Текст книги "Пределы и точки невозврата"

ДОРОГОЕ ЖЕЛАНИЕ

– Я протестую, ваша честь.

– Он протестует ваша честь.

– Ваша честь он чмо и разбойник, пусть протестует.

– Ваша честь, он самый что ни на есть счастливейший человек, скромный и тонкий. Мухи и он не обидит, какие взятки?

– Ваша честь, его покусали в детстве три мухи, поэтому он ублюдочно-демократичный и скряга. Простите его, торопыгу.

– Ооооооо, нет, нет! Не прощайте его! Слишком много чести.

Суд во сне, и даже открыв глаза, он ничего не понял, кто обвинители, кто обвиняемый. Такое ощущение, что всюду был он сам, размножившийся до предела. Теперь Игорь просто смотрел в потолок и не понимал, как такое могло присниться. Не пил же. Даже не пил и ничего не курил, но тело дрожало, потому что во сне он обвинял самого себя. Самосуд – страшнейший суд в мире, и, конечно, самое страшное – это судия-бог, в лице которого он увидел себя. Игорю стало страшно, а потом тягостно, но ненадолго. «Идите все в жопу, – пробормотал он. – Сон как сон обычный сон, ничего больше и ничего меньше. Мало ли что приснится, когда ты сидишь на больничном».

Игорь пошел на кухню, за столом уже сидела его жена и завтракала перед тем, как пойти на работу.

– Ты сидишь и молчишь, как отмороженный, – наконец, сказала она. – А я что, должна кайфовать, что мой муж отмороженный? Или ты думаешь это очень приятно, сидеть и смотреть, что муж, то муж, как отмороженный. О чем ты все время думаешь?

– Я, думаю? – вопросительно произносит он и замолкает.

– Да, ты, – настойчиво глядя ему в глаза, говорит Полина. – Не я же. Так что случилось, или это твой насморк на тебя так подействовал? Так что ты уже неделю молчишь? Что у тебя там за мысли?

– О разном.

– Вот хрень, – нервно вздыхает она. – Ладно, все, – встает из-за стола, – это мне надоело. Я на работу.

– Подожди, что надоело? – как будто действительно не понимая, вопрошает ей вслед Игорь.

– То у меня теперь каждое утро отмороженный муж, вот что!

Дверь хлопает.

* * *

И действительно, Игорь стал, как «отмороженный», в том смысле, что стал холодный и безразличный к происходящему, как будто это его теперь мало интересовало. А все потому, что целыми днями напролет, находясь на больничном, он думал о взятке: брать – не брать?

Возьмет – потеряет честь, и может быт свободу, а не возьмет, потеряет деньги. Причем, много денег, которые за то время, что он над ними думал, уже стали ему родными. Он уже прикинул, как можно достроить дачу, купить жене шубу в подарок, но главное не это, главное это съездить на море. На это никогда не было денег. А теперь они будто бы есть, упали на голову, как манна небесная. А что, если я сделал, что-нибудь хорошее, поэтому эти деньги ко мне притянулись, хоть и в форме взятки, но все равно притянулись? Может так и надо, круговорот вещей в природе. Он ловит преступников, а за это к нему деньги в форме взяток притягиваются, и ничего нет в это зловредного, чтобы взять ее, получить, принять из рук судьбы как благословенье. Именно так рассуждал Игорь по фамилии Иванов.

Пока он раздумывал, с работы ему позвонили, несмотря на то, что он взял больничный. Этот звонок слегка отрезвил его, хотя вначале вселил в него панику. Звонил его начальник, чтобы узнать, когда он уже выйдет с больничного. Работы было много, работать было некому.

– Завтра, – твердо ответил Игорь, хотя больничный у него заканчивался только через три дня.

Как ни странно, но заболел он как будто специально и даже обрадовался своей сезонной простуде. Эта простуда и этот больничный были для него, как возможность удержать себя искушения взять взятку, но все же они не удержали его от желания мечтать о деньгах, а мечтал он неудержимо.

Одно он не мог понять, почему именно сейчас эта взятка, когда ему так нужны деньги. Только ему понадобились деньги, причем остро, как тут сразу и взятка, да еще какая, ни большая ним маленькая, а средняя, то есть золотая середина. Маленькую взятку брать – только руки пачкать, большую – много проблем, совесть замучает, такая взятка сильно нарушает зону комфорта, а вот эта средняя, то есть то, что надо. О такой взятке можно только мечтать и думать, как можно ее пристроить.

