Текст книги "Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск №2, посвященный имени Мацуо Басё"

Альманах
Российский колокол
Спецвыпуск, посвященный имени Мацуо Басё
Выпуск № 2

Слово редактора
Юлия Ковалевская,
шеф-редактор

Прощальные стихи

На веере хотел я написать —

В руке сломался он…

Мацуо Басё

Кто такой писатель? Этим вопросом задавались многие. Написать пару слов и сложить их в фразы – это еще не писатель.

Этим словом можно описать людей с тонкой душевной организацией личности, имеющих эстетическое чувство (внутренний камертон, позволяющий отличить произведение искусства от ремесленной поделки).

Что такое быть писателем?

Быть писателем – это быть творцом. Каждый раз творец, вкладывая в своих героев кусочек собственной души, дарует им память, жизнь, а иногда нещадно карает их за содеянное, даже убивает. Многократно дробя собственную душу, писатель раздает ее множеству книжных героев, наверное, потому они позволяют себе вольности. Спорят, сопротивляются, уводят сюжет – в общем, живут своей собственной отдельной жизнью. А писателю остается с улыбкой или горечью наблюдать за своими созданиями, каждого любя как собственного ребенка.

Что такое быть писателем?

Быть писателем – это великое счастье. И здесь не требуется объяснений, это просто нужно попробовать…

Не бывает писателей в прошлом… Нельзя написать последние строчки и отложить ручку в стол… Писатель пишет душой и сердцем, а пока сердце бьется, настоящий творец будет творить литературу для нас с вами.

В этом выпуске собраны настолько разные произведения, насколько разные все мы с вами, обычные читатели, со своим вкусом и мировоззрением. Абсолютно уверена, что никто не останется равнодушным.

Желаем вам приятного чтения!

Шеф-редактор спецвыпуска журнала

«Российский колокол», посвященного Мацуо Басё,

Юлия Ковалевская

Лев Альтмарк

Родился в 1953 году в российском городе Брянске. После окончания Института транспортного машиностроения работал инженером, учителем, журналистом. В 1990 году поступил в Литературный институт им. Горького на семинар А.И. Приставкина. После окончания института в 1995 году переехал в Израиль, где и живет в г. Беэр-Шева.

Первая подборка стихов опубликована в альманахе Брянской писательской организации, затем повесть «Стукач» в тульском альманахе «Ясная поляна» в 1992 году. После этого – публикации в журналах «Юность», «Дружба народов», «Нева», «Новый Ренессанс», в альманахах «Созвучие муз», «Золотое руно», «Российский колокол», «Арфа Давида», «Без границ» и т. д.

Первую книгу выпустил в 1999 году. К сегодняшнему дню выпустил шесть поэтических сборников и десять книг прозы. Был участником литературных фестивалей в Македонии, Хорватии и Израиле, книжных ярмарок в Иерусалиме и Лейпциге. Входит в Международную гильдию писателей. Является членом Союза писателей Израиля.

Голова, которой нет

1

Ах, как болит голова! Впервые за последние две недели. Прямо не знаю, что делать. Я уж думал, что навсегда расстался со своими болячками, и теперь начнётся новая жизнь – без боли и бессонных ночей, без этой кучи таблеток, которая только росла с каждым днём. Так ведь нет, всё возвращается…

Сейчас бы выкурить сигарету да выпить рюмку хорошего коньяка. А может, и принять таблеточку, про которую никто из моих близких не подозревает. Пузырёк с этими таблетками спрятан у меня на книжном стеллаже, на самой верхней полке за второй книгой справа… Но мне до стеллажа сейчас не добраться, а просить кого-то бесполезно. Меня просто не поймут.

Ах, как болит голова… Просто сил нет терпеть. Хотя… терпел же как-то раньше! И не скулил, и никому не жаловался. Да и сейчас никому не пожалуешься…

В лаборатории темно, все ушли по домам. Лишь мой компьютер мигает экраном, на котором замерли цифры и графики будничных замеров и анализов. Не хочу пока ничего продолжать. Всё равно толку не будет. Я уже знаю, что когда что-то делаешь через силу и заставляешь себя, результат будет нулевой. Только распсихуешься и начнёшь пороть чепуху.

