Текст книги "Петербургский прозаик. Альманах №2"

Альманах
Петербургский прозаик. Альманах № 2

© Коллектив авторов, 2020

© Центр современной литературы и книги на Васильевском, 2020

Леонид Петрович Гришин

Эхо

Книжная ярмарка проходила в городе ежегодно во второй половине мая. Город выделял большое помещение, а оно разбивалось на секции и павильоны, в зависимости от того, кто какую площадь заказывал под свою торговлю книгами. Центр современной литературы совместно с Российским союзом писателей забронировал небольшой павильон, и там писатели и поэты дежурили, продавая свои произведения.

Поэтесса должна была занять место во второй половине дня. Пришла загодя, чтобы осмотреться. Подходила к секциям, листала книги. Ее больше интересовали детские, поскольку она была детской писательницей. Просматривала тексты, иллюстрации. Иногда не могла понять, что изображено на рисунках, но, очевидно, детям это понятно. Ее стихи иллюстрировали дети в Доме творчества. Хотела сравнить, как это делают другие.

Интересовалась также военной литературой. Она родилась за год до войны и пережила тяжесть военных и послевоенных лет вместе со всеми детьми войны. Подошла к секции, где продавались военные книги, мемуары военачальников, повести, рассказы, стала листать. Нахлынули воспоминания.

Война долго откликалась эхом в судьбах людей. Поэтесса помнила, как это эхо калечило людей, в том числе детей, особенно мальчишек, лишало их жизни или делало инвалидами, когда они находили мины, снаряды, гранаты, пытались с ними что-то сделать, а те взрывались в детских руках.

Ей вспомнилось, как в прошлом году, по выражению одного прозаика, к ним пристала француженка, дочь русских эмигрантов, прибывшая на ярмарку от какого-то французского издательства.

– Сейчас во Франции военная тема неинтересна, и поэтому военные книги практически не издаются, – сказала француженка, на что прозаик заметил:

– Человечество прошло такие испытания во время войны, что эта тема будет еще очень долго интересна.

– Что интересного? Все понятно: американцы и мы победили немцев, а коммунистам не дали захватить Европу и установить свой порядок.

– Что-что-что? Что вы сказали? – прозаик изменился в лице.

– Американцы и французы разбили немцев, – повторила француженка. – Коммунисты пытались подчинить себе Европу, но мы с американцами стали этому преградой.

– Подождите-ка! Кто победил фашистов?

– Как кто? Мы, французы и американцы.

– А кто на Рейхстаге флаг поднял? Тоже французы с американцами? Вообще-то Францию Гитлер за две недели оккупировал, а мы, советский народ, четыре года терпели лишения войны. Вы знаете, как это было?

– Это всем известно. Захватив Европу, немцы решили пойти на Москву и начали войну с русскими в июне, поскольку летом тепло. Они, очевидно, не знали, что в России дорог практически нет, и когда подошли к Москве, начались холода, ударил мороз, немцы решили отступить от Москвы.

– Что-что-что?

– Холодно было, мороз, – продолжала француженка, – а немцы зимнее обмундирование не захватили и отступили от Москвы, а на следующий год не захотели уже по холоду драться и пошли на юг, чтобы быстро захватить город вождя коммунистов Сталина, но русские на берегу Волги уперлись. Опять наступила зима, стало холодно. К тому же русские неправильно вели войну, партизанили, коммуникации прерывали. Поэтому Паулюс, чтобы не погибли от мороза люди, решил свою армию, триста тысяч человек, сдать в плен и сам сдался, после чего русские начали наступать. В Европе все думали, что русские дойдут до своей границы и остановятся, а они стали захватывать европейские государства: Польшу, Болгарию, Чехию. Американцы, видя, что коммунисты порабощают свободные страны, высадились у нас в Нормандии, вместе с французами разбили немцев и преградили путь коммунистам к захвату Европы. Так одержали победу мы и американцы.

– Вы понимаете, что говорите? – спросил прозаик. – Вы все путаете и принижаете победу, которую ковали русские. Американцы высадились, когда русские были уже на подступах к Берлину и одержали победу над фашизмом, взяв Берлин.

