Текст книги "Призраки из прошлого и другие ужасные истории"

Беру в руки карандаш и пытаюсь сообразить, с чего же начать. Но мысли разбредаются в голове, как стадо непослушных овец. Еще бы, столько событий произошло за каких-нибудь два дня! Да у меня за все почти 15 лет жизни не было столько событий!

Вспоминаю свою жизнь до того, как приехал сюда: ломоту во всем теле при одном только воспоминании о Попове и его дружках. И эта ломота была тем ощутимее, чем ближе я подходил к школе. Подходил медленно, с трудом, и от страха перед предстоящей встречей, и от того, что просто не было сил.

Возвращаюсь в действительность и ловлю себя на мысли, что мне все-таки нужно было любыми путями остаться с дядей Мишей и Смирновым. С другой стороны, был бы от этого прок? Смог бы я защитить их в минуту опасности? Даже несмотря на то, что теперь у меня появились силы, драться я все равно не умею, а надеяться, что потусторонний спаситель помог бы и на этот раз, просто глупо.

Вспоминаю поездку в полицию и сержусь на себя за то, что не попытался убедить водителя с оператором зайти в кабинет начальника Погремайко.

«Получается, что ни правды, ни защиты в этом Благодатном не найдешь», – думаю я и почти уверен, что лейтенант умышленно не дал нам встретиться с этим Погремайко. А может… может, его подкупили? Ну, лейтенанта, разумеется.

Я не могу вспомнить, рассказывал ли Крокодилице о том, что нас в полиции обманули. Кажется, нет. Так, может быть, стоит рассказать сейчас?

Нет, не стоит. Вдруг все-таки Саянский на самом деле ведьмак, и если она его сестра, то получается, что она – ведьма, а значит, с ним заодно. И, возможно, она специально пошла с нами, чтобы… чтобы навести на нас порчу. Кто ее знает.

Чувствую, что мысли опять идут не туда, куда надо, и, чтобы отвлечься, подхожу к книжному шкафу. Он довольно большой. На самом видном месте собрания сочинений Марка Твена и Джека Лондона с потрепанными корешками, значит, дядя Миша много читает, чуть пониже – пособия по горнорудному делу. Беру в руки одно, другое, третье… Оказывается, шахты бывают разные – открытые, закрытые, но таких, которые бы располагались в сопке, как здесь, в Серебряной горе, очень мало. Рассматриваю различные схемы и уже кое-что понимаю: вот широкий, главный тоннель – штольня, а вот отходящие от него в разные стороны узкие коридоры – квершлаги, обо всем этом рассказывал дядя Миша. И вдруг на глаза попадается небольшая книжица под названием «Горнорудное дело в дореволюционной России». И еще не успеваю взять ее в руки, как чувствую, будто десятки острых иголочек вонзаются в тело. Наугад открываю книжицу, и меня как будто бы обдает жаром и даже начинает немного трясти. В глазах появляется туман, а когда он рассеивается, вижу черно-белую фотографию, на которой изображено человек двадцать в касках, и только один, в самом центре, в форменной фуражке. Под снимком подпись: «Политические каторжане Благодатской шахты после тяжелого трудового дня. В центре – горный инженер Василий Епанчинцев. 1915 год». Чем дольше я разглядываю фотографию, тем меньше остается сомнений в том, что это и есть потусторонний спаситель!

И тут же вспоминается реакция Геннадия Борисовича на мой рассказ об этом спасителе. Прямо скажем, странная реакция. Похоже, что учитель догадался, о ком идет речь, но почему-то мне не сказал об этом. Почему?

Продолжаю листать книжицу – вдруг попадется еще что-нибудь интересное, и между страниц вижу газетную вырезку. На ней фотография молодой, очень симпатичной девушки. Под фотографией подпись:

«Королева шахматной доски Благодатного Агриппина Веселовская».

Я всматриваюсь в нечеткое изображение: неужели баба Груня?

И еще чуть ниже написано: «Скромный бухгалтер рудоуправления пос. Благодатный Агриппина Веселовская в очередной раз стала чемпионом области по шахматам».

Рядом перьевой ручкой довольно коряво выведено: март, 1959.

