Текст книги "Наброски к портрету"

– Возьмите на всякий случай, они принадлежат Наде. Пользуйтесь ими, не стесняйтесь.

Ключи действительно вскоре понадобились. Антонина Ивановна как будто предчувствовала беду, поселившуюся у порога квартиры Ольховской. Однажды, дождливым осенним вечером, Станислав Владимирович привез продукты, заказанные накануне старушкой. Он долго безрезультатно звонил и стучал в дверь, потом решил воспользоваться ключами. Хлебников открыл входную дверь и остановился, оцепенев от ужаса. В середине залитой светом прихожей на полу в луже крови лежала Антонина Ивановна, рядом валялись стремянка и куски битого стекла, а из дальней спальни раздавались всхлипывания перепуганной Надежды Васильевны. Поза лежащей женщины, ее неподвижные пустые глаза, смотревшие на стену, подсказали Станиславу Владимировичу, что она мертва.

Стас, не мешкая, вызвал неотложку, позвонил в полицию, попросил приехать к Ольховской Тамару и начал звонить в соседскую дверь. Глядя на бледное лицо перепуганной соседки, Хлебников в полной мере осознал весь трагизм произошедшего и его последствия для себя в случае необъективных выводов полиции и свидетелей. Он спокойно объяснил прибывшим врачам и полицейским сложившуюся ситуацию, а запыхавшуюся взволнованную Тамару, бросившую все свои дела и примчавшуюся к мужу, попросил успокоить Надежду Васильевну и не сообщать ей пока о смерти Антонины Ивановны.

Полицейские, тщательно осмотрев квартиру и место трагедии, пришли к выводу, что произошел несчастный случай. По всей видимости, погибшая женщина выкручивала перегоревшую лампочку из патрона люстры и, не удержавшись на стремянке, упала. Следствиями неудачного падения оказались серьезная травма головы, сломанный шейный позвонок и разбитый нос, из которого в основном и пролилась кровь. Станислав Владимирович и соседка Ольховской прошли по этому делу как свидетели. После того как санитары унесли тело, Хлебников вошел в спальню к Надежде Васильевне. Она еще не оправилась от пережитого стресса. Голова ее периодически вздрагивала, а руки судорожно сжимали ладонь Тамары Сергеевны.

– Не надо волноваться, Надежда Васильевна. Антонина Ивановна упала со стремянки, сильно ушиблась, и ее увезла неотложка, – сделал попытку успокоить старушку Стас.

– Надежда Васильевна слышала грохот падающей стремянки, беспокоилась, плакала, звала Антонину Ивановну, но та молчала. – Тамара Сергеевна внимательно посмотрела в глаза мужу.

– Соседка тоже слышала звук падающей стремянки. – Станислав Владимирович понимал, что надо как-то вывести больную старую женщину из стрессового состояния, но не находил нужных слов. – Мы сегодня не оставим Вас одну, не волнуйтесь. Вы не будете возражать, если мы переночуем у Вас? – спросил он.

Бедная Надежда Васильевна не возражала. Что ей оставалась делать? Она отлично сознавала, что теперь она не только немощная и больная, но и одинокая, никому не нужная старуха.

Наденька Ольховская родилась после революции, в далеком восемнадцатом году, когда раздираемая на куски Российская империя стонала и корчилась в муках Гражданской войны. Ее отец, Василий Яковлевич Ольховский, революционно настроенный интеллигент, был призван на фронт в самом начале Первой мировой войны. Побывав на передовой, насмотревшись на кровь и смерть, молодой унтер-офицер стал вести активную пропаганду против войны до победного конца. За призывы сложить оружие был арестован и направлен по этапу в Бутырскую тюрьму. После Октябрьского переворота Ольховский примкнул к большевикам, вступил в партию и настойчиво претворял в жизнь ее идеи. Незадолго до начала всемирной бойни Василий Яковлевич успел жениться по большой любви на молоденькой курсистке Машеньке Бекасовой, с которой после войны прожил в согласии много лет.

