Текст книги "Окно"

Глава 12

На следующий день, сидя в школьном автобусе, я рассматривала спинку сиденья передо мной, на пластиковой поверхности которой кто-то вырезал свои инициалы. Линии были ровными и четкими, и я задумалась, чем же их прорезали. Может, канцелярским ножом? Или складным? Меня восхищало то, как аккуратно была сделана надпись, и одновременно пугала мысль о том, что каждый в этом автобусе мог носить с собой оружие или вещь, которой при необходимости можно убивать.

Сара сидела рядом со мной, покачивая головой в такт своей музыке: бум-бум-бум. Кивок, кивок, кивок. Она мотала головой все энергичнее, и я внезапно вспомнила, что она уже делала так раньше, на собрании для тех, кто занимался кроссом, – как-то осенью родители затащили меня туда. Она сидела на верхнем ряду трибун, надев наушники, сосредоточенно глядя на поле, и качала головой в ритме, слышном только ей самой. У меня возникла идея.

– Слушай, ты занимаешься легкой атлетикой? – спросила я ее.

– Что? – ответила она, сдвигая наушники вниз. – Ты что-то сказала?

– Ты занимаешься легкой атлетикой? Ну, будешь заниматься, когда тренировки начнутся? Помню, раньше ты ходила на кросс.

– Ага, – ответила она. – На самом деле кросс – это довольно тупо. Очень скучно. Но легкая атлетика мне и правда нравится. – Она начала надевать наушники обратно, но на секунду остановилась. – Погоди, а ты тоже занимаешься? Я вроде не видела тебя в списке.

– Собираюсь записаться, хоть и с опозданием. – Я помолчала. – А как тебе мистер Мэтьюс?

Она пожала плечами:

– Нормально.

Я продолжала смотреть на нее, надеясь, что она скажет что-то еще. Она, похоже, истолковала мой взгляд как признак недоверия.

– Нет, правда, он нормальный. Они с моим папой любят баскетбол и часто ходят вместе выпить пива и посмотреть какой-нибудь матч. Так что, может, ко мне он относится немного лучше из-за этого, но он и в целом ничего. Я знаю, некоторые возмущаются, потому что думают, будто легкая атлетика – простой способ избежать занятий физкультурой, но потом вдруг понимают, что это не так. Впрочем, это их проблемы. – Все это она произнесла с неожиданным воодушевлением, словно чья-то лень оскорбляла ее лично.

– Нет, не в этом дело. Я слышала…

«Что он извращенец, который неровно дышал к моей сестре. И я подозреваю, что она была в него влюблена».

– …что он подкатывает к ученицам.

Она нахмурилась:

– Мистер Мэтьюс? Не знаю, я бы так не сказала. Он явно не такой, как мистер Ричардс.

Мистеру Ричардсу, который вел у нас уроки труда, было по меньшей мере пятьдесят, у него был заметный живот и уже появилась лысина.

– Кому вообще в голову придет флиртовать с мистером Ричардсом?

Сара рассмеялась:

– Никому, но поверь мне, на его уроки лучше не надевать рубашку с глубоким вырезом. А если он предложит помочь разобраться с циркулярной пилой, всегда, всегда отвечай «нет».

Меня пробрала дрожь от мысли об этом.

– Спасибо, что предупредила.

– Угу. Лучше носить водолазку, если он рядом. Или кольчугу, если у тебя есть. – Она оперлась коленями о сиденье впереди и снова надела наушники.

Откинувшись назад, я попыталась читать книгу, но обнаружила, что снова и снова перечитываю одно и то же предложение. Я задумалась, не совершила ли я ошибку, выбрав легкую атлетику. Может, Лорен вообще понятия не имела, о чем говорит, и мне придется весь год заниматься утомительным командным спортом против собственной воли. Я все еще могу выбрать дискуссионный клуб или другое, менее физически выматывающее занятие. Прежде чем я запишусь на легкую атлетику, нужно выяснить, есть ли реальные основания думать, будто между мистером Мэтьюсом и Анной что-то было. Настоящая связь.