Игорь убеждал себя подумать, что это все происки дьявола или вообще подставной человек дает взятку, но в глубине он знал, что это не так, взятка самая что ни на есть настоящая, чистая и прозрачная в свое чистоте, как слеза, и человек не подставной а настоящий. Этот человек просто не хотел лишаться прав на два года за езду в пьяном состоянии, он хотел решить дело миром, вот предложил Игорю взятку. Игорь вздохнул, нелегкое было это дело – оказываться от взятки. В теории все было легко, а вот практика подкачала. Жена сказала Игорю, чтобы он что-то сделал по дому, раз он на больничном. А Игорь ничего не мог делать, он был болен мечтой. «Дай поболеть спокойно, – мысленно отвечал он ей, ведя с ней внутренний диалог». Асам мечтал и мечтал, лежа на диване, и представлялся ему берег океана, и жена в развивающемся платье и с цветком в волосах идет к нему навстречу. Такого отпуска у него никогда не было, и он прекрасно понимал, что и не будет, ну если, конечно, он не возьмет взятку. А ведь эту взятку можно было вполне поехать на Лазурный берег и как следует там отдохнуть. Небо, море, и он там плывет и плывет, как вокруг все цветет и пахнет. Красота. Рай, и он с ней в раю. Игорь слышал, как кто-то из знакомых рассказывал про такой отдых, но он тогда слышал вполуха, понимая, что ему даже мечтать об этом не надо, а сейчас, как будто двери открылись, и пределы открылись, и жизнь показала и поманила своими возможностями.

Скопить раньше на такую поездку не получалась, даже свадебного путешествия у них с женой не было. А тут взятка, как с неба упала, поэтому мечтать о ней хотелось бесконечно долго. Поэтому, заведя руки за голову, Игорь мечтал и мечтал, даже есть не хотелось, а потом приподнимал голову, опасливо озираясь по сторонам, как будто проверял не смотрит ли кто на него во время этого сакрального акта. Конечно, он понимал при всех чистоте его мечты, есть в ней что-то крамольное, потому что деньги не чистые. Как не крути, взятка есть взятка. Мечтать просто можно, а мечтать на взятку предусмотрительно, того и гляди на лбу побегут буквы: он мечтает на взятку, которую хочет взять. У них все честные в роду, и отец, и мать и дед, взяток не брали, и никто на Лазурном берегу не грел тело, грели в основном на огороде или на даче, но это совсем другое, малопривлекательное для мечты, это реальность. Обычная серенькая реальность, она никогда не окрашивается в золотые и голубые цвета мечты. Конечно, он мечтает о море, но в голове у него уже план, как он откажет взяточнику. Причем, он уже понял, чем больше хочется взять взятку, тем суровей отказ. «Уберите свою взятку! – мысленно говорит он. – И больше не предлагайте. Как вы смели подумать, что я могу ее взять?! Это низко и дико, а я не подкупен. И несмотря на мое великодушие, мне все-таки придется привлечь вас к ответственности за попытку дать взятку должностному лицу».

Жена пришла ровно в семь.

Он слышал, как она вошла, а он даже не дернулся, чтобы встать с диване и выйти к ней. Она зашла на кухню. Он как будто видел ее взгляд, которым она посмотрела на посуду, которая была не помыта. Он чувствовал, как нарастало напряжение в воздухе, потому что никаких дел по дому Игорь не сделал, он даже не поднялся и не сходил в магазин. Когда напряжение достигло пика, она зашла в комнату и посмотрела на Игоря, прямо в глаза.

– Чего? – поднял он голову, как будто ничего не понял, и все еще надеялся, что все ему сойдет с рук, за его добродушное как бы непонимание. И вообще чего она злится, попытался он оправдать себя внутренне, ведь он же все для нее мечтал. На море собрался ее везти, ведь все ради нее…

– Ничего, – резко ответила Лера.

Игорь почувствовал, что разлад был неминуем, но Лера быстро удалилась на кухню.

Через несколько минут Игорь неспешно, как ленивый кот, поплелся на кухню и сел за стол, виновато поглядев на нее. Вот если б она сказала ему что-то обидное, то был бы повод обидеться и не разговаривать с ней, а так повод не разговаривать с ним был у нее.