А голова так болит, что боль растекается по телу жирной маслянистой волной, словно лежишь на каком-то загаженном и заплёванном берегу моря, и мутные зелёные волны перехлёстывают тебя, попадают в глаза и ноздри, мелкий песок скрипит на зубах, и не хватает воздуха, которого вокруг остаётся всё меньше и меньше.

Перебираю руками и пытаюсь ногами нащупать точку опоры, чтобы встать или хотя бы отползти подальше от этих волн, но ничего не получается. Сил нет.

И вообще, нет у меня ничего. Совсем нет…

2

Две недели назад я перестал быть человеком. От меня остался только мозг, который, как рыбка в аквариуме, погружен в раствор, и к нему подведены трубки жизнеобеспечения и многочисленные провода от компьютеров.

Над методикой сохранения человеческого мозга, когда физическое тело перестаёт функционировать, я работал всю жизнь, и в благодарность за это меня же первого подвергли этому эксперименту. Впрочем, с моего согласия и желания, я сам к этому стремился. Любопытно, знаете ли, первым узнать, как ощущает себя человек в иной ипостаси. Так сказать, вне своей бренной оболочки. И донести эти ощущения до благодарного человечества. Осчастливить его реальной перспективой вечной жизни. Хотя бы в такой форме.

Сперва мне казалось, что достаточно создать мощный компьютер, который загрузит в свою память всё, что накоплено человеческим мозгом, и компьютер послужит прообразом его хозяина, продолжит его жизнь и мыслительную деятельность после смерти. Это же мечта любой творческой личности – продолжать творить после физической смерти!

Но не тут-то было. Технически такое сделать, может, и удалось бы на уровне компьютерных программ, но как задать алгоритм мыслительной работы? Тут и характер человека, и его чувства, и все его закидоны и скелеты в шкафу. А где взять этот волшебный и иррациональный толчок сознания, который заставляет человека творить и придумывать что-то новое, что не подчиняется никаким программам? И быть при этом ни на кого не похожим, то есть личностью. Такое никаким, даже самым современным компьютерам не по силам!

Над этим я работал все последние годы. Но ничего сделать не мог. Не было какого-то связующего звена, превращающего компьютер в личность.

Тогда я поставил другую задачу – совместить мозг с компьютером. Притом настолько, чтобы они не только дополняли друг друга, а стали единым целым. Убрать всё лишнее – тело с его болячками и неизменным старением – и оставить минимум, который действительно необходим мозгу для существования.

Помните известную старую книжку фантаста Беляева «Голова профессора Доуэля»? Так вот, теперь я – та самая голова. Только уже не совсем голова, а мозг, сидящий, словно рыбка, в аквариуме.

Сохранять отдельно голову уже перебор – те же проблемы, что и с телом. Болячки, старение и прочее. Мозг – вот что главное. Уберечь его от старения, избавив от проблем умирающего тела, куда проще.

И мне это удалось сделать. У меня первого получилось. Мой мозг теперь живёт в банке, а тело торжественно захоронено на кладбище. И табличка на памятнике с моей фамилией и датами рождения и смерти. Сам-то я этого не видел, но сие было составной частью нашего великого эксперимента.

А вот теперь почему-то разболелась голова, которой нет…

3

Я и не предполагал, что у меня начнут складываться такие непростые отношения с окружающим миром. Казалось, мозг, лишившись своей бренной оболочки, будет привольно продолжать свою мыслительную деятельность, парить в своих высоких эмпиреях. Более того, избавившись от болезней и всего, что ему мешало нормально функционировать, он заработает в полную мощь, чего я не мог позволить себе раньше, и ничто не станет отвлекать его от творческого процесса. Но всё оказалось сложнее и прозаичней.