– Так нас в школе учили, я ничего нового не говорю. Чему во Франции учат, то и говорю. Поэтому у нас неинтересна военная тема для издания.

Поэтесса задумчиво стояла у секции с военной литературой. Русских погибло двадцать семь миллионов, считая всех погибших от пуль, от бомб, от ран, от голода, от холода, от лишений, – и вот так вот взять и принизить победу нашего народа, дескать, они высадились в Нормандии и победили.

Она подошла к секции Центра современной литературы и заняла место у прилавка. В секции напротив обратил на себя внимание плакат военных лет, знакомый с детства: Родина-мать зовет на борьбу с фашистами. И опять нахлынули воспоминания.

Они с сыном были на даче. Ее мальчику исполнилось уже одиннадцать лет. После войны дачная земля была нашпигована не только осколками, но и неразорвавшимися снарядами и минами. Дважды прошелся каток войны по этой земле, когда немцы наступали и когда отступали. Много было работы у саперов. Вспомнилось, как саперы делали осмотр участка соседки через две дачи и в ужас пришли, увидев корыто с кормом для поросят, стоявшее на двух противотанковых минах.

– Откуда? – спрашивают.

– Да что ж? Они валялись там в огороде, а я их приладила. Хорошо, удобно корытце стоит.

Мать очень боялась за сына. Сколько раз говорила ему, чтобы не подходил к снарядам и минам, не трогал…

В тот день трое друзей ее мальчика приехали к нему на велосипедах, он схватил свой велосипед и крикнул:

– Мам, мы покатаемся поедем!

И уехали. Она помнит, что у нее очень тревожно было на сердце. Час нет, второй. Выходила на улицу, смотрела, а там, справа от дороги, каждое лето с открытия дачного сезона стояли саперы. Вдруг раздался отдаленный взрыв в той стороне, куда ее мальчик уехал. Через минуту саперный уазик промчался туда. Сердце стучало: мочи нет от беспокойства за сына. Она застыла на дороге в ожидании своего мальчика, а его не было и не было.

Наконец вернулся саперный уазик. Из машины ей навстречу выпрыгнул старший лейтенант. Она помнит, как спросила:

– Мой?

И услышала в ответ:

– Твой.

А дальше не помнит. Ничего.

И вот сейчас она смотрела на плакат Родины-матери, а видела, как наяву, тот момент, как подъезжает уазик, оттуда выпрыгивает старший лейтенант и говорит:

– Твой.

Он только одно слово и сказал.

Она впала в такой же ступор, как тогда. Люди к ней обращаются, что-то спрашивают, а она не реагирует, замерев с широко открытыми глазами.

В это время мужчина с палочкой прогуливался вдоль книжных рядов, интересовался книгами, листал, улыбался, вспоминая, что когда-то за такую книгу пришлось бы двадцать килограммов макулатуры сдать. А сейчас такая красота, такая свобода – покупай, вот они все перед глазами. Он шел, смотрел, радовался, что наконец-то можно свободно приобрести и прочитать такие издания, в твердой обложке, красота!

Мужчина подошел к месту, где застыла поэтесса, и сам застыл от удивления: да это же она, та женщина! И стоит так же, как тогда. Громаднейшие широко открытые черные глаза. Да, без сомнения, это она. Волос седой, постарела, но глаза, глаза! Широко открыты, так тогда, когда она спросила:

– Мой?

Он хотел сказать:

– Твой жив, – а сказал: – Твой, – и она застыла в такой же позе, как сейчас.

Он приблизился, сделал движение рукой перед лицом – не реагирует. И тут он сказал:

– Жив твой.

Схватил ее за плечи и повторил:

– Жив твой, жив твой!

Она заморгала, из глаз полились слезы. Он еще раз повторил:

– Жив твой, жив твой!

– Это ты? – спросила она.

– Это я. Жив твой.

Она склонилась к нему на плечо.

– Да, жив. Почему ты тогда не сказал эти слова? Почему ты сказал: «Твой»? Я подумала, это мой погиб, а он жив. Спасибо тебе! Спасибо, что ты отвез сына в больницу, там удалили осколок из ноги, и он и сейчас жив. Спасибо тебе!

Это эхо. Оно и сейчас отзывается в наших сердцах, в наших судьбах. Как бы не хотелось, чтобы наши внуки услышали это эхо. Спасибо!

