Текст книги "Свободное лето. Стихи и проза"

О людях, о жизни, о чём-то очень важном…

Бабка Матильда

Баба Диля – армянка из Узбекистана – самая обычная уборщица самого обычного московского сетевого магазина. Обычная-то обычная, да не совсем… Всего за год до своей пенсии нужда забросила бывшую учительницу русского языка и литературы в столицу России, где с горем пополам она и нашла эту работу. Похоронив рано ушедшего больного мужа, остаток своей жизни она решила посвятить своему внуку. Сын уехал на заработки в Швецию, и вот уже два года как от него ни слуху ни духу. Невестка, похоронив мать, едва сводила концы с концами. Бросив работу в сельской школе, баба Диля решила попытать счастья на хлопковых полях. Но не денег принесла эта работа, а огромные проблемы со здоровьем. И тогда, списавшись по интернету с бывшими учениками, она решила отправиться покорять Москву.

Рабочий день Дили длился двенадцать часов, выходной – один. Нельзя сказать, что работа была тяжёлой… Нет! Зрение и многочисленные болячки внутри всего организма подводили её. То там кольнёт, то мигрень станет препятствием, а то глаза не увидят…

Но вот уши и сердце бабушки, у которой на стареньком кнопочном мобильнике играла мелодия «Кто может сравниться с Матильдой моей» – стали достоянием всего коллектива, который прозвал её «бабой Матильдой».

А она и не обижалась на это… И от души старалась делать работу так, чтобы все были довольны…

Но ведь всем не угодишь!

«Ах, шайтан привередливый, что бы ни сделала, ему всё не так. Молодой, но такой высокомерный!» – кляла она директора и добавляла: «Хорошо, что красивый! Колет шипами, как дивная роза, но обидеться нельзя, ибо прекрасное глаз радует!»

По возрасту и по статусу в своей семье она была бабушкой, а бабушки любой национальности похожи друг на друга. Им свойственно ворчать, замечая, что и где не так, поучать и иметь любимчиков.

Она боготворила продавца бакалеи Ивана, москвича, который, имея пятерых детей и двоих внуков, в свои пятьдесят семь работал и двигался так, что мог ему позавидовать любой молодой.

«Ах, Иван-джан, пчела ты, на месте не постоишь, всё бегаешь и бегаешь! Отдохни, чаю попей!»

Но тот улыбался до ушей беззубой улыбкой, махал рукой и вприпрыжку тащил товар в зал.

А баба Матильда смеялась и кричала в вдогонку: «Так там у тебя сзади пар или песок дымит? Что-то видно плохо!»

Иван, бывший журналист (правда посредственный, никогда этим не кичившийся), в свободную минуту нет-нет да удивлял Матильду стихами собственного сочинения…

Матильда слушала с наслаждением, а потом обязательно заводила разговор на тему приказавшего долго жить Союза: «Большая коммунальная квартира была! Кому плохо было? Зачем все по отдельным разбежались, замков понаставили, стали хаять старое и ненавидеть бывших соседей? Кто мы стали без России? Это ж как море огромная она, а мы – иностранцы экс-советские – реки-притоки её. Свободные, но нищие и безродные, ибо родная земля – мать, а отец – мощь и слава Российская… А от него-то нас и отлучили! Историю переписывают, врут народу, славят свободу, а она – гнёт кучки богатеев, отчего в революцию и ушли. Романовы по крупице эти земли подчиняли и собирали, а тут раз все – счастье… Может и так, но инструкций, как им пользоваться, не дали. Видишь, сколько народу в вашей Москве? Весь бывший Союз за лучшей долей и советом к отцу родному прибыл. Не каждый находит то, что ищет, но боль свою лечит… Или злобится и становится шайтаном, которому нигде места нет.

Вот сейчас веру призвали, дескать, верующий человек не может быть плохим. А я так скажу: перечеркнули историю – откуда вере взяться. Нет в ней души, одни обряды, что мертвы в пустоте, что в головах. А если пустота – так как же молитва до небес дойдёт? Душа, сердце и память – вот вера. Душа черства, сердце больное, память ластиком стёрли… Чем Аллах поможет?»

