Текст книги "Наследники дяди Гиляя"

Константин Спасский
Поварская, 33

Поварская улица, д. 33

Театр Киноактёра

Почему Поварская, 33? Очень просто. Это здание принадлежит Театру Киноактёра, в котором я служил несколько счастливых лет в должности артиста. Были сыграны интересные роли, состоялись добрые знакомства, да и, в конце концов, я был моложе. В конце прошлого века и в начале 21-го худруком работал в театре Андрей Белоручев. Он поставил «Роман Мастера» по Булгакову, «Мандат» Эрдмана, «Королевство кривых зеркал», где я играл Кота Бегемота, Тамару Леопольдовну, Короля.

Но речь о самом здании. Ранее на этом месте находилась церковь Рождества Христова в Кудрине, отстроенная в камне в 1692–1693 гг. в виде пятиглавого храма с увенчанной шатровой колокольней трапезной. В 1931 году церковь закрыли и, естественно, снесли. И начали строить назло мировому буржуйству современное здание. И строили аж до 1935 года по проекту архитекторов, братьев Весниных – Виктора Александровича и Александра Александровича. Конструктивизм был тогда в моде и ассиметричные формы и динамичность всей постройки стали неким новаторством, но до ума дело не довели, потому как, думается мне, подул очередной ветер сталинских перемен. А фасад здания предполагалось украсить либо барельефами, либо цветной штукатуркой с изображениями тяжкой жизни узников. Здание это возводилось как Центральный дом каторги и ссылки для Всероссийского общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев, с которыми наступила пора прощаться. Вот стены и остались голыми и политически никакими, что и дало формальный повод «наверху» назначить Весниных крайними.

Критиковали страшно. И в выражениях не стеснялись, что, впрочем, в те годы было делом обыденным. Забегая вперёд, скажу, что здание Государственного театра киноактера по адресу Поварская, 33 нынче относится к объектам культурного московского наследия. А в 35-м году журнал «Строительство Москвы» критиковал братьев Весниных за «омертвелость голых плоскостей», отсутствие индивидуальности внешнего вида сооружения и ослабление требуемой монументальности композиции. И стенгазета самих политкаторжан «Три централа» рубанула с маху: «Поди ж ты – строили дворец, а вышел колумбарий свайный». Вот так и не меньше!

Постановление Президиума ЦИК СССР о ликвидации «Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев» в июне 1935 года поставило точку на политкаторжанах и в спорах, кому достанется новый дом.

В 1936 году в здании заработал кинотеатр «Первый». И только в 45 году здание занял образованный в 1943-м Государственный театр киноактёра союзного значения. Руководить театром назначили имена громкие и положительные. Так, директором стал Г.В. Александров, а художественным руководителем С.И. Юткевич. Открытие произошло в 1946 году спектаклем «Бранденбургские ворота» Михаила Светлова, что для послевоенной Москвы явилось событием значимым. Режиссировал премьеру известный актер и режиссер Борис Бабочкин, наш любимый Чапаев.

И всё было бы хорошо, только артисты, снимающиеся в кино, как бы они ни хотели выходить на сцену, были подчинены киношным графикам. Организация театральных представлений стала пробуксовывать. И с 1957 по 1969 г. здание на Поварской по указанию Хрущёва занял Дом кино. Что, впрочем, тоже совершенно нормально.

Театр киноактера вернули в здание на Поварской уже в 1969 году. Если бы я работал в театре тогда, то выходил бы на сцену с Марком Бернесом, Мариной Ладыниной, Сергеем Бондарчуком, Георгием Вициным, Николаем Крючковым, Эрастом Гариным, Иннокентием Смоктуновским и многими другими нашими замечательными актёрами. Но это уже в далёком прошлом. И молодые зрители вряд ли помнят такие замечательные имена.

Сегодня такой лакомый кусок в центре Москвы хотят прибрать многие серьёзны претенденты. Что будет со зданием, – неизвестно. Но, как бы то ни было, до сих пор захожу в театр с трепетом, потому что история этого здания на какой-то очень хороший период времени стала и историей моей жизни.

