Текст книги "История матери"

7

К тому времени, когда она затормозила перед домом своих родителей на Хиллкрест-роуд, уже стемнело. Джессика заметила, что чем дольше она не бывала здесь, тем меньше и беднее казался дом, в котором прошло ее детство, когда она возвращалась сюда. Было что-то успокаивающее в фигурке гнома в садике перед домом мистера Фрейзера и в аккуратно подстриженных кустах напротив, у миссис Пэрриш, за спиной ее приветствовали знакомые с детства виды.

Открыв входную дверь, мама прижала руку к груди, от волнения на ее лбу выступила морщинка. На каждый незапланированный визит она мгновенно реагировала как на дурную весть.

– Привет, мам! – Джессика широко улыбнулась, обнимая мать и стараясь заверить ее, что все в порядке. Она вдохнула знакомый запах мыла, жарева и тревоги.

– Ох, Джесс, я не ждала тебя! Все нормально? – забормотала Корал, переводя дух. Заправив за уши пряди растрепанных седых волос, она вытерла ладони о фартук, который Джесс и Мэттью подарили ей на последний день рождения. Мэттью шутил, что нет смысла покупать Джессике такой фартук, поскольку домашнее хозяйство – не ее стихия. Он не понимал, как она старается.

– Да, да, все в порядке. И не беспокойся о еде, мы закажем еду попозже. – Она видела, как материнские плечи поникли одновременно от облегчения и разочарования.

Стоя в коридоре, Джессика пробежалась взглядом по поношенному, заплатанному ковру на ступеньках лестницы и отклеившемуся куску обоев за телефонным столиком. Чувство вины пронзило ее от самых ступней до корней волос. Живя вместе с Мэттью в его мире, она, должно быть, забыла, как экономно жили ее родители. Чтобы купить новый ковер для лестницы, нужно было целый год планировать, экономить и лишать себя самого необходимого. Они все время изворачивались, чтобы хватало денег. Представляя свою великолепную коллекцию обуви и подарки своего замечательного мужа, Джессика размышляла о том, сколько ковров можно было бы купить вместо ее новых приобретений.

– Заходи, заходи! Хватит болтать! – Корал провела ее по коридору. – Ты выглядишь уставшей, и как я хотела бы, чтобы ты подстриглась! – Это были два главных замечания ее матери. Джессика не ответила ни на одно из них. – С Мэттом все в порядке?

– Да, все отлично. Знаешь, он много работает и, как обычно, выжат, как лимон. – Джессика поежилась, как обычно испытывая мгновенное замешательство при упоминании об усталости ее мужа, который каждый день сидит в роскошном офисе и каждый вечер возвращается в их шикарный дом.

Она вошла в уютную кухню, где отец, сидя за столом, нарезал свиную отбивную. Она также забыла о том, как рано они ужинали.

– Привет, Джесс! Я думал, что мне показалось, будто я слышу твой голос. – Роджер вытер губы рукой, проглотил кусок и положил столовые приборы на стол, а потом встал и обнял дочь. – Что же, это приятный сюрприз, Мэтт с тобой? – Он посмотрел поверх ее плеча, как будто там мог прятаться его зять.

– Нет, он только что вернулся с работы. Я оставила его дома. – Она представила своего возбужденного мужа, втайне посылавшего сообщение с новостью своему другу, и заулыбалась.

– Чашку чая? – Корал уже наполняла чайник.

– Заканчивай ужинать, мама! – Джессика показала на отставленную тарелку и обрадовалась, что она предложила чай, а не ужин.

Корал пренебрежительно махнула рукой.

– Нет, нет. В любом случае еда не приносит мне удовольствия, я ем только потому, что нужно есть.

Джессика кивнула, отметив, как легко невинная ложь слетает с уст ее матери только ради того, чтобы не обострять ситуацию, поддержать разговор или избавить себя от обязанности говорить правду.

– Все хорошо, дорогая? Мы не привыкли видеть тебя посреди рабочей недели. – Роджер улыбнулся, и Джессика додумала то, что было недосказано: обычно все оговаривается заранее, и мы видимся по воскресеньям, когда приезжаем к тебе.

