Текст книги "Националист. Элитизм. Часть I"

Глава 7

Шовинизм.

Никогда племенной, он же этнический национализм не переходил границы со своими соседями – точно такими же племенами. В любой войне существовали неформальные правила. Например, в Великую Отечественную войну никто не стрелял по водовозам или когда воины справляли естественную нужду. Все хотели пить и понимали что такое жажда. Все ходили по естественной нужде. Все люди это делали, делают и будут делать, пока род людской существует на земле. Даже заклятые враги сохраняли некоторый кодекс чести. Вот так и племена без крайней необходимости не переходили на чужие участки. Нигде не было пограничных столбов, какие появились в эпоху модерна, но все знали, что за холмом, горой, рекой, лесом уже чужая территория, нельзя туда ходить. И переходить ее с любой целью, хоть охоты, хоть за своим потерявшимся скотом строго запрещается. Иначе соседнее племя воспримет это как агрессию. Кому же хочется просто так из-за дурака или растяпы вступать на тропу войны?

Но все изменилось в конце XVIII  века.

Толпы плохо вооруженных, полураздетых людей под трехцветным знаменем Французской революции вырвались на свободу – за пределы Франции. Это та самая La Grande Armée (фр. Великая армия) начала так свой революционный поход на монархии Европы. Сначала неуверенные и пугливую, ведь солдаты были полураздетыми, облаченные почти в лохмотья. Затем революционные полки показали все более уверенную поступь победы: голые революционные крики заменила венная тактика.

Прежде чем побеждать, нужна идея. То есть крики, привычные в одной французской деревушке, могли быть непонятными для горожан: у тех были свои слова и культура. Например, у парижан был очень популярен клич «к оружию!».

Но что могло объединить эту разрозненную разношерстную толпу, так это состоявшееся республиканское гражданство. Все люди равны! Свобода, Равенство, братство! (фр. Liberté, Égalité, Fraternité). Все французы значит свободные, равные друг другу как братья.

А кто же тогда был не братом французам?

Это как раз пруссаки. Это коалиция из европейских монархий. Это те соседи, которые нападали на свободную Францию в неприятельской форме и с оружием в руках.

И вот тогда-то в рядах Великой армии появился отчаянный рубака, храбрый солдат, легендарный персонаж для будущих французских комедий – Николя Шовен. Но пока он только зародился как явление буржуазного патриотизма. Наполеон Бонапарт, всем известно, проиграл объединенному европейскому феодализму. К 1830 году в народе уже забыли о трехцветном знамени революционных отрядов. Во Францию вернулись бурбоны и белое знамя аристократии. Над старыми солдатами, ветеранами армии Наполеона стали смеяться прилюдно. И вот тогда-то появился Шовен, – подвергаемый насмешкам персонаж патриота фанатика, который даже спал, завернувшись в трехцветный флаг революции.

Потом конечно патриотичная оболочка от легендарного персонажа отпадет. Николя Шовен, как символ личной преданности делу исчезает. Останется только начинка для массового использования. Но эта начинка под видом шовинизма будет иметь другое значение, а именно будет означать превосходство. Уже другие люди, «граждане» начнут показывать, что они выше всех, что они доминируют, что они выше других народов.

На самом деле шовинизм и расизм надо рассматривать как возможность выразить старую племенную ксенофобию. Никогда еще понятие «свой – чужой» не имело такого размера, а только после модена – буржуазного перерождения деревенской массы. Все племена на свете, в любой части земного шара отвергают чужих, не родственных им людей. Но им никогда не приходилось это отчуждение записывать на бумагу. Когда появились буржуазные республики и всех записали гражданами, в новой конституции появились записи. Ни один зереф, ставший в результате революции гражданином, не мог записать в гражданском законе, что он превосходит другого зерефа. В республиканской конституции наоборот, всегда писали о всеобщем равенстве, что отныне больше нет никаких сословий.