Память Надежды Васильевны хорошо сохранила клочки детских воспоминаний. Она помнила себя трех-, а может быть четырехлетней маленькой темноволосой девочкой в красном с белыми горошинами платье. На платье красовался воротник, отделанный кружевом, и замечательный карманчик, в котором свободно помещался кулачок Надюши, счастливой обладательницы двух голых целлулоидных пупсов и маленькой рыбки. Жили Ольховские в комнате с большой, покрытой белым кафелем печью, у которой мама Нади любила греть озябшие руки. Кроме печи вдоль стен комнаты размещались узкий платяной шкаф, широкая никелированная родительская кровать, красиво застланная узорчатым покрывалом, и старинный диван – спальное место Наденьки. В середине комнаты царствовал под бархатной скатертью большой квадратный стол со стульями. Просторная кухня запомнилась почему-то Наде полупустой. Довольно высокая прямоугольная голландская печь с двумя конфорками практически не топилась. Может быть, варить на ней было нечего или дрова экономили? Убранство кухни дополняли колченогий столик и узкая солдатская кровать, выкрашенная бледно-голубой масляной краской.

Надя любила подолгу наблюдать из окна второго этажа за редкими прохожими на улице, спешащими по своим делам. Ей нравилось долгими зимними вечерами сидеть с мамой у открытой печной дверки и смотреть на огонь, ласкающий потрескивающие поленья. Слушать сказки, которые читала ей мама, держа в руках старую потрепанную книжку. Наденька зачарованно слушала музыку, игру папы на скрипке, но больше всего она любила танцевать. Ее маленькие ножки двигались по паркету легко и проворно, увлеченно вычерчивали на полу незамысловатые па под ритмичные удары в ладоши отца и матери, напевавших какой-нибудь незатейливый мотив. Руки, поднятые над головой или раскинутые в стороны, не всегда поспевали за ногами, но отчетливо говорили о чувствах, переполнявших девочку в танце.

Видя хорошее сложение дочери, природную грацию, музыкальность и любовь к танцу, родители решили учить ее балету. Девятилетняя Надя, выдержав конкурсный отбор, поступила в хореографическое училище. Началась новая жизнь – вдали от дома, в интернате при хореографическом училище. Наденька тяжело переживала разлуку с родными, трудно привыкала к новым подругам и учителям, но постепенно интересы учебы захватили девочку целиком. В первый год обучения она осваивала пять позиций ног, училась делать полуприседание и полное приседание, простейшие разновидности батмана, отрабатывала позиции рук, технику движений, скольжения. На второй год к этим упражнениям присоединились связующие движения. Надя училась простейшим скачкам и трудному искусству стояния на пальцах. В третьем классе перешла к темпам адажио и аллегро, сложным хореографическим формам, прыжкам, научилась при выполнении хореографических фигур «аккомпанировать» себе руками.

Так, последовательно, шаг за шагом, шло профессиональное развитие Надежды. Уже на втором году обучения девочку стали иногда привлекать к участию в балетных и оперных спектаклях в академическом театре. Она участвовала в закрытых спектаклях театра при училище. Публика здесь была более профессиональной и строгой. На подмостках этого театра Надежда Ольховская станцевала свой первый балет.

В последние годы учебы Надя усвоила высшие, наиболее развитые формы классического танца, обучилась пантомимным приемам, поддержке и характерному танцу. Надежда проучилась в училище семь лет. Именно в эти годы стало быстро созревать и совершенствоваться ее хореографическое дарование. Она блестяще станцевала в выпускном спектакле и была принята в качестве балерины в академический театр.

Начались трудные театральные будни. С девяти часов утра до двенадцати – неизбежные упражнения у станка, потом репетиции очередного балета, который значился в плане театра. После нескольких часов отдыха – вечерний спектакль. Кроме этого – участие в кружках, семинарах, посещение лекций, общественная работа. Надежду в театре заметили и стали ставить в сольные партии. Она танцевала па-де-труа и невест в «Лебедином озере», участвовала в таких спектаклях, как «Конек-Горбунок», «Жизель», «Пламя Парижа», «Щелкунчик». Надя занималась концертной деятельностью и танцевала на всех клубных сценах родного города. Ольховская стала пользоваться большим успехом у публики. В ее танце были напор, азарт, бесстрашие, жизнерадостность. Ей хорошо удавались прыжки и динамическое вращение. Прыжковая мазурка в «Шопениане» всегда сопровождалась громом аплодисментов.