Лидия Скрябина
«Был дом на берегу бульвара…»

Бобров переулок, д. 2

Дом Лансере

Стихотворение Беллы Ахмадулиной «Дом» каждой своей строчкой словно обращено к дому-кораблю акционерного общества «Феттера и Гинкеля» на берегу Сретенского бульвара, прозванного «домом Лансере». И хотя у поэтессы речь идет о береге Никитского бульвара, Мерзляковского и Хлебного переулков, а наш дом стоит на углу Милютинского и Боброва, но все остальное – слово в слово о нем. Даже номера домов совпадают, оба – 20.

Старый тесный лифт – «в печальном лифте престарелом». Темный, готический подъезд со стрельчатыми арками окон, «где ветхий лак плафона так трогателен и нелеп». Чугунные решетки перил с псевдогеральдическими розетками и, конечно, приют и мастерская художника, полная «диковинных вещей, воспитанных, как существа». Потому что в доме, воспетом Ахмадулиной, мастерская её мужа художника Бориса Мессерера, а в доме в Милютинском переулке – квартира и мастерская художника Евгения Лансере. Вернее, нескольких поколений художников, носящих эту фамилию и входящих в большой художественный клан Бенуа-Серебряковых-Лансере. Клан столь обширный и разветвленный, что в нем нашлось место даже для знаменитого британского актера Питера Устинова.

Возможно, это поразительное сходство образов и обликов двух старинных московских доходных домов возникло от того, что архитектором обоих был «гражданский инженер» Валентин Дубовский – поклонник изысканного и мрачноватого готического модерна. Дому на Никитском повезло больше, его успели построить и заселить до революции, а дом в Милютинском переулке к 1917 году закончить не успели. Поэтому с высоты пятиэтажного недостроя восставшие успешно обстреливали из пулеметов Центральную телефонную станцию по соседству, шведско-датско-русское «чудо техники», занятую юнкерами.

После революции стройка тянулась еще больше десяти лет, и последние два этажа завершил архитектор Александр Калмыков. Он хоть и был, как и Дубовский, почитателем модного в то время готического модерна, но из-за экономической целесообразности от многих романтических излишеств (розеток, колонн и барельефов в нишах) ему пришлось отказаться. К 1937 году здание дополнили еще одним, восьмым этажом, и в нем надолго зашумела жизнь многочисленных контор и коммуналок.

 
Я шла, ущелья коридоров
меня заманивали в глубь
чужих печалей, свадеб, вздоров,
в плач кошек, в лепет детских губ…
 

На лестничной клетке каждого этажа было по две семикомнатные квартиры по 220 квадратных метров каждая, но изначальных респектабельных жильцов потеснили или и вовсе выселили из центра. Но одна квартира устояла в этом вихре коммунальных реформ. С 1934 года, то есть фактически с момента заселения дома, здесь, благодаря заботам и дружбе архитектора Алексея Щусева (автора Мавзолея Ленина) получил квартиру Евгений Лансере, известный художник, член общества «Мир искусства», работавший со Щусевым на возведении гостиницы «Москва» и Казанского вокзала. Революция и гражданская застали семью художника на Кавказе, где он преподавал и работал над иллюстрациями к «Хаджи Мурату» Л.Н. Толстого. Щусев не только помог другу перебраться в Москву, но, когда в конце 30-х всех буржуинов стали уплотнять, помог Лансере получить разрешение и отмежеваться от новых соседей, разделить квартиру стеной по кухне. Так большая часть кухни и три комнаты, около 80 квадратных метров досталось новоселам, а четыре комнаты с замысловатой планировкой сохранились за семьей художника. Его потомки и сейчас живут там на пятом этаже и на аутентичной двери в стрельчатой арке проема до сих пор прикручена бронзовая табличка с его фамилией.

Собственно, всего Евгениев Лансере – четыре. Первый – раноумерший замечательный скульптор-анималист. Его сын – известный художник Евгений Лансере Второй. Он также брат Зинаиды Серебряковой и племянник Александра Бенуа, и тот самый друг Щусева. Автор знаменитого «Выхода императрицы Елизаветы в Царском Селе» и «Кораблей Петра I» из Третьяковки. Евгений Лансере Третий, тоже живописец, архитектор и книжный график, участвовавший с отцом в росписи Казанского собора и работавший в мастерских Щусева. И, наконец, нынешний хозяин квартиры, его сын, реставратор и дизайнер Евгений Лансере Четвертый.

