Текст книги "Голод"

Глава четвертая

Мальчишку Нюстремов – вернее, то, что от него осталось, – нашли тем же вечером, чуть позже.

Леденея от ужаса, комком застрявшего в горле, Стэнтон двинулся следом за Джорджем Доннером. За пределами круга фургонов их встретил мрак безлюдной равнины.

Пропажу считаные минуты назад обнаружили двое возниц, гнавших коров на выпас. Увидели в меркнущих лучах заката брешь среди высокой травы и решили взглянуть, что там. Оба – малые тертые, не из робких… однако при виде находки одного из них вывернуло наизнанку.

Впереди, в темноте, маячил рой огоньков. Поначалу Стэнтон принял их за какой-то морок, но, стоило подойти ближе, огоньки превратились в пламя – в пламя горящих факелов. Находку обступили со всех сторон около дюжины человек. Отсветы факелов мерцали над их головами огненным ореолом. Большинство собравшихся Стэнтон знал – и Уильяма Эдди, и Льюиса Кезеберга, и Якоба Вольфингера, и, разумеется, Эдвина Брайанта, однако среди них обнаружилось несколько «старичков» из изначальной партии, друзей семьи мальчика, а этих он прежде видел разве что мимоходом. Откуда-то издали, волною накрыв безлюдную равнину, донесся странный звук, нечто среднее между плачем и воем.

– Клятые волки, – пробормотал кто-то.

Протиснувшись в круг, Стэнтон прежде всего увидел внутри Эдвина Брайанта на коленях. Алое, влажно блестящее пятно в траве перед Брайантом оказалось телом. Опустив взгляд, Стэнтон невольно зажмурился. В жизни он всякой мерзости повидал, но чего-либо настолько чудовищного припомнить не мог. С этой мыслью он открыл глаза снова.

Нетронутой осталась одна голова. Сказать откровенно, глядя только в лицо, даже не заподозришь, будто здесь что-то неладно. Глаза закрыты, пушистые ресницы на фоне кожи, белой, как мел, кажутся почти черными, необычайно светлые волосы прилипли ко лбу, крохотные губы сомкнуты… казалось, мальчишка попросту мирно спит.

А вот от шеи и ниже…

Джордж Доннер, остановившийся рядом, тоненько заскулил.

– Что ж с ним такое стряслось? – проговорил Льюис Кезеберг, ткнув в землю близ мертвого тела прикладом ружья, будто это поможет найти ответ.

Кезеберг с Доннером были друзьями, хотя в чем заключается основа их дружбы, Стэнтон себе даже не представлял. Кезеберг – тип мрачный, буйного нрава, неуступчивый до твердолобости: вот-де, твоя сторона, а вот моя. Трудно было поверить, что ему хватает терпения растить малышку-дочь.

– Волки, наверное: вон как тело изодрано.

Уильям Эдди беспокойно поскреб в бороде. Нервничает… Плотник не из последних, Эдди умело чинил треснувшие оси и разбитые колеса, отчего пользовался популярностью среди шедших с обозом семейств, однако Стэнтон ему, дерганому, раздражительному, доверять не спешил.

– А вы что скажете, док? – с мягким немецким акцентом спросил Якоб Вольфингер.

Брайант, не поднимаясь с колен, выпрямился, уселся на пятки.

– Я вовсе не доктор, – напомнил он, – и ничего толком сказать тут не могу. Однако, хотите верьте, хотите нет, а по-моему это не волки. Слишком уж… аккуратно сработано.

Стэнтон невольно передернулся. Строго говоря, от мальчишки даже тела-то не осталось. Почти ничего не осталось, кроме скелета. Кроме ошметков плоти да россыпи костей на вытоптанной, залитой кровью проплешине среди травы, да груды внутренностей, дочерна облепленных мухами. Не давало покоя еще и то, что мальчишка пропал не здесь – в шести милях отсюда. Волки не станут тащить труп так далеко, прежде чем сожрать.

– Волки или не волки, а явно кто-то здорово изголодавшийся, – заметил Доннер, бледный как полотно. – Останки нужно захоронить. Женщинам и детишкам совсем ни к чему это видеть.

