Текст книги "Нравы от времён"

Мамина семья

Моя мама родилась в глухой деревне Саратовской области. До коллективизации и раскулачивания она жила там вместе с одиннадцатью братьями и сестрами. Всего в семье было шесть братьев и шесть сестер. Крестьянское хозяйство было крепким по тем временам. Две коровы, два теленка, две лошади, десяток овец, свиньи, поросята, куры, утки, гуси. Подворье большое, да и несколько десятин земли, которую обрабатывали сами, всей семьей.

Мать с отцом и старшими братьями работали с утра до вечера. Младшие девочки хозяйничали в доме. Нянчили совсем маленьких детей, ухаживали за курами, гусями, утками. Кто-то из ребят пас овец и коров далеко за домом. Одним словом, все были трудоустроены. В школу дети ходили по очереди. Так и жила эта дружная, работящая семья в небольшом доме.

Там были сени, большая комната с лавками, длинным столом и русской печью с полатями, чистая горница, где стояла одна кровать для родителей, в красном углу находились иконы святых. Над большим окованным сундуком зеркало, и висела люлька, подвешенная к потолку, в которой качался очередной младенец. Еще были прямо к дому пристроены сараи, где зимой находились домашние животные, а молодняк – овечки и теленок – жил вместе с детьми в большой комнате. И так семья из 12 детей и родителей дружно жила в деревне до коллективизации.

Коллективизация сельского хозяйства в СССР началась в 1929 году. Параллельно коллективизации шла кампания раскулачивания. По данным историков, лишь только три процента сельского населения были зажиточными. А раскулачиванию подлежали 10–15 % единоличных хозяйств. В деревни направлялись карательные отряды, которые силой конфисковали имущество, запугивали крестьян, совсем богатых сажали под арест.

Все крестьянство делилось на три категории. Первая категория подлежала аресту. К ней относились зажиточные хозяйства, имевшие батраков. Вторая категория подлежала выселению в отдаленные области Урала, Сибири, Казахстана. А третья категория подлежала выселению на худшие земли в том же районе. Четкого определения, кто относился к классу кулаков, не было. А ведь нужно выполнить план – 10–15 % крестьянских хозяйств… Раскулачивание коснулось многих миллионов человек. «Самого ободранного батрака вполне можно зачислить в подкулачники», – писал А. И. Солженицын. Семью мамы отнесли к третьей категории кулаков. Мать, отца, сестер, братьев переселили на худшие земли, отобрав, а вернее конфисковав, все хозяйство. Поселили в какую-то разваленную избу. Но все были очень рады этому, ведь их не арестовали, не расстреляли. Оставили в живых. И на том спасибо. Но одолел голод. Поэтому две сестры и брат бежали в Грузию к своей старшей сестре. К тому времени младшие дети – три сестры и два брата – умерли, и осталось всего только шесть детей да мать с отцом. Вот так закончилось раскулачивание для семьи мамы.

Наивность советской женщины

Во время войны, перед уходом на фронт мой папа был арестован. Мама осталась одна, беременная, без средств к существованию. Родила девочку, в ЗАГСе записала ее на фамилию отца. В те далекие времена многие семьи так и жили без регистрации брака, как и в наши нынешние времена. Описывать трудную жизнь мамы не хватит слов. Молока своего нет, денег нет, кормить дочку нечем. Кормила ребенка жидкой кашицей из манной крупы. Продала из дома все: папины костюмы, сорочки и даже аккордеон. Расскажу один эпизод из этой тяжелой жизни.

Кто-то, пожалев маму, предложил ей продавать конфеты ириски, изготовлявшиеся дома кустарным способом. Кстати, эти ириски очень были востребованы. Ведь конфет никаких не было, были только конфеты в виде подушечек с начинкой, с повидлом внутри, да и они нечасто продавались в магазинах. И вот мама с грудной девочкой на руках и с ирисками в коробке отправилась продавать на проспект Челюскинцев, который прилегал к вокзальной площади. Она не успела продать ни одну ириску, как ее остановил милиционер и отвел в отделение милиции. Там у нее отобрали коробку с ирисками, но, пожалев грудного ребенка, отпустили домой. Однако пришлось выплачивать ущерб, нанесенный «конфетному бизнесу».