– Да, все хорошо. Отлично. – Она улыбнулась, внезапно засмущавшись своей беременности, ведь она должна была признаться отцу, что действительно занимается сексом.

– С работой все в порядке? – спросила Корал, опуская в кружки пакетики с чаем.

Джессика кивнула. Мама не до конца понимала, что значит работать и не ходить в офис, в магазин или на фабрику. Как можно зарабатывать деньги, не получая еженедельной зарплаты за вычетом обычных налогов? Она многого не знала о жизни своей дочери.

– Да, я сделала прелестные иллюстрации с цветами. И их сегодня одобрили.

– О-о-ох, там будет указано твое имя? – улыбнулась Корал, придавая этому факту особое значение.

– Да, думаю, что будет.

– Тогда нам придется купить один экземпляр, верно, Роджер? Мы поставим его на кофейном столике, и, когда у нас будут гости, я скажу: «О, знаете? Это книга нашей Джесс!»

– Я куплю вам пару экземпляров, мама.

– Скажи мне, сколько они стоят, я и заплачу тебе.

Джессика кивнула.

– Я собирался позвонить тебе, Джесс, у меня есть кое-что для Мэтта. – Отец проскользнул мимо нее и поднялся по лестнице.

Когда он вышел из комнаты, Корал подошла ближе к дочери и заговорщицким тоном прошептала: «Он хочет, чтобы Мэтт взял их. Он много об этом думал».

Она отступила назад, когда ее муж, вернувшись в комнату, поставил на стол старую зеленую коробку из-под обуви. Сняв крышку, он аккуратно отвернул материю, и на свет показались два покрытых блестящей золотой краской пластмассовых трофея. Это были две колонны из искусственного мрамора, стоящие на деревянных постаментах. На верхушке одной стоял футболист, занесший ногу для удара. На табличке, закрепленной на основании, было написано: «15-му игроку 2000 г.». Вторая была такой же, но с другой надписью: «Золотая бутса – Лучшему игроку 2000 г.».

– Ой, папа! – Джессика погладила пальцами драгоценные призы.

– Спорим, Дэнни хотел бы, чтобы они оказались у Мэтта, даже если он болельщик «Куинз Парк Рейнджерс». – Он робко улыбнулся.

– Не знаю, что сказать. – Джессика, ошеломленная его жестом, говорила правду. – Он будет дорожить ими, папа, я уверена в этом.

Роджер, которому сдавило горло, кивнул.

Она засомневалась, уместно ли будет сообщить им новость сейчас, когда комната наполнена воспоминаниями о Дэнни.

– Я в туалет. – Пригнувшись и войдя в маленькую уборную под лестницей, она посмотрела на угловую полочку, сплошь заставленную детскими фотографиями ее самой и брата.

Одна, особенно притягивавшая ее взгляд, вызвала у нее улыбку. Ей тогда было лет пять, и она дулась, сидя на ступеньке в балетной пачке, уперев подбородок в кулаки и поставив локти на колени. Была еще одна, на которой она задувала свечи на торте, который был в два раза больше ее. Ей было шесть лет, она ничего не помнила о том времени, когда ей исполнилось семь. Взяв в руки фотографию, она внимательно рассматривала каждую деталь, посмеиваясь над своими кудрявыми волосами, стянутыми широким бархатным ободком, и над не укрывшимися от зоркого ока капельками дождя, падающими на сливочный крем. Было трудно задувать свечи без единого переднего зуба. Прищурившись, она внимательно разглядывала на фотографии мальчиков и девочек, стоявших рядом с ней, ее одноклассников по начальной школе. Единственным именем, которое она могла ясно вспомнить, было имя Полли.

Джессика посмотрела на маму, которая держала в руках испеченный ею торт, слегка наклонив его. На фотографии она была молодой женщиной с чуть склоненной набок головой, молодой женщиной с мягкими, ниспадающими волосами, она выглядела счастливой, довольной собой, не имея никакого представления о том страдании, которое ожидает ее в будущем. Теперь она была опустошенной, разбитой и ссутулившейся от горя. На снимке она была одета в ярко-синюю майку, на ее запястье болтались розовые браслеты. Джессика почувствовала, что ее охватывает паника. Она будет мамой, мамой, которой придется печь торты, устраивать праздники на дни рождения, писать благодарственные письма и выключать свет, предварительно убедившись, что под кроватью не прячутся чудовища. Джессика устояла под волной ответственности, чуть было не захлестнувшей ее. Пожалуйста, дай мне силы. Помоги мне все понять.