* * *

Я осторожно толкнула дверь кабинета мистера Мэтьюса, и она легко открылась. Стены кабинета были завешаны огромными плакатами с литературными деятелями и вдохновляющими цитатами о силе печатного слова. Воздух пах маркерами для доски и перечной мятой – странное, но, пожалуй, не отталкивающее сочетание. Доска была исписана заметками к прошлому уроку – почерк мистера Мэтьюса казался идеальным. Такой бывает у пожилых людей или воспитателей в детском саду.

Аккуратность почерка заметно контрастировала с тем хаосом, который царил у него на столе. Монитор древнего компьютера едва виднелся из-за окружавших его стопок бумаги, а клавиатура была завалена со всех сторон.

Я осторожно открыла неглубокий ящик стола, расположенный под клавиатурой, надеясь, что внутри окажется что-то более личное. Но там лежали только три ручки, механический карандаш и пачка Mentos, с которой кое-где была оторвана фольга.

Я закрыла ящик и открыла второй, более глубокий, расположенный под ним. Там нашлись скрепленные степлером листы бумаги, рассортированные по папкам. Увы, никаких пометок на них не было. Я начала просматривать первую, рассчитывая найти там что-нибудь с прошлой четверти – любую информацию об Анне. Пролистывая работы учеников, я обнаружила, что в конце каждой мистер Мэтьюс дописывал короткие, почти обрывистые комментарии: «Хорошая работа!», «Отлично – заметный прогресс по сравнению с прошлым годом!», «Хорошее начало, но нужно как следует отредактировать».

Просмотрев всю стопку, я вернула работы на место. В глубине ящика лежала еще одна тонкая папка. Я вытащила ее, на этот раз взяв всю папку целиком. В ней было всего четыре работы, все выполненные осенью. Два сочинения принадлежали Анне, и одно из них она сдала за день до смерти. Оценки на нем не было. Я ненадолго взяла его и задумалась, читал ли мистер Мэтьюс его после того, как узнал, что случилось с Анной. «Вы прочитали его? – подумала я. – Хотели ли вы его прочитать?» Или на ее текст было слишком тяжело смотреть? Я засунула руку в папку и вытащила вторую работу Анны. На этой была оценка «отлично». В этом не было ничего подозрительного – хотя оценки по естественным наукам у нее были средние, с гуманитарными она справлялась превосходно.

Пролистав сочинение до конца, я увидела комментарий мистера Мэтьюса на последней странице: «Анна, это прекрасная работа – здесь тебе удалось проникнуть в самую суть проблемы. Ты становишься прекрасной писательницей, и я очень рад, что в моем классе есть такая ученица, как ты».

Я замерла, глядя на эти слова. «Я очень рад. Такая ученица, как ты. Как ты. Ты». Я сунула работу обратно в папку, держа ее за степлерную скобу: сама бумага внезапно показалась мне чем-то слишком личным, это был предмет, которого касались они оба. «Не хочу в это верить, – подумала я. – Но хочу знать правду».

Глава 13

– Думаю, надо купить новый стол, – заявила мама за завтраком на следующий день.

Она произнесла это так, словно бросала нам вызов. Папа опустил газету, а я попыталась отвлечься от мыслей о том, как подойти к мистеру Мэтьюсу и попроситься на занятия легкой атлетикой. Я пришла к выводу, что лучше всего сделать это во время большой перемены.

– Новый стол в гостиную? – спросила я.

– Нет, – сказала она. – Хотя, может, и его тоже стоит заменить. Но я про этот. – Она постучала пальцем по квадратному кухонному столу, за которым мы сидели. – Круглый, думаю, подойдет.

Мы трое одновременно посмотрели на пустующую четвертую сторону стола, где обычно сидела Анна. Никто не мог заставить себя занять это место.

