Текст книги "Караван в Ваккарес"

– Я не знаю, – опомнилась Сессиль. – Он говорит, что он друг ее отца. – Она оглянулась в замешательстве и, увидев проходящего метрдотеля, обратилась к нему: – А кто тот джентльмен, что сидит с моей подругой?

– Дюк де Кройтор, мадам. Очень известный винодел.

– Скорее очень известный любитель выпить. – Боуман проигнорировал неодобрительный взгляд Сессиль. – Часто он бывает здесь?

– Последние три года, и всегда в это же время.

– В это время особенно хорошо кормят?

– Пища, сэр, великолепная здесь в любое время. – Метрдотель был оскорблен. – Монсеньор ле Дюк приезжает на ежегодный цыганский фестиваль в Сен-Мари.

Боуман снова взглянул на Дюка де Кройтора, который уничтожал свой десерт с большим аппетитом.

– Теперь понятно, почему ему необходимо ведро для льда, – сказал он. – Чтобы охлаждать ножи. Разве вы не видите следов цыганской крови на них?

– Монсеньор ле Дюк является самым известным собирателем фольклора в Европе, – строго сказал метрдотель и добавил учтиво: – Исследование древних обычаев, мистер Боуман. В течение столетий сюда в конце мая приезжают цыгане со всей Европы поклониться мощам Святой Сары. Монсеньор ле Дюк пишет книгу об этом.

– Это место, – задумчиво произнес Боуман, – наводнено самыми невероятными писаками, которых вы когда-либо видели.

– Я не понимаю, сэр.

– Зато я очень хорошо понимаю, – сказал Боуман и для себя отметил: – Зеленые глаза могут быть и очень холодными. Нет необходимости... А это что такое?

Послышался слабый, но постепенно нарастающий звук множества двигателей, словно по дороге ползла танковая колонна. Они взглянули в сторону патио: первые кибитки цыган двигались по извилистой крутой дороге к отелю. Те, что уже въехали в передний дворик, располагались в нем строгими рядами, другие въезжали через зеленую арку на отгороженное место для парковки автомобилей. Смрадный грохот бензиновых двигателей, который с полным правом можно было назвать невыносимым, представлял такой разительный контраст с мирной роскошью отеля, так резко нарушал его тишину и порядок, что даже ле Гран Дюк прекратил жевать. Боуман взглянул на метрдотеля, который задумчиво взирал на звезды и, казалось, беседовал сам с собой.

– Это и есть живой материал для мсье Дюка? – спросил Боуман.

– Да, сэр.

– А что теперь? Развлечения? Цыганские скрипки? Уличная азартная игра? Тиры? Киоски для продажи сладостей? Гадания по руке?

– Боюсь, что да, сэр.

– О Боже!

– Сноб! – четко произнесла Сессиль.

– Извините, мадам, – сухо сказал метрдотель, – я тоже придерживаюсь мнения мистера Боумана, но это древний обычай, и у нас нет ни малейших намерений обижать ни цыган, ни местное население. – Он снова взглянул на патио и нахмурился: – Извините, пожалуйста.

Он быстро прошел через патио к месту, где возбужденная группа цыган, очевидно, спорила. Главными действующими лицами в этой ссоре оказались мощного телосложения цыган, лет примерно сорока пяти, с хищным выражением лица, и почти потерявшая рассудок, многословная, готовая разрыдаться цыганка того же возраста.

– Пошли? – обратился Боуман к Сессиль.

– Что, туда?

– Вы все еще возражаете?

– Но вы же сказали...

– Может быть, я и бездельник, но меня интересует человеческая натура.

– Вы хотите сказать, что любознательны?

– Да.

Боуман взял девушку за руку, сделал шаг и вежливо посторонился, давая возможность ле Гран Дюку промчаться мимо, если так можно сказать о человеке его комплекции. За ним неохотно следовала Лила. В руках у ле Гран Дюка была записная книжка, а в глазах – азарт заядлого фольклориста, и, даже находясь в стремительном порыве, он не забывал подкрепляться витаминами, на ходу кусая большое красное яблоко. Он производил впечатление человека, который всегда знает, что ему нужно.

Боуман с упирающейся Сессиль медленно последовал за ними. Когда они прошли половину пути, от головной кибитки отделился джип с тремя пассажирами и помчался вниз по дороге. Едва Боуман и девушка приблизились к группе, где цыган безуспешно пытался успокоить рыдающую женщину, как от этой группы отошел метрдотель и поспешил к лестнице.