Эдди сплюнул под ноги.

– А как же родители? Должен же кто-то взглянуть и сказать, тот это мальчишка или не тот…

– Вокруг глушь несусветная. До ближайшего поселения белых не один день пути, – напомнил Вольфингер. – Кто это еще может быть?

Вольфингер мало-помалу сделался главой немецких иммигрантов, шедших с обозом, служа переводчиком тем, кто не успел освоить английского. Как правило, немцы держались особняком и часто, по вечерам, сгрудившись у своих костров, о чем-то тараторили по-немецки, однако миловидной юной жены Вольфингера, Дорис, чьи руки казались созданными скорее для игры на рояле, чем для таскания дров или, скажем, возни с лошадьми, Стэнтон из виду не упустил.

В конце концов двое отправились за лопатами, а остальные разошлись кто куда, проверить, как там родные, разбудить уснувших детишек или просто взглянуть на них, убедиться, что с ними все благополучно.

Дождавшись очереди, Стэнтон засучил рукава и принялся копать.

Большой ямы под останки не требовалось – осталось от мальчугана не так уж много, однако закопать их следовало поглубже, чтоб ни один зверь не добрался до костей. Кроме этого, тяжелый труд сейчас был как раз кстати: перед сном Стэнтону очень хотелось бы посильнее устать.

Настолько, чтобы уснуть без сновидений.

Как и следовало ожидать, Джордж Доннер, оставшийся возле находки, всего-навсего бросил в могилу пару лопат земли, а когда с захоронением было покончено, запинаясь, произнес над свежим холмиком короткую молитву. В ночной темноте древние фразы звучали жидковато, беспомощно.

К фургонам Доннер и Стэнтон отправились вместе, в компании Джеймса Рида и Брайанта. Рида Стэнтон толком не знал и к близкому знакомству с ним не стремился. В кругу крупнейших спрингфилдских предпринимателей этого человека знали прекрасно, однако не слишком любили.

Рид поднял догорающий факел повыше, но с окружавшей их темнотой пламя факела справлялось неважно. И он, и Доннер то и дело выпадали из освещенного круга; бледные лица их маячили на периферии, будто призрачные. Земля под ногами была неровна, коварна, сплошь в норах луговых собачек[1]1
  Луговые собачки – грызуны, напоминающие сурков, обитающие в прериях Северной Америки (здесь и далее – прим. перев.).


[Закрыть] да кочках, поросших высокой травой. С наступлением ночи гнетущая жаркая духота спала, однако в воздухе по-прежнему веяло сухостью, пылью.

– В жизни с подобным не сталкивался, – нарушив долгое молчание, заговорил Рид. – А с вашим мнением, мистер Брайант, я согласен вполне. Напади на мальчика зверь, тело выглядело бы куда безобразнее. Ответ очевиден: индейцы. Кроме индейцев, некому, – объявил он и вскинул кверху ладонь, заранее отвергая всякие возражения. – Знаю: вы, мистер Брайант, слывете вроде как знатоком индейцев, живете среди них, разговоры с ними ведете, в книжечку эту свою записываете разные разности. Однако вы никогда не дрались против них, никогда не видали их в ярости, а я видел. Уж я-то знаю, на что они способны.

Об участии в Войне Черного Ястреба[2]2
  Война Черного Ястреба – вооруженный конфликт между США и индейскими племенами, не признавшими договора, согласно которому племенные земли перешли во владение США в обмен на незначительные подарки. Черный Ястреб – военный вождь племени сауков, действовавший против США.


[Закрыть] Рид рассказывал всякому, кто согласится слушать, – возможно, затем, чтобы старые, тертые «волки прерий» не считали его городским белоручкой.

