Текст книги "Петербургский прозаик. Альманах №2"

Когда-то боги по жребию разделили атлантическую землю на владения – одним больше, другим меньше, определив тем самым места для святилища и жертвоприношения.

Жертвы будут приносить ему, Астромангу. Он станет героем-богом… У него тоже будет свое владение, свое святилище. Самые прекрасные девушки Атлантиды будут почитать его, приносить к его ногам дары. Его именем могут назвать город или новую звезду…

В темноте Уманга наткнулся на обрезанную Каюмбой лиану. Как все-таки женщины мелки! Как объяснить ей Великое Предназначение? Ей бы только лепешки печь, с детишками играть да юбки перешивать из добытых им, Умангой, звериных шкурок. Мелко она мыслит. Вот почему среди изваяний богов-героев нет ни одного женского!

И все же тревожно было за Каюмбу. Здесь, в яме, отбросив суетные мысли, Уманга стал слышать что-то еще, что-то уху недоступное.

Это могло произойти с любым. Но произошло это с ним, с Дамиром. Его выбрали среди слабых, среди обиженных, среди обделенных. Младший сын Астродона Дамир давно уступил первенство брату. Он перестал состязаться с ним, участвовать в соревнованиях. Какой смысл идти рядом с Лучшим? Слыть Худшим? Пусть Никакой, но не Худший!

Его выбрали пришельцы. Нет, они не разговаривали с ним. Без знания языка, не имея доступа в крепость, это было им не под силу.

Но под силу им было другое – сны Дамира. Сны, в которых он видел себя Великим Вождем. Они вошли в это царство ночи, они стали управлять им, манипулировать.

Внушалось Дамиру одно только слово: «Убей».

В племени практиковалось Посвящение. Воин вырывал себе могилу, ложился в нее, на сутки его закапывали, оставляя только трубку, выведенную наверх, для дыхания.

Воин отдавал земле свое прошлое, забывал ненужное. В будущее брал лишь то, что сам хотел взять.

Хоть и прошел Уманга Посвящение два года назад, когда ему исполнилось двенадцать, но здесь, в яме, в подземных тисках, с ясностью, со свежестью всплыли испытанные тогда ощущения. Именно тогда он пришел к мысли о Великом Предназначении. Отбросив в мыслях все мелкое, ничтожное, временное.

Но сегодня, просидев в могиле-яме почти четверо суток, он отдавал земле священные для него мысли о Великом Предназначении. Он не хотел их отдавать, эти мысли уходили сами, вытесняемые другой мыслью, всецело поглощавшей его: тревогой за Каюмбу.

Как назло к нему снова и снова прилетал ее соколенок. Точнее не к нему – к яме. Кружил, улетал. Почему?

– Ты обвиняешься в убийстве, но прежде – в предательстве!

Каюмба не сразу поняла, где она находится и что происходит. Ее руки и ноги были связаны. На глазах всего племени младший сын Великого вождя Дамир обвинял ее в преступлении, за которое без суда и следствия по законам Атлантиды полагалась смертная казнь. Все, что происходило, больше напоминало какую-то жестокую расправу. Но почему с ней? Причем здесь она – Каюмба?

– Что ты можешь сказать в свою защиту?

Каюмба словно очнулась:

– В чем меня обвиняют?

– Убит Великий Вождь. И убит твоим ножом.

– Не может быть…

Неизвестно, что больше поразило ее – смерть Великого вождя, отца ее лучшего друга, или обвинение в убийстве. Ее лицо исказилось от боли. У нее перехватило дыхание. Первое, что она смогла произнести, справившись со своими чувствами, было:

– Я не убивала его.

– Что ты можешь сказать в свою защиту? Где ты была вчера утром?

Каюмба молчала. Сжав губы, приподняв подбородок. Она не могла выдать Умангу, не смела произнести его имени.

– Отмалчиваться нет смысла. У нас есть доказательства. Будешь ты молчать или говорить, так или иначе мы выведем тебя на чистую воду.

Каюмба молчала. Дамиру не нравилось ее упорство:

– Великий Вождь был убит твоим ножом. Снотворное для охранников дело рук кого? А? На месте преступления – следы маленькой ноги, такой, как твоя. Сличить их не составит никакого труда. Более того, тебя видели испачканной в крови. Ты знаешь, что любая, даже косвенная причастность к такому преступлению карается смертной казнью.

– Я не виновна! Я… Я не знаю, что я тут делаю. Не знаю, что вы тут делаете. Опомнитесь. Разве я похожа на убийцу? Уманга – мой лучший друг, я не могла убить отца моего лучшего друга!