Меня всегда поражала наивность и доверчивость советских людей, особенно сердобольных женщин, которые всегда были готовы прийти на помощь любому человеку. Еще один плачевный эпизод и опять на проспекте Челюскинцев, где мама познакомилась с женщиной, рассказавшей ей душещипательную историю о своей жизни. Пожалев эту женщину, мама пригласила ее пожить у нас. Утром она ушла на работу, оставив маленькую дочь с незнакомкой. Женщина забрала последнее, что было в доме, и ушла, оставив ребенка на произвол судьбы. Хорошо, что утром, услышав плач, к нам заглянула соседка, с которой мама дружила, и пробыла у нас до вечера, пока мама не вернулась с работы. Это была бабушка Дуня, очень религиозная, благочестивая старушка.

Как еще выживала моя мама? Так как мы жили недалеко от железнодорожного вокзала, мама приводила к нам домой одного или двух солдат, ожидавших поезда, на ночевку, а сама с ребенком уходила ночевать к соседке, к бабушке Дуни. В благодарность солдаты оставляли хлеб, консервы, сахар из своих пайков. Так и жили…

Затем, когда я немного подросла, мама устроилась работать на гребешковую фабрику. Жить стало легче, так как появился заработок. На станке мама обрабатывала и затем шлифовала деревянные гребешки, которые были очень востребованы. Почему? Во время войны, да и после войны, почти не было мыла, да и вообще никаких средств гигиены, но было много вшей у детей и взрослых. Эти гребешки делали двухсторонними: с одной стороны зубья частые, а с другой стороны – редкие. Головы детей смазывали керосином, а затем редкими зубьями расчесывали волосы, а частыми вычесывали вшей и гнид. Вот такие были времена.

Хотя вроде военные действия не велись на территории Грузии, но жизнь была тяжелой и голодной, как и по всем республикам. По воскресеньям мама со своей сестрой – с моей тетей – ездили на электричке в близлежащие деревни и меняли одежду, обувь на хлеб, на кукурузную муку, из которой варили мамалыгу (это кукурузная каша, очень вкусная), и другие продукты. Так и выживали.

Отец

Отец мой – коренной житель прекрасного города Тбилиси. Его отец – столбовой дворянин. Мой дедушка российским царем вместе с семьей был сослан на Кавказ за политические высказывания против существующей власти. Он с семьей обосновался в Тбилиси, в котором и родился мой отец. Повзрослев, отец окончил Тифлисское коммерческое училище и работал бухгалтером на обувной фабрике «Исани».

Отец и мама познакомились на фабрике. Отец к тому времени был женат, имел двух взрослых детей. Мама жила одна, в небольшой комнате. Видимо, между ними возникла обоюдная симпатия. Однажды отец явился вечером к ней домой с чемоданом и сказал, что будет здесь жить. Мама растерялась и не могла возразить. Она была удивлена, что такой видный мужчина обратил на нее внимание. Будучи полуграмотной крестьянкой, она считала, что он стоит на социальной лестнице намного выше, чем она.

Отец был высоким и худощавым, веселым и остроумным балагуром, пел и играл на аккордеоне. Он был образован, начитан, хорошо разбирался в политике. Кроме русского языка знал грузинский, армянский и азербайджанский. Являлся членом КПСС, изучил сочинения Маркса, Ленина, Сталина и прочел многих философов. Однако из КПСС он добровольно вышел, что в те времена было немыслимо. На очередном партсобрании он положил партийный билет на стол, сказав, что нарушается линия партии. За это его посадили в Метехи, где он провел шесть месяцев.

Метехи – храм, в советские времена служивший тюрьмой для политических арестантов. Итак, отец и мать стали жить вместе в гражданском браке. Отец был старше мамы на 11 лет. Но их совместная жизнь продолжалась совсем недолго. Началась война. Отцу было 42 года, и его не сразу призвали в армию.

В середине войны отца наконец забрали на подготовку для фронта в Армению, в город Дилижан. Во время подготовки армейцев отец поделился с товарищами своим мнением, что Сталин виноват в том, что не укрепил границы, хотя знал, что война начнется. Тут же об этих словах узнало начальство, состоялся трибунал, отца осудили на десять лет по статье 50 и сослали по этапу в Челябинскую область. Мама осталась одна, беременная, без средств к существованию.