Прижав фотографию к груди, Джессика вышла в коридор. Родители сидели тихо, пристально и как будто с сожалением глядя на коробку из-под обуви.

– Мне нужно вернуться к Мэтту, я сказала ему, что не задержусь. – В руках она держала фотографию, которую потом положила на стол.

– О, конечно, любимая, но ты не выпила чай! – сконфузилась Корал, беспокоясь о том, что она чем-то обидела дочь.

– Я правда на хочу чая, мама. – Она глубоко вздохнула. – Мэттью будет очень тронут твоим подарком, папа. Спасибо тебе. Я думаю, Дэнни это понравилось бы, верно? Иногда я представляю, как они болтают между собой, но это сложно, потому что Дэнни остается в моей памяти мальчишкой. Он никогда не повзрослеет, правда? Не могу представить, как он в свои двадцать лет пьет пиво вместе с Мэттом, поэтому я воображаю, что он по-прежнему юный, и Мэтт разговаривает с ним, как с мальчишкой. – Она сглотнула, понимая, что бормочет что-то невнятное, ее одолевали эмоции. – Вам больше всего не хватает его, когда наступает какой-то важный момент, разве не так? И сегодня – важный момент, потому что я беременна. – Мама, широко раскрыв рот, прикрыла его ладонью. – И, конечно, отец ребенка – Мэттью, а не Хуан, мой воображаемый любовник-испанец. Ох, а еще я сделала татуировку на ягодице, и Полли тоже. – Произнеся эти слова, она разрыдалась.

24 сентября 2013 г.

Я не поняла, что это был очередной день, когда меня навещали мои родители. Они приходили раз в месяц, и время между их визитами текло все быстрее и быстрее. Слишком быстро, на мой вкус. То, что я говорю, ужасно, но это правда. Я чувствую себя виноватой, когда люди мне сочувствуют, что их нередко удивляет. Я не заслуживаю сочувствия и решительно не хочу его. Они говорят, что все на самом деле случилось не по моей вине, что я больна, но я не могу согласиться с этим. Попытка примириться с этим только отяжеляет мою вину.

Пройдя по коридору, я вошла в комнатку, носящую название «семейная комната». Я ненавидела это название. Для меня семейная комната – это то, что ты любишь, где ты можешь посидеть с теми, кого любишь, там, где смех эхом отражается от стен, а на подоконнике выстроены в ряд бесценные фотографии. Комната наподобие той, которой всегда была наша гостиная на Хиллкрест-роуд, до плинтусов пропахшая мясным соусом, с крохотной выбоиной рядом с камином оттого, что мама уронила тяжелое блюдо в день Светлого Христова Воскресения. Комната, полная всяческих историй. Эта же комната совсем не похожа на нее. Она – аскетичная, холодная, с выкрашенными в бежевый цвет стенами. На настиле, уместном разве что на каком-нибудь производстве, стоят стулья с металлическим каркасом. Стекла матовые, а укрепленные на окнах снаружи решетки отбрасывают длинные тени на противоположную стену.

Просунув голову в дверь, я увидела маму и папу, сидящих бок о бок, сдвинув стулья, и тесно прижимающихся друг к другу. Их руки лежали на покрытом ламинатом столе. Папа выглядел постаревшим – он всегда выглядит старше своего возраста, – а мама… мама была похожа на привидение, хрупкая, бледная и почти такая же, какой она была сразу после смерти Дэнни. Она вновь горевала, и на этот раз из-за меня, волна вины чуть было не захлестнула меня.

