Текст книги "Российский колокол №7-8 2019"

Голоса провинции

Борис Бычков

Родился в г. Москве в 1946 году в семье военного, отец – полковник Советской армии. В 1971 г. закончил филологический факультет МГПУ им. Ленина. Работал журналистом в газетах «Московский комсомолец», «Московская правда», «Воздушный транспорт», «Труд»; в Агентстве печати «Новости»; публиковался во всех центральных газетах и журналах СССР. Работая репортёром, объездил всю страну: от Бреста до Камчатки и от Диксона до Ташкента, создавая репортажи и интервью со многими известными людьми Советского Союза, например Майя Плисецкая, Ия Саввина (народная артистка СССР), Сергей Образцов (великий кукольник), Борис Штоклов (народный артист СССР), а также с олимпийскими чемпионами, художниками, героями и военачальниками Великой Отечественной войны, с учёными, также писал о трудовых буднях шахтёров, лётчиков, сталеваров и многих других. Всего за тот период было опубликовано более 6000 интервью, репортажей, заметок.

Публикации последних лет были в таких изданиях, как «Техника – молодёжи», «Красноярская газета», журнал «Экология и жизнь», литературно-публицистический журнал «Арина», выпуск альманаха «Русь осиянная». Является постоянным автором ежемесячной православной газеты «Дари добро».

В 1975 г. вышла книжка о международной деятельности Союза обществ Красного Креста и Красного полумесяца СССР «Ради мира и дружбы народов».

В последние годы занялся литературным творчеством, в основном пишет сказки.

Вышла книжка сказок «Влюблённый забор и другие сказки»; в Германии вышел сборник сказок и рассказов о животных «Лебединые слёзы».

Лауреат международной премии им. Виталия Бианки.

Он не единожды пытался разговорить отца на тему, как тот пришёл в Красную армию. Фамильные корни – по отцовской линии – из священнослужителей, дворян; знание двух иностранных (французский, немецкий); найденные в малоприметном боковом ящичке бюро бумаги, свидетельствовавшие об успехах при выпуске из Московского кадетского корпуса; Михайловского училища и… суконная «будёновка» да звание комэска. Явная нестыковка.

– Только не стоит приукрашивать, – не выдержал как-то очередной серии вопросов Фёдор Иванович. – Был достаточно молод, идеологически не определен – «шатался», так сказать. В сентябре семнадцатого пришёл в краткий отпуск из-за контузии, задержался в Москве, а тут революционная буря подхватила. Знающего народу у большевиков не хватало, случайно попал в Красную гвардию. Затем Западный фронт – бои против немцев и Юденича. Через несколько месяцев перешёл к своим (в один из добровольческих белых полков): надоело смотреть и слушать о расстрелах многих знакомцев. Недоверие к «золотопогонникам» довлело часто над разумом.

С весны 1918 года был на юге – сначала в районе Царицына, чуть позже на Дону. Ни душа, ни сердце успокоения найти не могли. Кровь и жестокость присутствовали в полной мере с обеих сторон. Гражданская война тем и выворачивала «наизнанку», что брат на брата, сын на отца, часто не задумываясь, замахивался, только потому что изначально по разные стороны были.

Хочу заметить, что красные в основном только к стенке ставили, а вот наши, белые, всё больше вешали – подчас могли так все фонари на целой улице украсить. И особой, какой-то садистской жестокостью отличались женщины с нашей стороны. Вот один из примеров – походная жена штабс-капитана Черемисина. Любила, стерва, пленному иной раз по глазам нагайкой «с шайбой» хлестнуть или кавалерийской пикой раненого добить, долго смотря, как из пронзённого тела кровь хлещет.

Надоело всё «до чертей». И отсутствие порядочного мыла, и вшивость (как во фронтовом окопе), и частые вспышки холеры, тифа; и бесконечные подозрения с обеих сторон, и доносительство, и мародёрство, и участившиеся случаи выстрелов в спину.

Особенно возмущали ничем не оправданные проявления садистской жестокости и цинизма.

…Фёдор Иванович позволил рассёдланной Астре поваляться на траве, предварительно хорошенько протерев её соломой. Снял седло, сам стал рядом, готовый при первом выстреле вновь заседлать лошадь.

Фёдор Иванович стоял почти в центре группы из четырёх человек (сговаривались насчёт вечерней пульки), когда краем уха зацепил разговор рано начавшего седеть ротмистра Юдинкова с двумя молодыми кавалеристами. Один всё удивлялся, что не встречал на поле боя отрубленных голов.

– Неоднократно видел расколотые черепа, «разваленные» до седла тела, а валяющихся голов ни разу, – сетовал он.