Много лет назад я частенько бывала в этой замечательной, полной прекрасных старинных вещей и мебели квартире. Со стенами, как в музее, полными картин, даром, что потолки в 4.20 вполне соответствуют музейным залам. Сейчас их гостиная стала мемориальной комнатой. Я была знакома с Лансере Третьим и Четвертым. И даже однажды отмечала с ними рождество, что для советских людей было погружением в иную реальность. Собственно, весь быт и традиции этой семьи, как и их квартира, и являлись иной реальностью. И пробовала знаменитые хозяйские рождественские пирожки с двенадцатью начинками по числу апостолов. Думаю, именно это семейство, ставшее метафизической сердцевиной, стержнем дома в Милютинском переулке и сохранило его, уберегло от сноса в перестройку и до сих пор является его ангелом-хранителем.

На этом месте всегда лежала печать какой-то неприкаянности. Начиная с XVII века, земля здесь всё время переходила из рук в руки от царского стольника к князю, а следом к купцу, от него к полковнику, затем к промышленнику и снова к купчихе. Пока, наконец, не было выкуплено в 1914 году ныне забытыми предпринимателями Феттером и Кинелем для постройки доходного дома. Недострой почти в четверть века в начале ХХ столетия перешел затем в бесхозное и безалаберное владение многочисленных и разномастных жителей коммуналок, а затем в такое же мучительное и бесконечное ожидание капремонта или реконструкции в начале 21-го. Жильцов из коммуналок расселили, но сил и денег на то, чтобы вдохнуть в здание новую респектабельную жизнь, у города не было.

Мрачноватый шарм этого дома привлек к нему молодую творческую тусовку, и долгие годы здесь был «Милютинский сквот» или «Открытые милютинские мастерские». Брошенные, но не отремонтированные квартиры отдали в аренду молодым художникам, дизайнерам и акционистам. Так образовалась целая колония молодых художников, у которых костюмированные вечеринки с аудио и видео инсталляциями сменялись лекциями, концертами, уроками по скетчингу и просто бесконечными посиделками. А некоторые арт-объекты надолго задерживались во внутреннем дворе, куда можно было всегда выйти через черный ход. Так, металлический огромный динозавр творческой группы «Не здесь» надолго стал визитной карточкой сквота. В 2014 году Департамент культурного наследия присвоил, наконец, дому и квартире художника Лансере статус объекта культурного наследия регионального значения. Но здание оставалось настолько заброшенным, что весной 2016 года стало объектом проекта «Москва, которой нет».

Но сегодня в доме, во многом благодаря стойкости клана Лансере, не покинувшего его, как капитан своё судно, начался, наконец, капитальный ремонт.

Ирина Манина
Откуда тут трамвай?

Большой Патриарший переулок, д. 7/1

Патриаршие пруды11
  Патриаршие пруды – это название сейчас носит единственный из нескольких, ранее существовавших прудов, а также сквер и микрорайон в старом центре Москвы, недалеко от Садового кольца. Рядом находится музей-квартира писателя М.А. Булгакова по адресу ул. Большая Садовая, дом 10 (проход через арку), 6-й подъезд, 4-й этаж, квартира 50.


[Закрыть]

Не было физического ощущения жары и знойности летнего вечернего воздуха, только усталость после целого дня ходьбы. День, вообще, выдался нежаркий, хоть и солнечный, поэтому четкие тени деревьев легли на рябь пруда, которую медленно пересекала пара лебедей. В моем воображении Патриаршьи пруды представлялись несколько иными, поэтому в памяти сразу возникает распустеха Аннушка:

– А где трамвайные пути?

– Нет здесь трамваев, – действительно, ничего напоминающего рельсы, турникеты. Разочарование кольнуло куда-то в неосязаемую область – а ведь в книге-то остались эти приметы старой Москвы. Красный трамвайчик, со звоном проносящийся мимо сквера и прямоугольного пруда, остался где-то далеко.

– Обрати внимание, пруд только один. Второй давно засыпали, но говорят о Патриарших по-прежнему во множественном числе.