Сын

Поезд на Астрахань отходил во второй половине дня. Я спешно собирал снасти и всю экипировку для рыбалки. Пообедать не успел. Хорошо, что с утра приготовил съестное в дорогу. На вокзал прибыл, когда уже объявили посадку. Вошел в купе, там мужчина выкладывал из сумки на столик продукты. Я поздоровался. Он улыбнулся, увидев чехол с удочками:

– На рыбалку?

– Да.

Я положил на багажную полку свои снасти и увидел там тоже чехол с удочками.

– И вы?

– Да, туда же примерно. К родственникам.

– А я на турбазу. Не успели пообедать?

– Да, решил в поезде.

– Тот же самый случай.

Познакомились. За трапезой делились своими рыбацкими успехами и секретами, а когда перешли к чаю, мой попутчик спросил:

– Женаты?

– Да.

– Дочери? Смотрю, один. Были б сыновья, с сыновьями б поехал.

– Так и получается. А вы?

– Тоже женат. Есть дочь. А два месяца назад узнал, что у меня и сын есть. На девять месяцев младше дочери.

– Не понял.

Он как-то помялся, отхлебнул чаю и стал рассказывать:

– Я женился на последнем курсе. С будущей женой мы учились на одном курсе и познакомились поближе в стройотряде. Строили в Казахстане коровник. Мы на озере купались. На дне оказалась бутылка разбитая. Девушка сильно поранила ногу, вышла плачущая из воды. И как ее угораздило!

Километра полтора я нес ее на руках. Хоть она и легонькая была, но все-таки расстояние приличное. Она обняла меня за шею, прижалась, так было приятно, что усталости не ощущал. Доставил раненую в травмпункт. Рану пришлось зашивать. Хирург, молодой мужчина лет тридцати пяти, говорит мне с ухмылкой:

– Забирай, неси назад. Что, приятно было нести? Такую девочку всю жизнь надо на руках носить.

Я опешил и в самом деле хотел подставить руки.

– Ладно-ладно, машина уже ждет, отвезет вас. У вас там есть медсестра?

– В том-то и дело, что она убыла в другую бригаду.

Хирург дал пакет с бинтами и всем необходимым.

– Сделайте перевязку завтра. В случае чего, если появится какая-то краснота, опять сюда приноси, – и опять ухмыляется, произнося: «приноси».

Вот так мы близко познакомились.

На последнем курсе я предложил руку и сердце, она согласилась. Такая же провинциалка, как и я. Оба жили в общежитии. Я выучился на электронщика, и жена тоже. На комиссии по распределению мы заявили, что согласны ехать в любую точку Советского Союза, где предоставят нам квартиру, не комнату в общежитии, а квартиру. Пять лет прожили в общежитии, хочется уже пожить в отдельной квартире. Нам предложили, конечно, не областной центр, даже городом не назовешь, рабочий поселок городского типа. Но там п/я был, предоставлявший жилье. Мы туда поехали: я с рюкзаком, жена с чемоданом небольшим.

До места ходили пассажирские поезда и останавливались у поселка, видно, из уважения к п/я. От платформы до завода – три автобусные остановки. Добрались. На проходной узнали, где отдел кадров, но там никого не было. Дежурный куда-то звонил, звонил, появился пожилой мужчина с орденскими планками. В шестидесятые годы еще много фронтовиков работало. Посмотрел документы.

– Да, все правильно, была заявка на вас, – куда-то позвонил:

– Двое молодых специалистов, муж и жена, прибыли, – ему что-то ответили, и он обратился к нам:

– Через пятнадцать минут вас примет директор и конкретно сообщит, что, где и как.

Я сказал, что нам обещали предоставить квартиру.

– Что мы гарантировали, то выполним, можете не беспокоиться.

Директор вышел из-за стола, встречая нас в кабинете, поздоровался за руку. Тоже с орденскими планками, сразу видно: фронтовик. Внимательно изучил направления, поинтересовался темами дипломов, спросил:

– Вы каким образом узнали о нашем заводе?

Я честно ответил, что нам было абсолютно все равно, куда ехать, лишь бы дали квартиру, поскольку мы в общежитиях уже нажились.