Но конституции всегда пишут ремиды, образованные, обученные грамоте люди. До написания новой конституции и до революции ремидов (или зеремидов) возбудили просветители. Эти просветители самыми первыми провозгласили о своем равенстве с аристократами. Потому что они прочитали больше книг. Аристократы танцевали на своих балах, шили роскошные дорогие костюмы, показывали друг другу наряды, от скуки вызывали на дуэль. И только сыновья провинциальных чиновников в этот момент расширяли свою эрудицию. До такой степени расширили, что поняли – это они на самом деле элита, они, а не столичные штучки. Чтобы преодолеть феодальные касты, нужно сообщить о своих выводах другим людям. Когда одно наложилось на другое, даже темные зерефы – главные уши зрителей со своей сельской ксенофобией были вынуждены согласиться – да, все люди равные, все люди – граждане.

И только когда зерефы переоделись в солдатский костюм и подняли над собой знамя революции, они понесли в Европу не только Кодекс Наполеона. Они понесли в европе свой деревенский дух. На поле боя нет никаких философов, нет никаких просветителей. Поэтому, занимая города, победители заявляли о своем превосходстве. Более того, они настаивали на врожденном превосходстве, как если бы они были не солдатами, а шовинистами. Именно с Великой Армией, когда она переступила границы Франции, все связывают появление национализма. Но никто не мог понять, откуда у республиканцев столько гонора. Ну не может быть у революционера даже в виде военной силы и солдатской массы такого снобизма. Все революционеры на свете несут революционный дух. Они всегда рвут стереотипы и вместе со стереотипами на землю падают и традиции. Все традиции мира стоят и стояли и будут стоять на страже благородны привилегий. Именно традиция всегда поддерживает старую и вечную иерархию. Чернь не может быть равна аристократии – это главный постулат всех традиционных схем.

И именно революционные солдаты придумали, даже если бы они не хотели, свое превосходство, передали дух  революционного превосходства. Сколько было в этом духе революции и сколько  первобытной ксенофобии, никто  не знает. Но первобытное чувство родства, которое  теряется из-за цивилизации (а что такое цивилизация? Это подчинение республике), из-за постоянной миграции по причине голода, нищеты, революции, войны  сохранилось в большой массе. Не может человеческая солидарность исчезнуть сразу, она принимает разные виды.  Поэтому родство по крови  было заменено на родство по духу, в данном случае буржуазном корпоративному духу. И этот буржуазный корпоративный дух новых "родственников" всегда  везде принимал и принимает  до сих пор  вид    национализма.

Дикая первобытная ксенофобия локальной ненависти к чужакам превратилась в цивилизованную ксенофобию и проявилась в политике. Националисты стали появляться и тут и там. Сначала по всей Европе, везде, где побывал Наполеон. Потому о Наполеоне забыли, но остался его Кодекс.

Там где начинаются преобразования, любая модернизация не может  состояться без денег, там появляются, среди прочих результатов, разные патриоты и разные националисты. Как будто кто-то обязательно должен гордиться реформами. Но кому на самом деле интересны эти реформы, кроме правительства?

И на самом деле модернизацией, реформами, культурным изменениями люди начинают гордиться. Одни это делают вполне искренне, другие это делают, потому что в любом процессе модернизации существуют большие деньги. Никто не отказался о сих пор использовать «солдат» реформ, то есть почти все население в виде своего наполеоновского отряда. Любую массу, как и солдат можно использовать.

Безродные люди всегда страдают. Иногда кажется, что они переживают не оттого, что потеряли родственников. Обычно связь с малой родиной прерывается уже во втором поколении. С самого детства горожанам нет нужды в родстве, они общаются с теми, кто попадается на жизненном пути. С кем им интересно, по учебе, по соседству, профессионально, с кем им выгодно. Но не все новые горожане избавляются от комплексов. Часто родители передают им свое настроение, свои навыки, свои поступки, дети являются копией родителей. Можно уверенно говорить, что не у всех горожан высокая культура. Не все хотят учиться. Хотят быстрее жениться. Сегодня хотят быстрее разбогатеть, своровать, наторговать, если не получается, то быстро находят виновников. И чем короче стаж безродного проживания в городских коробках, тем люди быстрее находят «чужих».