Вдруг за стволами деревьев пронеслось что-то красное.

– Откуда тут трамвай? – запоздало проводили его взглядом.

Но ничто, кроме вечернего солнца, отражающегося в больших окнах верхних этажей, не напоминало о действии булгаковского романа, ни персиковой газировки, ни клетчатых субъектов – даже прогуливающиеся под липами москвичи равномерно распределились по всем четырем сторонам пруда. Да и бронзовый Иван Крылов в сопровождении басенных животных – это скорее компания для Летнего сада, а тут должен стоять памятник другому писателю. Когда-то шли разговоры о его создании, да и проект вроде бы был – Булгаков, сидящий на полуреальной скамье (наверное, по аналогии с Пушкиным). Так где Михаил Афанасьевич-то?

Недалеко. Прямо по проулку, а там по широкому тротуару Садового кольца совсем рядом дом с массивной черной надписью – «Булгаковский дом», чуть ниже на стилизованной полукруглой табличке, чтобы было видно прохожим то же – черным по белому. Под аркой проход в тот самый «Булгаковский дом». Дом «покоем»? Садовая 30-бис? Откуда такие суеверия, вернее легковерие? Адрес у дома-музея вполне нормальный, современно-московский. Да и входя под неосвещенную арку, главное – не испугаться грохота железных листов под ногами. Первым-то делом хочется рассмотреть рисунки на стенах – а это сложно сделать в полутьме, да и в самом дворе-колодце было по-вечернему сумрачно.

На плиточном пятачке под страшноватыми барельефами расположилась бесноватая компашка – Коровьев и Бегемот с обязательным примусом, исправность которого пока вопросов не вызывает. «Нехорошая квартира» притягивала и как-то пугала. Если честно, нам просто было по пути к станции метро, а в арку заглянули из любопытства. Во дворе пила что-то похожее на пиво молодежь в рваных джинсах, дредах, обычная такая молодежь. Не позавидуешь жителям соседних домов, ведь работает музей до одиннадцати вечера.

Между тем дом уже жадно раззявил двери, крутая лестница с языком – красной дорожкой – уводила на второй этаж, где за маленькой конторкой, увешенной и заставленной сувенирами, сидела девушка.

– Вы на спектакль?

– Нет. Мы вообще-то ни на что не рассчитывали, время прогулки на целый день вперед было рассчитано едва ли не по минутам, и мы еще укладывались в график.

– Покупайте билет, спектакль начнется в восемь. Через десять минут.

– Нет, спасибо. А можно в музей пройти?

– Проходите… – так как интерес к нам был утрачен, заграбастав брошюрку, прошли дальше по коридору, темному и тесному, с телефонным аппаратом на стене, со скрипучими крашеными половицами – как представлялись московские старинные коммуналки, переделанные из дореволюционных квартир. По музею слонялась публика, ожидающая спектакля. Он, видимо, готовился за единственной закрытой дверью. Вся остальная квартира была открыта обозрению. Скульптура импозантного Булгакова в окружении многочисленных афиш спектаклей по его пьесам, высокий старинный шкаф с фолиантами, корешки которых отсвечивают позолотой букв. Ящик для любовных посланий. В соседнем зале, превращенном в мини-кафе на пять столиков, везде присутствовал кот – над барной стойкой, в рисунках, фотографиях и на футболках. Красный бархат, узкие двери, афиши повсюду, тусклое освещение, тихие разговоры – мы словно попали в закулисье, где ожидают начало спектакля. Еще не придя в себя от смеси удивления и везения, спустились по ковровой лестнице вниз, мимо неопознанного вначале чугунного (кажется почему-то, что именно чугунного) Воланда со шпагой.

А во дворе уже стоит тот самый красный трамвай – стилизованный под него небольшой автобус. Вот он-то и был тем видением на Патриарших.

– Надо же. А мы совсем не собирались сюда заходить. Занесла нелегкая, – удивляемся и рассматриваем брошюру: «Вход в музей 200 рублей».

– Это, наверное, с экскурсией.

В таких вот смутных впечатлениях, отряхивая обувь от песка, мы и вышли обратно к Садовому кольцу.