Я в полной растерянности и не знаю, что делать. И тут вспоминаю, что…

Я вспоминаю, что в аэропорту Красноярска скачал из Интернета кое-какую информацию о Благодатном. Открываю планшет, нахожу то, что нужно, и какое-то время тупо пялюсь на экран. Да и как не пялиться, когда оказывается, что шахта, которую возглавляет Саянский, работает в полную силу, что от желающих переехать сюда нет отбоя, а счастливые дети ходят в новую, только что построенную, школу. «Наверное, мне мерещится», – думаю я и перечитываю информацию. Бред какой-то, как сказал бы отец. Бред, бред, бред!

Но ведь за этим бредом кто-то стоит. Кому-то выгодно, чтобы в этот бред поверили те, кто его читает. Чтобы сюда, в Благодатный, не приезжали с какими-то проверками – зачем проверять то, что хорошо?

И чтобы никто не знал о душах замученных стражников.

Да и есть ли они на самом деле, эти души? После того, как я побывал на вершине Серебряной горы и увидел поленницу и пепелище, да еще и человека у подножия с другой стороны горы, у меня, если честно, появились сомнения в их существовании. А что если кому-то нужно, чтобы никто не подходил к Серебряной горе. Почему?

И тут мне становится понятно, что случилось с дядей Мишей и Смирновым. Почти понятно. Скорее всего, узнав от меня о мужике, стоящем с другой стороны горы, они решили перевалить через ее вершину, чтобы разобраться, кто это такой и что он там делает. И если там не один, а несколько мужиков, то, возможно, их просто похитили. Так же, как, я почти уверен в этом, похитили братьев Георгия и Григория, которые тоже хотели разобраться, кто же жгет костры на вершине горы.

Потом опять вспоминается Саянский, комната в его доме, в которой он явно кого-то прятал. Опять же, кого? Для чего? И от кого?

Теперь я совсем запутываюсь и вспоминаю поговорку о том, что утро вечера мудренее. Умываюсь из смешного рукомойника, к которому до сих пор не могу привыкнуть: чтобы из бачка, висящего на стене полилась вода, нужно поддать рукой штырь, который торчит из него в самом низу. Ну прямо как в прошлом веке!

Ложусь, но уснуть не могу – в окно заглядывает огромная луна. Она похожа на блин с малюсенькими дырочками. Такие дырчатые блины пекла бабушка.

А, может, Саянский все-таки ведьмак? – опять проносится в голове. А если так, значит, сегодняшней ночью возможен шабаш ведьм. И ведьмаков. Помнится, я где-то читал, что шабаш происходит именно в полнолуние. Тьфу, какая глупость! Ну почему в этом Благодатном в голову приходит столько глупых мыслей? Их так много, что я начинаю смеяться. Я смеюсь громко и долго, и с этим смехом из меня выходят все тревоги, страхи и сомнения, которые вдруг навалились за последние несколько часов.

Мне вдруг становится легко, и я вспоминаю о таком методе лечения, как смехотерапия, где-то слышал о нем. Можно сказать, сейчас я случайно этим методом и воспользовался.

Я опять пытаюсь заснуть, но теперь, после смехотерапии, сон и вовсе не приходит. Я взбудоражен, мне хочется куда-то бежать, что-то делать. Никогда еще во мне не было столько сил, как сейчас. Неужели незримый спаситель не только помог мне справиться с Трясиной и его дружками, но и вернул то, что многие годы во время сна забирали ОНИ?

В очередной раз вспоминаю о том, что собирался просто отсидеться дома у дяди, посмотреть телевизор – и… все. Каким же все-таки я был глупым!

Но… стал ли умнее?

Вдруг на память приходят американские фильмы, в которых герой один спасает весь мир. Один… Таким героем, конечно же, нельзя не восхищаться, но разве такое бывает? И тут до меня доходит, что ведь и я нахожусь примерно в такой же ситуации, что и тот герой. Но ему хотя бы было понятно, с кем и как бороться, а что делать мне? Причем ночью?