Я не такой наивный и сразу почувствовал, что без привычной среды существования мозг выжить не сможет. Значит, ему всё-таки нужны органы чувств – хотя бы имитация того, что было раньше. И никакой компьютер их не заменит. Я уж не говорю про руки, ноги и прочее. Было бы какое-то зрение, слух, осязание и возможность общаться. Хотя бы на минимальном уровне.

Мой верный помощник и ученик доктор Дрор, который должен был проводить операцию по извлечению мозга, клятвенно пообещал, что бережно сохранит некоторые мои органы, ведь в медицине я не силён – это его епархия. Глаза, уши и вдобавок речевой аппарат, извлечённые наружу из вскрытого черепа, зрелище не для слабонервных, но это было моё обязательное условие. Без этого я не мог. Моя же задача была составить программу жизнеобеспечения извлечённых органов и компьютерной обработки получаемых данных. Запуск их в работу и обеспечение жизнедеятельности. Всё это должны были сделать мои помощники, когда меня уже не станет.

Но всего не предусмотришь. Тем более, такого до нас ещё никто не делал, и свою работу мы хотели сохранить до поры до времени в секрете от общественности. Кто знает, какой шум поднялся бы, если бы про это узнали газетчики. Да и с точки зрения морали и религиозных канонов всё тут не совсем однозначно, так что приходилось работать в тайне. Заявить об открытии мы намеревались, когда всё заработает.

Формально Дрор со своей задачей справился блестяще: у меня остались глаза, уши и какое-то подобие речевого аппарата. Хуже другое. Спустя какое-то время я вдруг понял, что всего этого опять же недостаточно. Я с лёгкостью избавился от своего несчастного больного тела, которое не хотело больше служить и отправилось на вечный покой под могильную плиту, как это и заведено повсеместно. Но мозг-то остался продолжать моё земное существование, хотя, как я подозреваю, теперь превратился в какой-то совершенно иной орган – нервный и капризный, каким я его раньше никогда не знал. И, как ни странно, совсем для меня незнакомый, о чём я и предположить не мог…

Да и окружающие стали относиться ко мне, то есть к нему, совсем иначе. Не так, как раньше ко мне… живому. Думаю, что это не специально, а на подсознательном уровне.

А всё началось с самого первого дня после того, как к мозгу подключили все приборы, и он подал признаки жизни в своём новом стеклянном облачении…

4

Первое, что я разобрал, это вопрос, то ли расслышанный моим новым органом слуха, то ли донесённый до сознания компьютерной программой, которую я сам же отлаживал:

– Ну, как у нас дела? Вы меня, профессор, слышите?

– Да, – ответил я, а скорее всего, просто подумал, но мой ответ собеседник, как ни странно, понял:

– А теперь посмотрите на меня. Вы меня видите?

Я попробовал открыть то, что раньше было глазами, а сейчас уже неизвестно чем, и увидел перед собой Дрора. Выражение его лица было каким-то кислым и одновременно настороженным. Я покосился по сторонам, но Дрор закрывал собой обзор.

– Отстань от меня, – снова сказал я, – и без тебя тошно. Дай прийти в себя.

– Узнаю шефа! – захохотал Дрор, но физиономия его по-прежнему оставалась кислой. – Вечно чем-то недоволен, но… жив!

Последние его слова мне не понравились. Я же всё рассчитал и подготовил. Причём здесь жив – не жив? Хоть я и соображал пока с трудом, но сварливо напомнил ему:

– Скажи-ка мне лучше: всё в норме? Системы жизнеобеспечения, ввод и вывод информации?

– Всё прекрасно, шеф. Лучше вы поделитесь своими первыми впечатлениями…

Разговаривать мне было трудно, поэтому я вспомнил, что у меня был вариант выводить свои мысли на экран компьютера, а также получать с него всю необходимую информацию.

– Посмотри в компьютер. А мне дай отдохнуть. Что-то я устал с непривычки.