– Твоего друга по воле Вождя хотели принести в жертву. Ты решила отомстить.

– Зачем мне было оставлять нож?

Лицо Дамира исказилось в какой-то юродивой гримасе:

– Вот-вот – зачем тебе было оставлять нож? Довольно! – он принял неприступный вид. – Повторяю, любая, даже косвенная причастность к такому преступлению карается смертной казнью. За тобой последнее слово.

Каюмба огляделась вокруг, словно желая найти спасение в лицах людей. Но в их глазах она прочитала лишь скупой упрек. Тогда она подняла свой взгляд выше. Она хотела видеть свой дом, Атлантиду. Любовь этой земли была нужна ей сейчас. Ее взгляд остановился на дворце.

Он возвышался там, где раньше было обиталище бога и предков. Каждое поколение украшало его, силясь превзойти предшествующее, пока, в конце концов, не было создано поразительное по величине и красоте сооружение. От моря тянулся канал, широкий и длинный, вплоть до крайнего из водных колец, окружавших, словно по циркулю, это строение. В самом центре дворца виднелся храм, обнесенный золотой стеной. Он был богато украшен золотом, серебром, слоновой костью. Здесь Каюмба когда-то впервые увидела золотое изваяние Бога на колеснице, правящего шестью крылатыми конями. Вокруг него – сто нереид на дельфинах…

Теперь, глядя на все это величие со стороны, она должна была произнести последнее слово…

Каюмба, все еще не веря происходящему, собралась с духом и обратилась к людям:

– Я не виновна! Осуждая меня, вы отпускаете преступника, который погубит все племя. Я же знаю, где можно укрыться от пришельцев! В самом сердце Атлантиды есть потайной ход! Я укажу вам дорогу!

Дамир, видя, как изменились лица людей, сделал резкий широкий шаг вперед:

– Это – ложь, обман. Преступный заговор. Не слушайте ее! – он взмахнул рукой в сторону Каюмбы, – Это западня. Удивительно, как человек, совершивший предательство, может пойти на него его дважды, трижды, четырежды… Вот еще одно доказательство ее причастности к преступлению.

Дамир внимательно посмотрел на то, какую реакцию вызвали его слова. Каюмба возмутилась:

– Вы можете проверить…

Дамир усмехнулся:

– Причем здесь потайной ход? Это все легенды Атлантиды, ее сказки. Скажи еще, что ты знаешь, как найти тайные письмена, подземные библиотеки, старинные талисманы и чудодейственные предметы. Тебе сказали, а ты и поверила. Ты хочешь увести людей от пришельцев? А может, сделаем все наоборот – ты уведешь пришельцев от людей?

Каюмба молчала. Дамир возрадовался:

– Вот я и нашел добровольца!

– Но ведь это неминуемая смерть! – вырвался чей-то встревоженный голос из толпы.

– Боги спасут ее, если она невиновна! – циничным полушепотом отозвался кто-то рядом.

– У тебя есть шанс искупить свою вину, свое ужасное преступление, – Дамир поднял над головой необычный широкий пояс, – выбирай, Каюмба: позор или подвиг, смертная казнь или встреча с глазу на глаз с пришельцами. Они обязательно придут на магнитный зов этого пояса.

– Я должна увести за собой пришельцев? Но ведь я – не воин! Почему я?

– Уманги больше нет! Нет его! Его утром сбросят со скалы! А я есть! Я теперь – Лучший!

Эти слова разбудили Умангу. Да и сон его походил скорее на дремоту. Но не ночную, воздушную, как положено дремоте быть, а тревожную, липкую, неглубокую. Голос, говоривший там, наверху, хоть и звучал нервно, отрывисто, но был легко узнаваем Умангой: это был голос его младшего брата Дамира.

– Сын, помоги мне лучше вытащить его из ямы! – это был голос Великого Вождя Астрадона. Воин, если он был избран Великим Вождем, получал новое имя, созвучное имени Верховного Бога Астрагора.

– Уманга сдох! Его нет! У тебя есть я, отец, только я – Дамир!

«Как это сдох?» – возмутился про себя Уманга, как вдруг услышал звуки борьбы. Для Великого Вождя ничего не стоило справиться с младшим сыном Дамиром. Но любой, сильный и могущественный, если он не хочет убить, окажется слабее того, кто убить хочет. Он не будет хвататься за меч, за нож. А тот, убивающий, будет. Он попытается лишь словом остановить нападающего. И Уманга услышал это слово. Последним словом Великого Вождя было:

– Дами-и-и-и…

В яму к Уманге упало что-то тяжелое.