– Так и есть, мистер Рид, – мягко ответил Брайант. – Все известное мне об индейцах я узнал из разговоров с ними, а отнюдь не стреляя в них издали. Однако спорами ничего не решишь. Даже вы не можете не согласиться: внушив людям, будто в убийстве ребенка виновны индейцы, мы очень скоро окажемся в крайне скверном положении. Обоз идет через Индейскую территорию. Паника среди поселенцев нам совсем ни к чему. А кроме этого, – продолжал он, прежде чем Рид успел возразить, – об индейском обычае таким вот образом разделывать и потрошить тела я лично никогда прежде не слышал.

Доннер резко повернулся к нему.

– Разделывать и потрошить? По-вашему получается, мальчишку пустили под нож, как теленка?

На это Брайант не ответил ни слова. К чему? Ответ и без того ясен.

– Разделан и выпотрошен – значит, убит умышленно, – заговорил Стэнтон. Даже слова эти казались омерзительными на вкус. – Но если не индейцами, то кем?

Брайант мрачно поджал губы.

– Нельзя забывать вот о чем: убийцей мальчика вполне может оказаться один из идущих с обозом. Тот, кто уже среди нас.

Все, разом насторожившись, умолкли.

– Вздор, – пробормотал Рид.

Рука его, как обычно, когда Риду становилось не по себе, скользнула в карман, за носовым платком. Красноречивый знак.

– Но ведь такой человек, конечно же, выделялся бы среди остальных, разве нет? – сказал и Доннер, теребя пуговицы сюртука. – Повадки его мигом выдадут.

Однако Стэнтон знал: это далеко не всегда так. Вид убитого мальчика напомнил ему о прошлом – о массачусетских временах, о том, как на его глазах вытащили из-подо льда, уложили на снег любимую девушку. Лидия… пятнадцать лет миновало, а вспоминать до сих пор невыносимо больно. Выглядела она, будто только-только уснула: лицо так же спокойно, как и лицо мальчишки, и все это спокойствие – сплошной обман. Особенно живо ему запомнились веера темных ресниц, прилипших к коже, до синевы побледневшей от долгого пребывания в ледяной воде, и губы, пурпурные, точно кровоподтек. В тот зимний день ее выгнало на тонкий, ненадежный лед, укрывший реку, нечто ужасное, зло, обитавшее по соседству, но он, Стэнтон, не сумел его разглядеть. По крайней мере, в этом дед оказался прав: зло незримо, зло таится повсюду.

– Бывает, помешанные, когда нужно, могут вести себя, будто нормальные, – пояснил Брайант. – Возможно, ему по силам таиться от нас еще долгое время. Возможно, ему по силам прятать свою истинную натуру до бесконечности.

Рид утер пот со лба.

– Мне одно ясно, – сказал он. – Хорошо, что полковник Рассел вовремя отошел от дел. Пора выбирать нового капитана.

Стэнтон покосился на Доннера. Казалось, в пляшущих отсветах факела Рида его обычная важность слегка потускнела. Один из помощников Рассела, Доннер явно весьма дорожил и высотой своего положения, и сопутствующими ей необременительными обязанностями. Ему нравилось иметь право голоса в управлении походной жизнью, и уж точно нравилось, что на него глядят снизу вверх. Из-за этой жажды всеобщего обожания Стэнтон уважал его куда меньше.

– Не собираетесь ли вы обвинить в этом Рассела? – спросил Брайант.

– Прежде всего, его вообще выбирать в капитаны не следовало. Будь на его месте кто посильнее духом, ничего этого не случилось бы, – откашлявшись, отвечал Рид, и Стэнтон сразу же понял, что последует дальше. – Ну а моя репутация, полагаю, говорит сама за себя.

– Я бы на вашем месте собственного положения не переоценивал, – вмешался Доннер. Повернутое к свету, округлое, щекастое лицо его масляно заблестело. – Возможно, бизнесмен вы хороший, но вряд ли это многого стоит здесь, на тропе.

– Я в партии уже один из главных – если не по званию, то на деле. Отрицать этого вы не можете, – сухо ответил Рид.

Тут Стэнтон вынужден был с ним согласиться: когда б ни возникла нужда принять важное решение, люди невольно оглядывались на Джеймса Рида.

– Вы втравите нас в убийство первого встречного индейца, – зашипел Доннер. – Втравите нас в войну, хотя о причинах гибели мальчика мы ровным счетом ничего достоверно не знаем.