– Это скоро пройдёт, шеф, – на всякий случай заверил меня Дрор, хотя никто не представлял, что будет завтра, и отправился к компьютеру.

Некоторое время я исправно диктовал свои мысли, и Дрор покачивал головой, читая их. Потом мне это надоело, и я прекратил.

«Всё, устал, хочу отдохнуть. Не мешайте мне», – написал я крупными буквами в конце и закрыл глаза.

Больше меня никто не тревожил. А потом наступил конец рабочего дня, и все в лаборатории разошлись по домам, оставив дежурить до утра молоденькую лаборантку Свету, у которой пока не было семьи, и торопиться ей было никуда.

– Если вам, профессор, что-то понадобится, вы мне сообщите, – сказала она и виновато прибавила: – Я пойду в соседнюю комнату чаю попью, а потом прилягу немного отдохнуть. Вы же не возражаете?

– Давай, – кивнул я ей. Или мне показалось, что кивнул, ведь чем я мог это сделать?

5

Ночью мне не спалось. Да и как тут заснёшь, если глаз не закрыть, на кушетку не прилечь, рюмку на ночь не выпить? Правда, мне и раньше сон давался нелегко, особенно последние полгода, когда я лежал в раковом отделении больницы, и никакие самые современные лекарства не помогали. Морфий, конечно, не в счёт. Там же мне один из моих давних друзей и посоветовал эти секретные таблетки, от которых становилось легко и весело, правда, боль не уходила, но переносить её было чуть легче. Одну бы из них сейчас…

Остаётся лишь плавать рыбкой в своём аквариуме и раздумывать неизвестно о чём. Раньше, когда меня терзала бессонница, я лежал в темноте на кровати и прислушивался к боли, которая ни на минуту не прекращалась, по-хозяйски разгуливая по моему телу. Я даже загадывал, в каком месте она сейчас выскочит резким до помрачения рассудка ударом. Но сегодня этого не было.

Здорово я всё-таки придумал: убрать всё лишнее и износившееся и оставить только мозг. То, без чего человек перестаёт быть личностью. Другой вопрос – стоит ли некоторым личностям продолжать существовать и дальше после смерти, но тут я всегда отделывался дежурным штампом: каждый человек самоценен и не похож ни на кого на свете, а значит, не нам решать, давать ему шанс продолжать жизнь или нет. Мы же не боги. Удобная формула, а главное, снимает с тебя любую моральную ответственность.

Я уже насмотрелся чужих смертей – глупых и преждевременных, когда безумная жалость разрывает тебе сердце. Казалось бы, что стоило природе отпустить этому умирающему ещё какое-то время? Ведь у человека есть столько недоделанных дел, обязанностей. А сколько хороших и добрых людей он огорчит своим уходом… И ни разу даже у самых глубоких стариков я не видел в глазах радости перед неминуемой встречей со смертью. Для любого, даже самого неизлечимого больного, уход страшен. Каждый из нас заслуживает уж если не бессмертия, то хотя бы какого-то продолжения жизни – без болезней, без страданий, без боли… Или я ошибаюсь?

Эти мысли обдумывались мной уже тысячу раз, и сейчас, когда я сделал первый шаг к бессмертию, казалось бы, должны оставить меня. Рубикон перейдён. А нет – снова они со мной. И от них привычно портится настроение и начинает болеть голова… Всё никак не могу отвыкнуть называть то, что осталось от меня, головой. Но ничего, привыкну, время есть…

Слышу, как кто-то пришёл к Свете, сидящей в соседней комнате. Она ещё не спит, потому что сквозь полуоткрытую дверь проникает приглушённый свет от настольной лампы и доносится тихая музыка из приёмника.

Кто это по ночам приходит в нашу лабораторию? Я этого не знал раньше. Прислушаемся…

6

– Тише ты! – доносится до меня голос Светы. – Я не одна.