Всем было нелегко начать разговор. То, что мы не виделись целый месяц, не имело значения – обычные темы для разговора были закрыты для нас. Они не могли комментировать то, как я выгляжу, потому что я никак не выглядела, не было нужды спрашивать, как они поживают, все было ясно по их лицам. Упоминания о жизни по ту сторону этих стен были слишком болезненны для каждого из нас, никому не хотелось вспоминать о том, что я здесь как в западне. О погоде тоже было говорить бесполезно они не желали говорить о внезапно наступившей хорошей погоде, когда я довольствовалась тем, что проводила на свежем воздухе жалкие сорок минут в день, не пропуская ни одного дня, неважно, шел ли дождь или светило солнце. Отец оставил работу, а мама, переполненная печалью и сожалением, целыми днями лежала на диване. Прошедший месяц внес разнообразие в их жизнь, но никто из нас не говорил об этом. Я знаю, что они только что вернулись из двухнедельного отпуска. Я представляю, как они сидят в самолете, скрестив пальцы, сжавшись в комок от чувства вины и предвкушения поездки за границу. Меня одолевает искушение засыпать их вопросами. Но я молчу, зная, что их ответы разбередят меня и истощат ту малую толику рассудка, которая сохранилась в моей голове. Я не способна выдержать того, что они могли бы мне рассказать. Лучше притворяться. Лучше для всех нас. Поэтому они натянуто улыбаются и кивают, когда я сажусь рядом. Мама избегает смотреть мне в глаза, а папа открывает рот, словно хочет что-то сказать, но потом закрывает, как будто буквально не находит слов.

Я говорю им, что они не должны больше приходить ко мне. Я говорю со всей убедительностью, на которую способна. Это правда, я не хочу, чтобы они приходили сюда. Я не хочу ассоциировать их в своей памяти с этим местом, предпочитая воображать их на нашей кухне на Хиллкрест-роуд, где они занимаются всякой ерундой и болтают под звуки радио. Я не хочу, чтобы они видели меня такой.

Время течет медленно, все мы периодически поглядываем на часы на стене, недовольные тем, что секундная стрелка еле ползет. Мама лезет в карман и достает оттуда желудь. «Подарок», – шепчет она. Я беру его из ее дрожащих рук и кладу себе в карман. Теперь он лежит на моем прикроватном столике.

Когда наконец раздался звонок, мама посмотрела на меня и спросила: «Ты молишься, Джесс?» Я не знаю, говорила ли она мне о том, что мне следует молиться, либо спрашивает просто из любопытства. Я раздумывала, что ответить, когда подошел охранник и, взяв меня за локоть, вывел из комнаты. Обернувшись через плечо, я успела увидеть, как отец обнимает мою вздрагивающую мать и гладит по спине, а она плачет, уткнувшись в его джемпер.

8

Джессика ощутила на лбу легкое прикосновение от поцелуя своего мужа, украдкой вышедшего из комнаты. Она улыбнулась. Глупости, связанные с беременностью, определенно имели свои преимущества. Вместо того чтобы, уткнувшись в нее носом, разбудить ее и быстренько заняться сексом, а потом настаивать на том, чтобы вместе попить кофе перед тем, как он уйдет на работу, теперь он каждое утро позволял ей понежиться в кровати столько, сколько она могла выдержать. Она выполняла очень важную задачу, вынашивая ребенка, поэтому Мэттью принял на себя большую часть домашних забот, боясь, что она ушибется. Хотя она не могла понять, как мог бы травмировать ее пылесос или тряпка для пыли.

Вчера вечером перед тем, как лечь спать, он снова читал ей вслух книгу для молодых родителей.

– О боже! У нашего малыша есть отпечатки пальцев! Настоящие отпечатки пальцев, представляешь? А если это девочка, в ее яичниках уже есть яйцеклетки. Это потрясающе. – Он покачал головой.

Джессика улыбнулась. Ей нравилось, что Мэтт так заинтересован, так волнуется за будущее и так опекает ее. Иногда он заходил слишком далеко, например, когда они яростно спорили о том, должна ли она брать новый заказ на иллюстрации или нет. Он небрежно пробормотал с набитым ртом, что ей нужно расслабиться, не то чтобы она работала по-настоящему… Она накричала на него, и он умолк. Это была одна из ссор, вспыхивающих между ними с некоторого времени, и она лишь прояснила то, что Джессика давно подозревала. Мэттью попытался идти на попятный, но только усугубил ситуацию.

