Текст книги "Живучее эхо Эллады"

Алла Андреевна Кузнецова
Живучее эхо Эллады

К читателю

Традиция популярного изложения греческих мифов имеет в российской литературе давние глубокие корни. Достаточно вспомнить знаменитые «Легенды и мифы Древней Греции» Н. А. Куна, чье первое издание состоялось еще до революции. Традиция эта не прерывалась и в советское время. Классическими образцами увлекательного, доступного и вместе с тем научного рассказа о греческой мифологии и истории стали «Мифы Древней Эллады» А. И. Немировского и «Занимательная Греция» M.Л. Гаспарова. Все эти работы помимо общности предмета исследования и несомненной художественной ценности объединяет еще одна важная особенность: все они написаны прозой.

Попыток пересказать греческие мифы силаботоническим стихом не было до сих пор. И это тем более странно, ибо основными источниками греческой мифологии являются стихотворные произведения – поэмы Гомера[1]1
  Гомер, легендарный греческий поэт, автор «Илиады», повествующей о Троянской войне, и «Одиссеи», где говорится о странствиях и приключениях по пути домой одного из героев Троянской войны – Одиссея.


[Закрыть], Гесиода[2]2
  Гесиод, греческий поэт VIII–VII вв. до н. э. Автор «Теогонии» – поэмы о происхождении богов и людей.


[Закрыть], Аполлона Родосского[3]3
  Аполлоний Родосский, греческий поэт III в. до н. э. Автор «Аргонавтики» – поэмы о путешествии Ясона в Колхиду (совр. Грузия) за золотым руном.


[Закрыть].

Книга Аллы Кузнецовой, которую читатель держит в руках, восполняет собой этот досадный пробел. И обращена она прежде всего к тем, кто только начинает знакомиться с наследием античных времен, не теряющим своей актуальности даже в новом тысячелетии, ибо античная культура, культура Древней Греции и Древнего Рима, стала фундаментом современной европейской, а значит и нашей российской цивилизации.

Поэтическое мироощущение Аллы Кузнецовой, с которым читателю довелось познакомиться в ранее изданных ею сборниках стихов («Вдохновение», М., 2003 г., «Вкус полыни, СПб., 2004 г., «Роса на осколках» СПб, 2004 г., «Запах солнца», СПб., 2005 г.), необыкновенно трогательно касается всех струн человеческой души. Талантливый мастер в своем новом поэтическом сборнике еще раз доказывает всем нам бесценность опыта предшествующих поколений.

Перевернув эту страницу, Вы, читатель, окажетесь в мире мифов и легенд, которые объяснят, почему бесплодный и бесконечный труд называют сизифовым, а суровые испытания – танталовыми муками; из-за чего причины для споров и распрей именуют яблоком раздора; сколько подвигов совершил величайший из греческих героев Геракл, ставший впоследствии одним из олимпийских богов, и какую огромную опасность таил в себе знаменитый троянский конь, именем которого ныне назван один из самых зловредных компьютерных вирусов. Зачем же медлить? В добрый путь!

Анатолий Булкин,

доктор исторических наук, профессор,

почетный работник высшего

профессионального образования России.

От автора

«Любезнейший Сергей Семёнович… посылаю вам «Одиссею», прося вас быть ходатаем за неё перед ценсурою… По моему мнению, нет книги, которая была бы столь прилична первому светлому периоду жизни, как «Одиссея»… Надобно только дать в руки молодёжи не одну сухую выписку в прозе, а самого живого рассказчика Гомера, который в одну раму заключил всю древнюю Грецию с чудесными её преданиями и нравами.

К «Одиссее» можно бы вместо пролога присоединить рассказ в прозе о первобытных временах Греции и особенно… о падении Трои (можно бы даже с прозою мешать стихи, т. е. переводить стихами лучшие места из «Илиады» и «Энеиды», но на это у меня едва ли достанет сил и времени); таким образом в одном тесном объёме могли бы соединиться и вся история древней Греции, и самые душистые цветы её поэзии… «Одиссея» могла бы сделаться самою привлекательною и в то же время самою образовательною детскою книгою… имея целию образование юношества (которому поэтическая сторона не должна быть пренебрегаема…).

… Муза Гомерова озолотила много часов моей устарелой жизни; но то, что меня самого так сладостно утешало, будет ли утехою для читателей?..»

(Из письма В.А. Жуковского к С.С. Уварову, 12

(24) сентября 1847 г.