– А кто тут ещё может быть? – голос мужской и очень знакомый, но я пока не узнаю его хозяина. – В двенадцать-то часов ночи!

– Ну, тут у нас такие дела творятся, – мнётся Света и подходит к двери лабораторного зала. Это я вижу по лёгкой тени на стене. – Там у нас мозг шефа, который мы извлекли и сохранили. А сам шеф умер. Ты же читал некролог на стене у входа.

– Да ну! – не доверяет голос. – Мозг… Пусти посмотреть.

– Нельзя туда проходить, – слабо сопротивляется Света, – там полная стерильность… Ну ладно, загляни одним глазком, но только отсюда.

В дверях появляется наш охранник Гриша, который всегда сидит у входа на первом этаже. Лицо у него удивлённое, и он настороженно разглядывает горку аппаратуры, потом переводит взгляд на мой импровизированный аквариум.

– И что, он там живой? – Гриша до конца не доверяет, и я чувствую, как ему хочется подойти поближе. – Он нас слышит?

– Наверное, слышит. Я не знаю.

– Давай проверим? Скажи ему что-нибудь, пускай он ответит.

– Не надо. Мы с ним уже общались. Давай лучше не будем туда заходить. От греха подальше…

Дверь закрывается, и я остаюсь в полной темноте. Не очень, конечно, приятно, когда о тебе в твоём присутствии говорят в третьем лице, но ничего не поделаешь. Я уже не тот «шеф», о кончине которого торжественно извещал некролог на стене у входа в нашу контору. Надо к этому привыкать. Но и на положении морской свинки быть не хочется. Всё-таки разные у нас со свинкой весовые категории.

Ничего не остаётся, как только прислушиваться к тому, что происходит за плотно закрытой дверью в соседнюю комнату.

Самое обидное, что в иной ситуации я мог бы выйти к Свете с Гришей, ведь ребята они неплохие, выпить с ними чаю, поболтать, а потом пойти домой и лечь спать… Но всё это уже невозможно, и главное, ничего не изменить. Одно только осталось – вслушиваться в то, что они делают, ведь даже окликнуть их я не могу. Компьютер работает в дежурном режиме, все системы, кроме жизнеобеспечения, выключены. Я могу, конечно, подать аварийный сигнал, чтобы вызвать Свету, но это их переполошит. Заверещит сирена, замигают тревожные лампы, но пока нет причины для этого.

– Слушай, – раздаётся за дверью приглушённый голос Гриши, – как-то и в самом деле неуютно у вас. Словно кто-то подслушивает наш разговор и подсматривает. Как какая-то нечистая сила, честное слово!

– И мне это кажется, – вторит ему Света. – Только это наш шеф, а не нечистая сила.

– Пойду-ка я, пожалуй, к себе на вахту. Там у меня спокойней.

– А мне что делать? После твоих слов я бояться начала…

– Пошли со мной.

– А если что-то случится с ним… ну, с этим мозгом?

– Да что с ним может случиться? Он уже заснул небось. Будем вместе приходить проверять.

– Пошли…

Но до самого утра меня никто не беспокоил. Может, кто-то и порадовался бы этому, только не я. У меня по-прежнему болела голова…

7

С утра в лаборатории переполох. Я и в той жизни не отличался миролюбивым характером, а тут почему-то вышел из себя и стал гонять всех, кто попадал под руку… Да, под руку, которой уже не было, но мне всё казалось, что она есть.

Я был зол на весь мир за то, что остался без своего больного несчастного тела, которое доставляло мне столько неудобств, но ничего лучше у меня не было. И потом, я уже достаточно долгое время привыкал к этой своей жизни – к болям, мучительным обследованиям в клиниках, тоскливым бесконечным ночам в больничных палатах. Мне тогда жить не хотелось, но всегда находились чьи-то услужливые руки, которые поправляли подушку, меняли капельницу, вытирали пот со лба, и желание поскорее умереть исчезало… Сейчас же у меня не было даже этого. Выяснялось, что не боль и не страдания мешают жить. А что – я и сам ещё не ответил себе на этот вопрос.