И тут появляется совершенно безумная мысль…

А что если прямо сейчас смотаться к до-му Саянского и подсмотреть, что он делает, думаю я. Да, возможно, это глупо, возможно, эта моя вылазка ни к чему не приведет, ну а вдруг… Вдруг все-таки удастся узнать что-нибудь важное.

Вскакиваю с кровати, быстро одеваюсь, выхожу на кухню, и тут, как назло, появляется Крокодилица.

– Петь, ты куда?

– В туалет, – отвечаю я, едва не согнувшись пополам. – Живот схватило.

Засовываю голые ноги в валенки, сдергиваю с вешалки телогрейку с шапкой и выскакиваю на улицу. Какие же огромные эти валенки без носков и портянок! Но вернуться я не могу – вдруг Крокодилица догадается, что я сказал неправду, и не даст мне уйти.

А на улице белым бело! Дома, деревья, дорога – все покрыто свежим, недавно выпавшим снегом, который весело скрипит под ногами. Скрип-скрип! Даже не весело, а скорее, радостно.

Стараясь держаться поближе к заборам, двигаюсь к «особняку» Саянского. Миновав последний поворот, замедляю шаг. Для начала нужно найти подходящее для наблюдения место.

Поселок как будто вымер. Да и чему удивляться, если все двести человек, напуганные загубленными стражниками, сидят по домам. А вот лай собак слышится отовсюду. Пристраиваюсь между двумя развалюхами, что возвышаются на небольшом пригорке. Поначалу мне не до дома ведьмака, я только и делаю, что зыркаю глазами в разные стороны, чтобы не упустить появления души загубленного стражника. Но душа не появляется, я успокаиваюсь и все внимание сосредотачиваю на доме Саянского. Ничего особенного там не происходит. В одном из окон горит свет, мелькают тени. Саянский явно не один. Но какой из этого можно сделать вывод? Да любой! Мало ли кто может прийти к нему, пусть даже в такое позднее время.

Тени в окне ведьмака то замирают, то двигаются снова, и я понимаю, что ничего-то мне узнать не удастся.

От мороза уже не чувствую щек и носа, растираю их шерстяными рукавицами и уже собираюсь идти обратно, как над крыльцом загорается лампочка, открывается дверь и выходят трое. Машут руками, видимо, спорят. Один из них – Гималайский Медведь, тот здоровяк, с которым я летел в самолете и которого не спутаешь ни с кем. Он-то и крался вдоль забора Саянского, когда мы с Сонькой возвращались из школы. Из укрытия видно, как Медведь с ведьмаком выходят за калитку и быстро идут по улице. Третий возвращается в дом.

Вот это уже интересно. Куда же они подались? И кто этот третий?

Поначалу мне кажется, что они направляются к моим развалюхам, вероятно, засекли меня и теперь хотят свести счеты. И надо бы бежать, однако от страха застываю на месте. Но в следующий момент понимаю, что я ошибся – они проходят мимо меня и выходят на центральную улицу Благодатного. Выжидаю какое-то время и двигаюсь следом. Двигаюсь… Пожалуй, чересчур громко сказано, точнее, с трудом ковыляю, потому что иначе передвигаться в этих огромных валенках невозможно.

Мне кажется, что снег под подошвами скрипит так громко, что не услышать невозможно, а потому крадусь вдоль заборов – это на тот случай, чтобы, если кто-то из двоих обернется, меня не заметили. Но потом понимаю, что это глупо: во-первых, снег скрипит и под подошвами их обуви, а во-вторых, они настолько увлечены разговором, что и не думают оборачиваться. Но теперь появляется ощущение, что за мной кто-то следит. Я запрещаю себе оборачиваться, чтобы убедиться в этом, и так ясно, что никому это не нужно.

Вскоре поселок заканчивается, и теперь уже нет сомнений в том, что эти двое направляются к Серебряной горе, потому что больше некуда.

Они быстро пересекают поле, и вот уже их силуэты видны на широкой дороге, что тянется вдоль леса. Именно над ней вчера вечером парили души замученных стражников. Сегодня, похоже, они взяли отгул.

Вслед за ними пересекаю поле, потом тоже шагаю, то есть ковыляю по дороге. Они же тем временем сворачивают с нее и прямехонько идут через другое поле к Серебряной горе.