Франкфурт-на-Майне)

О дорогой и незабвенный для России Василий Андреевич!.. Как жаль, что слова признания моего Вам за это письмо опоздали ровно на полтора века. Оно помогло мне устоять в своих сомнениях по поводу того, нужна ли людям эта книга, и, как пишете Вы, «будет ли утехою для читателей?»

К глубокомысленным строкам письма, написанного человеком, умудрённым опытом и возрастом и представлявшим собой цвет российского общества, друга и наставника самого А.С. Пушкина, ничего мне не понадобилось брать подспорьем, чтобы понять необоснованность моих сомнений. В душе осталось единственное желание – как можно лучше выполнить эту, скажем прямо, нелёгкую работу, стараясь не погрешить ни на йоту достоверностью текста, не засоряя его отсебятиной или надуманностью, придерживаясь от начала и до последней строки определенного стиля повествования, стараясь обходить, как маленький весенний ручей непосильные камни, привычные сегодняшнему дню слова, чтобы хоть как-то, хоть чем-то отдалить звучание строк от повседневной современности, хоть на самую малость приблизив его к былым временам…

Главная задача книги – доведение до наших детей и внуков знаний, веками хранимых человечеством, ибо в этом и заключается долг старшего поколения.

Книга может оказать помощь студентам, предоставив им возможность для совершенствования языковых знаний; они найдут исчерпывающие ответы на вопрос – «почему мы так говорим?» С прицелом именно на это сделана подборка излагаемого материала, который шаг за шагом объясняет суть фразеологических сочетаний, заимствованных из античной мифологии. Это – Геракловы столбы, Авгиевы конюшни, Танталовы муки, Ахиллесова пята, Сизифов труд… Произносим их часто, а как объяснить – знаем не всегда.

Школьникам книга послужит хрестоматийным материалом, дополняющим знания по истории Древнего Мира, шире узнают из неё о Троянской войне, о самом почитаемом в Греции герое Геракле, о Тесее и хитроумном Одиссее…

Взрослый читатель заполнит свободные минуты, постигая Гомера, Овидия, Софокла, Еврипида, которых стоит читать и перечитывать до тех пор, пока не станет понятным, почему наш Пушкин любил «печать недвижных дум» на лицах царскосельских мраморных богов и «слёзы вдохновения при виде их рождались на глазах!».

А тем, кто ещё не знаком с основными сюжетами древнегреческих мифов и поверий, хочется сказать: открывайте для себя этот замечательный мир, эти достижения того маленького народа, универсальная одарённость и деятельность которого обеспечила ему в истории развития человечества достойное место.

А. Кузнецова,

С – Петербург.

Сизиф

 
Благодарю тебя,
велик в былом Сизиф,
Что служишь хоть плохим,
Но, всё-таки, примером.
Ещё благодарю
Овидия с Гомером,
Что сохранили мне
и миру древний миф.
 

1

 
Герой поверий и крылатых слов,
Порою снизошедший к произволу,
Был сыном повелителя ветров —
Весёлого и умного Эола.
 
 
Происхожденью от богов и нимф
Обязан был победами и лирой.
Известен тем, что основал Коринф,
Первоначально названный Эфирой.
 
 
Блистал Коринф! И, глядя на него,
Возликовал Сизиф, не зная рока,
А слава о сокровищах его
Распространялась живо и далёко.
 
 
И к нам явилась мифом древних лет,
Смолчать при этом не имея права,
Что кроме доброй славы по земле
Шла за Сизифом и дурная слава,
 
 
Вся суть которой заключалась в том,
Что в Греции времён героя мифа,
Мы ни за что на свете не найдём
Хитрее и коварнее Сизифа.
 
 
Владея изворотливым умом,
Подпитывая гордостью злорадство,
Он силы находил в себе самом
Тащить в Коринф несметные богатства.
 
 
Когда пришёл Сизифов чёрный день,
Явился бог Танат, что мрачен с виду,
Исторгнув души, нёс он смертных тень
В печальные владения Аида,
 
 
Родного брата Зевса, под землёй
На троне создававшего запреты,
Где душ умерших бестелесный рой
Забвением одаривала Лета.
 
 
Но обманул посланника Сизиф,
Остаться пожелав на светлой тверди,
Он в жажде жизни хитростью сразил
И заковал в оковы бога Смерти.
 

2

 
В Сизифовом дворце кифары голосят,
Шумит весёлый пир, округу пеньем будит…
В Сизифовом плену безмолвствует Танат,
И, значит, на Земле не умирают люди.
 