В сороковом году двадцатидвухлетняя Надежда вышла замуж за майора, служившего в войсках НКВД – Сергея Наумовича Рейнера. Надю с Сергеем познакомила мать ее подруги по училищу, с которой Рейнер жил по соседству. Сережа был старше Нади на семь лет. Высокий голубоглазый брюнет сразу понравился Надежде. К тому же он был неглуп, в меру начитан, умел быть интересным собеседником. Он встречал Надю после спектаклей, одаривал цветами, приглашал в рестораны и после трехмесячного настойчивого ухаживания сделал наконец предложение, на которое девушка, не выдержав столь быстрого натиска со стороны Сергея, ответила согласием.

Расписавшись в ЗАГСе, молодожены поехали к Наде домой, где их ждал празднично накрытый стол. Гостей было немного: родители, несколько подруг Надежды, два товарища Сережи и восемнадцатилетняя Тоня, жившая в семье Ольховских с десяти лет. Ее, сироту, привез из командировки отец Нади, на глазах у которого были убиты отец и мать девочки. Василий Яковлевич пожалел ребенка и решил, что в его семье Антонине будет намного лучше, чем в детском доме. Девочка оказалась доброй, покладистой, сметливой. Ласковая Тоня вскоре стала в семье своей и даже в какой-то мере заменила Ольховским дочь, жившую в интернате.

После свадьбы молодожены поселились в небольшой комнате Сергея. Завтракали, чем придется, обедали на работе, ну а ужинали дома. Эти ужины затягивались допоздна не потому, что стол ломился от обилия еды. За столом делились сокровенным, спорили о работе, строили планы на будущее.

Осуществлению планов помешала война. В первые военные дни Сергей ушел на фронт. Он оборонял Тулу в составе дивизии НКВД, участвовал в боях на Северо-Западном фронте. Майора Рейнера убили поздней осенью сорок второго года в бою под деревней Багрянка, расположенной в сотне километров от Ржева. Надежда в это время жила на Урале. Она была эвакуирована туда в начале войны вместе с театром, Тоней и родителями.

Жили трудно, на скудных пайках. Чтобы как-то помочь семье, Надя стала участвовать в наспех организованных концертах. Она выступала за вечер в двух, трех таких концертах. Участники торопили конферансье, спешили, быстро переодевались, чтобы успеть с одного концерта на другой. Порой приходилось танцевать на маленьких узких сценах, с плохим освещением и неровным скользким полом. Публика принимала Надю на бис. Получавшие по карточкам еду, полуголодные и плохо одетые люди восторженно аплодировали Надежде, когда она, танцуя мазурку, перелетала сцену за три жете.

К концу войны, вернувшись из эвакуации в родной город, Ольховская снова вышла на сцену академического театра. Она тяжело перенесла смерть мужа и пыталась заглушить свалившееся на нее горе работой. Надя вступила в партию, стала неутомимой общественницей и даже добилась на этом поприще успеха, ее начали включать в работу различных бюро и комитетов.

В сорок седьмом году Надежда познакомилась с генералом армии Алексеем Павловичем Скуратовым. Однажды, возвращаясь из театра, она попала под дождь. Зябко ежась, стояла на тротуаре у автобусной остановки под потоками майского ливня. Неожиданно рядом затормозила серая машина, и седовласый военный, сидящий рядом с водителем, приоткрыл дверь.

– Девушка, садитесь в машину, мы Вас подвезем, – предложил он.

– Спасибо, Вы меня спасли от простуды. – Надя, одарив спасителя лучшей из своих улыбок, села на заднее сидение теплого салона машины.

«Победа», разбрызгивая лужи, помчалась по проезжей части улицы. Завязался легкий непринужденный разговор. Алексей Павлович – так звали военного – проводив Надежду до подъезда, предложил ей встретиться с ним еще раз. Надя не возражала.

Встречались часто, у Надежды дома или на квартире, которую снял для свиданий Алексей Павлович. Их тайная связь продолжалась целый год, и ее разглашение могло бы негативно сказаться на карьере Скуратова и репутации Нади. Беда в том, что Алексей, который был старше Надежды на двадцать пять лет, имел жену и дочь, почти ровесницу Нади. Но как говорят в народе, любовь всегда права. Летом сорок восьмого года Скуратов развелся с супругой и официально оформил свои отношения с Надей. Надежда Ольховская стала генеральской женой.