Конечно же Матильда – бабушка разносторонняя, и рассуждениями о бывшем СССР её внутренний мир не ограничивается:

«Вот знаешь, дорогой Иван-джан, магазинов в Москве много, заводов не стало… Все магазины похожи на краеведческие музеи: красивые стены, экскурсоводы опытные, но лица у них нет. Все на друг друга похожи. А почему? Экспонаты – копии того, что в соседнем музее.

В каждом вашем магазине всё по инструкциям, по планограммам выложено, за товаром следят, а сердца нет… А! Чайхана был? Восточный базар знаешь? Там наука выложить товар не нужна, там слово и душа его преподнести необходимы, как улыбка Джоконды в Лувре. Он же без неё поблекнет. Вот и в вашем нет той изюминки, что заставит меня покупать. Скучно, нудно, везде одно и тоже, и хочется сломя голову бежать от ваших акций, ибо умный мнит в них подлог, а глупый везение. Где ваши Елисеевы, Филипповы, Иван-джан?! Или сверхприбыль им закрыла глаза и сердце их окаменело? Почему из торговли исчезла шутка и глупость, щедрость и хитрость? Поэтическая рифма заменена слоганом бездарным, и здесь не хочется радоваться… Вот у вас восемьдесят процентов покупателей – сотрудники ближайших офисов, остальные – пенсионеры. Но услугами и скидками для вторых – вы отпугиваете первых, а товаром исключительно для первых – обижаете вторых. А надо – каждому своё… Выдумка должна быть, продавец не выкладывать товар должен, а оду товару слагать и утверждать, что нигде такого больше нет… Конечно, музеи и есть ваши музеи, из коих ничего нового для себя не выносишь. Пластинка, заевшая на одном месте

А щедрость? Ведь товар тоннами списывается и в мусорные баки отправляется… А если с умом, пока он ещё годен, почему праздник людям нуждающимся не устроить, почему им праздник просто так, без повода, не сделать…

Вах, не для счастья ваши музеи-магазины, начальник начальнику руку моет, а о том, что покупателю нужно, никто и знать не хочет…»

А иногда, толкая впереди себя поломоечную машину, Матильда могла то пуститься в пляс, элегантно выписывая па старинного танца Узундара, то затянуть весёлую узбекскую песню «Эх, Оксана!» или русскую «Калинку», приводя в восторг немногочисленных покупателей.

Живая солнечная энергия просто лилась из этой женщины. Её обожал коллектив и покупатели, что приходили иногда специально на концерты-импровизации.

Но однажды, сразу после того, как она попросила в своей каморке кассиршу казашку Айгуль вдеть ей иголку со словами: «Ай, краса, помоги бабке старой. Замени её пару глаз, и пусть за это небо пошлёт тебе хорошего мужа», – зазвонил её телефон, она спешно оделась и ушла. Больше в этом магазине Матильду никто никогда не видел.

Упали продажи, некоторые сотрудники поспешили перевестись в другие магазины. Погода словно издевалась. Февральская метель заметала со всех сторон подходы к старинному зданию, в коем был расположен магазин. И лишь один Иван всё вглядывался в обледеневшие витрины и ждал, что вот-вот войдёт эта старушка и произнесёт, раскинув перед ним руки, своё знаменитое: «Вах!»

Но чуда не случилось!

Консалтинговая фирма, направившая Дилю на работу, обанкротилась и не выплатила ей зарплату за последние четыре месяца. Невестка собрала всем аулом деньги на дорогу своей свекрови и выслала на её карту. Не покорившая Москву женщина уехала домой, до пояса поклонившись матушке-Москве на вокзале со словами: «Ради усопшей русской бабушки Софьи прости меня и обманувших меня непутёвых людей, столица! Прости, отец – Дух Русский, что не хочу силы, ища справедливость тратить, ох, вах, не тому ты меня учил, и не за то отец и дед кровь проливали! И спасибо за хлеб твой!»

Через месяц коллектив магазина получил письмо от Матильды, в котором сообщалось, что у неё все хорошо, вернулась в школу, где ведёт кружок рисования, и сообщалось, что недавний её выпускник 1983 года стал чемпионом России по самбо, и приложены дружеские шаржи на всех, кто ей остался дорог в коллективе, которому она отдала полгода насыщенной жизни.

Директор порвал эту каляку-маляку сразу, а Иван повесил у себя на кухне дома и внукам внушает: «Живите так, чтоб светить дорогу другим. Вот автор этого рисунка, как ваши бабушка и мама – человек светлый, только ещё петь и танцевать умеет, как десятилетняя девочка».