 
А если нет смертей – не будет похорон.
Не будет похорон – не будет криков грифа…
И, как тут ни крути, не так со всех сторон,
И не закрыть глаза на выходку Сизифа.
 
 
Сам громовержец Зевс, что не прощал вины
И чтил любой закон и бережно, и свято,
Во гневе приказал Аресу: «Бог войны!
Ступай скорей в Коринф, освободи Таната!..»
 

^{Арес. Римская копия с греческого оригинала. V в. до н. э.}

 
Короткий лязг цепей победу предрешал —
И ринулся Танат к душе, его отвергшей!..
Один короткий миг – и лживая душа
Познала вечный мрак среди теней умерших.
 
 
Но это не конец! Живучий древний миф
Поведать бы хотел последнюю страницу —
Не тут-то было! Нет, он не таков, Сизиф,
Чтоб пакостной душой своей угомониться.
 
 
Притихла, затаясь, душа в немом краю,
Но знала, как всегда, чего она хотела,
Успел шепнуть Сизиф, почуяв смерть свою,
Чтобы его жена не погребала тела:
 
 
– Ни пышных похорон, ни похоронных жертв
Богам (ни на земле, ни там, где мёртвых души)!..
Разумная жена одну из лучших черт
Лелеяла в себе – молчать да мужа слушать.
 

3

 
Привык во мраке царствовать Аид,
Да не привык к попранию закона!..
«Богат Коринф, а с жертвой не спешит!» —
Сказала как-то мужу Персефона.
 
 
И этот ловко брошенный упрёк
Сизифа тень, что выплыла из мрака,
Поймала! И шепнула: «О мой Бог!
Не машут кулаками после драки!
 
 
Ты время золотое упустил,
О царь Аид, властитель душ умерших!
Прошу тебя, на землю отпусти:
Найду тебя в неверие повергших!
 
 
Я их заставлю поднести, как дар,
Те жертвы, что ценой невероятны!
Всё сам перетрясу, а уж тогда
Я, как на крыльях, прилечу обратно.
 
 
Быть должником?! Нет, не хочу, хоть режь!
Пусть всё свершится в самом лучшем виде!..»
Сказал слова – и ложь пробила брешь
В спокойном, рассудительном Аиде.
 

4

 
Но был Сизиф таким, каков он есть —
Сбежал! Концы, как говорится, в воду!
Коварство, криводушие и лесть
Сработали хозяину в угоду.
 
 
Живёт, как бог Коринфский, во дворце,
За пиром пир с размахом небывалым.
Он жив!.. Пригож!.. Улыбка на лице!..
Он снова, как когда-то, правит балом!
 
 
– Я – первый! Я – единственный земной,
Из царства мёртвых вырвавшийся тенью!
Да сам великий Зевс передо мной,
Взирая, должен преклонить колени!..
 
 
Вдруг замолчал, как будто выпил яд,
И меркнет взгляд, лик застывает в муке —
Он видит, как насупленный Танат
К душе его протягивает руки.
 
 
Исторг опять… И возвратил, где ждут
И где никто не плачет, не смеётся,
Вменив ему, как наказанье, труд,
Что до сих пор Сизифовым зовётся.
 

5

 
Огромен камень!.. Высока гора!..
И нет минуты, чтоб дохнуть свободней.
И труд нелеп! Сегодня – как вчера,
И завтра будет то же, что сегодня.
 
 
О!.. Нелегко Сизифу, нелегко…
Он вымотан, как старая пружина:
Горы подножье слишком далеко
От им недосягаемой вершины.
 

^{Сизиф, вкатывающий камень на гору (Альбом «LE PRADO» – MADRID)}

 
Ах, если бы его былая прыть,
Катил бы тяжесть сильными руками!..
И хочется Сизифу с горя выть,
Зубами грызть немой, огромный камень.
 
 
Незавершённость, тешь себя, не тешь!..
Бессмысленность!.. Нелепость!.. Безысходность!..
И нет ни просветлений, ни надежд,
И не помогут хитрость, ложь и подлость…
 
 
В плену своих немыслимых хлопот
Толкает камень, все надежды руша,
Не просыхающий теперь солёный пот
Совсем слепит и разъедает душу.
 
 
Ни слёз, ни слов отчаянья… И вдруг!.. —
Вершина, где конец нелепой были!..
Выскальзывает камень из-под рук
И катится к подножью в тучах пыли…
 
 
И снова те же камень и гора,
И ни минуты, чтоб дохнуть свободней.
И нет конца! Сегодня – как вчера,
И завтра будет то же, что сегодня.
 