Скуратов привез молодую жену в большую трехкомнатную квартиру нового дома, был щедр, заботлив и внимателен. Он оказался заядлым коллекционером. Со временем в тщательно подобранной коллекции Алексея появились раритетные книги, картины известных художников, изящные безделушки, стоившие больших денег. Алексей любил антикварную мебель, и очень скоро квартиру украсили старинные, хорошо отреставрированные мебельные гарнитуры. Надя для Скуратова была не только объектом любви и поклонения, она была для него своего рода витриной, демонстрировавшей его жизненный успех и положение в обществе. Он дарил молодой жене дорогие ювелирные изделия, поощрял ее желание красиво и модно одеваться.

В театре с Надеждой были теперь приветливы даже те, кто в былые времена едва замечал ее при встрече. Надежда Васильевна стала ведущей балериной труппы. Ее начали приглашать в первые ряды президиума, часто просили выступить с высокой трибуны и довести до собравшихся в зале последние постановления партийного съезда. Через несколько лет известная публике солистка балета Надежда Ольховская получила звание заслуженной артистки Советского Союза.

За всей этой внешней стороной жизни стоял кропотливый труд, ежедневный тренаж и экзерсис. Они были необходимы Надежде, как систематические занятия для пианиста. Это было творчество, помогавшее ей создавать образы на сцене.

Случались падения, травмы, причинявшие балерине неимоверную боль. Их трудно и долго лечили лучшие врачи и массажисты страны. Огромную душевную рану получила Надя с уходом из жизни родителей. С годами Ольховская стала беречь свои небольшие физические силы и все реже выходила на сцену. Надежда Васильевна занялась педагогической деятельностью в училище, которое окончила много лет назад. Новая работа захватила ее, наполнила будни новым смыслом и содержанием.

Казалось, что хорошо отлаженная, стабильная жизнь Ольховской и Скуратова будет продолжаться вечно. Но неожиданно у Алексея Павловича случился сердечный приступ, и он, не дождавшись запоздавшей в дороге неотложки, умер у себя дома на руках у жены. Скуратов, будучи уже отставным генералом, неторопливо прожил последние двадцать лет своей жизни. Он занимался общественной деятельностью в Совете ветеранов войны и, помимо доброй памяти сослуживцев, родных и близких, оставил после себя несколько книг, связанных с профессиональной деятельностью, а также мемуары, позволявшие понять глубокий внутренний мир этого непростого, богатого жизненным опытом человека.

В девяностом году, когда отощавшая и измученная затянувшейся перестройкой страна сидела на продовольственных талонах, Надежда Васильевна вышла на пенсию. Она теперь жила с Антониной, ставшей для нее самым близким человеком. Вместе они выстаивали длинные очереди за простыми, но необходимыми продуктами, наблюдали за толпами митингующих на улицах людей, со слезами смотрели на экране телевизора кадры с пылающим Домом Правительства в Москве, штурмом Телецентра в Останкино, танками и трупами на московских улицах.

– Боже мой, до чего мы дожили, – вздыхали Надежда с Антониной. – Чем все это закончится?

Закончилось все это буржуазной революцией, началом развития рыночной экономики и приватизацией. В городе стихийно стали возникать рынки, появилось много безработных. Лишившиеся работы инженеры, научные работники, артисты становились торговцами. Наиболее предприимчивые люди – челноки – сами ездили за границу, привозили товар и потом реализовывали его на местных рынках. Рабочие, служащие, шахтеры, военные месяцами не получали зарплату. Многим вместо денег выдавали изделия, производимые на предприятиях, где они работали. Продать на рынке такой товар порой было очень трудно. Пенсионерам на долгое время задерживали выплаты пенсий.

Спекулянты, фарцовщики, презираемые в советское время, стали предприимчивыми людьми, имеющими начальный капитал. Появились «новые русские», многие из которых грабежами, убийствами и разбоем наживали свой первый миллион. Бывшие комсомольские лидеры и коммунисты, сдавшие партбилеты, действовали по-крупному, деля между собой банки, промышленные и сельскохозяйственные предприятия.