И тут я останавливаюсь, потому что вдруг понимаю, насколько я глуп. Ну для чего я начал дурацкую игру под названием «разведчик»? Что в конце концов я могу сделать? И что мне делать теперь? Возвращаться обратно? Но если вернусь, то получится, что и на этот раз я не доведу дело до конца, что, впрочем, бывало довольно часто. Я даже ни разу не отметил в тетради свои необычные ощущения, о чем просил профессор Политатуйко, хотя их было очень и очень много. Нет, я не уйду обратно до тех пор, пока не узнаю, что эти двое будут делать на Серебряной горе. И ведь для этого вовсе не обязательно пересекать еще одно поле – достаточно наблюдать за ними отсюда, с дороги.

Но оказывается, что с дороги наблюдать очень неудобно – маленькие фигурки становятся все меньше и меньше и превращаются в едва различимые точки. Приходится тоже пройти через поле, и как раз в тот момент, когда я оказываюсь рядом с рудоуправлением, Медведь и Саянский останавливаются и, видимо, начинают (а может, продолжают?) спорить. Медведь, как мне кажется, пытается повернуть ведьмака в обратную сторону, в сторону дороги. И я понимаю, что если я не скроюсь в здании, они увидят меня, и тогда неизвестно, чего мне ждать. От страха в желудке появляется противный комок, и трудно определить, чего я боюсь больше: быть замеченным этими двумя или же войти в зияющее отверстие почти разрушенного здания. Я закрываю глаза и осторожно делаю два шага внутрь, а когда открываю, то вижу, что один из оконных проемов выходит как раз на Серебряную гору – вот где отличный наблюдательный пункт! На фоне только что выпавшего снега все хорошо просматривается. Но до него еще надо добраться – перелезть через какие-то балки; сваленные в кучу кирпичи, присыпанные снегом; через какие-то железяки, и я пробираюсь, но, не доходя до оконного проема каких-нибудь метра два, вдруг обо что-то запинаюсь и падаю. Рука нащупывает что-то круглое. «Череп», – проносится в голове. Стараясь не смотреть на это круглое, я вскакиваю, делаю несколько шагов вперед и буквально сваливаюсь на то, что когда-то было подоконником. Уф! Теперь можно ненадолго расслабиться. Но расслабиться не получается – я продолжаю дышать шумно и глубоко, как после бега на длинную дистанцию. Вдох-выдох, вдох-выдох… И, как ни странно, кроме собственного вдоха и выдоха я слышу еще какие-то звуки. И с каждой секундой они все ближе и ближе, все громче и громче… Скрип-скрип… Шаги! Кто-то пробирается по рудоуправлению! Пробирается сюда, ко мне! Скрип-скрип… совсем близко, уже рядом… И – тишина… Я чувствую, что кто-то рядом.

Кто это? Неужели озверевшая душа замученного стражника? Вдруг чья-то рука ложится мне на плечо…

Выходит, они на самом деле существуют, эти души замученных стражников! Выходит, в Благодатном может быть все – и эти души замученных стражников, и помощь человека, которого нет в живых… Странное, непостижимое и ужасное место этот Благодатный.

Мне кажется, что я стою, замерев от страха, очень долго, прежде чем замученная душа рывком поворачивает меня к себе.

То, что я вижу, не сразу укладывается в голове, потому что передо мной… Крокодилица!

Мгновение – и будто яркая вспышка пронзает сознание. Ах, дурак я, дурак, глупый болван и вообще кусок дерева! И как я раньше не догадался? Теперь мне понятен и внезапный приезд Крокодилицы в Благодатный, и ее появление здесь, в старом рудоуправлении. Она и Саянский не просто родственники. (Да и родственники ли?) Скорее, сообщники. И это тоже ясно как белый снег. Конечно, сообщники! Она знала, что Саянский должен ночью пойти к Серебряной горе, и, не дождавшись моего возвращения, догадалась, что я двинулся вслед за ним. Теперь я понимаю, что вовсе не случайно мне казалось, что за мной кто-то идет! За мной шла Крокодилица, и даже не надо объяснять, зачем: затем, чтобы я не стал свидетелем того, что будут творить Саянский с Медведем.