– Понятно. Полагаю, вы думаете, что из вас выйдет лучший капитан партии, чем из меня? – язвительно осведомился Рид.

Факел чадил, догорал, однако румянец на щеках Доннера Стэнтон без труда разглядел даже в его скудном свете.

– Сказать откровенно, да. Опыт руководства обозом у меня есть. Меня люди знают… и любят. Людские симпатии, Джеймс, дело важное. Не стоит их недооценивать.

В глазах Рида вспыхнули злобные искорки.

– Я лично предпочитаю любви уважение.

Доннер одарил его фальшивой улыбкой.

– Вот потому-то вас в капитаны и не изберут. Попросту выйти вперед да начать распоряжаться направо-налево – нет, в жизни так не бывает. Уважение людей нужно заслужить, а вы его пока что не заслужили.

Рид замер на месте как вкопанный. Казалось, его голова так переполнилась яростью, что вот-вот лопнет.

– А вас в обозе, думаете, уважают? Всем известно: вы даже собственную жену приструнить не способны!

Тут и все прочие остановились, подняв в воздух клубы густой пыли. Зябко поежившись, Стэнтон перевел взгляд на Джорджа Доннера. Обрамленное мраком, лицо Доннера побледнело, словно в нем не осталось ни единой кровинки. Не шевелясь, опустив книзу руки (кулачищи – что палицы), Доннер грозно навис над тщедушным Ридом, однако Джеймс Рид не дрогнул. В эту минуту он казался сильнее.

Воцарившуюся тишину нарушил втиснувшийся между спорщиками Брайант.

– Джентльмены. Час уже поздний… Все мы сегодня переволновались…

Только тут Стэнтон заметил, что затаил дух, хотя драки между Ридом и Доннером вовсе не ожидал. Да, Джеймс Рид не из робких, однако слишком спесив, чтоб опускаться до потасовки. Стэнтон давно замечал, как он заботится о собственной внешности, с какой маниакальной одержимостью чистит ногти и подстригает бородку, а одежду без конца очищает от пыли, хотя четверти часа не пройдет, и сюртук опять станет грязным. Что же до Доннера – этот, конечно, задирист, но внутри, в сердцевине, слишком уж мягок, мягок, как губка, слишком зависим от окружающих в суждениях и поступках. Этот сам марать рук не станет, предпочтет грязную работу другим поручить.

И все же повисшая в воздухе напряженность Стэнтону крайне не нравилась, пусть даже Рид, ни слова больше не говоря, направился прочь.

– Бред какой-то, – пробормотал Доннер, покачав головой, пожелал остальным доброй ночи и тоже двинулся к лагерю.

Глядя, как он шаг за шагом удаляется в темноту, Стэнтон на миг позавидовал Доннеру: его ожидала семья, общество прекрасной жены и детишки, сладко посапывающие во сне…

Брайант шумно перевел дух.

– Дай бог, чтоб нас смог возглавить кто-то еще.

Стэнтон кивнул вслед ушедшим, полностью скрывшимся во мраке прерии.

– А ты бы кого из них выбрал, если другого выбора нет?

– Я бы охотней за Ридом пошел, чем за Доннером. Этот на роль вожака больше подходит. Хотя, если уж хочешь знать правду, я всем другим предпочел бы тебя.

– Меня? – Стэнтон едва не расхохотался. – В этом тебя вряд ли хоть кто-то поддержит. Семейные мне, холостому-бездетному, не доверяют, да и зачем мне лишняя головная боль? Мне своих забот хватит. Если уж тебе так интересно, кто станет главным, отчего сам не вызовешься?

Брайант криво улыбнулся.

– Нет, так просто меня от ухода не отговоришь.

– То есть ты твердо решил отколоться и ехать вперед? – уточнил Стэнтон. – Путешествовать небольшим отрядом, пока погубивший мальчишку, кем он ни окажись, рыщет на воле… рисковая это затея.

Брайант склонил голову на сторону, будто прислушиваясь к чему-то вдали.