Боуман преградил ему дорогу:

– Что случилось?

– Женщина говорит, что исчез ее сын. Они послали машину на его поиски, чтобы проверить дорогу, по которой пришли.

– Да? – Боуман снял очки. – Но ведь люди не исчезают просто так.

– И я так думаю, поэтому вызываю полицию. – И он быстро ушел.

Сессиль, которая неохотно следовала за Боуманом, спросила:

– Почему такой шум? Почему женщина плачет?

– Пропал ее сын.

– И что?

– И все.

– Вы хотите сказать, что с ним ничего не случилось?

– Этого никто не знает.

– На то могла быть дюжина причин. Во всяком случае, она не должна вести себя подобным образом.

– Цыгане, – Боуман пустился в объяснения, – очень эмоциональны и очень любят своих детей. У вас есть дети?

Сессиль с трудом сохранила внешнее спокойствие, однако даже при вечернем освещении было видно, как она покраснела.

– Это нечестно.

Боуман моргнул, посмотрел на нее и произнес:

– Простите меня. Я не то хотел сказать. Если бы у вас были дети и один из них пропал, как бы вы прореагировали?

– Не знаю.

– Сожалею, что спросил об этом.

– Я бы, конечно, волновалась. – Она не могла долго обижаться или сердиться. – Возможно, я бы здорово волновалась, но не впадала бы в истерику и не выглядела бы столь убитой горем, пока...

– Пока что?

– О, я не знаю! Я имею в виду, что если бы у меня была причина поверить, что... что...

– Что?

– Вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду!

– Я никогда и не пойму, что женщины имеют в виду, – грустно произнес Боуман. – Но на этот раз догадываюсь.

Они пошли дальше и буквально столкнулись с ле Гран Дкжом и Лилой. Девушки заговорили, и Боуман понял, что, если следовать правилам хорошего тона, знакомство неизбежно. Ле Гран Дюк пожал его руку и сказал:

– Очарован, очарован!

Однако было видно, что он вовсе не рад, а просто как аристократ хорошо знает, как вести себя в подобной ситуации. У него оказались неожиданно крепкая рука и рукопожатие человека, сдерживающего свою силу.

– Очаровательные! – произнес он, обращаясь исключительно к девушкам. – Вы знаете, что все эти цыгане пришли из дальних стран, находящихся за «железным занавесом»? Большинство из них венгры и румыны. Их вожак по имени Кзерда проделал путь от берегов Черного моря. Я встречал его в прошлом году. Это как раз он так громко беседовал с той женщиной.

– А как им удалось преодолеть границы? – спросил Боуман. – Особенно между Востоком и Западом?

– Э? Что? А? – Ле Гран Дюк наконец обратил внимание на Боумана. – Цыгане путешествуют беспрепятственно, особенно когда известно, что они совершают ежегодное паломничество. Все боятся их, считая, что они имеют дурной глаз, могут напустить порчу, причинить зло и несчастья тем, кто им помешает; мне кажется, коммунисты верят этому так же, как и все. Конечно, это чепуха, сущий вздор. Но люди верят. Пойдем, Лила, пойдем. У меня такое предчувствие, что мы сами убедимся в этом сегодня вечером.

И они пошли. Сделав несколько шагов, герцог остановился, оглянулся, мельком взглянул на Сессиль, затем отвернулся и покачал головой.

– Какая жалость, – сказал он Лиле, как ему показалось, шепотом. – Я имею в виду цвет ее волос. – Они двинулись дальше.

– Не обращайте внимания, – мягко сказал Боуман. – Вы мне нравитесь такой, какая вы есть.

Девушка поджала губы, но не смогла сдержать улыбки. Обидчивость была не в характере Сессиль Дюбуа.

– Вы знаете, он прав. – Она взяла Боумана за руку, и только он хотел сказать ей, что убеждения герцога в превосходстве блондинок не согласуются с постулатом о божественной непогрешимости, она продолжила, сделав широкий жест: – Действительно, все прекрасно...

– Если вам нравится атмосфера цирков и балаганов, – подхватил Боуман язвительно. – А мне не очень-то по душе подобные развлечения, я всегда стараюсь избегать их. Однако это, видимо, в вашем вкусе; хотя я и восхищаюсь тем, как работают эти люди.