* * *

– Вот скажи, ты бала бы рада, если бы мы поехали на море, купались там, купались, – мечтательно проговорил он, понимая, что любой ее ответ будет для него очень болезненным.

– Нет, – ответила Лера. – Это слишком нереально, у нас кредит есть, долги.

– Ну а если помечтать?

Леера подозрительно посмотрела на него.

– А чего не знаю?

– Нет, – одернул сам себя Игорь. – Ты знаешь все.

– Ну а все-таки… прищурила Лера глаза.

Игорь потупил взгляд.

– В общем, мне предлагают взятку, – сказал тихо он.

– Тебе предлагают взятку, и ты молчишь?! – возмущенно произнесла она. – И ты решил ее спустить на какое-то море?! – еще громче возмутилась она, как будто брать ее или не брать это был вопрос решенный.

– Ну ты же мечтала… говорила о море… помнишь? – поднял он глаза на нее.

– Когда это?

– Перед свадьбой…

– Чего только перед свадьбой не скажешь, чтобы человек на тебе женился. Не нужно мне море. Мог бы устроить мне праздник и помыть бы хотя бы посуду.

Он посмотрел на нее, почему-то дальше продолжать диалог стало страшно. Поэтому он встал, подошел к раковине, включил воду и стал мыть посуду. Вначале Лера сидела молча, глаза ее бегали, и по ее глазам можно было понять, что она что-то мучительно обдумывает про себя.

– Сколько? – наконец, спросила она, но не как жена, а как следователь при исполнении своих обязанностей.

Игорь домывал очередную тарелку.

– Не скажу, – сказал он. – Отстань.

– Почему это?

– Ты будешь сожалеть о потерянных деньгах, лучше не знать, что теряешь, так будет легче. Если хочешь, придумай себе любую цифру и поверь в нее.

– Я что, похожа на жену идиота? – усмехнулась она, Игорь повернулся, и ему было не до смеха.

Он не знал, похожа ли она на жену идиота, но идиотом себя чувствовал однозначно.

– Лучше б не говорил тогда, – выпалила она.

Ночь началось тихо, но нервно. Оба не спали. Посмотрев на часы, которые висели на стене, Игорь понял, что уже перевалило за полночь. Молчание давалось тягостно, а сон не шел вообще, хотя хотелось спать нестерпимо. Когда внутреннее напряжение у Игоря достигло предела, он вдруг сказал, неожиданно для самого себя:

– Хочу быть честным, – вдруг сказал он, а потом повернулся к стене.

Почему-то она хотела спросить, сколько все-таки это желание стоит, но потом передумала. Она стала думать, что, оказывается, желания тоже стоят денег. Причем, не малых. Она стала думать о том, что на море могут поехать многие, многие могут купить сапоги, отремонтировать или достроить дачу, а вот желание быть честным может купить себе далеко не каждый. Не каждый отважится, не каждому предлагают. Так что желание быть честным – дорогое и эксклюзивное. На этой мысли она успокоилась и зевнула и повернулась к стене, желая увидеть обещанное море хотя бы во сне.

СЛЕПЫЕ

С Ликой Степа познакомился в картинной галерее и сразу влюбился, потому что не влюбиться было нельзя. Красивая легкая стройная молодая, но это все мелочи, такие достоинства есть у многих, главное – это было ее душа, страстная и алчущая. Уже там, только его увидев, она уже смотрела на него с вызовом, как будто он ей что-то должен. Вечную любовь, например. Степан был не против, быть в долгу он считал совершенно не нужным. Как-то сразу они стали жить вместе, несмотря на то, что Лика была из довольно приличной семьи, ей всего было девятнадцать, и ее родители были не в восторге от таких быстрых решений. «Вначале нужно повстречаться, потом посмотреть, а только потом сходить и замуж, – такова была их позицию, которую Лика активно не разделяла». Вначале – любовь, а дальше насколько ее хватит, – так считала сама белокурая бестия. А Степан не понимал, почему ему так повезло, парень он небогатый, к тому же еще только учится в полиграфическом институте, а перспективы у него вообще туманны. И где-то уже через месяц он стал чувствовать себя игрушкой в ее нежных руках. Вначале его это забавляло, но чем больше он думал об этом, тем больше это начинало походить на катастрофу. А начиналось все вполне невинно, игриво. Жили они у нее в квартире, и все странности ее поведения он списывал на то, что девочке нечем заняться. Лика нигде не работала и не училась, объясняя это тем, что пока еще не решила, чем хочет заниматься и чего хочет от жизни.