Запинаясь, он произнес:

– Но моя мать была рада тому, что ей не пришлось работать, у нее было время на то, чтобы содержать дом в порядке…

– Ты считаешь, что моя работа должна заключаться в том, чтобы содержать дом в порядке? – взвизгнула тогда Джессика.

– Нет! Ну, отчасти. Да! – Разволновавшись, он не понимал, почему это оскорбляет ее.

– Господи Иисусе, Мэтт, сейчас что, 1950-й год? Почему бы тебе не сказать мне, за кого, по-твоему, я должна голосовать?

– Не прикидывайся, – сказал он. – Ты понимаешь, о чем я. Просто представь, если бы твоей маме не нужно было каждый день ходить на работу, которую она не любит, ее жизнь была бы намного интереснее.

– У моей мамы неинтересная жизнь потому, что она работает подавальщицей и недостаточно богата для того, чтобы сидеть дома? – громко и визгливо прокричала она.

– Я не это имел в виду! – Он надавил на глазницу большим и указательным пальцами.

– Да, но прозвучало именно так. И для твоего сведения, мое творчество – очень важная составляющая моей личности!

Мэттью рассмеялся.

– О господи! Ты говоришь так же, как один из этих претенциозных типов, которые носят рюкзаки и собирают винтажные чайные чашки.

Скоро он перестал смеяться, поняв по выражению ее лица, что ее это ранило. Он быстро извинился, и они должным образом все обговорили. Впрочем, в конце она согласилась с тем, что его предложение на самом деле имеет смысл, и все-таки отказалась от работы. Она очень любила свою работу, но желание сделать его счастливым перевесило. Да, ее жизнь стала чуть скучнее, ей недоставало удовольствия, которое она получала от выполнения заказа, ощущения перспективы, которую сулили ей острие только что заточенного карандаша и чистый лист бумаги. Но то была малая цена за то, что теперь она могла спать столько, сколько захочет.

Зарывшись лицом в подушку, Джессика растянулась на кровати. Несмотря на то что сначала ее одолевали дурные предчувствия, она была вынуждена согласиться с тем, что ей нравится по утрам оставаться одной. Она могла спать, раскинув руки и ноги, как морская звезда, и храпеть с открытым ртом, зная, что может проснуться тогда, когда выспится. Не нужно было думать о работе или о том, что позвонит босс. Прежде, движимая стремлением к успеху и наслаждению, она просыпалась без будильника. Она любила поспать. В докладе, написанном ею в старших классах средней школы, она написала: «Если бы способность мгновенно засыпать повсюду, например, в церкви, на собрании или во время прослушивания четвертого альбома группы «Кэатейкер», признавалась в качестве учебной дисциплины или спорта, Джессика была бы круглой отличницей». Тогда она собиралась сделать ксерокопию этого высказывания и повесить ее в уборной.

Внезапно ее разбудил громкий стук в дверь. Подняв голову и отбросив назад копну густых волос, загораживающих глаза, она попыталась разглядеть будильник на прикроватном столике Мэттью. Было одиннадцать часов. Неужели она проспала до одиннадцати? Но так оно и было.

Схватив клетчатый домашний халат, Джессика просунула руки в рукава и открыла входную дверь. Сначала она подумала, что стучавший убежал: это была любимая проказа школьников, которые, по дороге на учебу, проходили мимо их дома. Она почти захлопнула дверь, когда ее внимание привлек взмах руки справа, ему сопутствовал звук льющейся тонкой струйкой воды.

– Ради всего святого, что ты здесь делаешь? – Джессика была шокирована, заметив свою подругу, присевшую на небольшой замощенной площадке, где под эркерным окном стояли мусорные контейнеры на колесах.

Подняв голову, Полли улыбнулась.

– Я писаю.

– Господи, Полли! Почему ты писаешь в палисаднике? Ты не можешь воспользоваться уборной, как все нормальные люди?

Полли фыркнула от смеха.

– Я совершенно отчаялась! Я сошла с поезда и побежала. Не знаю, как я выдержала, правда не знаю. Я просто добежала сюда. Я барабанила в дверь, но больше не могла ждать ни секунды. Я почти закончила. Не смотри. – Жестом руки она отогнала Джессику.

