолет к своей груди. – Пожалуйста, побыстрее.

Не было слышно ни единого звука, только мерно рокотал дизель «Файркреста». Каждая пара глаз в эллинге была направлена на нас – я стоял спиной к ним, но я знал, что это так. Именно этого я и добивался.

– Вы с ума сошли, Калверт? – крикнул дядюшка Артур, отступая внутрь рулевой рубки. – Она убьет вас! Она с ними! Карие глаза смотрела беспомощно, это были глаза человека, который осознает, что его миру приходит конец. Палец соскользнул со спускового крючка, рука медленно разжалась, пистолет со стуком упал на палубу. Я взял ее за левую руку в сказал:

– Похоже, миссис Скурос не способна на это. Боюсь, что вам придется подыскать кого-нибудь еще…

Шарлотта Скурос вскрикнула от резкой боли – может быть, я втолкнул ее в рулевую рубку с излишней силой, но выбирать было некогда. Хатчинсон был наготове, он поймал ее, не дав упасть, и крепко удерживал. Я ринулся в ту же дверь, как нападающий национальной сборной по регби прорывается за линию, когда к нему тянется дюжина рук, и столкнулся с дядюшкой Артуром. Инстинкт самосохранения не оставил его. Уже в падении я дотянулся до мегафона, который был заранее приготовлен.

– Не стреляйте! – Усиленный мегафоном голос громыхнул, отражаясь от каменных в деревянных стен эллинга. – Один выстрел и вы будете убиты. На каждого из вас наведен автомат. Повернитесь, только очень медленно, и посмотрите назад, Я осторожно выглянул в иллюминатор рулевой рубки, потом встал и вышел на палубу и поднял с нее автомат.

Поднять мой автомат это было самое ненужное, самое бесполезное действие из всех, что я предпринял за последнее время. Если что и грозило эллингу сейчас, так это избыток автоматического оружия. Их было двенадцать – двенадцать автоматов, которые держали двенадцать пар исключительно надежных рук. Двенадцать человек стояли полукругом – большие, спокойные, одетые в шерстяные береты, серо-черные маскировочные комбинезоны и ботинки на резиновой подошве. Их руки и лица были выкрашены угольно-черной краской. Сверкали белки глаз – как у актеров, играющих Отелло, только они никого не собирались душить, главный душитель уже успокоился на дне морском.

– Опустите руки и бросьте оружие. – Приказ исходил от человека в центре полукруга, ничем внешне не отличимого от остальных. – И пожалуйста, ведите себя смирно. Медленно опустите и бросьте пистолеты, не двигайтесь. Мои ребята приучены стрелять при малейшей попытке сопротивления. Их учили стрелять, а не выяснять, кто прав, кто виноват.