– Всё потому, батенька, – назидательно произнёс Юдинков, – что мы рубим пехоту сверху, с силой. А здесь требуется удар «мягкий», скользящий. При случае напомните.

Взбивая пыль, на залитую солнцем площадь влетела пролётка. Кроме кучера в ней сидело ещё трое: в центре, в изодранной гимнастёрке и с кровоподтёками на лице – высокий мужичок; по бокам от него, с примкнутыми штыками на трёхлинейках – двое наших солдат (явно конвой).

Почти сразу из большого каменного дома на крыльцо, торопясь и немного прихрамывая от недавнего ранения, но резво выкатился полковник Архаров:

– Это что такое?

– Да вот – велено в штаб доставить, к вам, ваше благородие!

– Комиссар?

– Так точно, – отозвался конвоир.

– Некогда. Мне пролётка нужна. Повесить, – буднично распорядился Архаров и плюхнулся на сиденье, скрипнувшее рессорами.

Архаров ткнул кучера в спину, пролётка с места взяла скорость.

Комиссар стоял на солнцепёке с трясущимися руками. Один из конвойных отправился в штаб – видимо, за верёвкой и мешком, чтобы выполнить приказ полковника. В это же время к красному подошёл Юдинков. Он не торопясь достал серебряный портсигар с монограммой, протянул комиссару:

– Угощайтесь и успокойтесь.

Пленный взял две папиросы: одну сунул за ухо, вторую быстро и жадно закурил.

Юдинков сделал три шага назад. Раскуривая, комиссар стоял к нему спиной, прикрываясь от лёгкого дуновения июльского ветерка. Ротмистр неожиданно для всех выхватил саблю и нанёс по шее пленного сухой скользящий горизонтальный удар. Голова упала и мягко откатилась в пыли. Фёдору Ивановичу и смотреть бы на голову продолжать, а он, словно заворожённый, не мог оторвать взгляд от шеи, из которой через несколько мгновений вылезло горло, откуда стала хлестать чёрная кровь. Тело зашаталось и рухнуло оземь с глухим звуком.

– Вы его как петуха непокорного, – заметил вскользь вольноопределяющийся Фроликов, у которого даже пропало желание продолжать обсуждение предстоящей баталии за карточным столом.

Ротмистр без суеты подошёл к распластавшемуся комиссарскому телу и оттёр не успевшую «запечься» на клинке кровь о его брюки.

Затем Юдинков торжествующе огляделся и сказал, обращаясь к молодёжи:

– Ну, видели, как надо рубить? С одного удара – чик – и вон она, голова. Пойди, скажи напарнику, что ничего более не требуется – ни верёвки, ни мешка, – сказал второму конвоиру.

– Милостивый государь, вы поступили подло. Зачем же нужно было словно надежду давать, угощать комиссара папиросой? – возмущённо вскинулся Фёдор Иванович.

– Не кипятитесь, как курсистка. Какой пример молодёжи? Сделал я всё верно: во-первых правильный удар показал, обучил. Во-вторых, комиссару мучиться в мешке да в петле не пришлось. А то, что закурить дал – это ему нервы успокоило. Может, вы меня ещё «к барьеру»? Извольте, готов.

– Полно, господа! Жизнь нынче – копейки не стоит и не такие фортели показывает, – примирительно произнёс артиллерийский капитан Солодков. – И, Фёдор Иванович, голубчик, не забывайте – завтра наступление. Не дай бог, ежели за спиной кто-либо не из своих окажется. Доброхотов много развелось. Ещё и в контрразведку заявят. Мы-то вас знаем, а там остолопов и «садюг» хватает.

В тот вечер застрелился один из преферансистов – подпоручик Николаев. Выставил на всю компанию полдюжины «Смирновской» и два шустовских коньяка. В прощальной записке объяснил, что кругом слишком много грязи и подлости, «душно ему», ушёл к себе в комнату и застрелился.

Фёдор Иванович после похорон трижды приставлял наган к виску, но на курок так и не нажал. Ему всё мерещились агатовые глаза Зиночки, которую он оставил в Екатеринодаре. Там теперь красные.

Через неделю стал помощником командира эскадрона Первой Конной.

…Вечером чаёвничал на просторной веранде у старого знакомого ещё по Москве – инженера Розанова. Зинаида Гавриловна сидела напротив.

Розанов настойчиво добивался ответа на вопрос о том, как он всё же решился перейти. Фёдор Иванович порядочно устал от однообразия разговора и, подводя черту, весомо, ровно сказал:

– Видите ли, Россия-матушка всегда воюет. То со Степью, то с Западом, то с османами, а то и со всей Европой.