Сергей Злыднев
Беслан

Улица Солянка

Памятник жертвам Беслана22
  В Москве, на пересечении улицы Солянка и Подколокольного переулка у храма Рождества Пресвятой Богородицы на Кулишках возвышается необычный памятник, посвященный жертвам трагедии, случившейся 1 сентября 2004 года в школе № 1 города Беслана в Северной Осетии. Во время торжественной линейки, посвященной «Дню знаний», здание школы захватили несколько десятков чеченских террористов, которые в течение двух дней удерживали в ней 1100 заложников, большинство из которых были дети. 3 сентября в здании школы начались взрывы, возник пожар и часть здания обрушилось. Заложники в панике стали выбегать из здания и федеральные силы начали штурм здания. В результате штурма 30 террористов были уничтожены и один был взят живым. В тот день в Бесланской школе погибли 334 человека, 186 из которых были дети.


[Закрыть]

 
Обманите мои мысли,
Потому что очень страшно,
Потому что понимаю,
Что должно произойти;
Дым струится коромыслом
И повсюду дети наши
И летят над нами души
Не по детскому пути.
 
 
Недокрашенная карта,
Недочитанный учебник,
Незаконченная тема
От начала до конца.
Я молюсь, не ставя точек,
За сынов, отцов и дочек,
И теперь молюсь все время
За прикрывшего бойца.
 
 
Развеселые картинки,
Трафареты, телеграммы,
Поздравленья с первым классом
И шары над головой,
Но в крови мои ботинки
И слышны рыданья мамы,
Так и хочется ей крикнуть —
«Не волнуйся – Я ЖИВОЙ!»
 
 
Недокрашенная карта,
Недочитанный учебник,
Незаконченная тема
От начала до конца.
Я молюсь, не ставя точек,
За сынов, отцов и дочек,
И теперь молюсь все время
За прикрывшего бойца.
 

Владимир Гондусов

Ленинградский проспект, д. 45

Авиационный комплекс им. С.В. Ильюшина

Когда-то мы по праву гордились своей авиацией. Сегодня не можем довести до ума самолет, который даже не могли нормально назвать. Что такое SukhoiSuperjet 100? Может, поэтому и не получается?

«Генеральный конструктор». Эти два слова всегда действуют завораживающе, ведь за ними – сильная личность, высочайший ум и неукротимая воля обладателя таинственной и недосягаемой должности. Фамилии многих «генеральных» навечно вписаны в золотой ряд великих отечественных современников, прославивших страну и внесших неоценимый вклад в укрепление его могущества и величия. Свое законное и достойное место в этом ряду занимает дважды Герой Социалистического Труда, академик РАН, лауреат Ленинской премии Генрих Васильевич Новожилов.

Как и всякий Генеральный конструктор, он – творец нового, в том числе самого массового военно-транспортного самолета отечественной авиации – Ил-76.

– Это был первый самолет, который я делал, практически, сдавая экзамен на звание Генерального конструктора, – говорил Генрих Васильевич. – В середине 60-х годов меня пригласил министр авиационной промышленности Дементьев. Я в это время был первым заместителем выдающегося конструктора Сергея Владимировича Ильюшина. И Петр Васильевич Дементьев говорит: «Знаешь, нужно сделать самолет, но не турбовинтовой, а реактивный военно-транспортный. И я хочу, чтобы культура пассажирских самолетов была вложена в эту машину. Вы можете сделать такую машину?»

Создание этого самолета стало одним из сложнейших экзаменов в жизни Новожилова, потому что военно-транспортный самолет, который десантирует и десантников, и боевую технику, – это очень сложная машина. К самолету были предъявлены жесточайшие требования: самолет должен был базироваться на неподготовленных грунтовых аэродромах, иметь приличную скорость, должен был быть надежным. Комплекс этих всех технических вопросов решать было очень непросто.