– Что ж, раз мы обещали, значит, вы получите квартиру.

Поинтересовался также, кто родители и какие планы на будущее.

– Какие планы? Надо работать, обживаться.

– Хорошо. Сейчас вызову человека, который вам поможет устроиться. Предоставим вам полкоттеджа. Почему пол-, потому что дом старинный, графский. Два входа. Для вас три комнаты со всеми удобствами, горячая, холодная вода, ванна, все как надо. В коттедже две трехкомнатные квартиры, одну из них занимают врачи, тоже муж и жена, приехали по распределению. Он очень талантливый врач, сейчас пишет диссертацию. Опасаемся, что он от нас уйдет, а жаль такого специалиста терять. Жена – педиатр и акушер одновременно. Поселок маленький, все друг друга знают. Люди здесь хорошие, добрые, гостеприимные, уважительные, обживетесь, сами увидите.

Вошел мужчина в гимнастерке, уже довольно поношенной.

– Алексей Петрович, вот молодые специалисты к нам прибыли на завод по направлению. Как понимаешь, надо устроить. Они недавно поженились. Будь любезен, обеспечь все необходимое.

– Слушаюсь, – ответил тот по-военному.

До дома было недалеко, пешком прошлись. По пути Алексей Петрович поинтересовался, откуда мы, что закончили, кто по специальности. Дом был приличный, большой. С каждой из двух сторон – вход с верандой.

– Слева живут врачи, нам направо. Как видите, сад неухоженный, уже год пустует квартира, придется вас самим благоустраивать участок, – он открыл дверь и оставил ключ в замке. – Пройдемте.

Алексей Петрович стал внимательно все осматривать и что-то записывать.

– Я бы вам посоветовал спальню устроить в этой комнате.

– Почему?

– Потому что солнышко всходит не с этой стороны. Если в другой комнате сделаете спальню, то утром солнце будет светить в глаза, а сюда оно заглянет только после обеда, – он еще что-то записал и обратился к жене:

– Вы, пожалуйста, осмотритесь, а мы отлучимся.

И каково же было мое удивление, когда мы пришли на склад, и Алексей Петрович огласил сделанный список, а двое ребят принялись выносить все это и складывать в одном месте. Там была вся необходимая мебель, даже шифоньер с зеркалом, доставивший столько радости жене. Было предусмотрено все вплоть до половых тряпок, швабр и ведер. Я смотрел и удивлялся. Вдобавок ко всему – бокс с инструментами: молоток, отвертки, пассатижи, гвозди, шурупы.

– Вам придется кое-что отремонтировать. В квартире две розетки болтаются, а поскольку вы электрик, сами справитесь с помощью инструмента, который всегда в хозяйстве нужен.

Погрузили, приехали, разгрузили. Жена была удивлена.

– И вот еще что: талоны на питание в заводской столовой. Пригодятся, пока вы не наладили свой быт.

Это было очень удивительно, очень приятно – такая забота. Кровати и диваны совершенно новые, и стол, и стулья. Мы были просто в восторге. Вот так сразу получили и жилье, и все остальное в придачу.

Когда мы уходили от директора, он сказал напоследок:

– Два дня вам, сегодня и завтра, на обустройство своего гнездышка, а уж послезавтра будьте любезны выйти на работу.

Мы принялись расставлять мебель. Зашли соседи. Немногим старше нас. Познакомились. Лариса, так звали соседку, была, конечно, прекрасна, хотя мне сначала показалось, что слишком худая. Муж ее сразу закатал рукава, стал помогать, давать советы, как опытный. Лариса извинилась и удалилась. Когда расставили все по местам, она появилась вновь.

– Прошу к нам на ужин, – мы переглянулись, вроде неудобно. – Ничего-ничего, все нормально. Когда устроитесь, пригласите вы нас.

Хотя мы ехали из Ленинграда на последние копейки, ленинградских конфет купили и привезли с собой. Они пригодились к ужину в честь знакомства.