Столетиями дружина становым хребтом была, а затем мы, офицеры.

Но воевать и побеждать можно и орды, и европейские армии. Всё, батенька, – извольте заметить – чужое. А как со своим народом сражаться?

Что получается? Пока мы одну офицерскую «железную» роту формируем, глядишь – у красных два новых полка появилось…

Не хотят люди, чтобы мы, «белая кость», опять во главе страны встали. Либералам и подавно ни на грош не верят. Особенно рабочие и крестьяне. Интеллигенция в вечных метаниях, которые часто к откровенному предательству ведут. Большевики, оказалось, лучше всех знают, чем на свою сторону привлечь: землю пообещали. Долго, конечно, крестьянину ждать придётся. Могут и не дождаться.

История рассудит…

Мне теперь обратной дороги нет. Присягу принял. Честью поклялся.

* * *

В 1954 году, дочитав доклад Хрущёва, перевернув его последнюю страницу, Фёдор Иванович глухо стукнул ладонью и произнёс:

– Рыба тухнет с головы…

Показалось, он сказал это в адрес «кукурузника».

Элеонора Татаринцева

Элеонора Татаринцева – коренная астраханка. Родилась в 1947 году. Почти всю свою жизнь проживает в Астрахани. Профессия техническая: инженер связи. Работала начиная с 17 лет на междугородней телефонной станции, потом на железной дороге, а с 1982 года на астраханском газоконденсатном комплексе. Двое детей: сын Вадим и дочь Наталья. Впервые публиковаться начала ещё в школьные годы в газетах «Комсомолец Каспия», «Волга». В дальнейшем продолжила журналистскую деятельность в качестве внештатного корреспондента в разных астраханских газетах. В течение нескольких лет сотрудничала с ГТРК «Лотос» как сценарист и ведущий игровых программ.

Серьёзно начала заниматься литературным творчеством с 1976 года, когда в Астрахань приехала Н. А. Мордовина и возглавила литературную студию «Моряна». В разные годы участвовала в литературных семинарах в Астрахани, Волгограде, Пензе, Москве. В активе астраханской писательской организации выступала на предприятиях города и области. После ухода из жизни учителя и друга, Нинели Александровны Мордовиной, вместе с А. Беляниным организовала литературную премию Н. Мордовиной, которая просуществовала десять лет. Вела литературную студию «Образы» при «Астраханьгазпроме». В настоящее время издано четыре сборника поэзии и два – прозы. Участвовала более чем в десяти коллективных сборниках. Член Союза российских писателей с 2015 года. В составе литературно-музыкального содружества «Ковчег», созданного по инициативе астраханских поэтов и бардов на общественных началах, является организатором концертной деятельности на разных площадках города.

 
Опадает акации приторный цвет…
Как же быстро весна покидает пространство!
И мой город, что прелестью вешней согрет,
Перегреется в срок беспощадно и сразу.
 
 
В жарком пламени воздуха волжский рассвет
Будет плавить асфальт, миражами играя.
И, мечтая о благе, которого нет,
Будет лето царить без конца и без края…
 
 
И тогда в самом пекле безоблачных дней
Снова ветки акации выплеснут гроздья,
Словно белые крылья взовьются над ней,
Невзирая на жгучие солнца угрозы.
 
 
А когда завершит испытательный срок
Астраханское лето и осень настанет,
Отгоревших страданий последний оброк
Будет ветер платить отрывными листами.
 
 
И тогда сквозь тревожную стылую хмарь,
Всей душою своей отвергая ненастье,
Не считаясь с прогнозом, что дал календарь,
Вдруг подарит акация позднее счастье!
 
 
Но когда, охладев, заметелит зима —
Белой памятью снег, как акации хлопья.
И озябшие улицы сходят с ума,
Отголоски любви пролетающей ловят…
 

 
Границы, идолы, кумиры…
Враздрыг озлобленный народ…
Свирепствует одна полмира,
Другая просто не живёт.
Во вбросах фейков мало фактов,
Неоднозначны и они.
И мясорубками терактов
Жизнь проворачивает дни.
 
 
Мы сами и врачи и Хамы —
Извилисты и непросты.
Одни сегодня сносят храмы,
Другие выстроят мосты.
Мы разучились улыбаться?
 
 
Мы разучились говорить,
К Свободе, Равенству и Братству
Ища спасительную нить?
Жизнь подчинив законам ада,
Не заречёшься от беды.
А Бог стал символом разлада
И оправданием вражды.
Но если к пропасти по краю
Подходит слепо человек,
То безнадёжно умирает
Его и день, и год, и век …
По сути надо так немного,
Пути спасения просты —
На самых значимых дорогах
Пусть кто-то выстроит мосты!
 