– Да, – ответил папа. – Конечно. Думаю, круглый стол – то, что надо.

* * *

Я планировала по-быстрому съесть свой сэндвич, как обычно спрятавшись в туалете, а потом попытаться застать мистера Мэтьюса у него в кабинете. В 12:01 я уже как раз подходила к двери туалета, но тут кто-то окликнул меня:

– Ты в столовую?

Я обернулась и увидела Сару.

– Да, – ответила я, отчетливо ощутив тяжесть пакета с едой в моей руке. – Просто сначала хотела зайти в туалет.

– Ладно. Мне нужно забрать еду из шкафчика. Может, пока займешь мне место?

– В столовой? – Я надеялась, что ее слова можно истолковать как-нибудь еще. Хотя никакого другого толкования мне в голову не приходило.

– Нет, в туалете, – ответила она, закатив глаза. – Обычно я ем в гримерной, чтобы спокойно слушать свою музыку и не пропахнуть столовой на остаток дня, но теперь театральный клуб репетирует на большой перемене, так что этот вариант уже не проходит. И я подумала: знаешь, может, мне стоит просто смириться и есть за столом?

Я подумала о том, как ела я: сидя на крышке унитаза, пристроив свой ланч на коленях, опасаясь, что кто-то застанет меня и либо обсмеет, либо просто посмотрит на меня с откровенной жалостью.

– Хорошо, – согласилась я. – Займу тебе место.

* * *

Я представляла себе столовую как пугающе огромное, шумное и угрожающее пространство. На самом деле она оказалась не такой уж огромной и шумной. Но лучше бы Сара не упоминала запах. Раньше я никогда его не замечала, но теперь странный мясной аромат раздражал мое обоняние так сильно, что меня слегка мутило.

Я заняла пустой стол у стенки и начала постепенно расслабляться. Это было не так ужасно, и к тому же было приятно разложить еду перед собой на ровной поверхности, а не скрючиваться над ней, как собака, стерегущая кость.

Сара появилась через несколько минут.

– Боже, тут ужасно пахнет, – сказала она и села. – Нужно будет принести сюда баллон с кислородом, чтобы не дышать этим воздухом.

– Но тогда ты не сможешь есть, – возразила я.

Она озадаченно посмотрела на меня.

– Если у тебя будет кислородный баллон, – добавила я.

– Верно, – ответила она. – Я подозревала, что в этом плане есть какая-то недоработка.

С этими словами она расстегнула свой рюкзак и вытащила из него большой бумажный пакет, в котором было, кажется, бесконечное количество небольших пластиковых контейнеров.

– Что это? – спросила я.

– Моя мама – диетолог-любитель, – сообщила она, закатив глаза. – Она то и дело начинает сходить с ума по каким-нибудь суперфудам и до смерти боится, что от фастфуда – и от всего, что содержит углеводы или имеет хоть какой-то вкус, – у меня внутренности сгниют изнутри. И вот результат.

– Тут есть хоть что-то вкусное?

– Вкусное – это сильно сказано. Можно предположить, что кое-что тут относительно съедобно, например черника с йогуртом. Но все остальное просто отвратительно – например, проростки пшеницы или холодный безвкусный тофу.

Я посмотрела на свое яблоко и бутерброды.

– Думаю, мне стоит порадоваться, что моя мама не интересуется моей диетой.

– Ага, – согласилась она. – Тебе стоит быть благодарной.

Она открыла один из контейнеров, в котором было что-то похожее на морские водоросли. Потом посмотрела на мою еду:

– А почему два сэндвича? Ты из тех людей, у кого обмен веществ как у колибри?

– Нет, просто тот, который мама сделала, мне не очень по вкусу. – Я приподняла верхний кусочек хлеба на мамином сэндвиче и продемонстрировала Саре липкий ярко-желтый слой, покрывающий белый хлеб.

– Бр-р, – поморщилась она.

– Именно. Хотя мне все равно стоило бы брать больше еды – к середине дня я обычно умираю от голода.