Хотя также есть очень образованные идеологи этнического превосходства. Но это все из-за рынка. Манипулировать массами, особенно если они озлобились и хотят знать причину своих невзгод, если кто еще не знает очень выгодно. Часто национализм использует и власть, когда ей больше нечего предложить и надо переключить внимание с коррупционеров на условных таджиков. Но что ксенофобия имеет глубокие народные корни, это просто надо отметить. Только в традиционном обществе (или пост традиционном – какая разница!), где всегда были господа и холопы, патриции и плебеи, феодалы и крепостные, в общем всякие разные касты, это сделать еще проще. Дело даже не в образовании. Основная масса при остром кризисе, экономический кризис обычно образование не ценит. Снова ищет родство. То самое первородное родство, какое было до модернизации, до цивилизации.

Глава 8

Две эгалитарные идеи

Когда наполеоновские полчища хлынули в феодальную Европу, основу его армии составляли почтальоны, носильщики, фармацевты, каменщики и прочие, кого ревкон определяет без раздумий зерефами.

Но это были идейные зерефы. (Странно слушать. Ведь у зерефов нет полутонов, слабая рефлексия и вдруг они «идейные». Да, идейные. Если человек хочет избавиться от комплексов, он думает, сопоставляет себя и других. Конечно выбирает он в этой паре себя, что он выше. А кого еще?). Всем новым гражданам нужно было доказать, что они тоже люди. В общем, не навоз. Оттого без родовых титулов и прочих семейных заслуг они горели желанием показать всем чужим феодалам, что они тоже люди. Это» отречемся от старого мира» означало на самом деле, что ты уже не никто, а некто).

Фамилия  Шовен в переводе означает "лысый", но все шовены  уже  как бы не  лысые, а особый или особенный француз, а волосатые. Эти кучи уже не лысых, а с винтовками шовенов придумали предлог для превосходства над феодальными кастами или объявили себя нацией. Не шовены конечно это придумали, шовинизм придумали за них, как вы уже выяснили. Титулов нет, заслуг нет, имени нет, но есть идея гражданского равенства.  Мы – Шовены с ружьем.

Момент тут такой.

Когда нечего противопоставить" старому миру», создай что-то новое из имеющихся кубиков. Так почтальоны и подёнщики создали предпосылки для будущих европейских мировых воин – нацию. После панфранцузов появились пангерманцы, потом слависты. В январе 1918 года европейские шовинисты перестали друг друга истреблять на полях мировой войны. В Султанате Египет в это время в семье египетского почтового служащего рождается будущий президент Египта по имени Гамаль Абдель Насер. И у египтян не произошла модернизация, значит еще было класса буржуа. А значит не было в Египте столько «лысых» с горящими глазами.

Но это ничего не значит.

Потому что появилось еще одно эгалитарное течение в политике – марксизм.

А марксизм с порога отмел превосходство буржуа, потому что к концу XIX века безродные буржуа достигли полного доминирования. Теперь самые богатые из рефагов диктовали миру свою волю. Мир погрузился во власть капитала. Вместо феодальной иерархии появились большие и маленькие банки. Посередине образовался так называемый средний слой. На самом дне новой иерархии расположились рабочие. Рефаги сумели объединить всех «граждан» во имя мирового своего господства – иногда призывали помочь патриотов разделить с ними это господство граждан – потом посылали всех на войну. Но в начале мировой войны никакие почтальоны, фармацевты и мелкие банковские клерки не знали, что их ведут на бойню. Технический прогресс достиг своего максимума. В Европе произошла модернизация. Огромные толпы лишних людей нуждались в средствах, чтобы завести свои семьи.