Отец вернулся из ГУЛАГа в начале пятидесятого года прошлого столетия. Он не отсидел весь срок. Вернулся после шестилетней отсидки. Приехал очень больным, без зубов – причина цинга. Как он выживал эти шесть лет? Удивительно, но факт.

Он шил обувь, сапоги и ботинки для начальства колонии, для их жен – модельные туфли. Из колонии он привез небольшой альбомчик, в котором были мастерски изображены модели женских туфель. Модели он придумывал сам и шил по своим эскизам. Я писала о том, что он работал до войны бухгалтером на обувной фабрике «Исани». Вот там он и приобрел теоретические знания по изготовлению обуви. Это помогло ему выжить в лагере. Денег ему за шитье обуви, конечно, не платили, но его подкармливали, не посылали на тяжелые работы. Но голод, холод, тяжелый быт сыграли свою роль. Здоровье было подорвано полностью.

По возвращении домой он не имел права жить в столичном городе Тбилиси, мог жить только в пригородах или в провинциальных городах. Вначале он поселился в городе Гори. Это небольшой провинциальный городок Грузии, находится в 40 км от Тбилиси.

Город Гори один из старейших городов Грузии. Гори примечателен тем, что в нем родился Иосиф Сталин. Там сохранился домик-музей. Очень маленький, скромный домик с двумя комнатами. Жители города очень гордятся, что Сталин родился в их городе. В Гори родился также выдающийся советский русскоязычный философ Мераб Мамардашвили. Правда, он жил в этом городе до 4 лет. Отец его был военным, и семья ездила по городам и весям Союза. Философские и просветительные работы Мамардашвили сыграли большую роль в становлении независимой философской мысли в СССР. При въезде в город Гори установлен памятник: стела со скульптурным барельефом Мамардашвили. Когда-то примечательна была крепость Горисцихе, построенная в 12 веке. Но в настоящее время от нее остались руины.

Фото с работы А. Улановой. Река Кура и храм Метехи

Теперь снова об отце. Он снял небольшую комнату, в которой жил и в ней же ремонтировал обувь, жить на что-то надо было. Так и выживал, да и нам помогал деньгами. Мы часто ездили к нему в Гори. Я очень любила эти поездки. Это было так замечательно, ехать на поезде. Меня всегда радовала встреча с папой. Он был веселым, всегда шутил и, наверное, любил меня. Хотя я его знала недолго – всего четыре года – и память о нем почти стерлась. Затем он переехал в город Кутаиси.

Кутаиси второй по величине и значимости город после Тбилиси. В древние времена Кутаиси был столицей Абхазского царства, затем был резиденцией грузинских царей. С 15 века был центром Имеретинского царства. В 1810 году Кутаиси был присоединен к Российской империи. В настоящее время Кутаиси является парламентской столицей Грузии. В этом городе в кутаисской гимназии в 1902–1906 гг. учился Владимир Маяковский – советский поэт. В Кутаиси родилась Верико Анджапаридзе – советская народная артистка СССР. Там же родился Зураб Анджапаридзе – советский оперный певец, народный артист. В Кутаиси находится собор Баграти и Гелатский монастырь. Они входят во всемирное наследие ЮНЕСКО.

В городе Кутаиси друзья помогли отцу открыть мастерскую по пошиву модельной обуви для женщин. Но такая жизнь продлилась недолго. На четвертый год жизни в Грузии он заболел. Работать уже не мог. Диагноз был неутешительным: обширный абсцесс легких, хорошо, что не туберкулез. Дело в том, что он лежал в нашей маленькой комнатке, и я тоже часто лежала с ним, а он рассказывал мне смешные истории. И мы с мамой могли заразиться, но его болезнь не была заразной. Ему становилось все хуже и хуже. В это время умер Сталин, и вскоре пришли документы на реабилитацию. Мой папа в порыве гнева разорвал все бумаги, сказав: «Мне от такой власти ничего не надо». Мама моя уговаривала отца не рвать документы, подумать о нас. Ведь мы могли получать хотя бы мизерную пенсию.

Вскоре отца увезли в туберкулезную больницу. Больница находилась далеко, почти на окраине города. Мама часто к нему ходила. Через три месяца он умер. На похороны у мамы не было денег. Его хоронили друзья, а их у него было много. Это были грузины, армяне, евреи. Похоронили его достойно, справили поминки (келех). Покоится его прах на Кукийском кладбище. Когда умерла моя мама, я перенесла останки отца в могилу мамы и поселила их рядом. Но я посчитала так: раз они мои родители, то должны покоиться вместе.