– А давай притворимся слепыми, – вдруг сказала она. – Ну клево же, правда? Клево?

– Не знаю, – промычал он.

– Ну вот, тебе вообще ничего не интересно. А мне хочется. Ну давай притворимся слепыми, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, ну ради меня, – упрашивала его она.

И они начинали притворяться слепыми. «Я ничего не вижу! – кричала с озорством и восторгом Лика. – Я тоже ничего не вижу, – отвечал Степа». Для больше достоверности они надевали повязки на глаза и так шли готовить ужин. Было смешно и странно, игра по мнению Лики обязательно должна была содержать достоверный оттенок. В своей квартире вслепую она ориентировалась гораздо лучше его, обычно они играли целый день, а на утро уже прозревали. Таких игр было много, и не только в слепых. То она предлагала поиграть в одноногих, то в слабоумных, то в старичков, глубоко ушедших в маразм. Ему казалось, что она могла бы стать актрисой или кода-то мечтала стать актрисой, но ничего не вышло. Но что– в этом всем его все-таки смущало, потому что ее эффект достоверности в этом всем действе был несоизмеримо больше, чем у него. По ней было невидно, что она просто дурачится, особенно когда она выезжала к нему на инвалидной коляске, оставшейся от ее бабушки. Эта коляска стояла у нее в квартире.

Все это было странно и заставляло задуматься, зачем она намеренно хочет лишить свой организм одной из функции, почему она хочет поиграть в людей с ограниченными возможностями. Порою для Степы это выглядело как патология, но порождало в нем интерес, интерес и страх, но интерес всегда перевешивал. Для себя он лишь отмечал, что ему, видимо, нравятся странные девушки. Но однажды он подошел к ней и задал вопрос напрямую.

– Я не понимаю, – сказал он, – зачем тебе эти игры? Неужели нельзя поиграть во что-то другое?

– Во что, например? – ответила быстро она, как будто других игр и вправду не было.

– Ну не знаю, – пожал плечами Степан.

Можно было спустить все на тормозах и не замечать этого, можно было уйти от нее, благо, что он жил у нее, а не она у него. Но случайная мысль подвернулась Степе как нельзя кстати. А почему бы ему не сыграть в свою игру и не посмотреть, что из этого получится. Почему бы не поиграть в то, что он сломал ногу, но только о том, что это игра, она будет не знать. Пусть думает, что он правда сломал ногу, а он тогда посмотрит на ее реакцию и тогда уже решит, что с ней делать дальше. Это идея показалась Степе весьма интересной, но как это сделать чисто технически он представлял слабо, не будет же он по-настоящему ломать себе ногу, чтобы посмотреть на ее реакцию. Желание разыграть ее в познавательных целях все сильнее разгоралось у него внутри. Поэтому когда он возвращался домой после учебы, то решил заглянуть в травмпункт, который располагался неподалеку. «Будь, что будет, – решил Степан. – Откажут, значит откажут». Ему было очень неудобно перед людьми, которые сидели возле кабинете номер шесть, потому что у них были реальные травмы в отличие от него, но он мысленно решил, что если он не сделает себе этот гипс на ноге, то сломать у него может и жизнь и судьба.

Доктор посмотрел на него странно.

– У вас ничего не болит, и вы хотите сделать себе гипс? – посмотрел он на Степана, как на умалишенного. А Степан сидел перед ним и не знал, как объяснить, что он и правда лишился ума от любви, но боится, что его просто используют как игрушку.

– Понимаете, – произнес Степан, – мне очень надо, и я знаю, что любой труд должен был вознагражден, – ненароком он намекнул, что готов оплатить эту процедуру.

– Это не ко мне, – сурово ответил доктор, видимо считая, что его разыгрывают.