– Верно, рисковая. Знаешь, все это мне кое-что напоминает. А именно – старую, многолетней давности сказку.

– Из тех, что индейцы рассказывают?

Улыбка Брайанта сделалась куда больше похожей на прищур.

– Нет. Одну странность, случившуюся со мной во времена учебы на доктора. Невероятную, будто сказка. Если когда-нибудь разберусь в этой дичи, непременно тебе расскажу, – пообещал он, поворачиваясь к лагерю и помахав Стэнтону на прощание. – Удачи, Стэнтон. Счастливо оставаться. Будет возможность – пришлю весточку.

«Невероятную, будто сказка»… Эти слова отчего-то засели в памяти Стэнтона – крепче некуда.

На ночлег Стэнтон, как обычно, расположился в стороне от соседей: по вечерам он предпочитал одиночество. Сквозь частокол деревьев виднелись фургоны, шатры для сна, костерки, догорающие в ночной темноте; в воздухе веяло пищей, приготовленной к ужину, но куда ни взгляни – вокруг костерков было пусто. Отцы семейств разогнали домашних по шатрам. Все как всегда: приходит несчастье, и круги сужаются, люди в первую очередь стремятся уберечь от беды своих.

Стэнтон заранее знал, что истерзанное тело мальчишки в покое его не оставит… и, конечно же, оказался прав, но это было еще не все. К этой напасти прибавилась новая – назойливое, неотвязное, точно резкая вонь крови над прерией, ощущение подспудной близости чего-то жизненно важного, начала какой-то незримой нити событий. Отроду не любивший ссор, намек Доннера он понял прекрасно, и ничего хорошего этот намек не сулил. «Не стоит недооценивать людских симпатий»… Сам Стэнтон ради всеобщей любви никогда вон из кожи не лез, а значит, союзником мог считать только Брайанта, а Брайант собрался покинуть обоз, и мысли о том, что убийца мальчишки может оказаться одним из партии, здорово действовали на нервы. Склонных к жестокости, и даже к жестокости извращенной, в обозе хватало с избытком. Кроме того, Брайант, помнится, говорил, что опасные склонности вполне можно скрывать. По слухам, тот же Кезеберг тайком от окружающих бил молодую жену, и Стэнтон этим слухам вполне доверял. Шулер-самоучка да вдобавок злопамятный – с такого станется, заимев на кого-либо зуб, при случае поквитаться.

А, скажем, Джон Снайдер, нанятый в батраки семьей Грейвсов? Тиранит возниц помоложе немилосердно, частенько отнимает у них вечернюю порцию пива или заставляет вместо себя нести караул… Что говорить, малоприятных типов в обозе полно, но все они, если вдуматься, подонки обычные, заурядные. На запад таких едут сотни, если не тысячи, и в роли чудовища, способного зверски погубить шестилетнего мальчишку, Стэнтон ни одного из них представить не мог. Тут нужна кровожадность особая, ни на что не похожая, а потому вопрос, оставшийся без ответа, вызывал невольную дрожь.

Дело ясное: заснуть не удастся.

От брошенного без присмотра костра осталась разве что пара тлеющих углей. Возиться с ужином было поздно, однако голода Стэнтон не чувствовал – особенно после того, что видел в прерии. Уж лучше заползти под одеяло, прихватив с собою остатки виски, и попытаться стереть из памяти неотступно маячащую перед глазами картину – вспомнить бы только, куда бутылку запрятал…

Однако стоило ему подойти к фургону, невдалеке послышался шорох шагов. Стало быть, он не один.

Рука сама собой скользнула к бедру, за револьвером, однако из темноты, сдвинув со лба платок, выступила Тамсен Доннер. Ее появление поразило Стэнтона, точно нож в сердце. Слишком уж Тамсен Доннер красива. Не к добру такая красота.

Ни для кого не к добру.

Стэнтон убрал ладонь с кобуры.

– Чем могу служить, миссис Доннер?

Ее фамилию он произнес с особой, подчеркнутой внятностью.