Жизнь моих родителей была очень тяжелой, почти нищенской. Ничего радостного, счастливого у них не было. Многие семьи в те далекие времена – особенно после войны – так и жили. Но вера в лучшее будущее, которое будет счастливым, давала силы жить дальше, не опуская рук.

Грузинский дядя

Мой грузинский дядя – муж моей любимой тети Маруси – на первый взгляд ничем не примечателен. Он прожил обычную жизнь, довольно трудную, пережив революцию и все последующие превратности советской жизни. Но мне захотелось написать о нем.

Мой дядя Илларион Сванидзе до революции в Грузии был управляющим у армянского князя. Князь жил в красивом особняке, в элитном районе Тбилиси, в Сололаки, на улице Махарадзе. Не знаю, как называлась эта улица до революции. В советские времена в этом особняке долгие годы находился горком комсомола.

Грянула революция. Грузия стала советской республикой в 1921 году. Князь вместе с семьей бежал за границу. Дядя Илико затаился на улице Энгельса, сняв комнату в большом доходном доме, в полуподвальном помещении и жил там. Где и когда он познакомился с моей тетей – я не знаю. Меня на свете не было. Мне никогда и никто не рассказывал историю их любви и брака. Прожили они в браке более 60 лет. Тетя была моложе мужа на 10 лет. Умер он в 90 лет, она – в 80 лет.

Когда улеглась революционная смута и началась новая жизнь, видимо по знакомству, мой дядя устроился работать метрдотелем в гостиницу «Тбилиси», а вернее в ресторан. Этот ресторан находился на проспекте Руставели. Зажили они с моей тетей хорошо. Сами они были бездетными, но им приходилось помогать многочисленным родственникам со стороны дяди. Со стороны тети нужно было помогать брату и сестре, которые бежали в Грузию после раскулачивания. Помню, когда дядя состарился, его, перевели в гардеробщики, но и это место оказалось хлебным.

Тетя по вечерам ходила помогать ему. Они поздно возвращались из ресторана. После обильного ужина тетя с дядей садились за ломберный столик, покрытый зеленым сукном, считать выручку. Мелочь по 10–20 копеек сворачивали в бумагу по 10 рублей, такими небольшими колбасками, а потом сдавали в магазин. Это были чаевые, которые дядя получал, подавая одежду и одевая клиентов ресторана.

Мой дядя Илларион Сванидзе был двоюродным братом Екатерины (Като) Сванидзе, первой жены Иосифа Сталина (Джугашвили).

В Грузии началась революционная смута. Как-то на главной площади города Тбилиси был митинг, Като Сванидзе находилась там. Казаки на лощадях с нагайками разгоняли толпу и попали нагайкой ей в голову. Она трагически погибла. С помощью дяди ее похоронили на Кукийском кладбище, где по сей день, надеюсь, сохранилась могила с памятником.

Вот моя детская память помнит, как мы ходили на могилу Като Сванидзе, так называл ее дядя Илико. Обычно мы ходили по праздникам: на Пасху, на родительский день, на день рождения покойницы. Я очень любила ходить с дядей и тетей на кладбище. Обычно мы ходили весной и летом. Там было замечательно. Цвели, благоухали цветы. Всюду стояли кипарисы – древо печали. Росли сиреневые кусты, издавая нежный аромат. Цвел ароматный жасмин. С тех пор я обожаю запах сирени и запах жасмина.

Иосиф Сталин, еще не будучи Сталиным, когда женился на Екатерине Сванидзе, был беден как церковная мышь. Часто моему дяде приходилось вытаскивать его из кутузок, куда он попадал по своим разбойничьим и партийным делом. Кормил, одевал, давал денег, содержал его жену Като. Но в этой жизни часто все забывается. Все канет в Лету, то есть в реку. Дядя иногда говорил, что Сталин неблагодарный человек, добро не помнит, но он никогда не винил его во всех своих бедах.

Когда я подросла, где-то в классе четвертом дядя заставлял меня писать письма Сталину, в которых просил дать приличную квартиру. Дядя по-русски не умел писать, да и по-русски говорил плохо, с акцентом. Теперь я понимаю, что письма до Сталина не доходили. Ему о них просто не докладывали, и они возвращались в местные органы власти. Когда Сталин умер, я писала письма Хрущеву, затем Маленкову, но все возвращалось на круги своя.