Когда все собрались утром, я на правах руководителя потребовал провести стандартные утренние анализы и результаты вывести мне на компьютер для ознакомления. Раньше такое сделали бы в считанные минуты, и подгонять никого не пришлось бы, а сегодня… Сегодня все с интересом поглядывали на Дрора, который хмуро кивал головой, когда я отдавал распоряжения, но никто подхватываться не торопился. Это было странно и неожиданно.

– Ну, не вижу огонька в глазах! – закончил я своей любимой присказкой. – Давайте, ребята, засучим рукава и вперёд.

– Шеф, – вдруг сказал Дрор и, встав со стула, загородил мне обзор, как в самый первый раз, – всё, что необходимо, мы, конечно, сделаем, но чуть позже. Сейчас мы собираем маленькое совещание, и нам нужно обсудить некоторые вопросы…

– Кто проводит совещание? – перебил я его. – Почему я ничего не знаю? И почему именно сейчас?

– Совещание провожу я. – Голос Дрора был спокойным, но чувствовалось, что он очень волнуется. – А почему вам не сообщили – разве не ясно, по какой причине?

Тут настроение моё испортилось ещё больше:

– Потому что меня больше нет? Похоронили– и с глаз долой? Но мозг-то мой пока жив, как вы с ним поступать собираетесь? Как с препарированной лягушкой? Отработали методику – и в мусорное ведро?

– Мы же вместе составили целую программу исследований, шеф. Ваш мозг будет по-прежнему работать и выдавать новые идеи. Надеюсь, что долгие годы. – Дрор потихоньку нащупывал почву под ногами. – Не беспокойтесь, никто ваши идеи не украдёт. Все новые разработки будут носить ваше имя, а ваша семья будет по-прежнему получать ваше прежнее жалование…

– Да при чём здесь имя и жалование?! Пошёл вон! – рассвирепел я окончательно. Жаль, что мой голос, поддерживаемый электроникой и выдаваемый через динамики, не мог отобразить весь мой гнев и всё моё презрение к нему. – Больше тебя видеть не хочу! Сгинь с моих глаз!

В течение секунды лаборатория опустела, и даже бессловесные лаборанты, выполняющие подсобные работы, испарились куда-то.

Некоторое время я бессмысленно разглядывал пустые столы и компьютеры, мигающие экранами, а потом стал потихоньку успокаиваться. Всё равно ничего я сделать сейчас не мог. Мне и размышлять сейчас ни о чём не хотелось, потому что я уже подозревал, что творится в соседней комнате на совещании. И хоть до меня не доносилось ни единого звука, я знал, что Дрор, мой самый лучший и талантливый ученик, потихоньку прибирает всё к своим рукам. Быстренько же он этим занялся. Ещё моё бренное тело в могилке не остыло.

Ну да ладно, я найду способ, как его приструнить. Раньше времени парень почувствовал свою силу и безнаказанность. Хотя… что я могу сделать из этой проклятой банки, в которой плавает мой мозг?

А потом кто-то пришёл и выключил колонки, через которые я мог говорить. Аквариум же завесили тёмной тряпкой, и я погрузился в полную темноту…

8

Не знаю, сколько времени прошло, потому что темнота, как теперь оказывалось, не имеет ни временного измерения, ни пространственного. Я находился в каком-то странном оцепенении – ни сон, ни явь. Ведь я даже спать не мог, как раньше. Просто превратился в какой-то бессмысленный сгусток пока ещё живой материи и плавал теперь глупой рыбкой в своём растворе. Отсутствовала боль, отсутствовало страдание, притупились эмоции.

Лишь где-то далеко-далеко, за пока ещё не закрывшейся дверцей был слегка постанывающий застарелый гнев…

А потом неожиданно тряпка исчезла, и в глаза мне брызнул свет.