В светлом апреле наладились дела у магазина-музея, хотя ничего в нём не изменилось. Хотя не правда, дух Матильды поселился тут, и проветрить это дело было нельзя, как нельзя закрыть ладонью солнце. Мелодии её песен жили в головах тех, кто её помнил. А некоторые слова стали «крылатыми». Что торговать надо не по науке, а душой и сердцем – знали все, не хватало ума и ранга додуматься – как. И все надеялись, что обязательно ещё встретятся с этой старушкой. Даже директор.

Конечно же, Матильда не отличается от миллионов других людей, возможно, её трудно выделить из толпы, но свет души этой старушки настолько яркий, что почему бы таких, как она, не назвать «героями нашего времени»? Да, она не свершила подвига, но в ней есть то, чего не хватает многим, что хотят называться людьми…

Сергей Ходосевич

На вятском без перевода

Появился даве у нас парень с другой деревни. Одет галах галахом. Девки от него нос воротят, кочевряжатся, уж больно он чумеля был, да и карандыш, такой бобылём век проживёт, ни одной не глянется.

Прошёл год, парень выпазгал, стал такая дылда. Одна наша девка втюрилась в него по уши да и давай его дозорить, проходу не давала. Куда он, туда и она ходила за ним позапяткам, видно, всерьёз захомутать его решила.

Надоел ему такой догляд, он и решил её вытворожить, дикошарый.

Собрались парни и девки на вечёрку, и он пришёл. Она тоже набыстрожилась. Гармонист кадриль заиграл, он к ней подкатил, притулился. Она взбудоражилась, а он айда в сторону и пошёл с другой в круг. А она то уж губёнку раскатала, думала заарканила губошлёпа!

Да и то сказать, её не жалко – уж шибко девка прилипчивая была, спасу нет. У нас такие не в цене были.

Елена Махнёва

Похождения Молодина

По старой объездной дороге, огибающей неприглядное кладбище, поросшее высокой травой и могильной ржавчиной, проезжала небольшая, но довольно богато украшенная коляска. Ехала медленно. Можно сказать, плыла по пыльной и ухабистой реке.

Место то было нелюдное и тихое, по дороге разъезжали деревенские мужики, приезжавшие на губернскую ярмарку, и мелкий люд, пёхом шедший к кладбищу. Но в тот день дороги были будто мертвы. Ни мужика, ни хилой кобылки, ни единой души. Казалось, что кладбище и есть самое живое место.

«Видать, праздник какой», – подумал кучер Антипка, попридерживая кобылу.

В коляске меж подушек, словно древесный змей средь ветвей, отсыпался петербургский чиновник N.N. Молодин. Бедняга утомился опосля подписания большой бумаги в губернском городе. Ведь дело это больно трепетное и утомительное. За неделю своего командировочного отъезда он успел проиграться в карты на свою молодую лошадь, на золотые часы, подаренные смотрителем богоугодных заведений, и даже на честь своей несуществующей сестры! Смог подраться в пьяном угаре с местным помещиком Благоразумовым, отвесить пару пощёчин приказчику Помощничкину. И смутить всех дам главного двора, пробежавшись нагим по главной улице. Пред домом городничего. В общем, ничего необычного. Всё было в порядке вещей.

О внешности его можно сказать, что на лицо не смазлив, но и не урод, не так чтоб полон, но и не очень худощав, нельзя сказать, чтоб стар, да и молодым вряд ли кто назовёт. Обычный неприметный чиновник, ничем не уступающий любому другому цвету общества.

Проснулся любимец всех военных вдов и женщин, засидевшихся в девках, от резкого подскока коляски. Вывалившись наружу, он оглядел неприглядное место и намерился разузнать о случившемся.

На краю расщелины, где некогда была река, стояла коляска чиновника, одним колесом свесившись с обрыва. Рядом тянул за бок коляски кучер Антипка. Как он объяснил: «Лошадь толь от старости, толь от хвори какой прям по дороге сдохла, да прям у обрыва и подкосилась, добро поводья срезал, а то глядишь за ней и отправились бы».

Обнадёжив Молодина скорой починкой, кучер продолжал тянуть.