Тетя с дядей жили в полуподвальном помещении, занимали две комнаты, общие удобства были на три семьи. Кроме них, с ними жили два мальчика школьного возраста, родственники дяди, привезенные из глухого Рачинского уезда. Мальчики сироты. Отец у них погиб на фронте, а мать умерла от рака. Дядя усыновил мальчиков, они учились в грузинской школе. Так они и ушли в мир иной из этой полуподвальной квартиры. После писем иногда приходили комиссии, но всегда говорили одно и то же: «У вас площадь квартиры в норме».

Мои тетя и дядя были очень гостеприимными и хлебосольными. К ним постоянно приезжали родственники из Рачи. Рача – это высокогорный район Грузии. Оттуда был родом мой грузинский дядя. Русские родственники тоже были частыми гостями. Да и я с мамой постоянно находились там. Грузинские родственники часто оставались с ночевкой. Спросите, где помещались? Я писала, что было две комнаты.

Одна комната поменьше была спальней тети и дяди. Туда вход детям был запрещен. Почему? В комнате на буфете стояли вазы с фруктами. Запах мандарин щекотал наши детские носы, когда открывалась дверь, ведущая в их спальню. Стояли вазы с конфетами. Но детям выдавались фрукты и конфеты по праздникам и по воскресеньям. В комнате у тети с дядей стояли: шифоньер, буфет, кровать с металлическими шарами и диван. В красном углу висел киот с иконами, где всегда горела лампада. Оба были верующими православными. Тетя ходила в церковь на все религиозные праздники. Самое странное было в том, что моя мама была ярой атеисткой, хотя и родилась в религиозной семье, да и я стала такой. Мне кажется, что мама моя, прожив такую тяжелую жизнь, разочаровалась в боге. Веру потеряла, а может и не нашла.

Вторая комната была большой. Стояли: две кровати, два дивана, шкаф для одежды, буфет для посуды и большой раскладной стол. За него порой садилось 12–14 человек. Вот так и располагались гости. Кто-то укладывался на пол. Благо было много подушек, одеял и матрасов.

Еда готовилась в огромных кастрюлях. Пирожки пеклись по 200 штук. На Пасху красили до 100 яиц. Всех надо было накормить, да и спать уложить. Не могу представить, как на двух керосинках готовилось такое количество еды.

Пишу о них с благодарностью, так как они всегда помогали нам с мамой выживать. Дядя и тетя дарили мне подарки на праздники и на дни рождения. Они любили меня. Мне очень хотелось научиться игре на пианино. Подарили мне пианино, но мне в ту пору уже исполнилось 12 лет. В музыкальную школу поступать было поздно, а вечерних музыкальных школ и вовсе не было. Я сама по слуху научилась играть. Когда я поступила в университет, тетя подарила мне золотые часы с золотым браслетом. Уже будучи в России, мне пришлось продать часы за бесценок и купить пианино дочери, чтобы она окончила музыкальную школу. До сих пор я жалею об этом, что продала память о них.

Дядя Илико любил меня больше других детей. Может быть, потому, что я была самой младшей, а детей было много: два усыновленных мальчика, мои двоюродные брат и сестра и я. Он часто давал мне рубль или шоколадную конфетку в красивом фантике, или дарил игрушку. Пока я жива, я всегда буду помнить о своем грузинском дяде и русской тете с благодарностью.

Тетя Полина (Леля)

Как удивительно порой складывается судьба того или иного человека! Почему? Я думаю, на этот риторический вопрос не сможет ответить ни один ученый муж, ни ясновидящий, ни астролог, который будет ссылаться на расположение звезд и планет в момент рождения человека. Все это эфемерно и недоказуемо. А жаль!

Итак, я изложу в данной главе жизнь семьи не такую уж длинную, но очень тяжелую. Маленькой девочкой вывезли Полину в Грузию. Она в Тбилиси окончила школу-семилетку и поступила в торговый техникум. Окончив его, она вначале работала на кассе в большом магазине, который почему-то в те времена назывался «Особторг». Из моих воспоминаний детства: он был большим, красивым, с лепниной на потолке. В этом гастрономе было все. Роскошные наборы конфет в бонбоньерках, пирамиды разных конфет в красивых фантиках. Мы, дети, часто бегали в этот магазин и подолгу стояли у витрин с конфетами. Особенно нас впечатлял шоколад в виде фигурок животных и кукол. Но вся эта красота и вкуснота была дорога и недосягаема для нас.