– Бедняжка. – Она помолчала, глядя на свой обед. – Слушай, а капустные чипсы тебя не заинтересуют?

– Боже, нет, – не задумываясь ответила я.

Она вскинула брови, и я испугалась, что эти слова ее задели. А потом она рассмеялась.

* * *

Оказалось, что Сара ест очень медленно, так что в итоге я оказалась в кабинете мистера Мэтьюса только после алгебры. Я надеялась, что он не уйдет сразу же после того, как последний ученик покинет кабинет. К счастью, он и правда задержался. Он сидел за столом, опустив голову, и разбирал бумаги.

Я немного постояла, наблюдая за ним. Мог ли он казаться Анне привлекательным? Я старалась увидеть его ее глазами, представить его незнакомцем, а не учителем. Он казался энергичным, даже когда просто сортировал бумаги. И еще мне показалось, что у него красивые волосы: темно-каштановые и волнистые – более длинные, чем можно было бы ожидать от учителя. Из-за них он выглядел моложе своих лет, словно с ним можно было запросто заговорить. У него были крупные уши и совершенно обычное лицо. В общем, он не был некрасивым, но и на греческого бога не тянул.

Я кашлянула, чтобы привлечь его внимание:

– Мистер Мэтьюс!

Он вздрогнул и поднял взгляд. Когда он увидел меня, на его лице отразилась растерянность и даже печаль, и только через несколько секунд ему удалось вернуть невозмутимый вид.

– Джесс? Чем я могу тебе помочь?

– Я бы хотела записаться на легкую атлетику, – сказала я. – Пожалуйста.

Он непонимающе посмотрел на меня:

– Хотела бы записаться на легкую атлетику?

– Да.

– О, – ответил он. – На самом деле время записи уже прошло… – Он резко замолчал.

Я просто молча стояла и ждала. Время записи уже повсюду кончилось, и все-таки вот я пришла.

Он снова выпрямился, откинувшись на спинку стула, и потер лоб. Он явно не знал, что делать. Это было необычно. Если уж на то пошло, в последнее время я замечала, что многие готовы идти мне навстречу, готовы поступаться правилами в мою пользу. Я задумалась, не было ли его заметное беспокойство по поводу моего желания записаться в команду признаком того, что между ним и Анной действительно что-то было. Может, ему некомфортно быть рядом со мной, может, я неприятно напоминала о том, что он сделал, о том, что он потерял. А может, он просто не хотел возиться с бумагами из-за того, что я не записалась вовремя.

Наконец он кивнул:

– Извини. Хорошо, я смогу все устроить. Мы будем рады видеть тебя в числе участников. – Он помолчал. – А ты уже решила, какие дисциплины тебя больше интересуют?

Я понятия не имела. Мне даже в голову не пришло, что понадобится изображать заинтересованность и делать вид, что я хоть что-то понимаю в легкой атлетике.

– Нет, – сказала я. – Может, бег?

Бег и толкание ядра – единственное, что пришло мне в голову, хотя было очевидно, что толкание ядра – последнее, что меня интересует в жизни.

– Пятьсот метров? Сто метров?

На этот раз уже я непонимающе смотрела на него. Он сдался:

– Ладно. Начнешь заниматься, а там посмотрим, что тебе подходит.

Я кивнула.

– Так, тренировки начинаются через две недели. – Он нахмурился и задумчиво погладил протертый рукав свитера. – Образец заявления можешь взять в администрации. Как только подашь его, мы закажем тебе форму, а пока что можешь ходить в своей.

Я снова кивнула. Он попытался улыбнуться.

– Отлично, буду рад видеть тебя в нашей команде, Анна… – Он застыл. Его лицо побледнело, а затем резко покраснело.

У меня дернулся глаз. Но в остальном я осталась совершенно неподвижной.

– Джесс, – осторожно выговорил он, – рад видеть тебя в нашей команде.