– Профессор, простите меня, но вы напрасно воспринимаете всё так негативно. – Это был Дрор, и кроме него в лаборатории больше никого не было. Утро это было или вечер, тоже неясно. – Постарайтесь понять нас правильно и разумно. Вы с самого начала возглавляли эту лабораторию, за что вам все благодарны. Ваше имя наверняка навсегда останется в науке. Для меня же вы не просто шеф, а учитель и образец для подражания. Никто этого отнимать у вас не собирается. Ваш метод дал поразительный результат… Вы, наверное, хотите что-то сказать? – Дрор грустно усмехнулся и покачал головой. – Подождите немного, я всё включу позже. А сейчас дайте мне до конца выговориться. Потому что потом я уже не сумею, решимости не хватит… Так вот, сегодня вы есть и вас одновременно нет. Современный человек ещё не привык к такому состоянию. Но вы победили смерть, и теперь сможете существовать вечно. И к этому человек тоже не привык. Хоть все мы и мечтаем о бессмертии, но мечтаем как о чём-то невозможном и сказочном. А сегодня это стало реальностью. И человек может стать по-настоящему счастливым. Остаться хотя бы в виде собственного бессмертного разума – разве этого мало?!

Что-то он гладко стелет. Наверняка совсем не о том говорит, что намеревался выдать поначалу, и я это сразу почувствовал. К чему эти общие фразы? Красивые слова, громкие… а какая-то в них гнильца и пустота всё равно чувствуются. Пока ещё ничего не понимаю, куда он клонит, но послушаем, что дальше скажет. Тем более, я и ответить-то пока не могу – он лишил меня этой возможности.

– Я догадываюсь, как вам сейчас нелегко, – продолжает Дрор, – вы лишились тела, привычных органов чувств, и весь ваш мир сейчас свёлся к этим компьютерам и приборам. Вы к этому не привыкли, и я отлично понимаю, что это для вас сегодня самое неприятное и неудобное. А ещё – новый статус. Да-да, статус, ведь раньше вы были весьма уважаемым человеком, к мнению которого прислушивались, даже светилом, а сегодня, по сути дела, должны начинать всё сначала. Все ваши регалии – извините за прямоту – похоронены вместе с вашим телом… Мне тяжело говорить такое, но когда-то вы всё равно должны услышать об этом. Для вас сегодня начинается новая жизнь. Какая – никто пока не знает…

Дрор отвернулся и поискал взглядом чашку, потом набрал в неё воду из-под крана и залпом выпил.

– Повторяю, никто не умаляет ваших заслуг, профессор, и возможно, что рано или поздно вы получите за свои труды Нобелевскую премию. Все мы будем искренне рады этому. Но пока… Пока нам нужно использовать максимально то, что у нас уже есть в руках. Я знаю, что вы с этим не согласитесь, потому что вы человек прямой и честный и никогда в жизни не опустились бы до каких-то меркантильных расчётов… Короче, я предлагаю сделать следующее. Под маркой дарования бессмертия всем, кто может за это заплатить, мы раскрутим пиар-кампанию вашего проекта. Вы послужите прямой рекламой бессмертия и сможете ответить на все вопросы, а таковых будет много и от журналистов, и от всех желающих. Политики и олигархи выложат любые деньги за то, чтобы остаться существовать на этом свете хотя бы в виде мозга. Ничего преступного в этом, по сути дела, нет, ибо именно это являлось целью вашего проекта. И вы её достигли… Поверьте, деньги, которые мы сможем заработать на этом, будут на порядок больше любой Нобелевской премии. Вы же хотите обеспечить благополучие вашей семьи на много-много поколений вперёд? А это вариант беспроигрышный, жаль упускать такой шанс, другого не представится… Я сейчас включу компьютер, и вы ответите всё, что думаете по этому поводу. – Дрор подошёл к компьютеру и прикоснулся к кнопке включения, однако передумал и вернулся назад. – Я знаю, профессор, что вы будете категорически против. Просто за столько лет совместной работы я изучил ваш характер. Но без вашего согласия может всё сорваться, а второго такого случая уже не будет. Постарайтесь меня понять и не осуждайте. Поэтому…

Он снова взял в руки ткань, которой был закрыт мой аквариум, и осторожно, словно не до конца доверял себе, накрыл его.