 
А мне сегодня уйти бы надо…
И, стиснув зубы, упрямой стать.
Шагать до Рая тропою Ада,
Друзьям не верить, врагам не лгать!
 
 
А мне бы надо забить тревогу,
Созвать подмогу, чертям назло
Поверить в счастье, как верят в Бога,
Пусть шепчут в спину, что повезло…
 
 
А мне бы надо принять как радость
И чью-то ярость, и чью-то злость.
Ещё бы надо отметить взглядом —
Кто здесь хозяин, а кто здесь гость!
А мне бы надо… Мне много надо —
Тропою Ада шагать в стихи!
Но если дружбу – мне слиток надо,
Я не согласна на медяки!
 

 
Тихо вползает рассвет по стене,
Сны улетают межзвёздной дорогой.
Время подумать о будущем дне,
Что подступает вплотную к порогу.
Время смеяться и время любить
Так упоённо, чтоб души летали.
И ничего, ничего не забыть,
Что обрели мы, а что потеряли…
Слышишь, синица стучится в окно?
Надо насыпать в кормушку ей крошек.
Тысячу дел разрулить заодно —
Будущий день непременно хороший!
Каждый его получил просто так —
Пользуйся с выгодой или бездумно,
Может, его проживёшь на пятак,
Может, отважно, а может, безумно…
Позолотило окна окаём —
Выдано солнцу на взлёт разрешенье.
День просыпается, сколько же в нём
Новых подсказок, начал и решений!
 

 
Пустынный огонь в тишине одинокой квартиры,
Бесцветно-спокоен тепло сберегающий свет.
Аляпистый день от эмоций и красок простиран
И смотрит в окно, никого за которым и нет…
По улицам тёмным хозяин гуляет без толку,
Не ищет, не просит, не хочет чего-то понять.
 
 
Не любит, не пьёт и почти не грустит втихомолку,
Оставив в окне своём отсвет пустого огня.
Зачем этот шаг, где дорога – почти обречённость?
Зачем этот свет, если он никого не согрел?
Но снова и снова его он оставит включённым,
Чтоб кто-нибудь, может, с теплом на него посмотрел…
 

 
Мне не понять кто враг, кто друг —
Момент упущен.
И всё теснее мир вокруг
Для в нём живущих.
Необратимость перемен
Страшнее Ада.
Война содружеству взамен.
Прошу – не надо!
Неужто сроки подошли?
Помилуй, Отче!
Иль просто мы с ума сошли
От одиночеств?
Такой глобальный неуют
Соседства в мире:
Кого-то страны достают,
Кого – квартиры…
И по Земле больной, как тень,
По воле Высшей
Уже идёт он, Судный день
Для непогибших…
 

Литературная гостиная

Михаил Жинжеров

Михаил Жинжеров родился в 1947 году в городе Чернигове на Украине. Окончил Киевский институт народного хозяйства и работал на предприятиях ВПК. С 1994 года живёт в США. Есть двое детей и четверо внуков.

Член Российского Союза писателей, Пушкинского общества Америки и Литературного клуба Нью-Йорка.

Кандидат в члены ИСП.

«До сих пор работаю и собираюсь работать ещё долго. Стихи сочинял всю жизнь, но никогда не записывал по причинам отсутствия времени и плохого почерка. Был представлен в разных номинациях и литературных проектах. Печатался в поэтических альманахах. Автор книги «Рифмой по затылку», «И смех, и слёзы, и любовь», аудиокниги: «Пегач в бане». Кроме стихов пишу рассказы для детей и взрослых».

Dat veniam corvis, vexat censura columbas. —

К воронам милостив суд, но он угнетает голубок.

 
Девчушка утром вышла из вагона,
Позавтракать ей захотелось.
Достала хлеб и сыр, на лавочку уселась.
Над лавочкой на дереве ворона
Меж тем голодная сидела,
Вздыхала и на сыр глядела.
И к уху девочки подкравшись вдруг,
«Ворона каркнула во всё воронье горло».
Сыр выпустила девочка из рук,
Его схватив, ворона улетела гордо.
Мораль, конечно, в басне есть:
И вечером и утром рано На лавочке не нужно есть.
Ешь дома или в ресторане.
 

Sic transit gloria mundi.

– Так проходит слава земная.

