Текст книги "У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г."

Ольга Мирсанова
Осенний монолог

Мирсанова Ольга Анатольевна – аналитик в IT-компании. Окончила Институт информационных бизнес-систем МИСиС. Аспирантка экономического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. Увлекается акварельной живописью, историей искусств, чтением художественной литературы, в том числе на английском и немецком языках. Автор 5 научных публикаций.

Осенний монолог

Ну, обними же её! Неужели не видишь, как зябко ей в этом лёгком платьице? Сам-то застёгнут на все пуговицы. Куда же ты идёшь? Она окончательно промочит ноги! Мог бы и о даме подумать… Впрочем, ты редко думал о ней. Даже, наверное, меньше, чем я… Жил припеваючи: вкусный ужин, тёплый дом, хорошая жена, любимая работа… Не кажется, что тут чего-то не хватает? А я уверен – любви! Любовь умерла, засохла, как капля под палящим солнцем. А всё потому, что ты не замечал её глаз, когда приходил домой. А я видел, как она, уставшая от домашних хлопот, преображается в летящую, словно на свидание, молодую женщину. Однако ты был способен разрушить это иллюзорное счастье о стену непонимания. Изо дня в день любовь убывала, как песок в часах, и наконец иссякла совсем. А всё из-за проклятого равнодушия. Разве тяжело было обнять её, сказать ласковое слово и разделить её радость, сделав то, что она задумала, вместе? Но это, пожалуй, могло быть так же трудно, как и предложить ей сейчас твой пиджак…

– Завтра развод, – тихо произнесла Аня после неловкого молчания. – Ты уверен, что мы не совершаем ошибку?

– Насколько можно быть уверенным, – он пожал плечами. – Самое главное, в этом уверен Андрей, не так ли?

Никогда, Паша, я не мог понять этих девчонок, точнее, отчего они влюбляются в таких, как ты. Будь я на её месте, то и слезинки не проронил бы из-за тебя. Ты глуп и избалован вниманием, хоть и (что скрывать) симпатичен. Ты наверняка ещё и глух, иначе бы услышал, как трепещет Анино сердце. Бедняге Андрею этого, увы, тоже не услышать, ведь, при всём его желании что-либо расслышать, её сердце по отношению к нему будет биться ровно и точно, как у верного друга…

– Пожалуйста, не говори о нём так, – Аня теребила рукоятку зонта. – Он прекрасный человек, и интересен мне только как увлечённый своей мечтой человек.

– А тебе не кажется, что прекрасному другу ты уделяешь больше времени, чем своему мужу? – продолжал язвить Павел.

– Может, не будешь ревновать меня к каждому столбу? – оборонялась Аня.

Он посмотрел на хрупкую Анюту, походившую сейчас на намокшего котёнка, с высоты своего роста.

– Мне надо идти. До начала рабочего дня осталось пять минут, – сказал он и уверенно зашагал прочь.

Аня хотела крикнуть ему что-то вслед, но не смогла.

– Брось, Аня, брось! Он этого не поймёт! – стараюсь я докричаться до неё, но это невозможно. – Он не слышит тебя так же, как ты не слышала его, когда вы стали уходить из дома, не прощаясь. Теперь сложно что-либо изменить. Даже я теперь не могу помочь тебе, ведь дождь закончился, а я – всего лишь зонт…

Ночное происшествие

Давно было. Многое с того времени быльём поросло, но та ночь до сих пор то и дело возникает в памяти. Я тогда молодой, зелёный совсем был. Последний курс физфака только начался, вся канитель с дипломом и экзаменами была ещё впереди, хотя сквознячок от предстоящих стрессов уже ощущался. Брат как раз только что вернулся из своей первой сибирской командировки. Они с отцом сразу на охоту собрались, а то до заморозков уже рукой подать, а поохотиться всё лето так и не довелось.

Я, конечно же, с ними напросился. Была у меня для этого своя причина. Больно уж хотелось перед одногруппницей каким-нибудь подстреленным зверьём похвастаться. Воспалённая фантазия рисовала меня в залихватском образе молодого победителя с ружьём наперевес и связкой уток или другой зверушкой побольше в горделиво выставленной руке.