Стражники привели ее на открытое место равнины Понгогу, которая считалась самой красивой и плодородной. Развязав путы, они оставили ее за стенами крепости наедине с врагами. Даже в этот момент чувствовалось, как каждая травинка Понгогу дышала жизнью, даруя свет и тепло.

Опоясанная широким магическим поясом, в полной боевой раскраске двенадцатилетняя дева больше напоминала собой жертву, чем воительницу, вышедшую на тропу войны. После обряда Посвящения ее коротко подстригли, раскрасили все ее тело красной краской. Не пожалели даже моллюсков, из панциря которых замешивались редкие пурпурные полутона. Издалека казалось, что стоит юноша, ноги и руки у которого в красных одеждах, а плечи, тело и лицо неряшливо обмотаны красной лентой.

«Почему я? – Каюмба снова и снова задавала себе этот вопрос, – я неспособна на подвиги ни ради долга и даже ни ради жизни».

Она закрыла глаза. Почему-то ей вспомнились руки Уманги. Не глаза, не волосы – руки, крепкие, сильные, готовые прийти в любой момент на помощь. Она взывала к ним. Взывала к спасению.

Ей вспомнилось пророчество: «юноша, руку которого ты поцелуешь, лучший».

Когда-то она выбрала Умангу из многих, почувствовав какой-то толчок в сердце: «он лучший». Дар нельзя было беречь, его нужно было отдавать, чтобы он не утратил силу.

Никто не понимал и даже не догадывался, почему Уманга был лучшим из лучших… Ее благословение открывало ему путь к победе во всех состязаниях. Его хвалили, ставили в пример. На него предлагали равняться. Знак, который делал его таковым, оставался для всех незаметным. Никто не знал о пророчестве.

Своей рукой Уманга лучше всех натягивал лук, так что натянутая тетива громко стонала. Эта рука надевала первые доспехи воина, обещавшего стать Великим. Этой рукой он теребил гриву жемчужного скакуна, подаренного ему еще жеребенком за победу в первых состязаниях.

Когда в яму к нему упал какой-то предмет, Уманга на ощупь понял, что это шлем, шлем с перьями, как у всех воинов высшего ранга. Но не сразу понял, чей. Лишь позже, когда медный свет луны бросил свой первый луч в глубокую яму, Уманга увидел, что это шлем Великого Вождя.

– Отец, где ты? Я здесь, я жив. Отзовись!

Он надел его шлем на себя и попытался закинуть лиану, наверх, чтобы выбраться. Чтобы помочь отцу. Помочь своему племени. Помочь Каюмбе.

«Лучший из лучших, да где же ты?» – Каюмба открыла глаза, услышав неясный скрежет.

Она еще никогда не видела пришельцев так близко. Уродливые, непропорциональные, какие-то короткие… Их лица наполовину казались человеческими, наполовину звериными. Длинные плоские косы свисали с их яйцевидных голов.

Двадцать-тридцать шагов отделяли ее от этой орды, приближавшейся к ней, как автомат, как зомби. Пришельцы почти одновременно ударяли своими посохами о землю. Гулкий звук был устрашающим. И казалось, даже земля содрогается под каждым таким массивным ударом.

«Нужно бежать, бежать от них».

Каюмба сорвалась с места с невиданной скоростью. Ее стройные ноги понесли ее, как пушинку, по мягкой траве. Она бежала настолько быстро, насколько могла. Пояс немного мешал ей, но снять его она не смогла бы при всем желании. Но что удивительно: она почувствовала, как он слегка приподнимает ее над землей. Она бежала, едва касаясь ногами земли.

Оставив за собой равнину, Каюмба с легкостью кошки стала взбираться по склону горы Ампер. Она боялась даже оглянуться. Двигалась безошибочно, четко, быстро. Потребовалось немного времени, чтобы взобраться на гору. Ей повезло: она почти сразу отыскала щель-пещеру, про которую ей говорил Уманга. Ошибки быть не могло: по своим очертаниям это место напоминало сердце, до вершины рукой подать, внизу – водопад. Каюмба на секунду замерла, не решаясь туда войти. Что если там погибель? А может, все-таки спасение? Один шаг отделял ее от неизвестности. Она, прощаясь, посмотрела на Солнце:

– Спаси!

– Думай, как жить, а не как умереть, – ответило Солнце.

Уманга не мог знать, что произошло. Странно как-то замолчали барабаны. Не слышно стало камнемётов, оборонявших крепостной вал. Стало подозрительно тихо, потом начал нарастать какой-то неясный ритмичный гул. Каким-то высшим чутьем, дающимся Воинам Посвященным, Уманга понял, как сейчас он нужен там, наверху.