Стали жить дружно. Я включился в работу, работа мне нравилась, сначала старшим мастером, а буквально через полтора месяца меня поставили заместителем начальника цеха. Я много работал, оставался после работы. Институт есть институт, а практика есть практика и гораздо полезней. Познакомился со всеми в своем цехе, равняясь в этом на директора, который знал практически всех рабочих по имени-отчеству. Когда завхоз спросил, как меня звать, и я назвал имя, он возразил:

– Нет, вы инженер, все-таки закончили высшее учебное заведение, вас должны все называть уважительно по имени-отчеству, так что уж извините, как вас по батюшке?

И все на заводе с первого дня, несмотря на мою молодость, обращались ко мне по имени-отчеству. Не знаю, насколько я был нужен на производстве, мне просто нравилось работать, и люди хорошие, со многими подружился, рыбачили вместе. Все складывалось нормально.

Как и положено, жена вскорости забеременела.

У соседей не было детей. Лариса выглядела, я бы сказал, как десятиклассница, фигурка, лицо, всегда улыбается, в общем, красавица. Не скажу, что моя жена некрасивая, но иногда, признаться, заглядывался на соседку. Тем не менее, ни-ни!

Как-то вечером жена плохо себя почувствовала. Я скорее к соседям. Хозяин уехал в Москву консультироваться и собирать отзывы к защите диссертации. Лариса сразу прибежала. Меня выставили за дверь. Вышла, позвонила. Буквально через пять минут приехала скорая. Я отправился в больницу вместе с женщинами и ждал в приемном покое. Лариса прошла внутрь и долго не возвращалась, а вернувшись, говорит:

– Ей придется полежать. Но это еще не роды.

Мы отправились домой через парк. Дорожка была плохо освещенная, Лариса оступилась, схватила меня за руку, и тут, понимаете, что-то необъяснимое стало происходить. Она прижалась ко мне, и я ее обнял, прижал к себе, почувствовал запах ее волос. Она подняла глаза, мы встретились взглядами, я еще крепче ее обнял и поцеловал. Не знаю, сколько мы стояли так.

– Идем, что ли? – спросил я наконец.

– Пошли.

Пришли.

– Давай чайку попьем у меня.

Ну, что тебе говорить. Мы молоды были. Она осталась у меня.

Пока моя жена готовилась к родам и рожала, а ее муж собирал отзывы для диссертации, Лариса приходила ко мне. Я был счастлив. Не знаю, что это было, как затмение какое-то на нас нашло.

У меня родилась девочка. Жена выписалась из больницы. Накануне ночью Лариса пришла ко мне последний раз. Потом приехал ее муж с дипломом кандидата медицинских наук и с предложением занять в одном из престижных санаториев Сочи должность главного врача. В поселке все очень сожалели, что уходят хорошие врачи. Они уехали.

Я продолжал работать на заводе. Ни о каких кандидатских не думал. Вскоре стал главным инженером. Директор готовил меня на свое место. По его настоянию я закончил экономический институт, получил дополнительное образование.

Прошли годы. И вот, представляете, два месяца назад я отправился в санаторий. Что-то зимой меня забеспокоило сердечко, как моторчик застучал, и врач мне предложил:

– Поезжай-ка отдохни, нельзя столько работать.

Жена не могла поехать со мной зимой: дочка в школе училась. Я прибыл в Сочи один, оформился в санатории. Настал час приема у «этажного врача». Захожу в кабинет и вижу: это она, Лариса! Сидит, что-то пишет и, не глядя на меня, показывает рукой:

– Проходите, садитесь.

Я приблизился к ней.

– Садитесь, – взглянула на меня, широко открылись глаза. – Это вы?

– А это ты?

Я хотел обнять, она покачала головой:

– Я на работе. Ну-ка разденьтесь, я вас послушаю.

Когда она зашла ко мне за спину, я обратил внимание на фотографию, стоявшую в рамке на столе, взял в руки и увидел себя, десятилетнего.

– Это мой?

– Не твой, а мой, – она взяла у меня фотографию. – Это мой ребенок.

– Он мой.

– Нет, мой, – покачала головой Лариса.

Не было никакого сомнения в том, что это мой сын. Она блондинка, я блондин, а муж у нее черноволосый, сын же блондин, как я и как она, и черты лица, тут любой бы сказал: моя копия.

– Муж догадался?

– Это мой сын и его. А вы здесь ни при чем.