Собрались, значит. Приехали на место, расположились, палатку поставили, костёр развели. Костёр – это первое дело в лесу, тем более в сумерках. Мало ли зверь какой выйдет. Охоту решили утром начать, когда глухари поближе подберутся.

Тем временем я пошёл прогуляться. Люблю осень. Со школы – со сладким чаем и вкуснейшей булочкой с изюмом – впитались в меня пушкинские строки: «Унылая пора! Очей очарованье! Приятна мне твоя прощальная краса…» В тот день было именно такое состояние – так называемое бабье лето – природа предчувствует скорое угасание, по утрам в лужах-зеркалах тоненькая изморозь уже мешает в полной мере наслаждаться небесными красками, и потому яростнее накидывается осень на всё более яркие цвета. И в это время лес перестает быть монолитной зелёной стеной, а каждое дерево в нём старается непременно перещеголять соседа. Действительно, иногда становится уныло от такого массового стремления всех и вся казаться уникальными. Но обоняние и осязание обмануть труднее, чем глаза. А без них не почувствуешь истинного настроения осени. Можно долго смотреть на фотографии сентябрьского леса в альбоме, но очарованием его проникнешься только в тот момент, когда раздутыми от волнения ноздрями втянешь тёплый запах прелых листьев, когда сапоги с прилипшими к ним травинками погрузятся в перину из земли и листвы, и когда проснёшься от звенящей тишины в палатке, на которой скопились капельки конденсата. Умиротворённый тихими сумерками, я вернулся к палатке и заснул в ожидании многообещающего завтрашнего дня.

Казалось, я только сомкнул глаза, как вдруг лес буквально сотряс чей-то истошный вопль! Я моментально проснулся, выглянул из палатки. Вокруг была кромешная тьма. Костёр почти догорел. Вокруг никого не было. И снова повторился крик: «Леший! Леший!»

Сон как рукой сняло. Какой к чёрту леший? И не пили ведь ничего!

Гляжу – на фоне леса бегут две тени. Я нащупал ружье и высунулся из палатки в ожидании, что будет дальше.

– Стой! Стрелять буду! – крикнул я, не шутя.

– Не стреляй! – услышал я знакомый голос брата и опустил ружьё.

Следом и запыхавшийся отец подоспел. Вид у обоих был взъерошенный.

– Шутить изволите, господа! Или стряслось что? – пытался я пожурить их немного. – Какого лешего подняли шум такой? Небось всю добычу на завтра распугали.

– Ты нас за дураков, что ли, держишь? – обиделся брат и сказал, махнув в сторону леса: – Своими собственными глазами видели на поляне у раздвоенного дерева.

Потом все набились в палатку и, после того, как, казалось, ничто не нарушало привычную лесную тишину, постарались скорей заснуть. Я дождался, когда в палатке установилось мирное храпение, и, ущипнув брата для проверки, спит ли он или нет, тихонько накинул ветровку, взял ружьё и выскользнул из палатки. Пальцы у меня, честно скажу, словно прилипли к ружью, которое я, на всякий случай, сразу наставил на темноту впереди себя. Было совсем тихо и пугающе пусто. Где-то ухала сова. Куда-то делся тот, горячо любимый мной осенний лес – пышный и лирический, будто дневное представление завершено, погашены огни рампы, зрители разошлись по палаткам, и сцена мгновенно стала походить на склад декораций, реквизита и какой-то непонятной старой рухляди. Осторожно ступая по тропинке, я приближался к мощным елям, за которыми скрывалась злополучная поляна. Сзади меня послышался шорох. Предчувствуя недоброе, я оглянулся. Никого! Продолжали колыхаться потревоженные мной кусты шиповника. Ещё шаг – и щелчок! Я снова оглянулся, посмотрел под ноги и тихонько выругался. Под ногами на земле лежало ружьё брата. Только я наклонился, чтобы подобрать его, на всякий случай, как впереди услышал какое-то сопение и шуршание. Снова выставив ружьё впереди себя, я аккуратно высунулся из-за еловой лапы и обомлел – на пне сидела сутулая фигура с белёсой от лунного света лохматой головой и звериной мордой со злобными глазками. Я хотел было отступить назад, но чудище издало истошный звук, подхваченный эхом, и кинулось прямо на меня. Дальше – как во сне! Указательный палец мгновенно соскользнул на курок и нажал его. Раздался оглушительный выстрел!