Надежда Васильевна с Антониной Ивановной в это смутное время тоже занялись торговлей. Вернее, торговала Антонина Ивановна как самая практичная из них двоих и умеющая пренебречь некоторыми жизненными принципами. Она относила скупщикам в ломбарды безделушки из коллекции Алексея Павловича, иногда продавала на рынке что-либо из вещей Надежды Васильевны. Выручали дача, где Антонина Ивановна стала серьезно заниматься огородничеством, а также приличная сумма денег. Их припрятали на черный день еще при жизни Алексея Павловича, а потом удачно перевели в доллары.

Постепенно быт наладился, но появилась новая беда – у Надежды Васильевны начались серьезные проблемы с ногами. Измученные физическими нагрузками, натруженные ноги балерины отказывались ей служить. Ольховская, используя свои многочисленные связи, консультировалась с лучшими специалистами, лечилась в больницах и клиниках, принимала чудодейственные лекарства, привозимые знакомыми из-за рубежа. Но остановить течение болезни не удавалось. Как правило, после очередного курса лечения наступало временное улучшение, но потом боли возобновлялись снова, к тому же слабело сердце. Серьезный недуг заставил уже пожилую женщину встать на костыли.

Спасибо Антонине – не оставила в трудную минуту, взяла на себя, помимо бытовых проблем, еще и хлопоты по уходу за больной. Поначалу часто звонили знакомые и приятельницы, приходил сын двоюродной сестры, иногда навещала известная актриса, председатель Общества ветеранов театра. Но со временем звонков и визитов становилось все меньше и меньше. Ольховскую стали забывать, а она, измученная старостью и болезнью, не хотела демонстрировать перед знакомыми свою немощь. Ее некогда блистательный, сверкающий красками и огнями софитов мир померк и сузился теперь до размеров комнаты.

Надежда Васильевна слышала громкий стук падающей на пол стремянки, крик Антонины, а потом наступила пугающая тишина. Женщина очень долго плакала и звала Тоню, но та молчала. Встать с кровати не было сил. Надежда понимала, что с Антониной случилась беда, но помочь ей ничем не могла. Когда же открылась входная дверь и по квартире стали ходить чужие, обыденно выполнявшие свою работу люди, она в полной мере ощутила весь трагизм случившегося с ней и Тоней. Ее Тоня мертва. Надежда боялась остаться одна в большой пустой квартире и была рада приходу Тамары, к заботам которой уже стала привыкать.

Ночью, лежа без сна, она обдумывала сложившуюся ситуацию. Что ждет ее? Равнодушные, привычные ко всему санитарки в доме для престарелых стариков и старух? Незнакомая, нанятая бог знает где и кем сиделка? А квартира, дача? Что будет с ними? Надежда Васильевна решила дождаться утра, посоветоваться с Тамарой и Стасом. Сейчас она доверяла им больше, чем всем другим. Ольховская прожила много лет и хорошо усвоила: все в этой жизни дается за определенную плату. Что может предложить она супругам, если они согласятся в будущем продолжать заботиться о ней?

Утром, во время завтрака, который принесла ей в постель Тамара, Надежда Васильевна решилась на откровенный разговор.

– Тамарочка, Тоня мертва, а я прикована к постели. Я не могу даже похоронить ее достойно. Помогите мне, я не останусь в долгу перед Вами, у меня есть сбережения, к тому же дача, квартира тоже стоят немалых денег.

– Надежда Васильевна, дорогая, я понимаю, Вы попали в очень сложное положение. Я поговорю с мужем. Мне кажется, мы все вместе найдем выход из этой ситуации, – успокоила Тамара разволновавшуюся старушку. – Мы не оставим Вас одну в таком состоянии, поживем у Вас немного, похороним Антонину Ивановну. Ну а потом жизнь подскажет, что нам делать.

– Тамарочка, я дам деньги на похороны Тони, сделайте, пожалуйста, все, что полагается. Я Вас очень прошу.

– Все будет сделано по высшему разряду. Я Вам обещаю, – заверила Надежду Васильевну Тамара.

Разговор со Стасом был долгим и откровенным. Тамара передала мужу просьбу Надежды Васильевны.