И снова меня окутал вселенский мрак…

9

Я не хочу никакого бессмертия! Я любил своё тело, любил свою боль и свои страдания – кто мне запретит это делать? Но с ними была хоть какая-то жизнь, когда я мог с горем пополам выйти на улицу, посмотреть на птиц над головой, поёжиться от ветра, погреться под лучами солнца. Я мог схватить камень и бросить. Я мог споткнуться и расквасить себе нос… Я мог поспорить с друзьями и любить женщину. Я мог всё, что сейчас прокручивается в мозгу, как старый кинофильм, возврата к которому уже нет. А плёнка постепенно выцветает, и изображения тускнеют…

Я не вижу будущего. Даже бурю в своём аквариуме я не могу устроить. Зато могу плавать в нём вечно, и даже если этот жалкий кусок плоти, называемый моим мозгом, начнёт подгнивать, в аквариум тут же добавят что-нибудь такое, что остановит гниение…

Вероятно, я ещё могу выдавать какие-то идеи, и это для кого-то важно. Для того, кто ещё может ходить, улыбаться, кидать камни и любить женщину… Но я не хочу быть спасителем мира! Я хочу вернуться к своему телу, которое никто не потревожит под могильной плитой. Хотя бы к такому телу… Мне нужно уйти – а ведь даже этого я не могу сделать…

Хотя нет. Ошибаются все эти люди, кто наивно поверил, будто я, лишившись своего тела, буду в их безраздельной власти. Я найду способ, найду возможность уйти от них. Мозг-то у меня ещё цел…

Возможностей у меня сейчас почти никаких, но осталось одно – я всё ещё могу управлять компьютером. Иначе я просто буду бесполезен для всех этих людей и в особенности для Дрора. Сейчас он отключил меня от компьютера, потому что не хочет знать мою реакцию на его предложение. Хотя прекрасно знает. Но не вечно же я буду сидеть под этой чёрной тряпкой отрезанным от мира!

Надо только набраться терпения и подождать. Рано или поздно все они решат, что я сдался и приму их условия…

И сразу в моей душе – если у мозга есть душа! – стало радостно и спокойно. Как у каждого старика, который прожил свою жизнь достойно и не боится предстоящего ухода. Не хочет, но и не боится… Я пытаюсь вспомнить свою жизнь – детство, учёбу, службу в армии, семью, работу в университете… однако память, как ни странно, чиста. Наверное, у всех стариков так. Всё, что остаётся в прошлом, быстро стирается, а сейчас только какие-то невидимые часы начинают обратный отсчёт. Ты не видишь стрелку, приближающуюся к финальной цифре, только слышишь тиканье секунд, словно это последние капли твоей жизни, перетекающей в бесконечный океан времени. Океан, который оценить невозможно, как бы ты ни старался.

И нет ничего больше в мире – ты и часы. И ещё океан за твоей спиной, в который ты перетекаешь. Может быть, именно он и есть твоё настоящее бессмертие, к которому все мы стремимся…

А вот, наконец, и свет. Кто-то снимает чёрную тряпку с моего аквариума. Дрор уже не один, с ним какие-то люди. Но мне это совершенно не важно. Они что-то говорят, улыбаются и машут руками, но я их не слушаю. Краем глаза замечаю, как загорается монитор моего спасителя-компьютера.

Мне даже кажется, что я с облегчением вздыхаю, когда по экрану начинают быстро пробегать символы и цифры программы, сочинённой мною час назад. И никто ещё не понимает, что это за программа.

Невидимый мой палец, секунду помешкав, лёгким, почти невесомым движением касается клавиши ENTER и запускает эту программу…