Когда на звук выстрела прибежали отец и брат, я ошарашенно стоял на поляне и смотрел на застывшую в смертельном прыжке гримасу на морде росомахи.

Забытая Москва

Москва… Чем откликается это созвучие в нас? О чём напоминает? Что значит для нас? Наименее осведомленные перечислят традиционные символы, знакомые из учебников и туристических буклетов. Вы и без моей помощи назовёте немало таких достопримечательностей. Это верно всё, конечно, но поверхностно. Многие будут уверять, что Москва – денежный мешок, бизнесцентр, в блеске славы современных урбанистических офисов и витрин дорогих магазинов. Иногда такие люди играют в Москву, как в лотерею, порой ставя на карту всё… Они боготворят город, и их кумир, подобно всякому идолу, требует новых жертв. Я не отрицаю это, но есть и другое мнение.

Всё это внешнее, наносное. Москва напоминает старый купеческий особняк, утопающий под сенью сада, давно перестроенный, сбросивший лишние украшения, вставивший в высокие оконные проёмы пластик и сменивший экипаж у парадной на новый автомобиль. И вот уже не птицы в саду будоражат её сны, а гул автомобилей и шум толпы. Модница накинулась на новые украшения – стекло, пластик, неон. Всё это нужно, чтобы произвести нужное впечатление, очаровать блеском старинного особнячка, внутри которого, может быть, совсем иная жизнь. За слоями штукатурки скрывается другая Москва – сердечная, очарованная малиновым звоном колоколов и пением ветра среди шелестящей листвы парков и скверов. Стоит только свернуть с оживлённого проспекта в старые улочки Замоскворечья, как всё сразу меняется. И вот в одной из луж уже искрится озорное детство какого-нибудь академика, а над Яузой склонилась ива, под которой смелая детская рука запускает свой первый в жизни бумажный кораблик! Именно в таких местах живёт душа города, освободившаяся от назойливой рекламы, выматывающих пробок и удушающих выхлопных газов. Здесь нет места суете и интригам, ведь на маленькой травинке просыпается капелька росы, любовно согреваемая лучами утреннего солнца.

Только в таких местах, скрытых от глаз случайного прохожего, живут родники, дарящие Радость и Силу тем, кому удалось их увидеть.

Ахат Мухамедов
Случай в Баренцевом море

Мухамедов Ахат Газизович – капитан первого ранга, подводник, автор книги «Ликуй, моя душа!», член Союза писателей России. Живёт в Москве.

1960-е годы – разгар холодной войны. Позади Карибский кризис, президента США Джона Кеннеди убили…

На Северном флоте, а конкретнее – на Белом море, идут интенсивные испытания ракет для подводных лодок. НАТО постоянно держит в наших территориальных водах суда, оснащённые радиоразведывательной аппаратурой. В нейтральных водах и воздухе шныряют натовские корабли, подводные лодки и самолёты. Они, как правило, появляются в то время, когда готовятся испытательные пуски крылатых и баллистических ракет. Чтобы помешать их разведывательной деятельности, наши корабли, оснащённые аппаратурой радиомаскировки и радиопротиводействия, приводятся в боевую готовность и глушат радиопомехами технические средства всех проходящих в нейтральных водах иностранных судов.

На одном из судов Беломорской базы, находящейся в горле Белого моря, как раз и находилась такая корабельная группа РПИТС. Ожидалась норвежская шхуна «Marjata». По оперативным данным Главного штаба ВМФ, она была напичкана разведывательной аппаратурой и в тот период находилась в нейтральных водах Баренцева моря. На наше судно поступил приказ выйти из горла Белого моря, проследовать в направлении ожидаемой норвежской шхуны и приступить к глушению всеми радиосредствами. Вскоре, почувствовав бесполезность своего пребывания в этих водах, иностранное судно удалилось в направлении Норвегии.