В общем, чудом докатились они до городка, носившего гордое название Заманчивово. Ни неба, ни земли не видать за дымом, что из окон городничего дома валит. А от запаха алкоголя резало глаза даже самым стойким пьяницам. Город показался Молодину весьма интересным.

Как рассказал за медный грош местный пьянчуга, коих водилось много, городничий живёт статно, по всем законам себе подобных, взятки, если берёт, то только табаком, сигарами или бутылями больно любимых напитков. А коль дым валит и на всю округу вином да водкой разит, значит – местные чины сбор затеяли, решают, с кого б налоги взять.

Дабы потребовать у местной власти кобылу, чтоб добраться до дома, пришлось Молодину достать из изящного портсигара припрятанную сигару и бутыль домашней настойки, отобранную у Антипки, и отправиться на поклон к Ракову. К городничему. Раков – мужчина видный, толст как слон, но при этом имеющий тонкие крысиные ноги и руки, больно вытянутые даже для чиновника. Лицо его было немного зеленовато и расплывчато, глаза мелкие и утопленные в мешках под ними, нос больше напоминал клюв, волосы редкого и гадкого серого оттенка, а вот пятый подбородок можно было назвать идеальным. Этот красавец больше напоминал болотное создание, нежели человека.

Да и само общество его напоминало нечисть: один кривой, другой красный как чёрт, а иные подобны высохшим деревьям. В компанию Молодину влиться не составило особого труда, достаточно было одарить хозяина дома сигарой и бутылью и произнести магическое: «Столичный чиновник-с». После объятий Ракова чиновнику представили высший свет города. Смотрителя богоугодных заведений Кашлева, человека вечно больного и сонного с серым цветом лица. Чету помещика Бесплодного, более напоминавшую двух змей, нежели семью. Местного военачальника Смертина, потерявшего свой глаз в пьяной побойке. И личного писаря Слепина, лицом подобного слизняку, а телом – свинье.

Что было дальше, вспоминать не стану, но вот о последствиях поведаю.

На улице уже вовсю властвовала ночь. Антипка спал неподалёку от коляски, дабы с первыми петухами отправиться. Весь город тихо посапывал под пенье сверчков. И только в доме городничего горел свет, который было сложно заметить за табачным дымом. Из дверей дома выбежал Молодин с горящим факелом в руке. Глаза его были полны ужаса, все усы были в табаке, а рубаха из шёлка насквозь пропиталась водкой. Он явно был не в себе. С криком: «Да будь же мир прекрасен, гори, моя любовь!» – он поджёг крыльцо усадьбы. Вскоре весь город пылал огнём, чёрным огнём. Описывать это не стану, уж больно дурно становится, как вспоминаю…

Ближе к полудню дым от пепелища рассеялся. К счастью, по воле Господа, жители все успели оставить город, все спаслись от страшной смерти. Лишь высший «табачно-питейный» свет во главе с Молодиным более никто не видел. И вновь Антипка ехал без своего начальника: «Хороша жизнь тогда будет, когда от „курительно-питейного“ общества останется лишь дым от последней сгоревшей сигары».

Виталий Агеенков

Туман

Душно. Дышать совершенно нечем. Насыщенный какими-то удушливыми парами, запахами, звуками, воздух, казалось, можно резать ножом. Надо выйти на воздух, здесь она просто задохнётся…

Она встала, брезгливо окинув взглядом мокрую от пота постель.

– Фу, какая мерзость! И как в одном человеке помещается столько ненужной влаги? Если бы она была нужна организму, вряд ли эта влага осталась в постели, пропитывая простыни… Или эта жидкость оседает из воздуха? Какой-то он сегодня странный!

Она вышла на кухню. Для надёжности, проходя коридор, придерживалась на ощупь за выступающие углы тумбочки, шкафа. Квартира подсвечивалась с улицы мертвенно-зеленоватым светом огромного диска Луны. «Полнолуние», – отметила про себя.

Последнее время всё чаще замечала, что разговаривает сама с собой вслух. Раньше она тоже разговаривала, но мысленно, про себя. Усмехнулась – про себя… А про кого же ещё! Странное выражение. А теперь получалось вслух – уже не про себя? А теперь про кого?