Колбасный отдел благоухал ароматами, от которых можно было насытиться. Рыбный отдел удивлял горками красной и черной икры, балыками, угрями. И ведь кто-то покупал все это великолепие!

Магазин находился в самом центре города, возле площади Берия, которую в 1960-е годы переименовали в площадь Ленина, а в перестроечные годы – площадь Свободы. А недалеко на улице Энгельса (ныне переименована. – Прим. автора) жила моя другая тетя, старшая сестра Полины и моей мамы. Они очень редко покупали в этом магазине сливочное масло для детей и карамель, а иногда даже грамм 100–150 любительской или докторской колбасы. Цены по тем временам были высокие.

Касса, где работала тетя Полина, возвышалась над прилавками и витринами, а кассирши казались нам, детям, самыми главными персонами в магазине.

Еще учась в торговом техникуме, Полина подружилась с однокурсником Сергеем и после окончания учебы вышла за него замуж. Молодая пара поселилась в доме родителей мужа на улице Атарбекова (ныне переименована. – Прим. автора).

Улица Атарбекова находилась под горой Мтацминда. На горе раскинулось плато, где находился парк культуры и отдыха с традиционными аттракционами. Это было любимым местом отдыха коренных тбилисцев. Туда ходил горный трамвайчик – фуникулер. Была и подъездная круговая дорога, но мы детьми часто – особенно летом – бегали по тропкам, взбираясь на плато. Трамвайчик, приезжая на плато, входил в туннель, над которым располагалась станция фуникулера, ресторан, игровые комнаты для детей, смотровая площадка, с которой открывался роскошный вид на древний и очень красивый город Тбилиси. До установления советской власти весь дом принадлежал семье мужа, это была зажиточная армянская семья, но после уплотнения им оставили две комнаты: большую кухню и туалет.

Тетя Полина пришла в эту семью совсем молоденькой девушкой, сразу после окончания техникума. Все было хорошо. Была любовь, было все. В семью ее приняли охотно, всячески помогали молодым. Свекровь полюбила свою молодую невестку и дружила с ней. В 1940 году у них родилась дочь Жанна, в 1941 году – сын Сергей. Когда началась Великая Отечественная война, молодой муж ушел воевать, а тетя Полина осталась с двумя маленькими детьми в доме свекрови. После войны муж с фронта не вернулся. Он не числился ни в списках погибших, ни пропавших без вести. Полина начала искать его, обращалась во все органы, которые могли бы помочь в розыске. Спустя 10 лет он нашелся в городе Львове, в другой семье, где у него уже родились еще двое детей. Больше он никогда не приезжал в Тбилиси, где жила его мать и дети. Не приехал на похороны своей мамы. Бог ему судья!

Настали трудные годы для Полины и ее детей. Ей, как товароведу, удалось устроиться зав. складом натбилисском вокзале, куда приходили все товары и продукты для города.

Однажды Полина, не выдержав обилия продуктов на складе и думая о своих полуголодных детях, решила побаловать их и унесла домой по две плитки шоколада, мармелада и печенья. При выходе со склада ее обыскали охранники, вызвали милицию. Она попала под арест. Вскоре ее судили и дали семь лет тюрьмы. Бабушка Варя – свекровь Полины – отказалась смотреть за детьми. Она работала костюмершей в театре и находилась там с утра до ночи. Моя мама в это время не работала, ютилась вместе со мной у старшей сестры, где за домашний труд получала миску еды.

Встал вопрос: что делать с детьми Полины? Только старшая сестра могла взять детей к себе, да некуда. Она и могла бы взять детей к себе, но у нее уже были приемные дети: два мальчика Роман и Заури, дети двоюродной сестры мужа. Отец детей погиб на фронте, а мать умерла от рака. Трое мальчиков остались одни в глухой грузинской деревне, откуда их и привезли в Тбилиси. Старшего мальчика Гурама взял дядя со стороны отца.

Итак, на общем совете решили отдать детей Полины в детский дом.