Неожиданно командиру нашего судна поступила шифровка обследовать западное побережье острова Колгуев. На берегу острова, по информации со спутников, были замечены фигуры неизвестных людей.

Погода стояла солнечная, безветренная. Начало августа, время белых ночей. Не было никаких признаков надвигающегося штормового удара.

Командир корабля, капитан 2-го ранга Добросельский, отдал приказ следовать в направлении острова, а лейтенанту Кувандыкову поручил подготовить к спуску шлюпку и десять матросов.

Корабль, приблизившись к острову, бросил якорь в десяти кабельтовых (i миля). Ближе подойти к берегу не позволяло мелководье. В бинокль на острове никого не было видно. Шлюпку спустили на воду.

На берегу, вытащив шлюпку на песок, матросы стали обследовать прибрежную полосу и обнаружили на песке следы, какие бывают только у аквалангистов, причём явно иностранного происхождения. Следы уходили в воду. Лейтенант дал команду двум матросам остаться возле шлюпки, остальным обследовать остров. Через 30–40 минут, не обнаружив ничего подозрительного, лейтенант и матросы пошли в направлении лодки.

И вдруг погода резко ухудшилась. Подул сильный северный ветер, набежали тучи, и даже пошёл снег! Солнце скрылось за облаками. Температура резко упала с +15 до о градусов. На море начался шторм.

Дойдя до шлюпки, матросы из-за шквалистого ветра и тумана не увидели корабль – он пропал из видимости. Все были легко одеты и начали замерзать. Лейтенант приказал бегать, чтобы согреться. Тут начался отлив, и волнами шлюпку унесло в море, матросам не удалось её удержать.

Через некоторое время лейтенант, обессилев от беготни по берегу острова, опустился на колени около замерзающих матросов. Снежные заряды продолжали обрушиваться на остров. Потеряв надежду на спасение, матросы уже не слушались лейтенанта. А когда Марат – физически очень крепкий человек – нашёл на берегу какую-то корягу и стал ею бить не желавших двигаться матросов, в ответ услышал угрозы:

– Лейтенант… твою мать, на том свете мы тебя угробим! Прекрати гонять нас, дай нам спокойно умереть.

Надо сказать, что в другой ситуации ругань в адрес старшего по званию могла бы стать предметом разбирательства военным трибуналом. Но здесь всё было иначе. К тому же Марат был даже моложе некоторых своих подчинённых, ведь вплоть до 1964 года срочная служба в ВМФ длилась четыре года.

Но в конце концов, видя, что сил ни у кого не осталось, он заставил их сесть, прижавшись друг к другу. Тепло тел давало мизерную возможность согреваться. Некоторые матросы уже начали терять сознание, положение становилось критическим, так как температура упала до -3 градусов, порывистый ветер достигал скорости 10 метров в секунду. Группу тесно прижавшихся моряков стало заносить снегом.

У лейтенанта начались галлюцинации – как живые, стали вставать перед глазами картинки из военного детства…

Вот он с двоюродным братом в Ташкенте. В декабре 1942-го им было всего по четыре годика. Они вышли во двор похвастаться обновками: у него, Марата, новая солдатская шапка-ушанка, а у братика – новые калоши. К ним тут же подошла женщина, и давай хвалить:

– Ой, ребятушки, какие у вас красивые вещи! А хотите, я вам принесу игрушки? Тебе – полную шапку, а тебе – полные калошки!

Дети доверчиво отдали ей обновки и стали ждать, когда же тётя принесёт им игрушки… Во дворе было прохладно, и у Марата начала мёрзнуть голова, а братишка вообще стоял в носочках. Прошло некоторое время, и малыши заплакали. Подошла мама, увидела их без шапки и калош и всё поняла. Она взяла их за ручки и увела домой. Так их обворовала какая-то бессовестная женщина, причинив детям, наверное, первую большую боль.

Затем в памяти всплыло, как ему местный мулла сделал обрезание (суннат) и он почти две недели бегал без трусиков, а дворовые ребята подшучивали над ним и смеялись.