– Ну, хорошо, хлопоты с похоронами я возьму на себя. – Стас внимательно и серьезно посмотрел на жену. – Ты понимаешь, во что ввязываешься? Тома, у тебя есть навыки ухода за лежачими больными? Может быть, ты рассчитываешь на мою помощь? Я смогу только привозить после работы лекарства и продукты. Все остальное ляжет, Тамара, на твои плечи. Сколько все это будет продолжаться? Ты подумала об этом?

– Давай попробуем, Стас. Всегда можно отказаться и передать заботу о старушке социальным работникам. У нее никого нет. Мы можем стать единственными наследниками имущества.

– Тебе мало того, что ты имеешь? – усмехнулся Стас.

– У нас есть дети и внуки. Я не хотела расстраивать тебя. Наташа разводится с Андреем, предстоит дележ их двухкомнатной квартиры. Мы могли бы, не ущемляя себя, помочь дочери приобрести хорошее жилье, внукам – получить достойное образование.

– Я поговорю с Андреем. Неужели у них все так серьезно? А Аленка? Решая свои проблемы, они подумали о дочери?

– Андрей уже много лет встречается с другой женщиной. Наташа знала об этой связи, но жалея Аленку, молчала. – В глазах Тамары появились слезы.

Стас, нервно потирая руки, подошел к окну, постоял около него, глядя во двор, и после долгой паузы сказал:

– Что ж, попытаемся помочь себе и Надежде Васильевне. Каждый день приезжать к ней будет трудно. Может быть, потребуется ночью дежурить у постели. Нужны деньги на лекарства и еду для старушки. Можно временно переехать к ней и как-то решить финансовую сторону проблемы. Давай попробуем, я не вижу в наших намерениях ничего плохого.

Хлебниковы поселились в квартире Ольховской. На похороны Антонины Ивановны ушла бо́льшая часть денег, припрятанных на черный день. Немалых финансовых затрат требовали дорогостоящие лекарства, предметы ухода за лежачей больной и продукты. Пенсии Надежды Васильевны на все это не хватало, и через несколько месяцев наступил момент, когда хранимые дома денежные ресурсы почти иссякли. Тамара поставила в известность об этом Надежду Васильевну.

– Тамарочка, у меня есть вклад в банке, его можно снять. Думаю, этих денег хватит мне до конца жизни, а может быть, и на похороны тоже. Ну а все свое имущество, включая квартиру и дачу, я передам вам. Пусть Стас подготовит нужные документы, я подпишу их. Только так я могу отблагодарить вас за заботу обо мне. – Надежда Васильевна после этих слов вздохнула и закрыла глаза. Было видно, что разговор с Тамарой дался ей с трудом.

Уже через несколько недель Хлебников держал в руках документы, подтверждающие его права на квартиру, дачу и прочее имущество Ольховской. Морозным декабрьским днем, тепло одев и усадив Надежду Васильевну в инвалидное кресло, Стас повез ее в банк, где она сняла с банковского счета все свои сбережения и передала их на хранение Хлебникову.

Дни сменяли друг друга, и с каждым новым днем больная требовала все большего внимания и заботы. Она уже не могла самостоятельно есть, приходилось кормить ее, переодевать и менять белье по несколько раз за сутки. Болезнь сказалась на характере, Надежда Васильевна стала капризной, слезливой, раздражительной. Пожилую женщину мучила бессонница, и Тамара вынуждена была по ночам читать ей книги, развлекать старушку беседами. К больной теперь чаще вызывали врача и неотложку.

Каждодневная борьба за жизнь Ольховской вымотала Тамару, измучила ее морально и физически, сказалась на нервах. Она заметно похудела, заботы о муже, детях и внуках отошли на второй план. Все мысли были сосредоточены на больной. Тамару переполняло чувство сострадания к ней, но в тоже время она с трудом заставляла себя каждое утро входить в спальню, насыщенную неприятными чужими запахами.

В последних числах декабря состояние здоровья Надежды Васильевны резко ухудшилось. Врач, осмотревшая больную, предупредила Тамару о том, что силы ее подопечной на исходе и в любую минуту можно ожидать трагического конца. Жизнь старой балерины оборвалась ночью. Утром, после того как полиция и врачи зафиксировали факт смерти, а тело увезли в морг, Хлебниковы почувствовали, что они наконец свободны, осталось только пережить похороны. Похоронили Ольховскую по православному обряду рядом с Антониной Ивановной и тихо помянули за столом на кухне.