– Пошли, – чуть слышно говорит Крокодилица.

– Не пойду!

– Пошли, – повторяет Крокодилица и тянет меня к выходу. Я отталкиваю ее, бросаю взгляд в оконный проем и вижу, что те двое – Медведь и Саянский – уже чуть ли не на середине склона горы.

Крокодилица продолжает тянуть меня за рукав.

Я вырываюсь из ее цепких рук и кричу:

– Да отстаньте вы от меня!

Удивительно, она даже не сердится. Только спрашивает:

– Что с тобой, Петя? Тебя не узнать.

Ну артисты! Вот артисты так артисты! Что она, что ее братец. Тот тоже весь вечер спектакль с телефоном разыгрывал: то он не работает, то работает, то снова не работает. А сам, скорее всего, незаметно выдернул проводок, чтобы связь оборвалась, и все.

– Не прикасайтесь ко мне! – кричу я. – Не подходите!

В эту минуту я ненавижу Крокодилицу, причем в сто раз сильнее, чем Попова и его дружков! Мне хочется вырвать из ее шляпки все дурацкие перья (а их всего-то три!) И я это делаю! Я срываю с ее головы эту шляпку, выдергиваю перья, бросаю их на землю и топчу, топчу!

Похоже, Крокодилица цепенеет от моей наглости. Потом пытается что-то сказать типа: успокойся, Петя, давай поговорим.

Какое там поговорим, когда все и так ясно. Теперь уже нет сомнений, для чего она убедила телевизионщиков уехать в Читу. Да еще подсказала придумать историю с отравлением Смирнова. «Объясните, мол, что он отравился и приедет позже!». И все это для того, чтобы Смирнова начали искать, когда уже будет поздно!

Я продолжаю молча топтать бедные перья – от них, наверное, уже вообще ничего не осталось. Крокодилица поднимает свою шляпку, стряхивает с нее снег, надевает – понятно, в такой мороз без головного убора нельзя, – поворачивается и медленно пробирается через завалы к выходу.

Я не знаю, сколько времени стою неподвижно. Я настолько растерян, что забываю даже посмотреть, куда успели подняться сообщники.

В очередной раз до меня доходит степень моей глупости. Ну зачем, в самом деле, я поперся за Саянским и Медведем? Что я могу изменить? Да мне вообще не стоило даже высовываться из дома! Какой смысл? Или, раз уж я решился устроить слежку за домом ведьмака, а потом еще и идти за ним и его сообщником, то нужно было повернуть обратно еще там, в лесу, когда я понял всю бессмысленность своей затеи!

Постояв еще немного и окончательно продрогнув, я выхожу из рудоуправления и двигаюсь к Благодатному.

Это превращается в настоящую пытку. Фигурка Крокодилицы быстро удаляется от меня, я же тащусь еле-еле: похоже, пятки стерты до крови, а дорога кажется бесконечной.

Даже не верится, что во-о-н за тем поворотом дом дяди Миши. Еще немного – и я наконец-то сброшу эти ужасные валенки. Еще немного, еще… И вот оно, счастье! Я прохожу в комнату, падаю на кровать… И почти сразу же начинает сниться кошмарный сон. Меня опять окружают ОНИ. Я кричу, я знаю, что если меня не разбудить, ОНИ успеют выкачать из меня все силы.

Просыпаюсь от того, что меня трясут.

– Петя, что случилось?

Спросонья думаю, что это мама, только голос ее немного другой, с хрипотцой, наверное, простыла, думаю я и с наслаждением открываю глаза – наконец-то я в своей квартире, в своей кровати!

Но тут же разочаровываюсь – в темноте виднеется лицо Крокодилицы.

Отталкиваю ее, поворачиваюсь на другой бок и проваливаюсь в сон, уже без сновидений.

Не успеваю проснуться, как память почему-то переносит меня в вагон поезда в тот момент, когда я оказываюсь рядом с Буреломом и таким же странным, как и он, попутчиком.

– Ты че, сдурел? На фига связался? Дура-а-к… – говорит попутчик.