Вспомнилось, как дошкольником зимой цеплялся за задний бампер автомобиля и на самодельных коньках катался по улице. Однажды шофёр заметил это и, выскочив из машины, дал такого пинка, что Маратик, перелетев через кювет, от страха описался.

Детские воспоминания перекинулись на школьные годы. В 1947 году Марат поехал на каникулы к отцу-агроному в колхоз. Там он увидел, как к соседской многодетной семье нагрянули налоговики. Они требовали уплаты налога за козу и несколько фруктовых деревьев. Узбекской семье платить было нечем, трудодней едва хватало на пропитание. Тогда на его глазах чиновники увели козу и срубили деревья. Это было страшно.

…Неожиданно на лицо лейтенанта упал луч солнца. Он обрадовался, вскочил и закричал:

– Солнце, солнце, солнце!

Но матросы не реагировали на его возгласы, лишь ещё теснее прижимались друг к другу. Он стал их тормошить, и они тоже почувствовали перемену в погоде. Воздух стал значительно теплее. Кое-кто медленно начал вставать. На горизонте появились очертания корабля, а к берегу подходила шлюпка со спасателями. Уже пришедшие в себя матросы с криками: «Ура! Ура!» бежали по мелководью навстречу шлюпке. Тучи разогнало ветром, и солнце стало согревать едва не погибших моряков.

Александр Потапов
На зимней рыбалке

Потапов Александр Васильевич – инженер, ученый, кандидат технических наук, лауреат премии Правительства РФ. Почетный радист. Автор нескольких научных монографий и множества статей в отечественных и иностранных журналах. Член Союза писателей России, в его активе стихотворения, рассказы, воспоминания, опубликованные как в различных сборниках, так и в виде отдельных изданий: «Голосом негромким», «Из плена лет», «Моя родословная», «Разнолетье», «Повествование об истоке», «Мой род простой».

Как рыбак я так себе, в одиночку не рыбачу, но поскольку мои друзья очень активные любители рыбной ловли, то и я довольно часто бываю в одной компании с ними.

Особый интерес представляет зимняя рыбалка. Недаром зимой на лёд высыпает такое несусветное количество народу, которое вряд ли можно увидеть летом. Вот и мне приходилось чаще участвовать в этом мероприятии зимой. Конечно, это занятие доставляет огромное удовольствие, особенно когда оказывается результативным. К сожалению, не всегда оно заканчивается благополучно.

Из множества историй хочу припомнить два случая – в одном я участвовал сам, о другом мне рассказал мой хороший приятель, с которым мы долго работали вместе.

Случай 1

Я работаю на крупном предприятии, у которого в советское время была своя хорошо развитая социальная сфера, созданная предприятием за многие годы. Это целый район жилых зданий, несколько общежитий, гостиница, дом культуры, профилакторий, пионерский лагерь, дома отдыха – один на Волге, другой в Сочи, – свой медицинский центр.

В девяностые годы всю социальную сферу у предприятия отобрали, осталась только база отдыха на Волге. Недалеко от Дубны на острове, который на карте обозначен как Омутня, а в просторечии почему-то его называют остров А, размещён целый ряд домиков, в которых летом отдыхают сотрудники предприятия, а зимой его облюбовали рыбаки.

В восьмидесятые годы предприятию было поручено выполнение ряда очень крупных и важных для страны опытно-конструкторских работ. Это было новое научно-техническое направление, и генеральный директор Ребров Сергей Иванович, исходя из своего понимания психологии людей, вскоре после появления этих важных для судьбы предприятия работ начал организовывать различные акции, связанные с отдыхом исполнителей новой тематики из числа участников еженедельных совещаний у него в кабинете.

Начал с того, что стал отправлять на отдых в профилакторий группами наиболее активных участников работы. Отдых происходил без отрыва от основной работы. В профилактории ночевали, завтракали, обедали, ужинали; вечером – обследование у врачей и разные развлекалки: кино, танцы, концерты. Днем автобус привозил всех на рабочие места, вечером увозил в профилакторий.