Напротив дома просвечивал силуэт режимного учреждения, для которого использовали новый вид защиты с индикаторными лампами яркого синего цвета. Зеленоватый свет луны и синие лучи создавали совсем уж мистический, мертвенный свет. Ей он служил ещё и ночником – в квартире никогда не было абсолютной темноты. Мебель проступала неясными силуэтами, иногда весьма фантастическими, на взгляд спросонья. Это ещё детские страхи вдруг возвратились к ней. Когда все вещи в комнате превращались в живые сказочные фигуры, зачастую очень страшные и гнетущие… Хотелось спрятаться под одеяло!

Накинув прямо на голое тело широкую тунику, натянула на себя тонкие бриджи. Искать их в темноте не было необходимости, она их бросала всегда на кресло, снимая перед сном. Остановилась у порога… Вернуться в комнату, поискать мобильник и очки?

– Тю, совсем из ума выжила бабка! Кто тебе ночью будет звонить? А в очки ты что, светляков будешь разглядывать? – остановила себя, пробубнив под нос. – Да! Расхожая фраза, но очень удачная!

«Почему бы не поговорить с хорошим человеком?» Как же мы привыкли к штампованным словечкам! Она хороший человек. Старается никого не обижать… Ни с кем не конфликтовать. Вспыльчива чрезмерно! Но умеет себя сдержать, обуздать. Срывается, когда встречается с откровенным хамством! Вот этого она не переносит физически! Тогда она может оборвать нахала очень жёстко, ядовито и чувствительно, судя по реакции опешившего хама. Даже в детстве поговаривали, что у неё очень ядовитый язычок, поэтому она зачастую сдерживала свои высказывания, чтобы не обидеть собеседника. Ей очень не нравятся конфликты! При малейшем проявлении нагнетающей обстановки она старается раскланяться и уйти подальше – разбирайтесь сами! Чаще всего, она не оказывается ни на одной стороне конфликтующих, оба были в чём-то правы и в чём-то ошибались, но навязывать своё мнение она не считала правильным… Все имеют право на своё собственное мнение, а уж находить компромиссы – умение редкое! Далеко не все это умеют! Потому и возникают конфликты.

Закрыв дверь, опять остановилась, а куда ключи спрятать? Придётся нести в руках. Не оставить бы их где!.. А то останется у закрытой двери среди ночи.

Света на лестнице, как всегда, не было. Недавно поставили лампы с фотоэлементами, с реакцией на движение на людей. На неё почему-то эти умные фонари не реагировали и не зажигались. Или зажигались, когда она уже прошла – на движение воздуха, что ли? Так она уже давно не носится ураганом по лестнице…

Она не раз замечала странную реакцию на неё не только фонарей, но и людей. Идёт она одна по тротуару, рядом – никого, места свободного много, но встречный человек идёт прямо на неё, как будто она прозрачная. Она вынуждена останавливаться, или резко отходить, прямо отскакивать в сторону, чтобы её не снесли, проходя мимо. И это случалось довольно часто… Ей даже хотелось спросить у встречного человека, видит ли он её? Но не спрашивала… Ясно, что не видит, занят своими мыслями, проблемами, остальные для него – пустое место.

Душно. Дышать совершенно нечем. Насыщенный какими-то удушливыми парами, запахами, звуками, воздух, казалось, можно резать ножом. Надо выйти на воздух, здесь она просто задохнётся…

Она встала, брезгливо окинув взглядом мокрую от пота постель.

– Фу, какая мерзость! И как в одном человеке помещается столько ненужной влаги? Если бы она была нужна организму, вряд ли это влага осталась в постели, пропитывая простыни… Или эта жидкость оседает из воздуха? Какой-то он сегодня странный!

Она вышла на кухню. Для надежности, проходя коридор, придерживалась на ощупь за выступающие углы тумбочки, шкафа.

Квартира подсвечивалась с улицы мертвенно-зеленоватым светом огромного диска Луны – «Полнолуние», отметила про себя. Последнее время всё чаще замечала, что разговаривает сама с собой вслух. Раньше она тоже разговаривала, но мысленно, про себя. Усмехнулась – про себя… А про кого же ещё! Странное выражение. А теперь получалось вслух – уже не про себя? А теперь про кого?