Сдаваться Степан не собирался, поэтому едва выйдя из кабинета, узнал, где делают рентген и договорился с одной бабушкой, что она продаст ему свой снимок, а себе сделает еще. Бабушка попалась понятливая и ничего выяснять не стала. Сказала только, что если ему понадобятся еще какие-то анализы, то она он может обращаться к ней еще, если будет так же щедр. Степан поблагодарил ее, и уже через два часа вышел вприпрыжку из поликлиники с гипсом, самым что ни есть настоящим. Теперь дело оставалось за костылями, на которые денег уже не осталось. Но это было уже не так важно, потому что главное было сделано. По пути домой он видел, как на него косятся прохожие, идти в гипсе было крайне неудобно, несмотря на то, что у него ничего не болело. Кое-как он добрался домой, вспоминая добрым словом бабулю, которая за не такие уж большие деньги пошла ему навстречу. Степан волновался, представляя какими словами его может встретить возлюбленная. В таких случаях он знал, что женщины впадают в панику, прислоняют руки к лицу и спрашивают: «Боже мой, что случилось! Почему ты не позвонил? Как же быть? Теперь я буду за тобой ухаживать, пока ты не поправишься». При мысли об этом Степан даже покраснел от стыда, боясь, что Лика будет переживать понапрасну. Но это состояние легкого стыда длилось недолго, его дыша слегка припорошенная стыдом, как легким снежком, отряхнулась от него, как собака, когда дверь открыла Лика.

– Какая прелесть! – взглянув на его загипсованную конечность, сказала она. – А почему ты не сказал мне раньше, – заулыбалась она. – А где костыли? Почему без костылей? Без них же совсем неудобно! – воскликнула она, как будто речь шла о дополнительно аксессуаре, которым она хотела преобразить свое бытие, разогнав в нем скуку.

Вприпрыжку Степа вошел в ее квартиру. По его лицу было видно, что он сильно приуныл, но сказать ей о том, что это розыгрыш не решился. У него было такое чувство, что разыгрывает она его, а еще ему настойчиво стало казаться, что он зря это сделал. Негодование и претензии поселились в его душе, ведь она не испугалась за него, не посочувствовала, а развеселилась. Конечно, травма была ненастоящая, но она же об этом не знала. Обида зрела в его душе, но высказать ее сразу он не решился, поэтому молчал всю ночь, придумывая слова, чтобы расстаться. А Лика, как наивное дитя, искренне не понимала, что такого случилось.

– А что ты чувствуешь? – то и дело спрашивала она его, порхая весело вокруг него, как легкая бабочка. – А что у тебя на душе? Правда, это очень мобилизует. Любая травма мобилизует. Представляю, что ты сейчас чувствуешь, – улыбалась она.

– Да хватит уже! – разъяренно закричал Степа. – Ты, ты, – пытался он подобрать слова, – ты – бесчувственный крокодил! Как так можно, человек сломал ногу, а ты веселишься?! А вдруг осложнения, а вдруг еще что?! У тебя ни капли сочувствия к людям. И еще… задумался он, стоит ей это говорить или нет, – у меня подозренье, что ты ненормальная.

– Ненормальная, – повторила обиженно, опустив глаза, Лика. – Я?

– Угу, – протянул Степа, кивая ей головой. – Ты. И игры у тебя все дурацкие. Я больше в них не играю.

Степан думал, что это конец их отношений. Но через несколько дней затяжного молчанья, грозившего вылить в полный разрыв отношений, Лика сама подошла к нему.

– Ты знаешь, – присела она рядом с ним, – все дело в том, что я и сама хотела это понять, что чувствует человек, когда теряет зрение, руку или лишается какой-нибудь другой функции его тело. У меня была бабушка, она полжизни провела в инвалидной коляске, хотя умела ходить, и говорила всем, что слепа, хотя зрение у нее было прекрасное. Всем бы такое. Все думала, что она не в себе, а я-то знала, что это не так. Но я никак не могла понять, зачем она это делает, а сама она об этом никогда не говорила. Вела себя, как слепая и обездвиженная, даже если ее никто не видит. И жалости к себе не принимала.

– И что, ты поняла почему? – спросил уже проще Степан, как будто перестал на нее обижаться.

– Ну как, – пожала плечами Лика и опустила глаза в пол, – мне кажется, что так человек становится ближе к богу, он становится намного счастливее. Не видит пустого, не тратит время на лишнее. И он все это чувствует, чувствует. Понимаешь, чувствует?

* * *

Через месяц Степан и Лика расстались, но он еще долго думал об этих ее словах, как будто он встретил ее только для того, чтобы услышать эти слова, а потом не раз убедиться в этом.