Вот так холодно отбила она мне все, а я вспоминал, как мне было с ней хорошо.

На следующий день в кабинете сидела другая врач.

– А где Лариса?

– В отпуске. Она вчера последний день работала.

Не стоило труда узнать адрес, но, конечно, я не стал напрашиваться в гости. Я решил увидеть сына издалека, спрятавшись за деревьями у дома и дождавшись, когда Лариса выйдет с сыном из подъезда. Без сомнения, это мой ребенок. Мне хотелось бы с ним быть, пойти с ним на рыбалку, но он живет в другой семье.

Ладно, заболтался я, извини.

Вот так получилось: двое детей у меня от разных женщин, от моей жены дочка и сын от женщины, с которой меня связала, не знаю, как назвать: вспышка любви что ли?

Сын родился ровно через девять месяцев после дочери.

Сапожник

Мне посоветовали съездить к Петровичу на платные пруды, что за хутором Западным. Когда-то это были колхозные пруды, а Петрович был там бригадиром, занимался разведением и выращиванием рыбы и обеспечивал приличный доход. Когда колхоз развалился, Петрович сумел то ли приватизировать, то ли прихватизировать пруды, короче, стал их хозяином, после чего, говорят, у него возникли неприятности, в связи с тем что вода в пруды поступала из канала, тянувшегося от Кубани через поле, которое купил другой человек. Он пришел к Петровичу и говорит:

– Твои пруды питает канал, идущий через мое поле. За это надо платить.

Петрович, естественно, не согласился, а тот очень просто поступил: засыпал канал, перепахал и в очень большой убыток ввел Петровича, рыба стала задыхаться, срочно надо было что-то делать. Не знаю как, но Петрович справился с неприятностями и все восстановил.

И вот однажды я на своей машине отправился туда порыбачить. Добрался до нужной станицы и завернул на рынок закупить продуктов. Думал остановиться у Петровича на два-три дня. Купил овощей, фруктов, сала, колбас разных местного производства. Сало купил настоящее. Я, правда, не очень разбираюсь в сале, но у брата научился выбирать: он всегда принюхивается и говорит, что, мол, вкус у сала, когда его соломкой шмалят, гораздо приятней, нежели когда паяльной лампой. Лично я не чувствовал никакой разницы, но взял такого сала и беконного.

По пути к хутору Западному встретился дважды указатель: «ООО „Петрович“». Дорога нормальная, причем с очень глубокими кюветами, чтобы, как я догадался, нельзя было съехать. Пруды обнесены сеткой-рабицей. Перед въездом к прудам шлагбаум. Рядом никого. Я подъехал вплотную к шлагбауму, он поднялся, я проехал. Впереди виднелись пруды и дом. Приличный дом, двухэтажный. У дома сад. В саду яблони, груши, вишни, черешни. За садом, кажется, был огород, издали не рассмотрел. С другой стороны за домом находились хозпостройки, очевидно, держат там и скот.

Мужчина лет пятидесяти указал, куда ставить машину. Под навесом были размечены парковочные места. Я припарковался, вышел из машины. Мужчина поздоровался и представился Николаем Петровичем. Я тоже себя назвал.

– Что, с самого Питера?

– Да, с самого Питера.

– И что сюда?

– Да вот порекомендовали мне, что у вас отменная рыбалка. Я рыбак-любитель.

– Да, рыбалка у меня хорошая. Но у меня есть правила, их придется соблюдать.

– Какие правила?

– Пойдемте, все расскажу.

Мы пошли. Около дома был пристрой, можно сказать, веранда с навесами. Я увидел несколько холодильников с напитками: кока-кола, пепси, простая вода. Кофейный автомат, витрина с кондитерскими изделиями. Хозяин пригласил меня под тютину, где стоял стол, тоже под навесом, очевидно, чтоб ягоды не падали на голову. Присели у стенда, отражавшего расположение прудов.