Обычно зачесанные к затылку, волосы Тамсен Доннер рассыпались по плечам. Когда он в последний раз касался женских волос? Еще в Спрингфилде. Была там одна молодая вдовица, работавшая у шляпника на той же улице… Тихая, будто мышка, она дважды в неделю прокрадывалась по черной лестнице в его спальню над бакалейной лавкой. Копну мелких кудряшек вдовица неизменно укрощала при помощи множества шпилек, словно стесняясь их жесткости, их необузданности, а темные волосы Тамсен Доннер падали книзу, совсем как вода.

– Последние новости разлетелись по всему лагерю, – сказала она, глядя ему в лицо. – Муж ушел, исчез неизвестно куда. Возможно, у меня в голове помутилось, но… понимаете, все мысли об одном: мне нужна чья-то помощь… и я вспомнила о вас.

Стэнтон прекрасно знал, что мужчин в семействе Доннеров хватает: взять хоть родного брата Джорджа, Джейкоба, не говоря уж о наемных погонщиках волов. Для защиты женщин и детей вполне достаточно… однако она, оставив дочерей без присмотра, явилась за помощью к нему, к практически чужому человеку?

Тамсен придвинулась ближе, сдвинув платок так, что Стэнтон смог разглядеть ее ключицы и верхнюю часть белых, безупречно округлых грудей, туго стянутых вырезом платья.

– Надеюсь, вы не против моего прихода?

У Стэнтона пересохло в горле. Отвести взгляд от гостьи удалось не без труда.

– Ваш муж вернется с минуты на минуту.

Губы Тамсен дрогнули, сложившись в кривую усмешку.

– Муж? – беспечно, точно речь шла о скатившемся с холма валуне, переспросила она. – Вы же знаете Джорджа. Успокаивать окружающих ему удается прекрасно. Им он сейчас нужнее, чем мне.

Казалось, с ее стороны появление здесь – нечто вроде жертвоприношения. Коснувшиеся щеки Стэнтона пальцы оказались прохладны, а пахли какими-то незнакомыми, причудливыми духами, вроде сока цветочных лепестков пополам с веющим над прерией ветром. Тамсен Доннер собирала травы и вроде как составляла из них какие-то зелья, и в обозе шептались, будто она – ведьма, умеющая становиться неотразимой в глазах мужчин. Возможно, так оно и было.

Стэнтон поцеловал ее.

Вовсе не из святых, даже не из добропорядочных, телом он был крепок, силен, однако давно подозревал, что в глубине души слаб. Нежный изгиб ее губ. Слабость. Легкое прикосновение ее локонов к подбородку. Слабость. Ее запах. Опять слабость.

Прохладные пальцы скользнули под куртку, отыскали грудь, и Стэнтона жаром опалила догадка: да ведь Тамсен Доннер пришла к нему не случайно. Она все серьезно обдумала. Она знает, что делает.

Собрав волю в кулак, он кое-как сумел отвернуться.

– Стоит ли так дразнить холостого мужчину, миссис Доннер?

Ее губы приблизились к самому уху, слова защекотали шею:

– Вы правы. Мне вовсе не хочется неприятностей.

Незримая нить начала разматываться.

В фургоне они оказались прежде, чем Стэнтон успел осознать, каким образом – по всему судя, как-то перебрались через задний борт, скользнули под полог и укрылись в его темных недрах. Места в повозке, груженной доверху, – не разгуляешься, и потому Тамсен пришлось уложить на комод, притянутый к борту веревками, а стоило ощупью, почти ничего не видя во мраке, взять ее, пол под ногами закачался, точно палуба корабля.

Когда Стэнтон кончил, она пронзительно вскрикнула (пожалуй, то был единственный изданный ею звук), а Стэнтон в тот миг почувствовал не свободу, не облегчение – казалось, он падает, падает навзничь. Чтоб устоять на ногах, пришлось, взъерошив пятерней волосы, перевести дух, а Тамсен Доннер тем временем немедля привела себя в прежний вид, упрятала груди в темницу корсета и лифа, оправила юбки, прибрала растрепавшиеся волосы… и снова стала прекрасной. Прекрасной и неприступной, куда более чужой, чем прежде.