Через день после похорон фотографии Надежды Васильевны заполнили первые полосы всех местных и большинства центральных газет. По телевидению стали показывать добытые в архивах фрагменты интервью с балериной, ее концертные номера. Зашевелилась общественность. Появились люди, объявившие себя друзьями известной балерины. Их лица замелькали на экранах телевизоров. Они вспоминали Ольховскую, недоумевали, как она могла быть забыта. Больше всего негодовали и возмущались вдруг заявивший о себе двоюродный племянник Ольховской и актриса, председатель Общества ветеранов театра. Первого волновали проблемы, связанные с наследством, вторая нашла повод показать на экране свое новое, отреставрированное пластическими хирургами лицо, а заодно разрекламировать работу общества, возглавляемого ею.

Известный тележурналист Шебеко начал журналистское расследование последних месяцев жизни и смерти Ольховской. Он, мысля глобально, решил поднять вопрос о трудной старости ветеранов сцены, об отсутствии должного внимания к ним со стороны общественных и социальных организаций и показать все это на конкретном примере. К Хлебниковым – а они продолжали жить в квартире, некогда принадлежавшей Ольховской – зачастили журналисты. Приходили якобы с добрыми намерениями, разговаривали с новыми владельцами об известной балерине, снимали их на фоне картин на стене и предметов из коллекции Алексея Павловича, задавали невинные вопросы. Вечерами в часы программы «Лицом к лицу», которую вел Шебеко, на телезрителей с экранов смотрели алчные корыстные люди, позарившиеся на чужое добро и обманувшие немощную старую артистку балета. Шебеко сомневался в подлинности документов на квартиру, призывал к расследованию дела о наследстве. Журналист рассказал телезрителям о неожиданной смерти Антонины Ивановны – помогла соседка – и стал рассматривать вопрос о причастности к этой смерти Стаса.

Хлебникова вызвали на допрос в прокуратуру и сфотографировали для дела, которое на него там завели. Вечером с экранов телевизоров Шебеко заявил об этом публично, более того – продемонстрировал зрителям фотографии, сделанные во время допроса. Перед многочисленной телевизионной аудиторией Станислав Владимирович предстал в качестве уголовного преступника. Сослуживцы на работе замолкали при встречах, прятали глаза, некоторые и вовсе перестали здороваться. Хлебникова вызвал к себе в кабинет для серьезного разговора начальник. Павел Степанович, выслушав подробный рассказ о случившемся, посоветовал Станиславу до завершения прокурорского расследования взять отпуск за свой счет и не появляться на работе до тех пор, пока не прояснится ситуация и не затихнут сплетни.

Потекли тягостные, полные тревог и волнений дни, наполненные мрачными мыслями и мелкими бытовыми проблемами. Наконец прокуратура, разобравшись в деле, подтвердила подлинность документов Станислава Владимировича на наследство и сняла с него все подозрения. Возмущенная общественность успокоилась.

Хлебниковы отремонтировали и удачно продали дачу и квартиру Ольховской. Купили на вырученные деньги удобные апартаменты для дочери Натальи, жившей после развода вместе с родителями. Построили большой просторный дом на дачном участке, принадлежащем дочери Анне, и не забыли о внуках, положив на их счета в банке кругленькие суммы. Стас безвозмездно передал в дар местному музею несколько предметов из коллекции Алексея Павловича и сохранившиеся сценические костюмы Надежды Васильевны.

С течением времени жизнь вошла в привычную колею. Утихли сплетни, забылись кривотолки, новые проблемы и события вытеснили тяжелые воспоминания о пережитом. Казалось, оно забыто, плотно упаковано и спрятано в глубоких хранилищах памяти. Но иногда, глядя в грустные, задумчивые глаза жены, Стас догадывался о нахлынувших на нее чувствах. Его охватывало непонятное волнение, отзывавшееся болью в груди. Хотелось выплеснуть эту боль со слезами, как делал он это в детстве. Очень хотелось, но не получалось.