Он стал метаться в яме, не в силах больше тихо, мирно ждать, что произойдет дальше. Пытаясь пальцами уцепиться за земляные стены, он стал рваться наверх, как пойманный зверь из капкана, но яма, словно насмехаясь над ним, заглатывала Умангу в себя снова и снова.

– Кто-нибудь! Кто-нибудь, помогите! Вы слышите меня? Мне нужно выбраться отсюда! Стража! Да где же вы? Лю-ди-и-и!!!

Казалось, его крик должен был порвать тишину на многие километры. Но это только казалось. Его зов услышал только сокол. Он прилетел, посидел на краю ямы и, покрутив головой, без оглядки улетел в поднебесье.

«Что же делать? Про меня забыли, – прошептал Уманга, – если меня не поведут к пропасти, как я стану героем?»

У входа в ущелье была статуя, сделанная из черного и белого оникса. Это был страж, сидящий на троне и вооруженный копьем. О нем-то и говорил Уманга: «Убьет молнией любого, кто хоть на секунду встанет перед ним». Каюмба стрелой метнулась мимо статуи в глубь ущелья, услышав огнеметный звук за спиной. Сама не ведая о том, она оставила своей ладонью красный отпечаток на стене, не заметив, что здесь таких было множество… «Ничего себе – искры из глаз… Гром и молния, – так бы и сказал». И тут она почувствовала себя под защитой. Нет, не просто под защитой – во всеоружии, словно сам Зевс заступился за нее.

– Ну, идите же ко мне. Ко мне! – крикнула она пришельцам.

Она выхватила свой нож и встала в оборону:

– Ко мне!

Ее крик эхом прокатился по горам, равнине и ударился о стены крепости:

– Ко мне!!!

Пришельцы толпились у входа в ущелье: они не могли последовать вслед за Каюмбой. Слишком сильна была разящая сила стража. Огонь, который метал страж, плавил их посохи, и они погибали.

Но отступать они не хотели, поэтому, перевалив через вершину, пришельцы, толпясь, стали заполнять всю нишу внутри горы, образовавшуюся после извержения вулкана. Но раз ступив туда, они не могли уже оторвать ног от земли. Какая-то неведомая сила притягивала их, как магнит притягивает железо. Сколько их было: сотни, тысячи? Они гулко стучали своими посохами. То ли под тяжестью их веса, то ли от звука этих посохов земная кора не выдержала и проломилась. Самый мощный магнит – магнит Земли – стал затягивать их, как насекомых, в свое жерло, в жерло старого вулкана. Остров, на котором была Атлантида, в одно мгновение, осев, начал трескаться и тонуть. Земная твердь стала медленно уходить под воду, выметая все из своих недр.

Каюмбу же с магическим поясом ущелье вытолкнуло с такой силой, с какой один мощный магнит может оттолкнуть другой. Ее не просто подбросило, ее выплюнуло куда-то в космос, как снотворный шарик из трубочки. Вслед ей метнулся огромный огненный змей…

Каюмба летела. Как птица, сильная, независимая, беззаботная. Да, внизу были камни, да, она готова была упасть на них. Но она летела, словно у нее за спиной выросли крылья…

Умангу подбросило в воздух мощным фонтаном, теплым гейзером, вырвавшимся из-под земли. Он летел, как птица, сильная, независимая, беззаботная. Да, внизу оставалась яма, стремительно заполнявшаяся водой, да, Уманга готов был уже упасть в эту воду. Но он почему-то летел, словно крылья выросли у него, сильные, гибкие, легкие.

Дамиру было мало того, что он сидел на троне. Мало смерти отца и гибели брата. Он бесновался, боясь того, что теперь он тоже может быть кем-то убит, как Великий Вождь. С Атлантидой было что-то не так: земля под ногами покачивалась, ходя ходуном. Люди метались с криками ужаса. Но Дамира занимала одна только мысль: как, обретя власть над всеми, удержать ее. А может быть больше – завладеть миром, поработя пришельцев.

И тут он понял, что всё, что нужно ему для этого, – это посох, один железный посох пришельца. Им он сможет защититься и повелевать, им казнить, им миловать.

Ему так понравилась эта мысль, что он тут же собрался, чтобы выйти за стены крепости, туда, откуда только что Каюмба, убегая, увела орду. В надежде на то, что в общей давке кто-нибудь из пришельцев да потерял посох.

Дамиру повезло: один из посохов торчал из земли. Именно в том месте, где стражники оставили Каюмбу. Он устремился к нему, боясь, что кто-нибудь может его опередить. Его плащ развевался по ветру черным чешуйчатым горбом, поэтому издалека Дамир был похож на огромного двуногого ящера, бегущего за добычей.