Сергей Иванович был страстным рыбаком и часто в выходные или в отпуск отправлялся на остров, как обычно называли базу отдыха. Конечно, среди участников новых работ тоже нашлись активные любители рыбной ловли, и вскоре Сергей Иванович стал их приглашать с собой на рыбалку. Иногда он собирал на острове довольно большую компанию.

Одну из поездок на Волгу я хорошо запомнил. Вместе со своими друзьями Зайцевым Сергеем и Русаковым Володей, которые были частыми партнёрами Реброва на рыбалке, на машине Зайцева добрались до Дубны, где на берегу Волги нас ждал снегоход «Буран». За полчаса мы добрались до острова. Вскоре собралась вся компания, человек десять. После ужина договорились о завтрашнем распорядке и отправились спать по своим комнатам.

На рыбалке я бывал редко, так что в неясных ситуациях старался, по возможности, консультироваться у своих приятелей.

Утром большой группой мы вышли на лёд, насверлили лунок и приступили к делу. Я тоже просверлил лунку, уселся на привезённый с собой высокий ящик, наживил на маленький крючок-мормышку небольшого червячка – мотыля и опустил в лунку. Некоторое время спустя подъехал на «Буране» Сергей Иванович, уселся за одну из лунок, посидел минут двадцать, а потом укатил куда-то на вездеходе.

Время шло, я старательно шевелил удочкой, но результат был нулевой. Оглянувшись, увидел, что вокруг есть ещё просверленные лунки, на которых никто не сидел. Решив, что хозяева их оставили из-за отсутствия клёва, я переместился на одну из них. Удивительно, но довольно быстро, минут через десять, я почувствовал, что кто-то зацепился за мой крючок. Быстро вытащил удочку и увидел, что крючок заглотила довольно крупная рыбёшка. Это явно не был окунёк, которых вокруг меня рыбаки время от времени вытаскивали из лунки и бросали на лёд. Подошёл Володя Русаков и вдруг буквально закричал:

– Мужики, посмотрите, это же судак, и приличный, грамм на семьсот. Как ты умудрился вытащить его на свою удочку?

Все вокруг побросали удочки и столпились вокруг меня:

– Как он тебе леску не оборвал?

– Надо же! Первый раз вижу судака на мормышку.

Подошёл Серега Зайцев с рюмкой:

– Давай обмоем твою удачу, чтобы не была последней.

Через полчаса снова подъехал на «Буране» Ребров, и Русаков показал ему моего судака:

– Сергей Иванович, смотрите, какая рыбка здесь водится!

Я всё ещё сидел на той же лунке, из которой вытащил судачка. И тут я услышал, как Ребров, не реагируя на восторги Русакова, негромко, но явно недовольно, пробурчал:

– Ни на минуту нельзя оставить лунку без присмотра.

Из чего я заключил, что, похоже, ненароком залез в его хозяйство. Оставалось сделать вид, что я не понял недовольства Сергея Ивановича.

Позже я спросил у Зайцева:

– А вы знали, что это лунка Реброва? Почему же мне не сказали?

Серёга махнул рукой:

– Да не переживай, он отойдёт. А эти несколько лунок вчера для него насверлили и даже прикормили.

Я только и смог пробормотать:

– Нехорошо как получилось!

Тут Русаков окликнул меня и Мишу Лопина и предложил:

– Слушайте, давайте сходим на базу, сварим картошки и привезём сюда обед. Я знаю, там есть ещё один вездеход.

Пошли на остров. Расстояние небольшое, но мы в валенках, в тулупах, шли почти полчаса, переваливаясь, как утки. Сварили картошку, сосиски, взяли несколько бутылок водки и отправились на снегоходе к остальным. И вдруг примерно метров через пятьсот снегоход резко затормозил и плавно начал погружаться носом в полынью. Плавно – это, конечно, условно, потому что секунд через пять-шесть снегоход утонул. За рулём сидел Русаков, он успел выпрыгнуть на лёд, а мы с Мишкой сидели спиной по ходу движения на прицепных санях, которые нырнули следом за «Бураном», оставив нас плавать в полынье. Оба мы в полушубках, они помогли нам сначала удержаться на плаву, но быстро намокали и могли утянуть на дно. Барахтаясь, мы пытаемся выбраться на лёд, но края льдины обламываются, не выдерживая нашего общего веса. Сообразив, в чём дело, я кричу Мишке:

– Давай в разные стороны!