Напротив дома просвечивал силуэт режимного учреждения, для которого использовали новый вид защиты с индикаторными лампами яркого синего цвета. Зеленоватый свет Луны и синие лучи создавали совсем уж мистический, мертвенный свет. Ей он служил ещё и ночником – в квартире никогда не было абсолютной темноты. Мебель проступала неясными силуэтами, иногда весьма фантастическими, на взгляд спросонья. Это ещё детские страхи вдруг возвратились к ней. Когда все вещи в комнате превращались в живые сказочные фигуры, зачастую очень страшные и гнетущие… Хотелось спрятаться под одеяло!

Накинув прямо на голое тело широкую тунику, натянула на себя тонкие бриджи. Искать их в темноте не было необходимости, она их бросала всегда на кресло, снимая перед сном.

Остановилась у порога… Вернуться в комнату, поискать мобильник и очки?

– Тю, совсем из ума выжила бабка! Кто тебе ночью будет звонить? А в очки ты что, светляков будешь разглядывать? – остановила себя, пробубнив под нос. – Да! Расхожая фраза, но очень удачная! «Почему бы не поговорить с хорошим человеком?» Как же мы привыкли к штампованным словечкам!

Она хороший человек. Старается никого не обижать… Ни с кем не конфликтовать. Вспыльчива чрезмерно! Но умеет себя сдержать, обуздать. Срывается, когда встречается с откровенным хамством! Вот этого она не переносит физически! Тогда она может оборвать нахала очень жёстко, ядовито и чувствительно, судя по реакции опешившего хама. Даже в детстве поговаривали, что у неё очень ядовитый язычок, поэтому она зачастую сдерживала свои высказывания, что бы не обидеть собеседника.

Ей очень не нравятся конфликты! При малейшем проявлении нагнетающей обстановки она старается раскланяться и уйти подальше – разбирайтесь сами! Чаще всего, она не оказывается ни на одной стороне конфликтующих, оба были в чём-то правы и в чём-то ошибались, но навязывать своё мнение она не считала правильным… все имеют право на своё собственное мнение, а уж

находить компромиссы – умение редкое! Далеко не все это умеют! Потому и возникают конфликты.

Закрыв дверь, опять остановилась, а куда ключи спрятать? Придётся нести в руках. Не оставить бы их где!.. А то останется у закрытой двери среди ночи.

Света на лестнице, как всегда, не было. Недавно поставили лампы с фотоэлементами, с реакцией на движение, на людей. На неё почему-то эти умные фонари не реагировали и не зажигались. Или зажигались, когда она уже прошла – на движение воздуха, что ли? Так она уже давно не носится ураганом по лестнице…

Она не раз замечала странную реакцию на неё не только фонарей, но и людей. Идёт она одна по тротуару, рядом – никого, места свободного много, но встречный человек идёт прямо на неё, как будто она прозрачная. Она вынуждена останавливаться, или резко отходить, прямо отскакивать в сторону, чтобы её не снесли, проходя мимо. И это случалось довольно часто… Ей даже хотелось спросить у встречного человека, видит ли он её? Но не спрашивала… Ясно, что не видит, занят своими мыслями, проблемами, остальные для него – пустое место.

На улице дышалось немного легче. Ветра не было, но зеленоватый туман создавал ощущение какой-то замогильной сырости и холода. Глубокой ночью из-за этой мистической подсветки создавалось впечатление вечерних сумерек. Всё вокруг смотрелось иначе, силуэтами, которые превращали окружающую действительность в незнакомую местность. И казалось, всё шевелится, ползёт… Вот дом на глазах расползается, теряет очертания, медленно погружается в туман. Картина апокалипсиса! Мёртвые, без единого огонька дома с чёрными провалами окон, неподвижные машины, мёртвая тишина… Жутковато! Может, вернуться домой?

Серой тенью мелькнула перебегавшая дорогу кошка. Интересно, почему они всегда перебегают дорогу? Ведь можно спрятаться в тех же кустах, из которых они вынырнули. Так нет же! Надо обязательно броситься на другую сторону дороги… И опять никого…

Прошла по вымершей улице немного, дошла до поворота.

– Тоже мне, витязь на распутье! – усмехнулась про себя.

Её не тяготило чувство одиночества – привыкла. Она всегда одна, с детства… Никто не обидит, не надо ни на кого равняться, соответствовать… Можно быть самой собой!