Как отмечает Новожилов, «большая роль в создании Ил-76 принадлежит командующему ВДВ Василию Филипповичу Маргелову. Работа с ним у нас шла отлично. Он пригласил группу конструкторов в Каунас, и два дня лично занимался с нами, показал, что такое воздушно-десантные войска, рассказал, какой самолет для десантирования ему нужен. Обещал и действительно оказал огромную помощь…»

Ил-76 взлетел с Центрального аэродрома имени Фрунзе 25 марта 1971 года. «Машина удалась на славу, став на долгие годы основным «извозчиком» военно-транспортной авиации. Все было просчитано и обсуждено, но, скажу совершенно откровенно, – без благословения Ильюшина, не знаю, решился ли бы я взяться за создание самолета».

Девиз жизни

О своем Великом учителе и созданных им самолетах Генрих Васильевич вспоминает с особым уважением:

– Мне очень повезло в жизни, что пришлось работать с этим выдающимся, всемирно известным авиаконструктором. Его советы и пожелания пригодились мне на всем многотрудном пути создания новых авиалайнеров с маркой «Ил». От него Генрих Васильевич услышал: «Нет такой работы, которую нельзя было бы сделать лучше». Всегда руководствовался этим правилом. И еще: «Не думайте, что чего-то путного можно достичь в жизни, работая только 8 часов в сутки».

О том, каких высот достиг Ильюшин, свидетельствуют его самолеты.

– Они удивляли мир еще до войны, – говорит Генрих Васильевич. – В 1936 году летчик-испытатель Владимир Константинович Коккинаки впервые в мире на бомбардировщике ЦКБ-30 показал Сталину петлю Нестерова. Не прошло и трёх лет, как на том же самолете Коккинаки совершил перелёт из Москвы на север США. Американские военные ахнули: в отличие от Чкалова и Громова, прилетавших туда ранее на специально построенных для рекордов машинах, в этот раз русские достигли Америки на обычном серийном бомбовозе!

А потом в истории Опытно-конструкторского бюро был легендарный «летающий танк» – Ил-2, ставший в годы войны кошмаром для фашистов. Об этом самолете дважды Герой Советского Союза, маршал авиации Александр Николаевич Ефимов сказал так:

– Это был один из самых доступных для освоения самолетов. Его отличала простота пилотирования, неприхотливость в обслуживании на земле как при подготовке к полету, так и после его выполнения.

Дважды Герой Советского Союза, заслуженный военный летчик СССР, генерал-полковник авиации Михаил Петрович Одинцов прошел Великую Отечественную войну, как принято говорить, «от звонка до звонка». Летал на штурмовике Ил-2. Вспоминал, что немцы со страхом и ненавистью называли этот самолет «черная смерть», и за каждый сбитый Ил-2 установили награду – две тысячи марок. Наши бойцы и командиры называли летчиков-штурмовиков «воздушной пехотой» – они на бреющем полете «утюжили землю» чуть выше человеческого роста, решая боевые задачи в тесном взаимодействии с сухопутными войсками, поддерживая их, поражая всей мощью боевую технику и живую силу врага. Это было важно и для поднятия морального духа наших войск. Люди видели, что не только земля горит под ногами фашистов, но и небо ставит им огненный заслон. Одинцов провел много дерзких штурмовок. Снижаясь до высоты бреющего полета, дерзко атаковал врага, расстреливал фашистов реактивными снарядами, громил из пушек и пулеметов.

«Нужно до земли поклониться создателю Ил-2 конструктору Сергею Владимировичу Ильюшину» – это мнение главного маршала авиации Александра Александровича Новикова. Коротко и ясно.

Ещё был Ил-4 – основной бомбардировщик Великой Отечественной войны. Именно они 8 августа 1941 года нанесли удар по Берлину. Всего было выпущено 5500 машин, и символично, что на Поклонной горе установлен памятник именно Ил-4. «Сам Сергей Владимирович меньше говорил о штурмовике Ил-2, а больше о бомбардировщике Ил-4. Чувствовалось, что он ему дороже…»

Но даже в годы войны Ильюшин думал о мирной жизни, и еще в 1943 году начал проектировал первый пассажирский советский самолет Ил-12. Ему никто не давал задания, Сергей Владимирович и сам понимал, что после победы понадобится самолет лучше, чем Ли-2. И он такой самолет сделал…

В трудовой – одна запись

Ещё в 1948 году был направлен на преддипломную практику в ОКБ Ильюшина студент авиационного института Новожилов. Авиацией Генрих Васильевич бредил с детства:

– У нас были свои «звездные» герои – Чкалов, Громов, Коккинаки, с которых мы брали пример, на которых хотели быть похожими.