Выдохнув, Джессика собиралась было ответить, когда услышала, как захлопнулась дверь миссис Плезент.

– О, доброе утро! – Джессика промахала ей рукой из-за кустов и миниатюрной стены.

– Доб… – Миссис Плезент не могла выговорить ни слова, увидев, как с лужайки на нее смотрит девушка со спущенными до колен джинсами.

– Прошу прощения за свою подругу, – промямлила Джессика. – Она не здорова и вынуждена делать это тогда, когда ей приспичит и… Я только рада, что ей удалось вовремя спрятаться за живой изгородью. – В знак извинения она кивнула.

– Мы обе рады! – снова фыркнула Полли.

Миссис Плезент, не проронив ни слова, застегнула свой макинтош и, повесив на плечо хозяйственную сумку, направилась вниз по Мертон-авеню.

Джессика широко улыбнулась проходящей мимо мамочке с прогулочной коляской, стараясь выглядеть так, будто она спала целую вечность.

Полли вприпрыжку вбежала в коридор.

– Иисусе Христе, ты ленивая корова! Давай, вставай, одевайся.

– Я встала, только не оделась. Надеюсь, ты собираешься помыть руки! – воскликнула Джессика.

– Конечно! У тебя есть работа? – спросила Полли, она сама была не у дел, закончив временную работу, и теперь собиралась учиться на флориста.

Джессика покачала головой.

– Нет. Я пока отказалась от заказов на иллюстрации. Мэтт считает, что мне лучше сосредоточиться на ребенке и доме, понимаешь…

– По правде сказать, не понимаю. То есть он сказал тебе «прекрати работать» и ты ответила «ну ладно»? – недоверчиво спросила Полли.

– Что-то вроде этого. – Джессика опустила глаза.

– Опять твои что-то вроде этого! Но ты же любишь рисовать! И у тебя еще не родился ребенок.

– Я знаю. Но он прав, так будет проще.

– Черт побери, подруга, потом он возьмется за пылесос и заставит тебя сидеть, поджав ноги! – с досадой воскликнула Полли.

Джессика улыбнулась.

– Упаси бог!

– Я хочу перекусить! – Полли щелкнула пальцами и, отстранив подругу, направилась на кухню, разумеется, прямо к холодильнику. Еда в доме Джессики всегда казалась Полли более привлекательной, чем то, что она могла найти на собственной кухне, расположенной в каких-то семи милях отсюда.

– Разве в твоем районе нет супермаркетов или кафе? Я вполне уверена, что есть. – Джессика зевнула и потянулась, вскинув руки. Из-под задравшейся майки показался пока еще только намечающийся животик.

– Не язви, уши твоего нерожденного младенца все слышат. – Полли глубокомысленно кивнула и заткнула уши. – Нужно поговорить, – сказала она, роясь в буфете, а потом – в холодильнике и кладя свою добычу на стол. – Я наметила для себя цель, и мне нужны совет и помощь, если я решу действовать.

Так они всегда говорили о новых любовных увлечениях.

– Бедный парень, – снова зевнула Джессика. – Он знает, что его дни сочтены?

– И да, и нет. – Полли засунула в рот крекер, за которым последовал ломтик сыра. – Да, потому что он знает, что я существую, и нет, что он не знает, что является моим потенциальным будущим мужем.

– Где ты с ним познакомилась? – Джессика наполнила чайник и улыбнулась, наконец вполне очнувшись после глубокого сна.

– Ну, в том-то все дело. Я разговорилась с ним на фермерском рынке, он, судя по всему, ведет занятия по йоге для беременных в зале совсем рядом с метро Хай-стрит-Кенсингтон, и я, как лучшая на всей Земле подруга… – она прижала руку к груди, – я готова отвести тебя туда ради здоровья твоей задницы и твоего пузыря. – Она указала на животик Джессики.

– Ты хочешь, чтобы я потащилась на йогу на Хай-стрит-Кенсингтон, потому что ты влюбилась в инструктора? – Джессика собрала густую шевелюру в конский хвост и завязала лентой, висевшей у нее на запястье.