6

 
Не всё, лишаясь жизни торжества,
Коснётся берегов реки забвенья —
Хранит эфир крылатые слова
Сменяющим друг друга поколеньям.
 
 
Мы помним древнегреческих богов
И чтим героев, их победам веря,
Хоть отделяет множество веков
Античные легенды и поверья.
 
 
Меня дивит подобие людей
От тех, что жили в мире изначальном,
И до живущих в мире наших дней,
Порою светлом, а порой печальном.
 
 
Такая же сегодня, как тогда,
Безумная усталость в смертных ликах,
Такая же бессмысленность труда
Дающих обещания великих.
 
 
И результат, что скромного скромней,
Стал призраком обещанных идиллий,
О!.. Сколько мы Сизифовых камней
В своё тысячелетие вкатили!
 
 
И тот же непростой Сизифов труд,
Что карою прослыл за прегрешенья,
Такой испепеляющий, как трут,
Лишающий надежды на свершенье.
 
 
И сами – приземлённый иль кумир,
Из нищих родом или из великих —
До срока познаём Аидов мир,
Друг друга истязая в распрях диких.
 

Тантал[4]4
  Танта́л – по поэме Гомера «Одиссея»; по мифическим словарям – Тантал; с целью сохранения традиционной благозвучности фразеологического сочетания («Танта́ловы му́ки»), автор счёл возможным изменение ударения в имени.


[Закрыть]

1

 
Пришло поверье из седых веков —
Поэмою Гомера заблистало!..
В ней правил царь – любимец всех богов,
Сын Зевса, им же названный Танталом,
 
 
Легко познавший пальмовую ветвь,
Отца любовь, что всем глаза слепила,
И никого не видел белый свет
Счастливее правителя Сипила.
 
 
Но не по мановению руки —
Великий Зевс продумал всё до нитки:
Тантала золотые рудники
Преображались в золотые слитки,
 
 
Дышали плодородием тогда
Поля, сады и винограда лозы,
На травах круторогие стада
И табуны коней сбивали росы.
 
 
Избыточность во всём ласкала глаз
(Такого мир не ведает и ныне),
Но вот беда – натура поддалась
Преступность порождающей гордыне.
 
 
Тантал судил и оскорблял богов,
Он клялся перед ними клятвой лживой,
Украсив злодеяния веков
Душой своей холодной и фальшивой.
 
 
И ни богов, ни смертных не щадя,
Свой гордый взгляд бросал, как подаянье,
Он даже не щадил своё дитя,
Накручивая тяжесть наказанья.
 
 
И если в жизни той, что удалась,
Гордыни смерч потащит вас «на круги»,
Неплохо будет вспомнить (и не раз!)
Танталовы немыслимые муки.
 

2

 
Путь истины, не терпящей бравад,
Всегда нетороплив и осторожен.
«Каким он был?» – вопрос замысловат,
А значит и ответ не односложен…
 
 
Итак, Тантал.
На жизненной тропе
Богам великим осчастливил лица,
И будто бы на равного себе
Глядел Олимп на своего любимца.
 
 
Во времени прекрасной той поры
С горы не раз к нему спускались боги,
Являясь на весёлые пиры
В сияющие золотом чертоги.
 
 
Жил умный сын, и вовсе не гордец,
В отцовском сердце, чувствами ведомом,
В любви безудержной позволил бог – отец
Танталу на Олимпе быть, как дома.
 
 
Где не ступала смертного нога,
Гулял земной, забыв про все границы,
Один лишь этот факт, наверняка,
Давал Танталу повод возгордиться.
 
 
Когда гора была ему рабой,
А сам он – сыт отцовским попеченьем,
Тогда он возгордился сам собой,
Переполняясь собственным значеньем.
 
 
Потом пришла к Танталу зрелость лет
(Где Зевс – отец не был уже кумиром),
Он сам являлся на святой совет
И поучал богов, как править миром.
 
 
Пил на пирах амброзию, нектар,
Что пищею богов от веку были,
На землю нёс простым и смертным в дар
И осуждал Олимп в своей Сипиле:
 
 
Что замышляют боги для людей,
Кто верит Зевсу, кто совсем без веры,
Что бог Арес – жестокий, как злодей,
А Гера в ревности совсем не знает меры…
 
 
Пора бы положить всему конец —
Встряхнуть Тантала, чтоб покашлял кровью!..
Молчит боговеликий Зевс – отец,
Не видит сына за своей любовью.
 