 
Слон был величественный, важный, красивый, умный и
отважный.
Недюжинный имел талант: танцор, жонглёр и музыкант.
Восторгов публика полна в цирк приходила на слона.
Кричали «браво» в упоенье от слоновьих выступлений.
У цирка на углу под лавкой рыдала горько Моська-шавка:
«Слону – восторг и уваженье, а мне – одно пренебреженье.
Ему готовят повара, жильё уютное, почёт.
Я косточку грызу с утра, и будка под дождём течёт.
Как положение исправить? Ведь я умею только лаять.
Но вот мыслишка есть одна. Смешным я сделаю слона.
Не может тот иметь успех, кто поднят публикой на смех».
И тут же начала она позорить бедного слона:
«Какой урод, глазам не верю, а нос длинней, чем у еврея.
А талия как у бочонка и хвостик как у поросёнка.
При толщине такой жонглёр? С такою грацией танцор?
Мой это не приемлет взор. Какой кошмар, какой позор.
А в этой музыки пародии не слышу никакой мелодии».
Здесь Моське можете поверить – она глухая, как тетеря…
Все клевете с восторгом верят, и кончилась слона карьера.
Его два раза освистали, а после в зоопарк сослали.
И вся богема, и писаки с восторгом смотрят на собаку:
«Ай, Моська, как она сильна, сумела раскусить слона».
Мораль не может удивить. Ведь клевета сильней заразы.
Талантом можешь ты не быть, но лаять на талант обязан.
 

Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur.

– При согласии (и) малые государства (или дела) растут,

при раздорах (и) великие разрушаются.

САЛЛЮСТИЙ, «Югуртинская война»

 
Слоны с ослами собрались всерьёз на холм высокий
вместе затянуть обоз.
Но по какой его везти дороге? К вопросу подошли
ответственно и строго.
Слоны, серьёзные и бравые, обоз тянуть хотели только вправо.
Упрямые ослы, исполненные гнева, тянуть обоз хотели
только влево.
Слоны тянули, силу применяя. Ослам в работе крики помогали.
Один другого обвиняли громко, но кладь старательно
тянули врозь.
Вдруг от усердья лопнули постромки и под откос скатился
сломанный обоз.
Договориться нам бывает сложно, но без согласия победа
невозможна
И нет противодействию границ.
Один лишь выход – заменить возниц. Быть может, зебры
или носороги
Сумеют вместе выбрать верную дорогу.
 

Слон был величественный, важный, красивый, умный и отважный.

Недюжинный имел талант: танцор, жонглёр и музыкант. Восторгов публика полна в цирк приходила на слона. Кричали «браво» в упоенье от слоновьих выступлений.

У цирка на углу под лавкой рыдала горько Моська-шавка: «Слону – восторг и уваженье, а мне – одно пренебреженье. Ему готовят повара, жильё уютное, почёт.

Я косточку грызу с утра, и будка под дождём течёт.

Как положение исправить? Ведь я умею только лаять.

Но вот мыслишка есть одна. Смешным я сделаю слона.

Не может тот иметь успех, кто поднят публикой на смех». И тут же начала она позорить бедного слона:

«Какой урод, глазам не верю, а нос длинней, чем у еврея.

А талия как у бочонка и хвостик как у поросёнка.

При толщине такой жонглёр? С такою грацией танцор? Мой это не приемлет взор. Какой кошмар, какой позор.

А в этой музыки пародии не слышу никакой мелодии». Здесь Моське можете поверить – она глухая, как тетеря… Все клевете с восторгом верят, и кончилась слона карьера. Его два раза освистали, а после в зоопарк сослали.

И вся богема, и писаки с восторгом смотрят на собаку: «Ай, Моська, как она сильна, сумела раскусить слона». Мораль не может удивить. Ведь клевета сильней заразы. Талантом можешь ты не быть, но лаять на талант обязан.

Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur. – При согласии (и) малые государства (или дела) растут, при раздорах (и) великие разрушаются.

САЛЛЮСТИЙ, «Югуртинская война»

Слоны с ослами собрались всерьёз на холм высокий

вместе затянуть обоз.

Но по какой его везти дороге? К вопросу подошли

ответственно и строго. Слоны, серьёзные и бравые, обоз тянуть хотели только вправо.

Упрямые ослы, исполненные гнева, тянуть обоз хотели

только влево.

Слоны тянули, силу применяя. Ослам в работе крики помогали. Один другого обвиняли громко, но кладь старательно

тянули врозь.

Вдруг от усердья лопнули постромки и под откос скатился

сломанный обоз.

Договориться нам бывает сложно, но без согласия победа

невозможна

И нет противодействию границ.

Один лишь выход – заменить возниц. Быть может, зебры

или носороги

Сумеют вместе выбрать верную дорогу.