Естественно, Генрих очень хотел стать летчиком, но не довелось. В 1939 году он сильно повредил ногу, перенёс несколько операций, и с мечтой о профессии летчика пришлось расстаться. Но не с авиацией! Когда пришло время выбирать институт, предпочел авиационный:

– Он был ближе моему сердцу и несбывшимся мечтам о летной работе. Пускай конструктор, но все равно в авиации. Когда защитил диплом, пригласили на работу.

Так что с 1948 года у Новожилова одна запись в трудовой книжке: «Авиационный комплекс им. С. В. Ильюшина».

Новожилов особо отметил, что Сергей Владимирович серьезно и заинтересованно относился к молодым специалистам, доверял им ответственные участки работы, обеспечивал быстрое продвижение по службе, разумеется, если они этого заслуживали. Впрочем, всестороннюю поддержку оказывала новичкам и вся «старая ильюшинская гвардия»:

– Приход очередной группы молодых специалистов, несущих новые знания, сочетание их с опытом специалистов с многолетним стажем создавало то, что можно назвать движущей силой конструкторского бюро.

В ОКБ в те годы запускали в серийное производство бомбардировщик Ил-28. Новожилова сразу включили в работу. Потом были модификации: Ил-28 – разведчик, Ил-28 – торпедоносец. За несколько лет этих бомбардировщиков было выпущено более 5500 машин. Возникал вопрос: зачем столько в мирное время? И только через 50 лет открылось, что готовился массированный ядерный удар по городам нашей страны. Руководство это знало и соответствующим образом готовилось…

Много пришлось Новожилову поработать над пассажирским самолетом с турбовинтовыми двигателями Ил-18, которому он адресовал немало добрых слов:

– Ил-18 – это целая эпоха в отечественном самолетостроении. На этой надежной, комфортабельной машине летали не только простые люди, но и руководители государства. Он был первым самолетом, который по своим техническим и летным характеристикам успешно конкурировал с зарубежными аналогами и продавался за границу. Из 520 произведенных машин около сотни было продано в 16 стран мира, и до сих пор в некоторых государствах находятся в эксплуатации.

Примечательна история появления этого самолета. Как вспоминает Новожилов, Сергей Владимирович предпочитал проводить отпуск в родных вологодских местах, в село Дилялево. Там охотился, рыбачил. Но однажды слетал на юг, в Сочи. Вернулся и говорит:

– Ребятушки, а вот у нас летают командировочные либо богатые люди. Надо сделать, извините, авиацию достоянием советского народа, чтобы билет на самолёт был не намного дороже купейного железнодорожного билета!

К тому времени Новожилов был уже конструктором 1-й категории и ведущим конструктором по летным испытаниям. Ильюшин неожиданно для него предложил стать его заместителем и возглавить работы по внедрению в эксплуатацию самолета Ил-18:

– Я стал отказываться, боялся, что не справлюсь, но он настоял. Было мне тогда всего 33 года, и огромная ответственность легла на мои плечи.

Машине нелегко далась репутация сверхнадежной. Были катастрофы, титаническая работа по доводке самолета. Генрих Васильевич работал, как привык, по 12–14 часов. Тот самолет особо ему дорог, как всякий «трудный ребенок». Ил-18 он отдал шесть лет. Говорит, что без той производственной школы не было бы и Генерального конструктора Новожилова…

В 1964 году Ильюшин назначил Генриха Васильевича Главным конструктором, первым заместителем Генерального конструктора с задачей – поставить «на крыло» дальнемагистральный Ил-62 и организовать его серийное производство. Самолет в это время находился на стадии заводских испытаний. Пришлось проводить летные и государственные испытания, запускать самолет в серийное производство. 15 сентября 1967 года начались пассажирские перевозки – и сразу по международному маршруту Москва– Монреаль, затем летали Москва – Нью-Йорк и т. д.