Он тут же понял, и мы довольно быстро выбрались на твёрдую поверхность. Ни саней, ни снегохода уже не было видно, с ними ушла на дно и кастрюля с горячей картошкой и сосисками. Но посреди полыньи ещё плавала сумка с бутылками. Русаков скомандовал:

– Мужики, держите меня за ноги!

Лёжа на льду, он потихоньку пополз к полынье, а мы с Михаилом тоже легли на лёд и держали, готовые в любой момент потянуть его на себя. Благополучно зацепив и вытащив сумку, отправились обратно на базу, чтобы отогреться, обсушиться и организовать подъём снегохода. Подходя к базе, Русаков сказал:

– Идём сначала в столовую. Вы уже все заледенели, да и я промок. Чтобы не простудиться, надо выпить грамм по сто пятьдесят.

Пришли в столовую, Русаков разлил одну из спасённых нами бутылок водки в три стакана, а мы с Мишкой сделали по паре бутербродов с колбасой.

Переодевшись в сухую одежду и положив мокрую сушиться под самодельную тепловую пушку, отправились искать Олега Соколова, командовавшего всем хозяйством в доме отдыха. Нашли довольно быстро, он шёл по каким-то своим делам. Русаков говорит:

– Олег, мы снегоход утопили, надо организовать его подъём.

Соколов остановился:

– Я видел, как вы нырнули. Никто не утонул?

– Да нет, мы втроём ехали.

Олег махнул рукой:

– Ваша картошка с сосисками на дне уже давно остыла, водку вы спасли, так что срочно вытаскивать вездеход нет никакой необходимости. Сейчас у нас главная задача – поставить сеточку. Утром её снимем, после этого и придёт очередь вездехода. А сейчас обсыхайте, отдыхайте, а потом, если захотите, пойдём на лёд заниматься делом.

Летом я не однажды участвовал в установке сетки с лодки, но сейчас была зима, вода покрыта льдом, и мне было интересно, как в этих условиях можно установить сеть, так что я с удовольствием отправился на эту церемонию.

Вышли мы на лёд, недалеко от берега уже были просверлены десятка полтора лунок. В одну из них опустили край сетки, а через соседнюю металлическим крюком захватили подо льдом сетку и вытащили её крюком из лунки. Расправили – и снова проделали ту же операцию, сместившись на одну лунку. Я понял, что основная забота была о том, чтобы сетка не перекрутилась и ровно повисла подо льдом.

Когда установку сетки завершили, Русаков обратился к нам с Мишкой:

– Пойдём, поставим на ночь жерлицы, Серега пескарей наловил.

Нашли недалеко от берега подходящее ледяное поле, мы с Мишкой начали сверлить лунки, а Русаков и Зайцев принялись наживлять пескарей. Закончив, отправились в столовую, где уже собралась вся наша компания. Гвоздём стола был огромный поднос с грудой копчёных окуней – это постарался Олег со своими ребятами.

Утром все отправились на лёд, а мы вчетвером пошли снимать жерлицы. Сетку Олег со своими сотрудниками снял ещё затемно. Подходя к жерлицам, увидели, что на нескольких из них флажки подняты, значит, что-то попалось. Подойдя к ближайшей, Русаков взял леску и начал поднимать то, что на ней болталось. Наконец, в лунке показалась щучья морда. Русаков просунул в лунку руку, схватил щуку и тут же закричал:

– Мишка, тащи пешню, щука в лунку не пролезает, надо лунку раздолбить.

Лопин побежал за пешней, минут через пять появился и тут же принялся долбить лёд. После нескольких его ударов Володя недовольно воскликнул:

– Мишка, что ты мне по руке долбишь? Я так щуку не удержу.