– Вот это верхний пруд, маточный, – стал объяснять Петрович, – здесь не разрешаю никому ловить и даже прошу туда не ходить, не надо пугать маточную рыбу, она должна нормально расти, нагуливать вес, чтобы оставить хорошее потомство. Оттуда я рыбу в другие пруды переселяю. Слежу, чтобы там не очень хозяйничали хищники. Пруды у меня с севооборотом, как в зерновом хозяйстве. В одних вывожу, предусматривая дезинфекцию и другие вещи, а потом ввожу в оборот. Есть старый пруд, как я его называю. Он был в аварийном состоянии, когда перекрыли воду. Питается родниками. Здесь рыба всевозможная есть, от уклейки до сомов.

– А сомы какие?

– В этом году один рыбак вытащил сома на сорок семь двести.

– Такой громадный?

– Предполагаю, что там и больше есть, потому что это глубокий пруд, должны быть там сомы огромные. Вон сидит рыбак, уже целую неделю пытается поймать большого сома, но пока у него большие не ловятся, все по полтора, по два. Самое большее, он, по-моему, поймал на три с половиной килограмма, а задался целью поймать на десять. Уж очень хочет, как он выразился, балык сделать. Может быть, поймает. А что вы будете ловить?

– Знаете, я большей частью люблю карповых ловить. Сазан, зеркальный карп, белый амур.

– То, что возьмете с собой, надо будет оплатить. Оплата у меня, во-первых, входная, но поскольку вы, я вижу, пенсионер, вам бесплатный вход к прудам. А пойманную рыбу, которую решите взять с собой, придется оплатить по ценнику, который гораздо ниже, чем в магазине и на рынке, но это мое производство, это мой товар, и я его продаю. Вот, пожалуйста, ознакомьтесь с ценами.

Я стал смотреть: сазан, карп, зеркальный карп. Спросил про разницу в цене по весу.

– Так я разделил карпа, потому что есть любители, которым нравится ловить полукиллограммовых этого года карпов, а мне их жалко, они должны расти, нагуливать вес, поэтому я для любителей оставляю их по цене дороже, нежели за карпов весом в килограмм. А дальше цены растут по весу.

– А щука? Почему щука дороже карпа?

– Щука у нас рыба редкая, мало щуки в нашей местности, а есть любители именно щук.

Цена за щуку была выше, даже чем за белого амура, это наиболее дорогая рыба по ценнику, а самая дешевая – толстолобик и карась.

– А если у кто-то нет денег, чтобы оплатить улов?

– Десяток карасей можно взять и бесплатно. Замечу, что некоторые забывчивые иногда вместо садка пойманную рыбу складывают в чехол для удочек. Таких рыбаков я прошу больше на мои пруды не приезжать. Потом они извиняются, просятся, но впредь я не пускаю таких. Я сразу предупреждаю, что если не нравятся мои условия, что ж, есть другие пруды, поезжайте туда, ловите. И еще такое условие у меня. Все проходят дезинфекцию. Дело в том, что в нашей местности много водоемов, иногда рыбаки, ничего не поймав там, где бесплатно, решают, чтобы не возвращаться домой с пустыми руками, заехать ко мне, но понимаете, они ловили неизвестно где, а у меня пруды содержатся в чистоте, и я всех прошу в обязательном порядке (как я говорю), пройти через корыто, продезинфицировать обувь, помыть руки, а снасти мои работники опрыскают. Многим это не нравится, но это мое требование, потому что я хочу, чтобы у меня была здоровая рыба, которую не стыдно предложить покупателю, а у меня оптовых заказчиков много. Если вы согласны, сейчас подойдите к тому молодому человеку, который сидит около весов, он вас зарегистрирует и выдаст вам разрешение на ловлю.

– А что, надо еще и разрешение?

– Видите ли, это же все-таки производство, иногда сюда заглядывает налоговая инспекция и проверяет, как у нас, кроме оптовой торговли, организована розница на предмет наличия кассовых аппаратов и прочего. Вам как пенсионеру полагается талон, по которому не взимается входная плата.

Я подошел к молодому человеку, он спросил фамилию, имя, отчество, паспорт.

– А паспорт зачем?

– Такой порядок. Будьте любезны, скажите телефон какого-нибудь родственника.

– Зачем?

– А видите, какой здесь климат? Солнце жаркое, может и солнечный удар случиться, такое бывало. Иногда и в воду упадет человек, не уследишь. О летальных исходах речи нет, но бывают такого рода неприятности, о каких не помешает оповестить родственников.