Зашла совсем в незнакомое место. Это был район новостроек. Раньше ей незачем было заходить в этот район. Да и сейчас ни к чему. Ноги сами принесли её сюда. Дома высокие, красивые, разнообразные по стилю и архитектуре, плотно прижаты друг к другу. Расстояние между ними метра три-четыре, не больше. Они как бы боятся оторваться от коллектива, жмутся, готовы даже перепрыгнуть через ограду, разделяющую участки, и уже даже пытаются это сделать козырьками крыш, разросшимися плетнями вьющихся растений, протянутыми ветками яблони, сирени, черешни, алычи. Вспыхивают разноцветными, приглушёнными туманом, цветами, которые как бы светятся изнутри. Светлячки? Здесь не было даже кошек. Нигде не слышно собак. Они что, даже собак ещё не успели завести? Но ведь деревья и цветы выросли, значит, прошло уже два-три года, а то и больше, с момента заселения. Или собаки так крепко спят? А может, они её тоже не замечают? Для них она такой же призрак, как идущим навстречу пешеходам.

Пока она шла, мимо не проехало ни одной машины, не прозвучало ни одного звука, даже шороха. Только силуэт кошки, перебежавшей дорогу возле её дома. Луна, казалось, стала светить ещё ярче. Или это уже рассвет? Небо окрасилось тёмной бирюзой, прочерченной какими-то блёклыми сполохами. Пожалуй, это было единственное движение в обозреваемом пространстве.

Под цветущим кустом сирени примостилась сколоченная наспех лавочка. Видно, в этом доме проживает старый человек. И он сам на время сколотил эту лавочку, куда и выходит вечерами покурить или просто подумать о своей жизни. Поговорить, пожалуй, не с кем. Такие дома строят молодые. Стариков редко берут с собой. Она присела на лавочку, которая оглушающе скрипнула под её тяжестью, и этот звук прозвучал в гнетущей тишине, как выстрел. Она даже вздрогнула и подскочила. Сердце бешено застучало.

– Ну чего ты, угомонись! Эка невидаль, скрип скамейки! – уговаривала она вполголоса своё сердце. – Сейчас и давление из-за тебя подскочит, а я так не люблю таблетки! Да у меня и нет их с собой. – Спасибо! Лавочка, это я тебе говорю! Ты подтвердила, что я ещё жива, и имею какой-то вес в этом шикарном обществе!.. – она церемонно сделала реверанс перед лавочкой и побрела дальше. – Ну вот и поговорили!

А общество здесь и правда богатое. Шикарное и богатое – не одно и то же. Здесь – скорее, богатое. Вон какие домины выстроили! С художественным вкусом плоховато, но это за деньги не купишь! А то, что люди стали жить лучше – это хорошо! Проблем с выживанием не будет, займутся самообразованием, глядишь, и художественный вкус появится! Хотя, вряд ли…

Дальше дороги не было. Вернее, она представляла собой пыльную колею, перегороженную штабелями блоков, кучами песка, гравия. Забрела на строительную площадку, догадалась она. Но она ведь никуда не сворачивала, шла по прямой дороге. Почему этот странный человек, владелец будущего дома, решил начать строительство поперёк улицы? И как могли такое безобразие утвердить архитекторы? За деньги…

– Куда ты опять лезешь? Что ты будешь делать? Когда ты уже угомонишься, чокнутый правдолюбец?! Мало шишек за это насбивала? – по привычке одёрнула сама себя.

Подъём в гору казался незначительным, но даже это было чрезмерным для её исстрадавшегося сердца. Сердце расходилось не на шутку. Бешено колотилось, приостанавливалось и снова пускалось в бешеный галоп. «Пароксизмальная тахикардия», – автоматически отметила про себя. Больно сжалось, как будто его сдавили в громадном кулаке… «А это уже стенокардия. Грудная жаба! Смешно народ обозвал…» Она медленно опустилась на большой валун. На лбу выступил холодный пот. Ноги казались ватными, не слушались… Руки безвольно упали на колени… «Да, это уже похоже на инфаркт…»

Ключи, зажатые в кулаке, жалобно звякнули о камень и звенящей дорожкой скатились на землю. Рядом сложены штабеля досок, она откинула голову и прислонилась затылком к остро пахнувшей на неё запахом смолистой сосны доске.

Туман уже был таким плотным, что не стало видно даже ближайших домов. Медленно закрыла глаза…

Лариса Смагина