Стэнтон покачал головой.

– Не стоило этого делать.

Только сейчас осознал он всю серьезность содеянного. Жена Доннера…

Мелькнувшее на лице Тамсен Доннер выражение сильнее всего походило на страх, однако исчезло так быстро, что вполне могло просто почудиться ему в сумерках.

– На свете много того, чего не стоит делать, мистер Стэнтон, – моргнув, откликнулась Тамсен Доннер.

Вспомнив слова деда: «Не искушай дьявола, парень», – Стэнтон вскинулся, вздрогнул, как будто снова почувствовал тот самый удар пряжкой поясного ремня по лицу, полученный после того, как он, девятилетний, был пойман целующимся с соседской дочерью в церковном дворе. Каким же несчастным, горемычным оказалось его детство в дедовом доме! Как злился он на отца, оставившего их с матерью на дедовом попечении…

Едва в голове прояснилось, Стэнтон почувствовал жгучую, острую боль чуть ниже затылка, а, подняв руку, нащупал на шее кровь.

– Ты меня оцарапала?

Тамсен Доннер подняла взгляд. Глаза ее оказались темны до непроницаемости. Бесстрастны. Холодны.

– Надеюсь, все обойдется без неприятностей.

На сей раз в ее голосе звучали совершенно иные нотки.

– Это угроза?

Однако она не ответила – попросту ловким, изящным прыжком перемахнула через задний борт и скрылась. Вскоре ее негромкие шаги утихли, а Стэнтон (жаль, слишком поздно) осознал, какого свалял дурака. Как же он раньше не разглядел: ведь эта женщина – один из соблазнов, которых лучше не испытывать на себе, вроде виски такой крепости, что к утру ослепнешь.

Может, с ней удастся договориться добром?

Перекинув ногу через борт фургона, Стэнтон спрыгнул на землю и, к немалому своему потрясению, увидел в кустах, совсем рядом, девчонку лет этак двенадцати – растерянную, перепуганную. Вот тут ему стало страшно всерьез. Давно ли она здесь торчит?

– Погоди! – окликнул он девчонку, пока та не пустилась наутек. – Погоди, девочка… ты чья такая? Не Бринов ли дочь?

Детишек с обозом шло столько, что всех не упомнишь.

Девчонка оцепенела, замерла на месте, словно вдруг разучившись бегать.

– Нет, сэр. Я – Элита Доннер.

Только этого не хватало!

– Что ты здесь делаешь? – спросил Стэнтон.

– Я… меня послали за хворостом, и я просто к своим возвращалась, чем угодно клянусь.

Щеки ее раскраснелись, глаза блестели, поджатые губы придавали девчонке изрядно упрямый вид… и, мало этого, никакого хвороста у нее при себе не имелось.

– Скажи, Элита, что ты здесь видела? – спросил Стэнтон, шагнув к девчонке. – Выкладывай, да не лги.

Угрожать ей он даже не думал, однако Элита развернулась и вспугнутым олененком метнулась в заросли. Стэнтон бросился было следом, но тут же взял себя в руки. Не стоило взрослому гоняться по лесу за девочкой, особенно после недавней находки.

Твердо решив отыскать спрятанную бутылку виски, он повернул к фургону. Он знал: ночью его ждет новый визит Лидии. Вначале мальчишка, потом Тамсен… да, встречи с Лидией тоже не миновать. Бедная Лидия снова явится к нему во сне, в промокшем до нитки платье, облепившем иссиня-бледное тело, и будет просить спасти ее. «Чарльз, я без тебя не могу»… этих слов он ни разу не слышал от нее при жизни, однако они отражались в ее взгляде всякий раз, как Лидия являлась к нему в сновидениях. Как мог он, прекрасно зная ее, не заметить ужасной правды?

«Помоги, Лидия, – подумал Стэнтон, возвращаясь назад, к курящемуся дымком костру. – Помоги хоть на этот раз, хоть сейчас разглядеть чудовищ, пока они не натворили бед».