Наверное, мировая война была последним и бесчеловечным воспитательным актом для традиционной Европы. Ведь традиционное население во все времена рождалось для войны. Или же война поглощала излишки зерефов, такой вывод сделал Томас Мальтус. (Начиная с середины XX в Европе установился некоторый баланс населения. Как в конце XIX века в традиционных семьях больше не рождалось по десять детей. Наверное это самый надежный показатель – произошла урбанизация или еще нет. Только традиция, религия, патриархальная культура заставляла женщину рожать. Если женщина становилась свободной, а весь XX век женщины только и занимались эмансипацией, то она рожать не будет. Если кто-то захочет узнать где и когда произошла в европейской стране урбанизация, то пусть посмотрит на суфражисток. Было такое женское движение в Британской империи за свои права. Точнее за право избирать, участвовать в выборах. Из этого показателя выходит, что именно в Англии женщины сначала перестали рожать бесконечно и показали пример другим. Если женщина хочет выбирать правительство, то правительство это только повод менять и мужей. А раз женщина может менять мужей, то зачем ей страдать и рожать?).

На самом деле так. Если правительство не может гарантировать работу населению, оно получило бы  возбужденную толпу будущих революционеров. Или же профессиональные революционеры  стали бы агитировать – свергнуть подлое правительство, используя раздражение голодной толпы. Видимо, тут подошло  историческое время  социалистов.

Карл Маркс придумал научный социализм.

Очередная эгалитарная идея равенства всех людей, но уже с отрицанием собственности. Но идея социализма подошла как раз для Азии, чтобы уже азиаты подобно солдатам Наполеона переходили границы с мыслями об азиатском превосходстве.

Странно, не правда ли?

Для любого человека, воспитанного на европейских ценностях, это покажется издевательством.  Какое превосходство могут показать мигранты европейцам?

Правильно, никакого. Сам Карл Маркс удивился бы: его идея прижилась не на развитом технически Западе, а именно на отсталом Востоке. К примеру, Карл Маркс недолюбливал Россию, на это были причины, ибо империя подавляла любую революцию в Европе, определял ее отсталой страной, наследницей Орды. Но именно в России произошла революция, которая потом станет оплотом мирового социализма.

В 1918 году в Египте родится будущий идеолог панарабизма Гамаль Абдель Насер. И он после свержения монархии возьмет направление на социализм.

Почему именно в Египте появился идеолог панарабизма.

Наверное, Египет достоин первого места своими историческими артефактами. В Египте в Гизе стоят великие пирамиды. Каир был веками резиденцией мусульманских халифов. Пока инициативу не перехватили османы. Было бы странным искать арабскую модернизацию и следом за модернизацией и арабский национализм без цивилизации. Ведь национализм невозможен без урбанизации. Национализм невозможен без людей, которые его выражают. Любое явление выражают люди, которые понимают, которые в теме. Только люди, имеющие собственность, желающие ее защитить, даже не родину, а частную собственность или увеличить размеры своего состояния хотя бы гипотетически, являются националистами.

В национализме есть две стороны. Одна сторона выражает защиту, то есть оборону, а под обороной частно называется публично защита родины, а не отдельный интерес и собственность. Другая сторона – это нападение. Когда сразу подразумевается агрессия против «чужих» с переходом границы, то есть внутренняя и внешняя. Если позволяют силы, то внешняя агрессия может выглядеть снова в виде патриотизма.

Никто не скажет прямо, что народу нужно жизненное пространство. Народу – жизненное пространство, а активисту своя выгода. (В этом деле всегда есть интерес и это даже не обсуждается. Там где есть собственность, там где есть рынок, всегда есть человеческий интерес. Эгалитарная идея не исключает, особенно идея равенства прав, что ее проповедник не заинтересован лично. Наоборот, он очень заинтересован. Но сначала новая элита, а проповедник (рефаг) претендует на власть, желает подвинуть старую феодальную элиту зеротов. Против традиции и жёстких стереотипов он использует толпу, которая к этому времени должна потерять связь с прежней культурой, значит со своей малой родиной и традицией. Поэтому проповедник рефаг находит свободные уши именно в толпе опытных мигрантов, то есть уже минимум два поколения проживающих в городе, скорее всего, он сам является бывшим провинциалом. Но образование и, самое главное, его энергия и желание «помочь» всем, он на самом деле выглядит таким, потому что ему верят или делают вид, или просто достигли такого бешенства, что им все равно.