– Бабла-то хочется, – отвечает Бурелом.

– Главный-то кто?

– Фиг его знает… Над нами Шеф. А вот над ним… Где-то слышал, будто какой-то там Шахматист…

– И че, всех на воздух?

– Дык, а че остается делать? Донесут ведь куды надо!

– Зря ты туды поперся! Как был дураком в школе, так и остался.

Всех на воздух… Конечно, эти двое были пьяны, и еще как, а спьяну-то можно что угодно наболтать. Ведь не случайно существует поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

Правда, Геннадий Борисович и дядя Миша сказали, что Бурелом горазд на дурацкие выдумки. А вдруг…

А не шахту ли они собрались взрывать?

Вспоминается мужик у подножия другой стороны горы. Что он там делал? Почему, зачем он там? Ведь не может же человек просто приехать и стоять возле сопки. Один. А может, там, с другой ее стороны, второй вход в шахту? И, может, как раз в этой шахте и находятся сейчас дядя Миша, Смирнов и Георгий с Григорием? Находятся-то находятся, но ведь разговор шел о взрыве. Причем о взрыве вместе с людьми.

И тут перед глазами встает то, что я увидел ночью: Саянский с Гималайским Медведем торопливо поднимаются к вершине Серебряной горы. Может быть, для того, чтобы проверить, все ли готово для взрыва.

Понятно, что это только мои предположения. Возможно, дурацкие. Возможно, на самом деле все совсем по-другому. Возможно, никто ничего не собирается взрывать, но… Но все-таки, наверное, надо немедленно рассказать об этом начальнику полиции Погремайко. Ага, немедленно… Сколько же времени понадобится, чтобы дойти до Безруково? Точнее, доковылять. Доковылять в валенках, в которых я до крови стер ноги. Нет, это не выход. Хорошо бы с кем-то посоветоваться. Но с кем? Не с Сонькой же, и уж тем более не с Крокодилицей, которая уже хозяйничает на кухне – слышу, как она ходит, звякает посудой. Звякает посудой и при этом представляет, как еще немного – и Серебряная гора взлетит на воздух. Она, Крокодилица, об этом прекрасно знает, я почти уверен в этом!

И тут я вспоминаю что здесь, в Благодатном, есть человек, которому можно довериться и все рассказать! Видимо, после ночных похождений я совсем перестал соображать. Ну как можно было упустить из виду Геннадия Борисовича! Нужно срочно бежать к нему, только неплохо бы перед этим зарядить телефон. Может, придется еще что-то фотографировать, делать видео, мало ли что.

Я ставлю гаджет на зарядку и снова ныряю в кровать.

После вчерашнего марш-броска хочется отлежаться, набраться сил. Но какое там отлежаться, я же понимаю, что чем скорее я все расскажу учителю, тем будет лучше. И кто знает, может, нам удастся сообщить в полицию и предотвратить взрыв.

Правда, сама дорога в школу немного напрягает – пятки даже сейчас болят. И тут я вспоминаю, что у меня же есть кроссовки! Пусть они мало подходят для такого мороза, зато идти в них гораздо легче, чем в валенках. А кроме того, у меня две пары теплых носков (хоть их с собой взял, и то хорошо).

Телефон, как назло, заряжается очень долго, и я, как дурак, продолжаю сидеть в комнате, ждать, когда он зарядится полностью.

Ну, наконец-то.

Плохо, что в прихожую можно пройти только через кухню, если бы не это, я бы спокойненько улизнул из дома.

Выхожу на кухню. Одеваюсь, натягиваю кроссовки.

– Как спалось? – спрашивает Крокодилица с таким видом, будто ничего не произошло.

– Нормально, – отвечаю я. Пусть думает, что я лох и ничего не понимаю.

Во дворе лает Сабля. Слышится голос Соньки:

– Сабля, свои! Конечно, проходите!

На пороге появляется… Саянский. Он уставший и бледный, похож на загнанного волками зайца.

– Новости есть? – спрашивает он Крокодилицу.

Та молча качает головой.

– У меня есть, – говорит он. – Нужно срочно кое-что обсудить и поторопиться.

«Мне тоже», – думаю я и выхожу из дома.