– Два слова, Джесс! – выкрикнула Полли, поднимая вверх два пальца, что сразу сделало ее похожей на могущественного, но не столь внушительного Уинстона Черчилля.

– Ох, нет, не произноси их! – Джессика заткнула пальцами уши.

Полли, схватив подругу за руки, притянула ее к столу.

– Нет! Я произнесу их!

– Пожалуйста, НЕ произноси! – завопила Джесс.

– Слишком поздно, Джесс. Я произнесу их прямо сейчас. Конор Баррингтон!

– Нет! Прошу тебя, не вспоминай Конора Баррингтона снова! – Джессика тяжело опустилась за обеденный стол, обхватив голову руками.

– Да, Конор Баррингтон! Уговор дороже денег. – Усевшись напротив подруги, Полли улыбалась, накладывая на крекер острый чеддер, намазывая его любимой томатной приправой Мэттью и заталкивая в рот.

– Мне тогда было четырнадцать лет! – Джессика хлопнула по столу ладонью.

– Ну и что? Разве это что-то меняет? Когда ты попросила меня пойти на свидание вчетвером вместе с тобой и Ричем, похожим на Чарли из группы «Бастед», ты сказала, я цитирую: «Когда бы в любое время, вплоть до самой старости, тебе ни понадобилась моя помощь в том, чтобы добиться мужчины…» – твоей мечты… – закончила Джессика цитату, навсегда запечатлевшуюся в ее памяти и преследовавшую ее до сих пор. – Я знаю, но, Полли, на что я не рассчитывала, так это на то, что с тех пор мне, черт побери, каждый год придется помогать тебе добиваться мужчины твоей мечты.

– Это было самое ужасное воскресенье в моей жизни! Стоит ли напоминать тебе о том, что от Конора пахло сыром и луком? О его привычке распускать руки? О его потных ладонях, болтавшихся в опасной близости от моих сисек? Его постоянном фырканье? О скучном разговоре? Это была пытка хуже пытки!

Джессика покачала головой.

– Нет, не стоит напоминать. Ты говорила мне об этом уже много-много раз. Не забудь также о том, что он рассказал всему хору мальчиков о том, что ты позволила ему залезть себе под лифчик.

– Мне ПРИШЛОСЬ забыть об этом! Правда, ты решительно моя должница, – усмехнулась Полли.

– Как имя твоего тренера по йоге? – Джессика взяла крекер и, откусив от него половину, начала жевать с громким хрустом.

– Его имя? – Полли уставилась на сыр.

– Да, как его зовут?

Полли вздохнула.

– Его имя Топаз.

Джессика прыснула от смеха, выплюнув крошки крекера на подругу.

– Топаз? – истерически захохотала она. – О господи! Ты придумала? Когда я еще училась в школе, мне доводилось встречаться с мужчиной по имени Топаз. Ты разыгрываешь меня? Я так и вижу, как ты привозишь его домой в Ромфорд: «Мама, папа, это… Топаз». Твой отец буквально описается. А мама задернет шторы, чтобы никто из соседей не увидел его. Не одет ли он в спускающиеся до колен мешковатые штаны и не носит ли он с собой магический кристалл? – Джессика снова засмеялась.

– Да-да. Но, когда ты увидишь тело, скрывающееся под штанами в стиле «Хаммер», тебе не захочется смеяться.

– Думаю, что я и вправду могла бы рассмеяться.

– Посмотри на дело с лучшей стороны: ты сможешь получить скидку на детскую йогу для своего пузыря.

– Полли, ты должна перестать называть моего ребенка пузырем.

– Правда? Почему?

– Потому что… – Джессика старалась объяснить свои чувства, не желая показаться слишком старомодной, зная, что это лишь рассмешит ее лучшую подругу. – Потому что он отнюдь не пузырь. У меня уже больше тринадцати недель беременности, и у этого пузыря часто бьется сердце, он может шевелить руками и ногами, и у него есть отпечатки пальцев! – Джессика почувствовала, как волна счастья прокатилась по всему ее телу. Она положила руку на живот. – Это невероятно, не правда ли? – Она засияла. – Завтра у нас ультразвуковое исследование! Я не могу дождаться! – Она захлопала в ладоши.