Последним, что он, Дамир, увидел, было то, как его правая рука, коснувшаяся посоха, стала превращаться в железо.

Еще секунда – и от него не осталось ничего, кроме памятника ненасытному ленивому повелителю, взошедшему на трон на один день.

Когда полет закончился, Уманга угодил в самый водоворот, который стал его то затягивать, то выплюхивать обратно. Он все еще держался за железный шлем руками, хотя в нахлынувшем водном потоке шлем все более утрачивал свойство выталкивать его наверх. В любую секунду он неизбежно мог потянуть его ко дну. Однако расставаться со шлемом отца Уманга не хотел, потому что, мешая, тот одновременно помогал ему держаться на плаву. Приходилось барахтаться изо всех сил.

Неожиданно он наткнулся в воде на какое-то бревно, точнее большое полено:

– Ко мне! Еще чуть-чуть, ну же…

Он стал подтягивать к себе деревяшку, вцепившись в нее, словно в коня на скаку. И как только ему удалось оседлать ее, плыть с тяжелым шлемом стало значительно легче. Для верности он надел его на голову.

Не успел он перевести дыхание, как понял, что полено, за которое он держится, – это не деревяшка. Под ним было изваяние Верховного Бога Астрагора:

– О, боже!

В ужасе от собственного кощунства он оттолкнул деревянного идола, но сразу же тяжелый шлем потянул его ко дну. Пришлось покувыркаться, пока ему снова удалось ухватиться за идола, как за спасательный круг.

Что же все-таки произошло? Пока Уманга мог определенно ответить только одно: вокруг вода, вода, вода. Есть ли что-нибудь еще? Кто-нибудь?

Вдруг он услышал невдалеке какой-то звук. Соколенок кружил над ним и панически звал куда-то.

– Держись, Уманга! Возьми мою руку! Ой, какой же ты тяжелый!

Каюмба изо всех сил затягивала его на свой нелепый плавучий островок: «Я вернулась за ним, успела».

– Что произошло? Что с тобой, Каюмба? Почему ты в крови? Ты ранена?

– Нет. Потом расскажу.

– Что за пояс на тебе? Да это же боевая раскраска! Ты сражалась?

Он посмотрел на нее удивленными глазами, не понимая, как произошло это превращение из девы-охотницы в статного воина. Каюмба, стирая с лица то ли краску, то ли слезы, ответила:

– Нет. Но хотела!

– Да??? Смотри-ка: об этом написано на твоем плече. Вот здесь, – он ткнул в нее пальцем.

– Меня разрисовали перед тем, как… Как вся земля провалилась. А ты, как ты выбрался из ямы?

– Это яма «выбралась» из меня. Плывем отсюда, Каюмба!

– Плывем, Уманга!

Трудно было поверить, что с того дня, как его посадили в яму, до дня с Каюмбой на плавучем островке прошло так немного времени. Суток пять-шесть, не более. За это время столько произошло. Произошло такого, ни с чем не сопоставимого по важности. Смерть отца, гибель континента, крах пришельцев. Трудно перечислить эти события через запятую. За каждым из них – эпоха. За каждым из них – смена всего-всего. О каждом из них предстояло Уманге думать и вспоминать до конца своих дней.

Он стал другим. Он невольно вспоминал себя того, севшего в яму. Как важно было для него (для того, прежнего!) прослыть героем и стоять в ряду деревянных идолов среди таких же героев-богов и великих вождей!

Сегодня Уманга сидел не в яме. Сидел на плавучем островке. То же ограничение в пространстве, то же вынужденное безделье и то же вынужденное занятие: думать, думать и думать.

Но мысли были совсем другие. Деревянное изваяние его кумира Астрагора плыло рядом. Уманга не утратил к нему былого уважения. Нет! Астрагор останется для него Богом. Верховным Богом. Но оказывается, Бог оставил ему, Уманге, право многое решать самому. И сегодня Уманга принимал решение не в пользу смерти, а в пользу жизни.

Он не будет стоять деревянным идолом. Он просто будет жить. Жить для той, которая рядом с ним всегда – хоть в яме, хоть на плавучем островке. Жить для той, которая так много сделала, чтобы спасти его, так много сделала, чтобы он понял главное: «не ради чего жить, а ради кого жить». И ответ прост: ради той, за которую он готов не только умереть. Он вырос. Он стал готов ради нее жить. И нести в будущее жизнь их будущих детей. Защищать их, поднимать, помогать им расти, и не только физически. Расти в своем понимании, как устроена жизнь, что в ней действительно ценно, действительно важно.