А то, что цыгане мастера своего дела, нельзя было не признать. Быстрота, сноровка и слаженность, с которыми они собрали свои палатки и киоски, вызывали восхищение. В считанные минуты были готовы столы для игры в рулетку, тир для стрельбы, четыре кабины для гадалок, палатки для продажи съестного и сладостей, две – для продажи ярких цыганских нарядов, большая клетка для каких-то птиц, обладающих явной способностью подражать человеческому голосу и используемых цыганами для предсказания судьбы. Группа из четырех цыган, устроившись на ступеньках кибитки, начала играть на скрипках задушевную среднеевропейскую мелодию. Передний дворик и автостоянка уже заполнились медленно прогуливающимися людьми, среди которых были постояльцы отеля и гости, обитатели Ле Боу и множество цыган. Пестрая толпа, состоявшая из самых разных людей – от ле Гран Дюка до представителей самых низших сословий, – слилась в единое целое, получая удовольствие от общения друг с другом, и только метрдотель ресторана стоял на лестнице, ведущей в передний дворик, и наблюдал с отчаянием и мученической покорностью, как пространство вокруг фешенебельного отеля превращается в ярмарку простолюдинов.

У входа в передний дворик появился полицейский. Это был потный здоровяк с красным лицом; езда на велосипеде по крутым дорогам в тихий теплый майский вечер явно не доставила ему удовольствия. Он прислонил велосипед к стене как раз в тот момент, когда рыдающая цыганка, закрыв лицо руками, повернулась и побежала к кибитке, окрашенной в зеленый и белый цвета.

Боуман подтолкнул Сессиль локтем:

– Давайте прогуляемся туда, согласны?

– Я не пойду. Это неприлично. Кроме того, цыгане не любят людей, сующих нос в чужие дела.

– Совать нос в чужие дела? С каких это пор забота о пропавшем человеке является чужим делом? Ну, поступайте как знаете.

Как только Боуман отошел, подъехал джип, резко затормозив на гравийном покрытии двора. Молодой цыган, сидевший за рулем, выскочил из машины и побежал к Кзерде и полицейскому. Боуман остановился неподалеку, стараясь держаться на некотором расстоянии от них.

– Не нашли, Ференц? – спросил Кзерда.

– Никаких следов, отец. Мы обыскали весь район. Полицейский вытащил черную записную книжку:

– Где его видели в последний раз?

– По словам матери, менее чем в двух километрах отсюда, – сказал Кзерда. – Мы останавливались на ужин недалеко от пещер.

Полицейский обратился к Ференцу:

– Вы искали в пещерах?

Ференц перекрестился и ничего не сказал. За него ответил Кзерда:

– Нечего задавать такие вопросы. Вы же знаете, ни один цыган не войдет в эти пещеры. Это дьявольское место. Александре – так зовут пропавшего юношу – никогда бы не пошел туда.

Полицейский убрал свою записную книжку:

– Я бы тоже туда не пошел, особенно ночью. Местные жители считают, что в них обитают злые духи. Я тоже родился здесь. Завтра, днем...

– Да он появится гораздо раньше, – сказал Кзерда уверенно. – Много шума из ничего.

– Женщина, которая только что ушла, – это его мать?..

– Да.

– А почему она так расстроена?

– Он единственный сын. А вы знаете, что это значит для матери. – Кзерда слегка пожал плечами. – Я полагаю, мне лучше пойти и поговорить с ней.

Он ушел. Ушел и полицейский, а следом Ференц. Боуман не колебался: он видел, куда направился Кзерда, догадывался, куда пошел полицейский – в ближайший кабачок. Ни тот, ни другой не интересовали его в данный момент. Его заинтересовал только Ференц: было что-то настораживающее в той стремительности и целенаправленности, с какими он прошел через арку к месту стоянки автомобилей. Что он собирался делать? Боуман неторопливо последовал за ним и остановился под аркой.

Справа от стоянки автомобилей находились четыре павильона предсказательниц судьбы, окрашенные в традиционно яркие цвета. Первый в этом ряду принадлежал некой мадам Мари-Антуанетт, которая, как гласила надпись, возвращала деньги, если клиент был не удовлетворен предсказанием своей судьбы. Боуман поспешно вошел туда, но не потому, что отдавал предпочтение членам королевской семьи, и не в целях экономии, а потому что Ференц, входя в самый дальний павильон, остановился на мгновение и бросил в эту сторону быстрый взгляд. На лице Ференца безошибочно читалась усиливающаяся подозрительность. Боуман вошел в павильон.

Мари-Антуанетт была седовласой старухой с глазами цвета полированного красного дерева и провалившимся беззубым ртом. Она внимательно смотрела на кристаллический мутный шар, прозрачность которого была утрачена, потому что его уже давно не чистили. Гадалка уверенно рассказала Боуману о продолжительности его жизни, судьбе, здоровье и счастье, взяла четыре франка и отключилась, что означало окончание сеанса. Он вышел. Возле павильона стояла Сессиль, помахивая сумкой, что можно было бы принять за откровенное кокетство. Она взглянула на Боумана с явно неуместным в данной ситуации наигранным весельем.

– Изучаете человеческую натуру? – спросила она ласково.

– Мне не следовало бы вообще туда ходить. – Боуман снял очки и огляделся вокруг, близоруко щурясь. Распорядитель тира, расположенного напротив, коренастый парень невысокого роста, с лицом боксера, чья карьера внезапно оборвалась, нагло рассматривал его. Боуман надел очки и взглянул на Сессиль.

– Ваша судьба? – спросила она озабоченно. – Что-то неприятное?

– Хуже. Мари-Антуанетт сказала, что я женюсь через два месяца. Она, наверное, ошибается.

– Да, вы не из тех, кто женится, – ответила Сессиль с симпатией и кивнула на следующий павильон. – Я думаю, вам следует узнать еще одно мнение о своей судьбе у мадам... как ее имя?

Боуман прочел зазывающую надпись: «Мадам Зеттерлинг», затем взглянул через стоянку автомобилей на тир. Распорядитель продолжал внимательно наблюдать за ним. Боуман последовал совету Сессиль и вошел в павильон. Мадам Зеттерлинг выглядела как старшая сестра Мари-Антуанетт. Гадальные принадлежности состояли из колоды засаленных игральных карт, которые она тасовала и раскладывала с такой скоростью, что ее не впустили бы ни в одно казино в Европе; но предсказание судьбы было таким же. Точно такой же была и цена.

Сессиль, все еще улыбаясь, ожидала его снаружи. Ференц находился под аркой; он явно получал какую-то информацию от распорядителя тира и внимательно слушал. Боуман снова протер свои очки.

– Да поможет нам Бог! – сказал он. – Ничего особенного, обычные выдумки гадалок. – Он надел очки. – И все же что-то в этом есть. Однако предсказания моей женитьбы не имеют ничего общего с Ференцем. Абсолютно ничего.

– Что такое?

– Ваше сходство, – серьезно ответил Боуман, – с женщиной, на которой, предположительно, я женюсь.

– Подумать только! – Она удовлетворенно рассмеялась. – У вас оригинальный ум, мистер Боуман.

– Нейл, – поправил он.

И, не дожидаясь следующего совета, вошел в третий павильон. Насколько позволяла ситуация, при входе в него Боуман быстро оглянулся и увидел, как Ференц пожал плечами и направился в передний дворик.

Третья предсказательница судьбы обладала чертами трех ведьм из «Макбета». Она разложила карты и сообщила, что ему предстоит морское путешествие, где он встретит брюнетку с волосами черными как вороново крыло. И когда Боуман возразил, что через месяц женится на блондинке, она грустно взглянула на него и взяла деньги.

На лице Сессиль, которая явно рассматривала его как охотника до легких развлечений, играла презрительная усмешка.

– Какие еще потрясающие тайны раскрыты?

Боуман снова снял очки и недоуменно потряс головой: насколько он мог судить, он уже не являлся объектом наблюдения.

– Я ничего не понимаю. Она сказала, что отец моей будущей избранницы был великим мореплавателем, так же как и ее дед и прадед. Но мне это ничего не говорит!

Однако это хорошо было понятно Сессиль. Настроение ее изменилось, на лице появилась улыбка. Она растерянно взглянула на Боумана.

– Мой отец – адмирал, – медленно сказала она. – Дедушка тоже был адмиралом, как и прадедушка. Вы... Вы могли узнать это и до гадания.

– Конечно, конечно! У меня есть полное досье на каждую девушку, с которой я собираюсь познакомиться. Приходите ко мне в номер, и я покажу вам свои файлы. Я вожу их с собой в фургоне. Подождите, у меня есть кое-что еще. Я цитирую: «У нее родинка в форме розы величиной с клубничку на таком месте, где ее никто не может увидеть...»

– Боже мой! Я не могла бы сказать об этом лучше, продолжайте, я слушаю. Может быть, вы скажете что-нибудь и почище!

Но Боуман без всяких извинений и не объясняя причин, – впрочем, в этом в тот момент не было необходимости, – направился к четвертому павильону, единственному, который представлял для него интерес. Сессиль была настолько потрясена услышанным, что странное поведение Боумана отошло на второй план.

Помещение было тускло освещено единственным светильником, висевшим в углу. От слабой лампочки падало бледное пятно света на зеленое сукно стола и лежавшие на нем руки со сцепленными пальцами.

Женщины, которой принадлежали эти руки, не было видно: она сидела в тени, низко опустив голову. И все же нетрудно было заметить, что она не похожа ни на колдунью из «Макбета», ни на других ведьм-гадалок. Это была юная девушка с золотисто-каштановыми волосами, которые ниспадали ниже плеч; черты ее лица были почти неразличимы. Однако руки были определенно красивы.

Боуман опустился на стул возле девушки, посмотрел на колоду карт с надписью: «Графиня Мари ле Обэно».

– Вы действительно графиня? – спросил Боуман вежливо.

– Вы хотите, чтобы вам погадали по руке? Голос у нее был низким, мягким, мелодичным. Это была даже не леди Макбет, это была Корделия.

– Конечно.

Она взяла его правую руку в ладони, наклонилась над ней, опустив голову так низко, что ее золотисто-каштановые волосы касались стола. Боуман сидел неподвижно, это было нелегко, но он не смел шелохнуться: две тяжелые слезы упали на его руку. Левой рукой он повернул висящий в углу светильник, и девушка подняла руку, закрываясь от света, но ему хватило времени рассмотреть, что лицо ее красиво, а большие карие глаза блестят от слез.

– Почему графиня Мари плачет?

– У вас длинная линия жизни.

– Почему вы плачете?

– Пожалуйста...

– Хорошо. Почему вы плачете, скажите, пожалуйста?

– Извините. Я расстроена.

– Вы хотите сказать, что у вас что-то случилось?

– Пропал мой брат.

– Ваш брат? Я знаю, что пропал какой-то Александре. Все говорят об этом. Это ваш брат? Его не нашли?

Она покачала головой. Ее золотисто-каштановые волосы касались стола.

– А это ваша мать находится в большой кибитке, окрашенной в зелено-белый цвет? Она кивнула, но не подняла глаз.

– Ну, зачем слезы? Ведь он не так долго отсутствует. Вот увидите, он скоро появится.

И опять девушка ничего не сказала. Она положила руки на стол, опустила на них голову и беззвучно, но так горько разрыдалась, что ее плечи неудержимо затряслись. Боуман, на лице которого появилось ожесточение, дотронулся до плеча молодой цыганки, поднялся и вышел.

Когда он появился с мрачным видом, Сессиль взглянула на него с некоторым беспокойством.

– Четверо детей, – сказал Боуман тихо. Он взял девушку за руку и повел через арку к переднему дворику.

Ле Гран Дюк в обществе блондинки разговаривал с цыганом крепкого телосложения и с обезображенным шрамами лицом. Он был одет в темные брюки и отороченную оборками не совсем свежую рубашку. Не обратив внимания на хмурый, неодобрительный взгляд Сессиль, Боуман остановился неподалеку.

– Тысяча благодарностей, мистер Коскис, тысяча благодарностей, – говорил ле Гран Дюк с выражением снисходительной любезности. – Очень интересно. Пойдем, Лила, моя дорогая. Хорошего понемножку. Я думаю, мы заработали право перекусить и немного выпить.

Боуман проследил, как они направились к ступенькам, ведущим в патио, затем повернулся и изучающе посмотрел на кибитку, окрашенную в зеленый и белый цвета.

Сессиль сказала:

– Нет.

Он удивленно посмотрел на нее:

– А что плохого в том, чтобы помочь скорбящей матери? Может быть, я смогу успокоить ее, помочь ей чем-то, возможно, даже принять участие в поисках ее пропавшего сына. Если бы больше людей помогали друг другу в трудную минуту и не боялись попасть в неудобное положение...

– Вы действительно святой человек, – сказала она с восхищением.

– Кроме того, имеется один метод решения такого рода проблем. Если ле Гран Дюк может их решить, то и я могу. Более того, ваши опасения...

Боуман оставил ее и, покусывая кончик большого пальца, что являлось у него признаком дурного предчувствия, поднялся по ступенькам в кибитку.

На первый взгляд казалось, что там никого нет. Затем его глаза привыкли к темноте, и он понял, что стоит в прихожей, ведущей в жилые комнаты, вход в которые можно было найти по полоске света под дверью и звукам женских голосов.

Боуман перешагнул через порог. Тень, отделившаяся от стены, двинулась ему навстречу. Удар в солнечное сплетение, от которого Боуман полетел на землю, пересчитав все ступеньки, можно было сравнить с ударом бетонной тумбой. Краешком глаза он успел заметить, как Сессиль моментально отскочила в сторону. Задыхаясь, Боуман упал на спину. Очки его отлетели в сторону, и, пока он лежал на земле, судорожно глотая воздух и пытаясь восстановить дыхание, тень, явно с твердым намерением продолжить, сошла вниз по ступенькам.

Это был невысокий, коренастый, злобный человек, которому очень хотелось произнести наставительную речь, и было видно, что он это намерение выполнит. Он наклонился, схватил Боумана за лацканы пиджака и поставил на ноги с легкостью, которую можно было счесть за дурное предзнаменование.

– Ты меня запомнишь, друг мой. – Его голос напоминал приятный звук сыплющегося в металлический бункер гравия. – Ты запомнишь, что Говал не любит тех, кто вмешивается в его дела. Ты запомнишь, что в следующий раз Говал не будет марать свои руки.

Из этого высказывания Боуман сделал вывод, что Говал снова намеревается пустить в ход кулаки, что тот не замедлил сделать. Только один кулак, но и этого было достаточно. Говал ударил его в то же самое место и, как Боуман мог судить по ощущениям, которые у него появились, приблизительно с такой же силой. Боуман отлетел на полдюжины шагов и опять рухнул на землю, но на этот раз в положении «сидя»: опираясь руками о землю позади себя. Говал презрительно отряхнул руки и вернулся в кибитку.

Сессиль осмотрелась вокруг, нашла очки Боумана и протянула руку, чтобы помочь ему встать. Он сконфуженно принял ее помощь.

– Я думаю, ле Гран Дюк использует другой метод, – сказала она серьезно.

– Сколько несправедливости в мире, – философски заметил Боуман, тяжело дыша.

– Именно. Вы пришли к такому выводу, изучая человеческую натуру в течение сегодняшнего вечера? Боуман кивнул: это было легче, чем говорить.

– Тогда, Бога ради, пойдемте отсюда. После всего этого мне хочется немного выпить.

– Вы думаете, я что-то требовал от них? – проворчал Боуман.

Сессиль с сожалением посмотрела на него:

– Честно говоря, я думаю, вам требуется помощь. – Она взяла его за руку и повела вверх по лестнице в патио.

Ле Гран Дюк в обществе большой вазы с фруктами и Лилы прекратил жевать банан и смотрел на Боумана с издевательской усмешкой.

– Это была впечатляющая драка, – сказал он.

– Он напал на меня в темноте, – объяснил Боуман.

– А! – произнес ле Гран Дюк ехидно, затем добавил шепотом, который был слышен на расстоянии не менее полудюжины футов, на которые Боуман со спутницей уже отошли: – Как я и говорил, пора его расцвета уже миновала.

Сессиль предостерегающе сжала руку Боумана, но в этом не было необходимости. Он улыбнулся ей грустной улыбкой человека, которому уже хорошо досталось, и повел к столику. Официант принес бокалы с вином.

Боуман подкрепился и сказал:

– Итак, где мы будем жить, в Англии или во Франции?

– Что?

– Вы слышали, что сказала гадалка?

– О Боже!

Боуман поднял свой бокал:

– За Дэвида!

– Дэвида?

– Нашего первенца. Я выбрал ему имя.

Зеленые глаза, изучающие Боумана в упор, не были ни удивленными, ни сердитыми, а лишь задумчивыми. Очевидно, Сессиль Дюбуа была не просто хорошенькой девушкой; она была чем-то большим.