Полли положила крекер с сыром на стол.

– Ты не против, если мы перестанем говорить об этом?

Джессика обняла подругу за спину.

– Разумеется, родная. На тебя это нагоняет скуку?

Полли замотала головой.

– На самом деле нет. Меня от этого тошнит!

– Как тебя может от этого тошнить? Господи, Полли! – Джессика покачала головой.

Подруга пожала плечами.

– Просто тошнит. То есть не думаешь ли ты, что все это немного противно, когда процессы происходят в твоем теле? Ты выращиваешь новое живое существо! Это неестественно.

Джессика снова покачала головой и, подняв ноги, положила их на стул.

– Нет, это любопытно, прекрасно и волнующе! И на самом деле, Полли, в мире нет ничего более естественного. В этом наше предназначение.

– Твое – возможно. А я думаю, что обойдусь. Мне нравится моя грудь, которую не нужно прятать в панцирь, и я решительно не хочу иметь целлюлитные складки – моим бедрам они категорически противопоказаны. И даже не говори мне ничего о грудном вскармливании. – Полли сделала вид, что ее тошнит.

– Я жду не дождусь, когда смогу кормить своего ребенка. – Джессика ощутила, как напряглись ее соски при этой мысли, с нетерпением ожидая предвещаемой ею близости.

Полли пристально посмотрела на подругу.

– Но не думаешь ли ты, что грудь слегка…

– Слегка что?

– Слегка сексуальна. Да, именно это я имею в виду. – Она выдохнула. – Когда я представляю свою грудь, я вижу, как она сексуальна, и не могу вообразить, что дам ее ребенку. – Было заметно, что она при этом вздрогнула.

– Ты невыносима. Конечно, грудь сексуальна, но ее первейшее назначение – кормить младенцев. Вероятно, ты думала бы иначе, если бы когда-нибудь забеременела.

– Если бы – важное слово. Я могла бы задуматься об этом, если наступит такой момент, когда я добьюсь всех своих карьерных целей и захочу подцепить греческого миллиардера, владельца торгового флота.

– То, о чем ты мечтаешь, не имеет отношения к йогу.

– О, он просто забавный. На самом деле я не думаю, что влюбилась в него на всю жизнь.

– Полли, будь осторожнее с мыслями, которые ты озвучиваешь. Они могут преследовать тебя всю жизнь!

Полли усмехнулась.

– О, прошу тебя, ты что, собираешься пудрить мне мозги философией хиппи, заставлять меня вязать себе джемперы и распевать песни китов для релаксации?

– Нет, Полли, это я оставлю для Топаза. Господи, я даже не могу произнести без смеха имя Топаз. Если честно, подруга… – Джессика рассматривала акриловые ногти своей подруги, наращенные рыжеватые пряди и брендовую сумку ограниченной серии «Бой Шанель», брошенную на стол. – Не могу представить себе, что ты подцепила тренера по йоге.

– Почему бы и нет? – Полли перестала жевать и выглядела слегка обиженной.

– Потому что… – Джессика обдумывала, как бы лучше сформулировать свою мысль. – Потому что ты поверхностная и материалистичная, а он, вероятно, не такой. Но я, невзирая ни на что, несомненно, люблю тебя.

– Несомненно, – согласилась Полли. – И я знаю, что ты права. Я – именно такая. Но я думала об этом, и у меня есть план.

– О, отлично, здорово. – Джессика была заинтригована. – Что за план?

– Я собираюсь соврать.

– Это несложно. А что, если ложь раскроется? – рассмеялась Джессика.

– Ты можешь смеяться, но я все обдумала. Я просто буду соглашаться со всем, что он скажет, и походя немного освою его философию. Я даже купила себе эластичные трико и плакат с надписью «Любовь, Свет, Вселенная», который повесила на кухне.

– Что это значит? – спросила Джессика.

– Черт его знает, может быть, Топаз объяснит мне, – ухмыльнулась Полли.

– Думаю, ему для того, чтобы он поверил в твою духовность, потребуется несколько больше, чем плакат у тебя на кухне и эластичные трико. Он тоже вегетарианец? Как Мики?