Я хорошо помню, как мы раз в месяц – тетя, дядя и я с мамой – ходили в тюрьму, относили передачи. Мне было уже лет пять или шесть. Тюрьма находилась в Ортачало, так назывался отдаленный район Тбилиси. Это была окраина города. Сначала ехали на трамвае, потом долго шли пешком. Также мы навещали ребят в детском доме. Тетя отсидела около трех лет, и так как у нее были маленькие дети и примерное поведение, то ее отпустили домой.

Жизнь у нее пошла вкривь и вкось. Она обиделась на сестер за то, что они отдали детей в детский дом, рассорилась со свекровью, которая выделила ей 10-метровую комнату, а сама осталась жить в 20-метровой. Но своих внуков бабушка Варя всегда любила и подкармливала.

Полина устроилась работать буфетчицей в ресторан «Тбилиси» на проспекте Шота Руставели. Это было хлебное место. Дети всегда были накормлены. Ходили в школу. Но с сыном Сергеем после детского дома были большие проблемы. Он не хотел учиться, пропускал уроки, грубил учителям, убегал из дома, попал в плохую компанию. Дочь Жанна училась хорошо, очень любила русскую литературу, знала много стихов, сама их писала и посылала в газету «Пионерская правда», иногда их даже печатали. А сына все больше и больше затягивала дурная компания, и в конце концов он попал в колонию для несовершеннолетних.

Полина очень хотела устроить свою личную жизнь, связывалась с какими-то ненадежными мужчинами, приводила их домой при детях. Но с ними так ничего и не складывалось. В конце концов она официально вышла замуж за невзрачного, маленького роста мужчину и ушла к нему жить. Дети выросли. Сын попал уже в настоящую тюрьму. Дочь поступила в Тбилисский государственный университет на факультет журналистики, но с третьего курса была отчислена за прогулы. Она почти не ходила на занятия, так как очень любила читать, в том числе и по ночам, а утром не могла проснуться, чтобы идти в университет. После отчисления из университета она устроилась на работу в какое-то издательство.

Но самое ужасное, у меня не сложились отношения с двоюродными братом и сестрой. Не было вражды, но и дружбы тоже никакой. Это, наверное, семейное. Тетя Полина после тюрьмы не общалась с сестрами. Она вместе с дочерью поселилась у мужа на улице Пиросмани. Муж работал на каком-то заводе инженером, получал небольшую зарплату. Денег не хватало.

Улица Пиросмани прилегала к железнодорожному вокзалу. Чем примечательна эта улица? Там, в одном из домов, буквально под лестницей когда-то жил Нико Пиросмани – очень известный грузинский художник-примитивист. До того, пока не снесли дома по улице Пиросмани, в подъезде этого дома находился музей Нико Пиросмани. И улица была названа в честь него. Назвать музеем это место было трудно, так как не было почти никаких экспонатов. Просто обозначено место под лестницей, где ютился этот бедняга. Его художественные работы примитивного направления известны в мире, они хранятся во многих музеях и в частных коллекциях. Он умер в подвале того же дома в пятьдесят лет.

Пошла Полина горемычная душа продавать мороженое. Носила большую деревянную коробку с мороженым на ремне по платформе вокзала. Эта маленькая, худенькая женщина, ростом 148 см и размером ноги 33–34 надорвалась. И вскоре заболела. А когда рак перешел в 4 стадию, то ничем уже помочь было нельзя. И в возрасте 53 года она умерла.

Разбитая судьба тети Полины сказалась и на ее детях. Сын, выйдя из тюрьмы, спился и умер в 49 лет. Дочь наделала много глупостей по жизни, продала квартиру и уехала с каким-то прохиндеем-журналистом в Москву. Вскоре вернулась, но осталась без квартиры и денег.

Спустя много лет, живя уже в России, я стала наводить справки о двоюродной сестре и узнала, что она живет у кого-то в сарае и работает в общественном туалете. Это меня потрясло до глубины души. Я решила помочь ей. По приезде в Тбилиси я разыскала ее. Туалет находился в центре города. Она встретила меня злобно и сказала, что ей от меня ничего не нужно. Еще спустя несколько лет я узнала, что она умерла от рака груди, не дожив до 60 лет. Вот такая печальная судьба постигла эту неблагополучную семью. Вы спросите, кто виноват? Додумывайте сами…