Пешню перехватил Зайцев, потом я. Минут через десять лунку расширили, и Русаков торжественно вытащил щуку. Мишка произнёс:

– Да, знатная рыбёшка, наверное, килограмм двенадцать.

Серега пригляделся:

– Ты посмотри, она ведь с икрой.

Русаков поднял щуку:

– Я пошёл разделывать щуку. А вы просмотрите и соберите все жерлицы.

Вскоре мы все собрались в столовой. Володя икру из щуки уже вытащил и готовил тузлук – солёную воду. Очистив икру от плёнки, бросили её в тузлук и часа через два готовили бутерброды. Вкуснее икры я не ел.

Пока мы возились с жерлицами и щукой, Олег организовал подъём снегохода.

Случай 2

Павел Петрович не умел отдыхать, грея пузо на солнышке. Пока дети были маленькие, они с женой Верой всё своё отпускное время проводили с детьми, поскольку ни в какие пионерские лагеря их отпрыски ездить не пожелали. Пока были живы их родители, они ездили к ним на одну-две недели в гости, а остальное время проводили на своём огороде, подгадывая так, чтобы попасть на грибное время. Они с Верой оба любили собирать грибы и детей к этому пристрастили. Павел Петрович любому другому времяпрепровождению предпочитал путешествия по лесным зарослям, совмещая удовольствие от лесных красот с несомненной пользой от заготовки грибов на зиму.

Так и продолжалось в течение многих лет, пока давний приятель Павла Петровича не уговорил его поехать на зимнюю рыбалку. Сначала Павел Петрович, когда зашла речь о рыбалке, даже удивился:

– Слушай, Серёга, какая рыбалка? Март месяц, зима закончилась, ещё недели три – пройдёт дождик, и всё растает.

Приятель засмеялся:

– Вот сразу видно, что ты в этом деле ничего не смыслишь. Слышал такое выражение – «рыбалка по последнему льду». Это самый кайф, клёв изумительный, но он будет только через две-три недели. А пока обычная зимняя рыбалка, лед ещё довольно толстый и крепкий. Обещаю, что получишь неописуемое удовольствие. Я тебе даже завидую, поскольку для тебя это будет в первый раз.

В общем, Павла Петровича уговорили. У предприятия на Волге, недалеко от Дубны, на острове была своя спортивная база, куда летом все рвались получить путёвку. Павел Петрович ни разу там не был и даже не пытался приобрести путёвку, но восторженных отзывов от побывавших на острове сотрудников слышал много.

Когда Павел Петрович сказал Вере о поездке на рыбалку, жена только вздохнула:

– Поезжай, конечно, надеюсь, сможешь отдохнуть, а то в последнее время ты почти все выходные проводишь на работе.

– Да, понимаешь, столько поставок навалилось, не продохнуть, – оправдывался Павел Петрович. – Но вроде бы на этой неделе всё завершается и снова пойдёт обычный режим, так что мы с тобой больше времени сможем проводить вместе. Может, и к внукам заглянем.

Нельзя сказать, чтобы Павел Петрович не знал, что такое рыбалка, но заядлым рыбаком никогда не был, хотя в компании друзей иногда тоже мог посидеть с удочкой на берегу или в лодке, и даже рыбёшка кое-какая попадалась. Но у него даже постоянных снастей не было, иногда снабжал своими кто-нибудь из приятелей, иногда и сам покупал, но быстро терял или просто не мог найти среди всякого хлама в своём гараже. Так что первым делом с помощью уговорившего его приятеля он купил снасти для зимней рыбалки и ящик, куда эти снасти уложил, и на котором можно будет сидеть возле лунки. Отдельно купили мотыля – маленьких червячков, которые и будут наживкой для ловли рыбы.

Выехали во второй половине дня в пятницу. Десять человек уселись в микроавтобус, расставив свои рыбацкие ящики в проходах между креслами. Сначала было довольно шумно, выясняли, всё ли взяли, о чём договаривались, потом пошли анекдоты, а дальше кто-то уже и похрапывать начал. Немного не доезжая Дубны, остановились на обочине дороги; как сказал Павлу Петровичу его приятель Сергей: