Текст книги "Художница из Джайпура"

Два

Сырая штукатурка, камень, цемент. Вот чем пахнет мой новый дом.

Пару часов назад я не стала заезжать сюда, чтобы проверить, как продвигается стройка. И вот в десять вечера, когда мне следовало бы приводить в порядок счета и готовиться к новому дню, я поджидаю Хари в своем недостроенном доме, сжимая в руке нож, которым срезаю растения и раскалываю семена.

Свет с улицы падает на мой дивный пол с мозаикой из шафрановых цветов, вьющихся листьев боте и вазы с женственными изгибами. Я вспоминаю Хази, Назрин и других куртизанок из Агры, которые показывали мне узоры из своих родных краев – Исфахана, Марракеша, Кабула, Калькутты, Мадраса, Каира. В Тадж-Махале, где я проработала три года после ухода от Хари и до переезда в Джайпур, я расписывала хной руки, бедра и спины жриц любви. Со временем мои узоры становились затейливее. Я рисовала персидского павлина в турецкой ракушке, превращала афганскую горную птицу в марокканское опахало. И когда мне наконец довелось придумывать узоры для пола в собственном доме, я создала рисунок такой же искусный, как мехенди, которыми некогда украшала тела тех женщин, и меня согревала мысль, что значение его известно лишь мне.

Шафрановые цветы означали бесплодие. Неспособность дать семя, как я оказалась неспособна зачать ребенка. Лев Ашоки[9]9
  Ашока – правитель империи Маурьев с 273 по 232 г. до н. э.


[Закрыть] – символ нашей новой республики и моего честолюбия. Мне всегда хотелось большего, хотелось добиться всего своим умом, сделать своими руками: родители не верили, что такое возможно. Изысканные узоры у меня под ногами изготовил искусный мастер, который работал исключительно для дворца. А оплачивала я их продажей своих любовных масел, лосьонов, пасты для мехенди, но самое главное – мешочков с целебными травами наподобие тех, что я дала Самиру.

И Хари намерен все это отобрать?

Захрустел гравий под чьими-то ногами. Я робко провела пальцем по лезвию ножа.

Шаги замерли. Потом послышались снова и затихли у порога. Я застыла сбоку от двери, в темноте, часто дыша.

Дверь отворилась, и вошел Хари. Сзади его освещал фонарь, точно прожектор на сцене. Густые волнистые волосы закрывали лоб. Острый нос, мягкий подбородок, высокие скулы – практически красавец. Хари обвел глазами комнату и заметил меня.

Мы молча уставились друг на друга. Он скользнул взглядом по моему лицу, тонкому хлопковому сари, серебристым сандалиям. Я хотела было запахнуть сари плотнее, но удержалась.

Он приоткрыл рот, попытался выдавить улыбку.

– А ты все такая же красивая.

Он серьезно? Или, как прежде, сопроводит похвалу насмешкой?

Под мышкой у него зияла прореха, на груди темнели пятна от карри. Дхоти в пыли. Вдобавок у Хари наметился второй подбородок, хотя раньше он был толще. От него несло потом и дешевыми сигаретами.

Я не ответила, и он подошел к стене, восхищенно провел ладонью по штукатурке. Я поморщилась: мне не хотелось, чтобы он лапал то, что принадлежит мне.

Он уставился на мозаичный пол.

– Чье это? Кто здесь живет? Я думал… ты же вроде живешь в другом месте? С теми южанами?

– Мое. Я построила этот дом. – В моем голосе сквозила гордость.

Он нахмурился, недоуменно наклонил голову набок. Некогда мы обитали в однокомнатной хижине: его мать спала в передней ее половине, на кухне, среди кастрюль и сковородок, а мы с ним в задней, за занавеской.

Он прикрыл рот рукой, словно задумался.

– Неужели это ты построила?

Узнаю Хари. Он всегда считал, что я гожусь лишь вынашивать и нянчить детишек.

– Я заработала на все это. На дом. – И добавила, не удержавшись: – Ты в жизни столько не зарабатывал.

Глаза его недобро сверкнули. Он скривился.

– Я? Ты забыла, что сама меня бросила? – Он зажмурился, тряхнул головой, точно отгоняя злость. – Не хочу я с тобой ругаться. Сделанного не воротишь, верно? Я тебя прощаю. Давай начнем все сначала.

Когда я увидела его лохмотья, то сперва даже пожалела. Вот дура! Допустим, он вправе на меня злиться: бесплодная жена – позор и обуза для мужа. Такую не грех вернуть родителям. В пятнадцать лет я была слишком робка, слишком наивна и не умела сладить с грубостью Хари. Но за эти годы я стала умнее: теперь меня не запугать. И извиняться я не намерена.

– Ты меня прощаешь? После того, как ты со мной обходился?

Он смутился.

– Но твоя сестра сказала…

– Сестра? – Что он городит? – Нет у меня никакой сестры.

Он нахмурился, обернулся к двери.

– Ты меня обманула?

Я проследила за его взглядом. В полумраке у самых дверей стояла девушка, тоненькая, как веточка нима. Как же я ее не заметила?

Она вышла на середину комнаты, не сводя с меня завороженных глаз. Она была на полголовы ниже меня. Растрепанные, пыльные темно-каштановые волосы, расчесанные на пробор и собранные в косу, доходили ей почти до талии. Из-под хлопковой оранжевой шали, завязанной за спиной и над плечами, виднелась истрепанная нижняя юбка. На девушке была линялая синяя кофточка. Ни обуви, ни украшений.

Она подняла руку, словно хотела коснуться моего плеча.

– Джиджи? – спросила она.

Но у меня нет младшей сестры! Я отшатнулась, и нож блеснул в свете уличных фонарей. Девушка ахнула.

Хари шагнул между нами и ткнул пальцем в девушку:

– Отвечай!

Девушка отпрыгнула, обхватила себя руками.

Я перевела взгляд с Хари на девушку, потом снова на Хари.

– Что происходит?

Хари выудил из кармана коробок спичек и швырнул к моим ногам.

– Сама посмотри.

Может, это уловка? Ведь чтобы зажечь спичку, мне придется положить нож. Я медленно потянулась за коробком, не спуская глаз с Хари. Он сжимал и разжимал кулаки, но не двинулся с места. Я чиркнула спичкой, поднесла ее к лицу девушки. Она таращилась на меня огромными глазами, сине-зелеными, с отливом, цвета павлиньего пера. Нос у нее был тонкий, прямой, с небольшой горбинкой. Ротик круглый, как бутон, и такой же розовый. Я снова поднесла спичку к ее глазам: она смотрела на меня, не мигая.

Кровь стучала у меня в висках. Я покачала головой.

– Не может такого… После меня мама родила двух девочек, но обе не дожили до года.

Хари тоже одолевали сомнения.

– Она сказала, что родилась в тот год, когда ты от меня ушла. Сказала, ты знаешь.

Маа была беременна, когда я ушла от Хари? И у нее родилась еще одна дочь? А я даже не знала? В голове моей вихрем проносились мысли. Наверное, мама подумала, что придется снова собирать приданое, и пришла в отчаяние! Как многие беднячки, дочерей она считала обузой. Но тогда почему родители не приехали вместе с ней в Джайпур, ведь я выслала им деньги? Почему эта девушка приехала с Хари?

В свете спички я оглядела ее с головы до ног и заметила синяки на руках.

– Как тебя зовут?

Покосившись на Хари, она ответила:

– Радха.

Спичка обожгла мне пальцы. Я бросила ее на пол и зажгла другую. У меня тряслись руки.

– Где Маа? – спросила я.

На глаза Радхи навернулись слезы.

– Ее больше нет, Джиджи, – еле слышно ответила она.

Ноги у меня задрожали, точно резиновые.

– А Питаджи?

Девушка кивнула: тоже умер.

Оба умерли?

– Когда?

– Питаджи восемь месяцев назад. Мама – два месяца.

Меня словно ударили под дых. Все эти годы я мечтала, как помирюсь с родителями, и не задумывалась о том, что мы, возможно, никогда не увидимся. Значит, родители отправились на погребальный костер, окутанные позором? Окруженные сплетнями о непокорной дочери, которая бросила мужа?

Родители уже не узнают, сколько раз я хотела уйти от Хари за те два года, что мы прожили вместе. Меня останавливал страх, что мой побег запятнает их репутацию – до того самого дня, когда я поняла, что больше не в силах выносить побои, кровоточащие раны, слова точно острый нож. По утрам я с трудом поднималась с пола. И все из-за чего? Из-за того, что я не могла родить ему ребенка. В первый год нашего брака его мать, милейшая женщина, поила меня чаем из дикого ямса и отваром из клевера с перечной мятой в надежде, что это поможет моему телу произвести на свет младенца. Она готовила снадобья из листьев крапивы, чтобы укрепить мои внутренности. Я до волдырей во рту жевала семена тыквы, чтобы к моим половым органам прилила влага.

Свекровь ухаживала за моим телом так же прилежно, как я за ее огородом – удобряла почву, сажала семена, подкармливала слабые растения. Но терпеливые заботы моей саас так и не дали ее сыну того, о чем он мечтал. Для индийца сын или дочь – доказательство его мужской силы. Это значит, что он имеет право занять почетное место в легионах мужчин, которые дадут жизнь следующему поколению. Хари, как и многие в его положении, чувствовал, что я лишила его этого права.

Если бы Маа и Питаджи приехали в Джайпур, я непременно объяснила бы им это. Быть может, они даже согласились бы, что я поступила правильно, когда бросила Хари и выстроила себе блестящую новую жизнь. Но они не приехали.

Спрашивать не хотелось, но мне нужно было это знать.

– А твоя мать? Она… по-прежнему с нами?

Хари сглотнул и отвернулся.

На глаза мне навернулись слезы. Его мать, моя саас, тоже умерла? Я любила эту добрую женщину, как родную мать. Она часами учила меня, как правильно собирать цветы дерева дхак, которые помогали наладить регулы, как измельчить болиголов, чтобы приложить к волдырю и не обжечь кожу. Ее уроки дали мне ремесло. Я выжила только благодаря ей. Но она уже этого не узнает.

Когда голос вернулся ко мне, я спросила:

– Но если Маа скончалась два месяца назад… почему ты приехала только сейчас?

Девушка покосилась на Хари и опустила глаза.

Он потер шрам на подбородке.

– Надо же было собраться в дорогу.

Я догадалась, что он врет. Он точно так же потирал шрам, когда уверял моего отца, что станет рикшей и этим будет кормить семью.

Я снова поднесла горящую спичку к лицу девушки. Что у нее на горле – синяк или просто тень? От нее воняло навозом. Как и от Хари. Значит, они не потратили деньги, которые я выслала родителям на билеты.

Я перевела взгляд на Хари:

– Куда ты дел деньги, которые я послала?

Хари поджал губы и с вызовом уставился на меня.

Спичка догорела, я чиркнула следующей и снова повернулась к девушке.

– Рундо Рани, – хрипло выдохнула я.

Девушка заломила руки.

– Рундо Рани, – повторила я.

Она приоткрыла рот.

– Рундо Рани! – В третий раз я повысила голос.

– Рундо Рани, бурри саяни. Питхи тунда, тунда пани. Лакин куртхи хе мунмани, – выпалила она и прикрыла губы рукой, пряча улыбку.

Этот стишок сочинил папа и пел его всем дочерям, в том числе мне. «Маленькая королева считает себя самой главной. Пьет только холодную-прехолодную воду. Но вечно озорничает!»

Я медленно выдохнула. Радха подтвердила то, что я уже видела: у нее мамины глаза.

Радха опустила руку, улыбнулась мне, и я отметила, что лицо у нее совсем взрослое, хотя тело еще детское.

У меня есть сестра, и пока я убегала от своего прошлого, она росла. Но почему родители не сообщили мне об этом? Хотя как бы они сообщили, я ведь не писала на конвертах свой адрес.

Я и забыла о Хари, но тут он подал голос:

– Мы все еще женаты. Ты все еще моя жена.

Я передернула плечами.

– Мы можем начать сначала, Лакшми.

Нет! Я швырнула коробок к его ногам.

– Мы разведемся.

Он гневно раздул ноздри. Узнаю прежнего Хари.

– Теперь мне все ясно. – Он кивнул на Радху. – Вы и правда сестры. Обе лгуньи.

Что он имеет в виду? Я вопросительно посмотрела на Радху, но та потупила взгляд.

Хари обернулся ко мне и процедил сквозь зубы:

– Даже имя твое – ложь. Какая из тебя богиня благополучия! Ты бы в жизни сама не заработала на такой дом. – Он обвел рукой комнату и спросил, прищурясь: – Кто тебя содержит?

Он решил, что я чья-то любовница: иначе и быть не могло. Ну и пусть думает, будто женщина не способна зарабатывать самостоятельно!

Я сделала над собой усилие, чтобы ответить спокойно:

– Закон приняли в этом году. Теперь мы можем развестись.

Он прикусил губу и подобрал коробок. Снова оглядел комнату, пол, мое сари. Несколько мгновений мы молчали.

А потом меня осенило.

– Ты хочешь денег, – сказала я.

Ну разумеется! Хари ничуть не изменился: вместо того чтобы уехать в большой город работать рикшей, а возвращаясь домой, отдавать мне заработанные деньги, он остался в деревне, день-деньской спал, ел да пытался меня обрюхатить. И если бы не гроши, которые его мать зарабатывала продажей снадобий и целебных трав со своего огорода, нам было бы нечего есть.

Взгляд его вдруг смягчился.

– Только пока… – пристыженно пролепетал он.

– Сколько? – перебила я.

Он поскреб лоб, переступил с ноги на ногу.

– А сколько ты можешь дать?

– Я работаю не покладая рук. Все, что ты видишь, заработано годами труда. И оно еще даже не мое. – Я прищурилась. – У меня долги, и в отличие от тебя, я привыкла их отдавать.

Он заскрипел зубами.

– Хочешь, чтобы я рассказал всем правду о тебе? Что подумают твои мемсагибы, когда обо всем узнают?

У меня заколотилось сердце. В таком виде ни один чокидар не пустит его за ворота роскошного особняка, который стережет. Но Хари не хуже меня понимал, что привратников – как и всех, кому надо кормить семью и собирать приданое, – легко подкупить.

Радха не сводила с нас глаз.

– Сколько ты пробудешь в Джайпуре? – спросила я Хари.

Он пожал плечами.

Я глубоко вздохнула – раз, другой, третий. Достала из кармашка на поясе юбки свернутые купюры. Рупии, которые я откладывала, чтобы отдать долг строителю. Я швырнула их на мозаичный пол – точно так же, как некогда Хари швырял свои скудные заработки на пол нашей хижины.

Он уставился на купюры. Наверное, прежде в глаза не видал столько денег. Потом наклонился и поднял их.

Почесал заросший подбородок. Поймал мой взгляд. Открыл рот, словно хотел что-то сказать.

Я молчала.

Хари закрыл рот. Посмотрел на Радху, но она отвернулась. Покачал головой и вышел из дома.

На душе у меня было неспокойно – бог знает почему. Годами я представляла, что скажу Хари при встрече. Как наброшусь на него с кулаками. Как надаю пощечин. Запинаю. За все измывательства и унижения. И вот мы увиделись впервые за тринадцать лет, а злость на него прошла – осталась лишь жалость.

Голос Радхи вывел меня из задумчивости:

– Джиджи, так ты все эти годы жила в Джайпуре? Ты так одета…

Я подняла руку: молчи. Подбежала к окну и увидела уходящего Хари. Когда он скрылся из виду, сунула пальцы в рот и свистнула. К окну тут же подскочил Малик, а за ним двое парнишек, каждый в два раза выше его: они пришли меня защищать.

– Он ушел, тетя босс. Рикша ждет за углом.

Я отсчитала пять рупий. Малик дал парнишкам по рупии, оставшиеся взял себе. Прирожденный делец.

На обратном пути в коляске рикши Радха рассматривала меня. Догадываюсь, о чем она собиралась спросить, когда я велела молчать. Где ты была все эти годы? Почему убежала? Как оказалась в Джайпуре? Я никак не могла опомниться от потрясения после встречи с Хари, от того, что троих дорогих мне людей, оказывается, нет в живых. Я старалась привыкнуть к мысли, что теперь у меня есть сестра, вот она, подле меня, такая же настоящая, как боль, что стучит в висках.

Я неторопливо расправила сари на плече и откашлялась.

– Во-первых, глазеть неучтиво.

Она отвернулась, но потом снова повернулась ко мне, словно не могла удержаться.

– Джиджи…

Я вскинула руку.

– Во-вторых, поговорим дома.

Рикши и тонга-валлы сеяли слухи, как птицы, что засыпают землю съеденными семенами. И я не собиралась давать пищу для сплетен.

Я почувствовала, что Радха опять смотрит на меня, и прикрыла глаза: не приставай. Виски давило нестерпимо. Неужто эта девушка и правда моя сестра? Экая замарашка! Чумазая, как бык-брахман[10]10
  Мясная порода зебу.


[Закрыть], что неделю провел на пастбище. В ее возрасте я сама заплетала косу, стирала в реке юбки, а прежде чем улечься спать, обязательно мыла ноги. Неужели Маа ничему ее не научила? От девушки пахло сеном: значит, они с Хари добирались до Джайпура на крестьянских подводах. А деньги, которые я выслала родителям на билеты, Хари прикарманил.

Я открыла глаза, покосилась на ее сцепленные в замок руки. Под ногтями черная кайма, точно у побирушки. Как прикажете объяснять всем появление сестры, о существовании которой я даже не подозревала? Конечно, клиентки не в курсе подробностей моей семейной жизни, но что я скажу миссис Айенгар? В-третьих, никогда не говори никому о Хари. Судя по его виду, он по-прежнему перебивается грошовыми заработками. Очень может статься, что Хари решит задержаться в Джайпуре и жить за мой счет. Я наконец пожинаю плоды своих трудов, ну почему я должна кормить два лишних рта?!

Впрочем, я, пожалуй, несправедлива. Я ведь с радостью кормила бы тех двоих, кого так ждала: отца и мать. Возможно, Радха послана мне в наказание за позор, которым я их покрыла. После моего побега и родители, и свекровь, и Хари наверняка стали изгоями. Их не звали ни на религиозные церемонии, ни на свадьбы, ни на дни рождения, ни на похороны, а то и плевали им вслед. Я вспыхнула от стыда.

Радха склонила голову на грудь, и я заметила, что она заснула под мерное покачивание коляски. Она привалилась было ко мне, но я отодвинулась, досадуя на ее близость, и она отклонилась в другую сторону, откинула голову на потрепанную парусину кабинки.

Я наконец рассмотрела ее лицо – овальное, как у Маа, не сердечком, как у нас с Питаджи. Если Радха родилась в тот год, когда я ушла, значит, сейчас ей тринадцать, но выглядела она старше. Меж бровей и вдоль уголков рта у нее уже залегли морщины.

Я оглядела круглые темные отметины на ее руках – видимо, следы пальцев Хари. Я сбежала от его побоев, и он выместил злобу на Радхе? При мысли об этом меня бросило в дрожь.

Радха тоже вздрогнула, точно в ответ. Я укутала ее худенькое тело своей шерстяной шалью. Вряд ли у нее есть свитер. Должно быть, намерзлась в дороге.

Кожа у нее была чуть темнее моей. Наверняка она больше моего бывала под открытым небом: таскала воду из деревенского колодца, собирала навоз под полуденным солнцем, как я много лет назад. Ступни в трещинах. Купание придется отложить до утра – не хватало еще перебудить всех домашних миссис Айенгар и вдобавок мистера Панди с женой.

Раз ей тринадцать, значит, учится в шестом классе. Надо будет подыскать ей государственную школу. От дочерей клиенток я знала, что новый учебный семестр начнется в январе. А до того как быть? Не могу же я оставить Радху у себя в комнате, пока я разъезжаю по клиенткам. Миссис Айегар любопытна, она замучает ее расспросами. Может, брать Радху с собой? Одежда! Нужно ее приодеть, прежде чем вывозить в общество.

Голову распирало от мельтешащих мыслей. О том, что дальше, было страшно и думать. А то не засну.

Я потрясла Радху за плечо, чтобы разбудить. Мне придется многому ее научить, и как можно скорее.

Три

16 ноября 1955 года

За символическую плату миссис Айенгар разрешала пользоваться ее альмирой. На одной полке я держала сложенные сари в изящных узорах пастельных оттенков: в крапинку, тонкую полоску, мелкий – не крупнее божьей коровки – цветочек. На другой – кофточки, разложенные по цветам: светло-голубые, ярко-зеленые, карамельно-розовые, кипенно-белые, цвета слоновой кости. Шальвар-камизы, которые я любила носить, когда была помоложе, лежали на нижней полке, вместе с однотонными чунни.

– Это все твое, Джиджи? – Радха, после купания завернутая в полотенце, заглянула в альмиру и потерла палец о палец, словно хотела пощупать хлопок и изысканные шелка. Вчера вечером в коляске рикши я рассказала ей о своих клиентках и предупредила:

– В-четвертых, никогда не трогай чужого. Пикнуть не успеешь, как тебя обвинят в воровстве.

Я выбрала розовое сари с каймой из пурпурных цветов и проворно разгладила складки, прежде чем заправить полотнище за пояс моей нижней юбки.

– Большинство моих клиенток хлопок не носят, только шелка, да такие тонкие, что их можно протянуть через кольцо. По особым случаям надевают сари, расшитые золотой и серебряной нитью. – Я взглянула на Радху. – Недавно я рисовала мехенди невесте. Ее сари было так густо расшито золотом, что сестры втроем вели ее по ступенькам к мандапу.

– Как же она шла вокруг костра?

Я приподняла бровь.

– Очень-очень медленно.

Радха рассмеялась неожиданно грудным смехом, шелестевшим, точно карты, которые мальчишки цепляют к спицам велосипедов.

Я со стуком бросила на пол коричневые сандалии на плоской подошве, с гладкими ремешками, заставила Радху обуться. Судя по мозолям на пятках, она привыкла бегать босиком. С сандалиями ей легче будет привыкнуть к обуви.

Она скинула полотенце, и я снова увидела синяки. Вчера они были кроваво-красные, сегодня чуть побледнели. Наши взгляды встретились, и Радха скрестила руки на груди, чтобы спрятать от меня синяки.

– Меня овца боднула, когда мы ехали в грузовике. Завтра пройдет.

Мы многое скрывали друг от друга. На заре, когда я на крыше купала сестру – до того, как проснутся дворничихи и примутся подметать улицу, до того, как служанка миссис Айенгар придет за выстиранными сари, которые вчера развесила сушиться, – Радха отказывалась говорить об одном, я – о другом. Меня обуревали противоречивые чувства: очень хотелось спросить, не бил ли ее Хари (как когда-то меня), но я боялась узнать правду. Что бы она ни ответила, я заранее винила во всем себя. Наверняка он это сделал, чтобы отплатить мне.

Я надела на нее ярко-зеленую рубаху, разгладила на ее худеньких плечиках. Камиза была слишком широка для ее узкой груди; я защипнула ткань, чтобы посмотреть, насколько придется ушивать. Белые хлопковые шальвары нужно будет укоротить на дюйм-другой: сейчас штанины волочились по полу, а в талии были свободны на добрые пять дюймов. Наконец я набросила Радхе на плечи белый шифоновый чунни и отступила на шаг, чтобы оценить дело своих рук.

Зеленая рубаха подчеркивала ее иссиня-зеленые глаза; волосы ее казались чернее. Я оттерла Радху от пыли и грязи, и теперь ее розовая кожа блестела от кокосового масла. Уложить волосы, повесить на шею ожерелье, немного подкормить – и сестру будет не отличить от дочерей моих клиенток.

Радха заметила, что я любуюсь ею, и застенчиво улыбнулась.

– Джиджи, у тебя нет чего-то поярче?

– Кричащие расцветки носят деревенщины, – сказала я. – Яркими могут быть только шелка, как у моих клиенток. И забудь о дешевых, расшитых стекляшками сари: ты не прачка.

Она приоткрыла рот, губы у нее задрожали.

Не слишком ли я резка?

Радха уставилась в горлышко мутки, который привезла с собой из деревни. Там блестели россыпи крошечных стеклышек на подвенечном сари нашей матери.

Я не сразу поняла, что задела сестру за живое, совсем как на крыше, когда ловила блох в ее волосах.

– Ты вообще не моешься, что ли? – спросила я.

– Мы десять дней ехали на подводе с сахарным тростником, потом на грузовике с овцами, – жалобно, точно извиняясь, ответила Радха.

Я мигом пожалела о том, что и как сказала. Если Хари прикарманил мои деньги, она-то тут при чем? Да и у меня в Аджаре были блохи, когда я околачивалась среди коз и шелудивых псов. Надо быть с нею помягче.

Со двора донесся звон металлических бидонов, возвещая о прибытии молочника. Обрадовавшись поводу сменить тему, я поспешно обулась.

– Пойду перехвачу дуд-валлу. Нам нужен литр молока на бурфи.

Я открыла дверь и увидела Малика, который застыл с поднятой рукой, собираясь постучать. Причесаться он не удосужился, но рубаха и штанишки были чистые. Малик что-то жевал.

– Арре, Малик! Ты пришел рано.

– Кто это? – Он кивнул на Радху.

– Радха, моя сестра. Будет жить у меня.

Подробнее я объяснять не собиралась, а Малик вряд ли станет допытываться.

– Ты же знаешь, от паана у тебя почернеют зубы.

Мальчишка невозмутимо ответил:

– Сегодня базарный день, тетя босс. Клиенток нет, а значит, никто не станет мной умиляться и заглядывать ко мне в рот. – И он улыбнулся, продемонстрировав зубы в табачной пасте.

Я достала из карманчика в нижней юбке список покупок и протянула Малику. Он пробежал его глазами и уточнил:

– Что-то еще?

Я оглянулась на ряд бутылочек на рабочем столике.

– Лавандовое масло. – Сегодня утром мы извели весь пузырек на синяки Радхи. – И экстракт магнолии. – Ступни у Радхи еще грубее, чем у Лалы. Наверное, сестра всю жизнь ходила босой.

Малик кивнул и уставился на Радху.

Я подняла с пола грязные лохмотья, в которых она приехала, и сказала Малику:

– Как вернешься с базара, сожги эти вещи.

Радха вскрикнула.

Я обернулась к ней. Наверное, это единственная ее одежда.

– В них кишат блохи. Мы тебе новые купим.

Радха залилась румянцем, взглянула на Малика и тут же опустила глаза. Должно быть, ей стало стыдно из-за того, что я при нем упомянула о блохах. Я посмотрела на Малика, но лицо его было бесстрастно. Я выпроводила мальчишку, и мы оба отправились каждый по своим делам.

Вернувшись в комнату с железным молочным бидоном, я застыла на пороге: что-то изменилось. Спрятав руки за спину, Радха стояла у длинного столика, на котором я держала целебные травы. Она покосилась на меня опасливо, точно зверенок. Наверное, что-то натворила и теперь боится, что я ее накажу. Я оглядела пузырьки с лосьонами и маслами, ступку и пестик, мраморную доску, на которой я смешиваю растения и семена. Все стояло не так, как я оставляла. Банку со свежесобранными травами тоже передвинули. А потом я заметила, что в тазике с плюмерией, где я накануне замочила кофточку, не хватает одного цветка. Я посмотрела на Радху, и она прикрыла руками голову. Второй цветок плюмерии красовался в пучке волос у нее на затылке.

– «В-десятых, если хочешь, чтобы клиентки приглашали тебя домой, от тебя всегда должно пахнуть цветами», – лукаво улыбнулась она.

Вчера вечером после первого, второго, третьего и четвертого пунктов я сказала ей, что, в-пятых, нужно сидеть прямо (она горбилась, точно привыкла сидеть на корточках на земле, когда стирала или готовила), в-шестых, не разевать рот (она таращилась на мотороллеры, точно на мартышек, поющих на хинди), в-седьмых, есть с закрытым ртом (она откусывала новый кусок чапати, не дожевав предыдущий, словно неделями голодала), в-восьмых, улыбайся, когда я утром буду знакомить тебя с миссис Айенгар (обычно Радха смотрела встревоженно и угрюмо). Когда я дошла до девятого пункта, она уже доела, и глаза у нее слипались. Я постелила ей на полу у альмиры. Она чесала голову, и я сказала, что спать со мной на кровати она будет лишь после того, как мы выведем блох. Радха не возражала. То ли привыкла спать на полу, то ли слишком устала.

Я много лет жила одна, вдобавок мне еще не доводилось воспитывать ребенка. Объяснить ей, мол, нужно спрашивать, прежде чем что-то взять, или не стоит? В конце концов, она из деревни и не привыкла к городским удобствам, которые я принимала как должное.

Я поставила бидон на стол, улыбнулась Радхе и указала на таз с кофточкой:

– Будь так добра, повесь ее сушиться, а я пока уложу волосы.

Она расслабилась, словно все это время боялась вздохнуть, взяла со стола пузырек и спросила:

– Джиджи, а это для чего?

– Это масло бавчи, – ответила я. – Для роста волос. Тебе не надо, у тебя и так густые.

Она ткнула пальцем в стоящую на красной бархатной салфетке глиняную миску с темно-коричной каймой:

– А это какая-то особенная вещь?

Я отогнала ее от стола, чтобы не трогала старую миску, в которой моя саас смешивала растения.

– Я в ней делаю пасту из хны. Иди повесь кофточку. – Я взглянула на наручные часы и добавила: – И поедем к портнихе. Если успеем до завтрака, она будет торговаться на голодный желудок.

Редкие волосы портнихи, сквозь которые просвечивала изжелта-смуглая кожа, были расчесаны на прямой пробор и собраны в клочковатый узел. Заколов булавками три пары шальвар-камиз, которые мы привезли с собой, она высунулась в окно и крикнула чаю. Через пять минут мальчишка принес три стаканчика горячего чая. Я взяла стаканчик, но, заметив на поверхности чая масляную пленку, не отпила ни глотка и отдала стаканчик Радхе. Она моментально осушила свой, а потом и мой. Надо будет сказать ей, что пить залпом некрасиво.

– Сколько? – спросила я портниху.

Она сняла с полки большую жестянку нюхательного табаку, взяла щепоть, резко вдохнула сперва одной, потом другой ноздрей, как Маа когда-то, и громко чихнула с открытым ртом.

– Вы не говорили, что у вас есть сестра, – сказала она.

– А вы не говорили, что у вас есть оранжевый шелк, – парировала я. – Представьте мое удивление, когда я увидела Парвати Сингх в кофточке точно из такого шелка. И ведь я вас спрашивала!

Она поджала губы.

Радха переводила взгляд с портнихи на меня.

Ссориться я не привыкла, и уж тем более мне не улыбалось нажить врага в лице одной из лучших портних Джайпура. Я достала из сумочки пузырек.

– Вот, держите, пока не забыла.

Она схватила бутылочку и спрятала в складках сари.

– Послезавтра будет готово, – сказала она.

– Завтра. – Я встала.

Когда мы вышли из дома портнихи, Радха спросила, что было в бутылочке.

– А ты не догадываешься?

Мы шли молча. Вдруг Радха застыла на месте.

– Масло бавчи?

Я улыбнулась, взяла ее за руку, и мы продолжили путь.

– Бедняга была лысая на полголовы, пока не стала пользоваться моим маслом.

Радха рассмеялась.

– Тетя босс!

Возле нас затормозил рикша, на подножке стоял Малик.

– Так-то ты тратишь мои деньги? – Я прищурилась.

Он приложил руку к сердцу, склонил голову.

– Тетя босс, я забочусь о моих госпожах. – Он помог мне залезть в коляску, потом подал руку Радхе. Малик сосал тамариндовую конфету[11]11
  Сладость, которая напоминает тянучку и изготавливается из плодов тамаринда или индийского финика.


[Закрыть], предложил одну моей сестре, и она жадно сунула ее в рот.

В-тринадцатых, сладкое портит зубы, мысленно добавила я в список того, чему надо научить Радху, и принялась разворачивать покупки.

– Лавандовое масло купил?

Малик, усевшийся рядом с Радхой, подался ко мне.

– Тот, кого весь мир считает мудрецом, для домашних пустое место. Не просто купил, а еще и со скидкой.

– Тогда где сдача?

Малик простер ладони к рикше:

– Думаете, он нас бесплатно везет?

Меня так и подмывало рассмеяться, но я удержалась и увидела, как Малик приветствует Радху: в церемонном саламе он приложил горсть ко лбу, потом ко рту и к сердцу. Радха улыбнулась. Я вернулась к покупкам.

– Джиджи! Смотри! Ну просто корона Кришны! – крикнула Радха и показала пальцем на здание.

Я мягко опустила ее руку.

– Что там у нас в-шестых?

Радха задумчиво нахмурилась.

– Не таращиться с открытым ртом?

– Молодец. Это Хава-Махал[12]12
  Хава-Махал – пятиярусное гаремное крыльцо дворцового комплекса джайпурского махараджи Савай Пратап Сингха (годы правления – 1778–1803), построенное из розового песчаника в форме венца Кришны (не позднее 1799 г.).


[Закрыть]. В нем без малого тысяча окон. Быть может, обитательницы дворца сейчас смотрят в окно и не хотят, чтобы их увидели.

Дворец ветров остался позади; Радхе явно хотелось обернуться и проверить, не провожают ли нас взглядами обитательницы дворца. За ней нужен глаз да глаз. Моя младшая сестра любознательна и резва, что хорошо, но совершеннейшая дикарка – а вот это уже опасно.

Двадцать минут спустя я велела рикше остановиться.

– Мне нужно по делам, я сойду здесь. Малик, доберетесь домой, покажи Радхе, как я делаю ладду. Да смотрите, чтобы миссис Айенгар не застала вас у ее очага.