За эту работу в 1970 году Новожилов в составе группы ильюшинцев был удостоен Ленинской премии. Кстати, именно на самолете Ил-62 появился тот аварийный самописец, который мы называем «черным ящиком», хотя корпус имеет ярко-оранжевый цвет. Его записи на магнитную пленку были достаточно информативны, а корпус защищен. Кто придумал название «черный ящик», Новожилов не знает.

Создатель аэробусов

В июле 1970 года академик Ильюшин принял решение уйти на пенсию – ему пошел уже семьдесят седьмой… Его уговаривали остаться, но он твердо сказал:

– Если я не могу прийти первым, а уйти последним, значит, быть Генеральным конструктором не должен!

Объявив о своем решении, Сергей Владимирович сказал, что по согласованию с министром Дементьевым, ЦК партии, Военно-промышленной комиссией Совмина СССР «штурвал руководства» он передает одному из своих ближайших учеников, своему первому заместителю Генриху Васильевичу Новожилову, специалисту с отменными деловыми и человеческими качествами…

«По правде сказать, – признается Генрих Васильевич, – я никогда не ощущал, что он меня, грубо говоря, натаскивал те шесть лет, что я пробыл у него первым замом. Может быть, я и стал Генеральным конструктором потому, что никогда не стремился им стать…» А за стол своего учителя он так и не сел: оборудовал себе в том же кабинете новое рабочее место руководителя. А кресло и стол Сергея Владимировича, его портрет остались там же, как память о великом авиаконструкторе. Именно так наш Учитель себя называл – не главным, не генеральным, а просто: «Авиаконструктор Ильюшин».

Год спустя, 26 апреля 1971 года, Новожилов был удостоен звания Героя Социалистического Труда. А за месяц до награждения, 25 марта 1971 года, Генрих Васильевич пригласил Ильюшина на «Ходынку» – Центральный аэродром имени М.В. Фрунзе, откуда выполняли первые полеты практически все машины этого ОКБ. В тот день готовили к подъему новый военно-транспортный самолет – огромный Ил-76.

Подъем «крылатого грузовика» поручили командиру экипажа Герою Советского Союза Эдуарду Ивановичу Кузнецову. Учитель и ученик обошли самолет, все осмотрели, обменялись мнениями, и академик Ильюшин сказал: «Можно!..»

Понятно, что решение о первом вылете Ил-76 по сути дела в самом центре столицы уже было согласовано и принято, однако Новожилов посчитал святым своим долгом предоставить именно Ильюшину возможность проводить в небо самолет с его именем на крыльях…

Позднее Генриху Васильевичу пришлось заниматься разработкой многих модификаций Ил-76. Речь идет о военно-транспортных Ил-76МФ и

Ил-76МД, предназначенном для тренировок космонавтов в условиях кратковременной невесомости Ил-76К, летающем госпитале Ил-76МД «Скальпель», заправщике Ил-78. С появлением «семьдесят шестого» возникла идея использовать его для тушения лесных пожаров, ведь он мог сбрасывать 32, а позднее – 42 тонны воды. В 1990 году самолет впервые был использован в Красноярском крае для тушения тайги и показал свою высокую эффективность. Спустя два года, в крайне тяжелых условиях под Ереваном, был потушен пожар на складе боеприпасов. Позднее были многие другие успешно выполненные задачи, как в России, так и в Греции, Болгарии, Турции…

Примечательно, что после пожаров во Флориде американцы, ознакомившись с возможностью машины, назвали его «водяным бомбардировщиком» или «стратегическим оружием в деле пожаротушения». В 1995 году самолет и противопожарное оборудование получили золотую медаль на Всемирном салоне изобретений и научных исследований в Бельгии «Брюссель-Эврика-95». И это не единственная престижная международная награда уникальной машины.

В 1969 году в ОКБ началась разработка первого российского широкофюзеляжного пассажирского самолета, названного Ил-86. К тому времени спрос на воздушный транспорт был огромен, к тому же за океаном совершил первый полет «Боинг-747». Создание небывалой для российской авиапромышленности машины, ведь 350 пассажирских кресел – дело нешуточное, началось с проработки возможных вариантов. Первый опытный Ил-86 с дальностью полета 4500 км выкатили из ворот опытного завода ОКБ на летное поле Центрального аэродрома на исходе 1976 года.