Смотри, думаю, какая забота и о людях, и о рыбе. Я назвал телефон дочери.

– Вы рыбачили сегодня где-нибудь?

– Нет. Можно снасти не дезинфицировать.

– Не нарушайте правила.

Я прошел дезинфекцию и отправился рыбачить. Проходил мимо мужчины, ловившего сомов, как Петрович сказал, уже несколько дней. У него стояли две удочки – донки. В садке, в самом деле, был сом, наверно, до двух килограммов. Я прошел мимо, вдруг слышу какой-то шум за спиной, повернулся и вижу, что удочка у рыбака уже чуть ли не в дугу. Мне стало интересно, я положил свои снасти и подошел. Чувствовалось: крупная рыба. Надо помочь вытащить. Я посмотрел насадку: на лягушку ловит сома. Довольно долго водился. То отпустит, то опять подводит.

– Здесь глубоко? – спросил я.

– Да, берег обрывистый, довольно глубоко. Возьмите багорчик. Как подведу, тогда помогите вытащить.

– Хорошо.

Сом еще поборолся, явно стал уставать, мужчина подводил его, подводил, и вот появилась громаднейшая пасть с усами. Почувствовав, что уже пора, я прицелился, зацепил сома багром, вытащил на берег, оглянулся и увидел ликующее лицо рыбака: наконец-то поймал!

– Сколько килограммов? – спросил он.

– Наверное, двенадцать будет.

– Да?

– Уж точно больше десяти.

– Все, что хотел, я поймал. Сегодня больше у меня рыбалки не будет, – он взял садок, выпустил мелкий улов. – А давайте вместе с вами пообедаем. Сейчас я отдам сома Петровичу, чтобы разделали и засолили на балык, а пару кусков пусть поджарят нам на обед. Вы ж приняли участие.

– В принципе, я не возражаю. А сколько это времени займет?

– Думаю, не больше часа. Я вас позову. А что вы хотите поймать?

– Карпа.

– Тогда лучше к тому пруду пройти, там уже и трехлетки, и пятилетние есть, можно и крупнее поймать.

Я отправился рыбачить. Одну удочку, донку, поставил на кукурузу. Поплавочной удочкой решил ловить на червяка. Только забросил, сразу попался карасик. Естественно, я стал отпускать такой улов. Минут через двадцать засигналила донка. Подсек. Попался сазан, наверно, около полутора килограммов. Я его аккуратненько снял с крючка и отпустил, поскольку собирался рыбачить весь день. Заправил донку и еще раз забросил. Продолжил поплавочной ловить. Забрасывал то вправо, то влево, то близко к берегу, то подальше. Все попадались небольшие сазанчики, но иногда и приличные, под два килограмма, приходилось с ними побороться, тем более что удочка у меня рассчитана не на очень больших. Вытаскивал осторожно, чтобы не поломать удочку. Истек час, подошел Василий, мой новый знакомый.

– Через десять минут будет готово. Зажарили нам по куску на решетке. Пойдемте.

Я вынул поплавочную удочку, а донку закрепил так, чтобы ее не утащила большая рыба: хорошо воткнул и петлю набросил на прикол. Мы пошли обедать. В своей машине я взял корзину с продуктами. Устроились под навесом. Я достал помидоры, огурцы, хлеб. Принесли на деревянном подносе по куску жареной сомятины.

– Голову заморозить?

– Нет-нет, не надо, просто в холодильник положите, я сегодня заберу, буду уху делать.

Мы с удовольствием полакомились сомом.

– Вы где остановились? – спросил Василий.

– Нигде. Мне не надо никаких отелей, мотелей, могу в машине заночевать.

– Тогда прошу ко мне. У меня рядом свой дом. Давайте где-нибудь часиков в семь я подъеду за вами.

Я охотно согласился и отправился рыбачить в свое удовольствие. Василий сказал, что приготовит уху из головы сома и хвоста, но я решил прийти не с пустыми руками, а с зеркальным карпом весом не меньше двух килограммов. К вечеру я его поймал, рассчитался с Петровичем, вернулся Василий, и мы отправились к нему на край станицы. Его отдельно стоящий домик довольно приятно смотрелся, весь оплетенный виноградом. Особенно мне понравилась веранда.