3

 
И вот однажды на большом пиру
Промолвил Зевс, на сына глядя нежно:
– Я для тебя, что хочешь, сотворю,
Любовь к тебе, как океан, безбрежна. —
 
 
Десницею провёл по волосам,
Признательность высматривая в лике,
– Проси меня – и убедишься сам
В правдивости и честности великих!
 
 
Во взгляде из-под ломаных бровей
Насмешка: – Велика твоя награда!..
Я не нуждаюсь в милости твоей
И ничего мне от тебя не надо!
 
 
Удачами – обласканный вполне!
Собой доволен, видя вас, инертных!
А жребий тот, который выпал мне,
Прекрасней жребия богов твоих бессмертных!
 
 
И замолчавший громовержец Зевс,
Не возразив, нахмурил грозно брови,
Лишь мысль сверлила, в голове засев,
Что это – сын, родной ему по крови,
 
 
Вот так способен ранить без ножа,
Не брезгая словесной подтасовкой,
И чья высокомерная душа
Не признавала нежности отцовской.
 
 
Всё понял сын, но не сказал «прости»,
Он пировал, не подавая вида!..
А Зевс позволит дважды нанести
Богам Олимпа страшные обиды.
 

4

 
Когда-то Зевса не было на свете,
А миром правил Кронос (или Крон),
Он не любил детей, он знал, что дети
Взобраться могут на отцовский трон.
 
 
Он сам так поступил с отцом Ураном,
Взял хитростью, низверг и отнял власть.
Ах, эти дети!.. Поздно или рано,
Но не дадут навластвоваться всласть!
 
 
И повелел жене, могучей Рее,
К нему носить рождавшихся детей:
Посмотрит мельком – и, от счастья млея,
Безжалостно проглотит, лиходей.
 

^{Кронос пожирает своих детей (Дж. Флаксмен)}

 
Пять раз переживая этот ужас,
Восстала материнская душа,
И Рея – мать перехитрила мужа,
Когда ждала шестого малыша.
 
 
Она умчалась, не теряя веру,
На остров Крит (родительский совет)
И, отыскав глубокую пещеру,
В ней породила мальчика на свет!
 
 
Выходит, горе отвела руками
(О! Крон бы ей такого не простил!..),
В пелёнки завернула длинный камень —
И муж его, не глядя, проглотил.
 

^{Хитрость Реи. С античного барельефа.}

^{Рим, Капитолийский музей.}

 
Так в мир вошёл сын Кроноса и Реи,
Великий Зевс, с их лаской не знаком.
Две нимфы, Адрастея да Идея,
Его вскормили козьим молоком
 

^{Нимфа Адрастея кормит маленького Зевса из рога.}

^{(Барельеф II век до н. э.)}

 
От Амалфеи с умными очами.
Когда же раздавался детский плач,
Куреты[5]5
  Куреты – жрецы богини Реи и Зевса.


[Закрыть] громыхали в щит мечами,
Чтоб не услышал сына бог – палач.
 

^{Зевс и куреты. С античного барельефа. Рим, Капитолийский музей.}

 
Хранимою была святых святая,
Пещера, где возрос великий бог:
Их стерегла собака золотая,
Чтобы никто бесчинствовать не смог.
 
 
В однообразье замкнутого круга,
Без материнской ласки и тепла,
Была собака сторожем и другом,
И настоящей радостью была.
 
 
Когда же вырос Зевс и миром правил,
Не оставляя Крону ничего,
Любимицу на острове оставил,
Велел стеречь святилище его…
 
 
Зачем при боге сильном и возрослом
Ушедшую в века взираем даль?
С разбуженною памятью о прошлом
Понятней будет Зевсова печаль.
 

5

 
Царь, правящий Эфесом, Пандарей,
Прельщённый силой золотой собаки,
Что внешностью невиданной своей
Вселяла умиление и страхи,
 
 
Таясь от всех, направился на Крит
И миссией своей неблагородною
Утешил зависть, что давно не спит —
Украл-таки чудесное животное.
 
 
«Но как и где от всех её укрыть?.. —
С тяжёлой думой плыл назад по морю.
Сник Пандарей, и поугасла прыть. —
Отдам Танталу, чтоб избегнуть горя!»
 
 
Во гневе Зевс!.. Он обо всём узнал.
Теперь покажет сыну власть крутую!..
– Несись, Гермес, в Сипилу, пусть Тантал
Вернёт мою собаку золотую!
 
 
Опять глумился сын, как напоказ,
Он не признал любви его и нимба!..
В мгновенье ока выполнил наказ
Гермес, посланник светлого Олимпа.
 

^{Гермес. Бронзовая статуя Джованни да Болонья. Флоренция.}

 
– Все знают, – молвил бог, – что Пандарей
На Крите выкрал Зевсову собаку,
Не огорчай отца, верни скорей!
Не лезь, Тантал, в невиданную драку!
 
 
Не скроют смертные деянья от богов.
Отец щадит тебя по воле сердца,
А ты живёшь… прощением грехов,
Остерегайся гнева громовержца!
 
 
Тантал ответил вестнику:
– Постой!
Напрасно мне грозишь отцовским гневом!
Не видел я собаки золотой,
И ни при чём здесь родственное древо!
 
 
Собаки нет, и я её не брал!
А боги ошибаются, повесы!
И клялся страшной клятвою Тантал,
Как будто правду говорил Гермесу.
 
 
Обидой бурной речь свою венчал,
Так, вроде бы душа его невинна.
И громовержец снова промолчал,
Последний в жизни раз прощая сына.
 

6

 
Но был Тантал натурою таков,
Что выпросил у Зевса наказанье
И новым оскорблением богов,
И страшным, необычным злодеяньем.
 
 
Он наважденье низменных страстей
Гордыней и жестокостью утроил:
Чтоб испытать всевиденье гостей,
Им трапезу ужасную подстроил,
 
 
Убив Пелопса, сына своего
(Такого мир не видывал веками!),
Прекрасным блюдом преподнёс его,
Потешиться желая над богами.
 
 
Злой умысел разгадан был тотчас,
Пронёсся ропот, будто шелест ветра,
И лишь кусочек нежного плеча
Бедою ослеплённая Деметра
 

^{Деметра. С античной камеи.}

 
Жевала вяло, думая своё,
По дочери страдая, Персефоне,
Похищенной недавно у неё
Аидом, восседающим на троне
 
 
В подземном царстве.
Всё, но без плеча,
В котёл большой сложили молча боги,
И слышно было, как огонь трещал,
Бросая отблески на золото чертога.
 
 
Таились осуждение и гнев,
И кары тень в молчанье этом жёстком,
И лишь кивком велел Гермесу Зевс
Заняться воскрешением подростка.
 
 
Смешал доброжелательный Гермес
Всю силу чар своих с любовью нежной,
Творил упрямо – и Пелопс воскрес
В здоровой силе юности прелестной,
 
 
Прекраснее того, что раньше был,
Жаль, не было плеча. И сникла гостья…
Но бог-кузнец Гефест явил свой пыл,
Плечо ваяя из слоновой кости.
 
 
Старательностью чудо сотворил,
Что даже для богов казалось дивом,
Навечно всех потомков наделив
Пятном белёсым на плече красивом.
 

7

 
Как говорится, каждому своё —
И получил «своё» (куда ж тут деться?)
Тантал, что переполнил до краёв
Терпенья чашу бога-громовержца.
 
 
Низверг Тантала любящий отец,
Определяя кару не для вида.
Был слишком терпелив. И, наконец,
Отправлен сын в печальный мир Аида.
 
 
Стоит в воде без права утолить
Горенье жажды человеко-трупа,
В пустой надежде тихо просят пить
Коростою покрывшиеся губы.
 
 
«Один… Совсем один в своей беде,
Покаранный и Зевсом, и богами…»
В отчаянье склоняется к воде —
И лишь земля чернеет под ногами…
 
 
Но вот сменился жажды суховей
Тягучей болью голода – и тут же
Над дугами Танталовых бровей
В листве зелёной зависают груши,
 
 
Оливы, сливы (он их и не ждал),
И яблоки, и гроздья винограда…
Рукою слабой тянется Тантал…
Но где же?.. Где желанная услада?..
 
 
Спешит ладонью защитить глаза:
Лихие, необузданные ветры
Внезапно налетают, сад разя,
Со свистом унося плоды и ветви.
 
 
Не только злая жажда тяжела,
Не только голод не даёт покоя,
Ещё страшит нависшая скала,
Что прямо у него над головою.
 
 
И накаляет душу добела
Животный страх (в нем разуменья мало!):
Вот-вот сорвётся шаткая скала —
Раздавит страшной тяжестью Тантала!
 
 
В страданиях, где кары торжество,
Былую жизнь взирает, как на блюдце,
И муки бесконечные его
Танталовыми муками зовутся.
 

^{Тантал, обречённый на муки.}