Нам казалось, что мы все контролируем, когда сбегали в бар. Мы были достаточно далеко от центра, там никто не мог нас узнать, но все же мы были достаточно близко, чтобы успеть домой к утру. Обычно мы ограничивались лишь парой напитков. Иногда я прятала в карман подставки для кружек, словно в подтверждение, что все это было на самом деле. Что я не такая занудная и скучная, как думали все вокруг.

Глава 14

Иногда я чувствовала, как она надвигается. Скорбь. Не та неотступная, которая всегда была со мной, как фоновый шум, а та, от которой перехватывает дыхание, как от удара в живот. Иногда я чувствовала, как она приближается, все увеличиваясь и увеличиваясь, нарастая, как волна, накатывающая на берег. Как только скорбь появлялась на горизонте, мне оставалось лишь выжидать, пока она пройдет и худшее окажется позади, и гадать, не затянет ли меня на этот раз настолько глубоко, что я уже не смогу подняться на поверхность.

Сегодня это случилось на уроке английского. Меня зацепила совсем простая деталь: девочка передо мной крутила в руке прядь волос. Она наматывала ее на пальцы, а потом отпускала, давая ей упасть на плечи. Наконец она взяла карандаш и стала накручивать на него волосы, а затем решительным движением выдернула его, так что они остались завитыми. Анна раньше тоже делала так. Сосредоточенно прикусив губу, она наматывала волосы на карандаш и отпускала, чтобы они тут же снова распустились. На мгновение девочка, сидевшая передо мной, стала Анной – Анной, у которой наконец получилось управиться с этим дурацким карандашом. В следующее мгновение ее здесь уже не было – та девочка была совершенно на нее не похожа.

Когда я осознала это, кровь зашумела у меня в ушах и пространство вокруг словно сжалось. Волна надвигалась. Она была так близка, что я могла до нее дотронуться, услышать ее рев. Я встала и вышла из класса, не обращая внимания на возмущение миссис Ристл, не замечая ничего, кроме двери, ведущей из класса.

Я собиралась добежать до туалета, но меня на это не хватило – я рухнула на пол в коридоре, прислонившись к одному из шкафчиков. Уткнувшись головой в колени, я считала вдохи и выдохи, пытаясь заставить себя успокоиться, не дать чувствам вырваться из-под контроля. Я пыталась не думать о ней, не думать ни о чем, кроме воздуха, который входил в мои легкие и выходил из них.

Я насчитала уже три сотни вдохов и выдохов, когда услышала чьи-то шаги. Я не поднимала головы в надежде, что этот человек не обратит на меня внимания и пойдет по своим делам. «Тут не на что смотреть, – думала я. – Пожалуйста, просто иди дальше». Но вместо этого шаги замедлились, а потом прекратились.

Я медленно подняла взгляд, ожидая, что увижу кого-то из учителей или, может быть, миссис Хайес, – кого-то, кто посчитал, что не имеет морального права пройти мимо.

Но оказалось, что надо мной возвышается Ник Андерсон.

– Привет, – сказал он, как будто ожидал увидеть меня здесь, как будто это было совершенно нормально – сидеть в пустом коридоре, крепко обхватив колени руками, словно отрабатывая правила поведения при землетрясении. – Не против, если я присяду?

Я скованно пожала плечами:

– Ну садись.

Хотя мой голос звучал явно неприветливо, Ник улыбнулся и уселся рядом со мной, вытянув ноги.

– Разве ты не должен быть на уроке? – спросила я, возмущенная тем, как удобно он устроился.

Возможно, это было не совсем справедливо, учитывая, что я сама должна была присутствовать на уроке. Но опять же – я плакала, а вот у него столь очевидного оправдания не было.

– Вышел в туалет, – сказал он. – Знаешь ли, такое случается, если начать свой день с порции Big Gulp[2]2
  Марка прохладительных напитков, принадлежащая сети универмагов 7-Eleven. Big Gulp называют порцию объемом в 1 литр.


[Закрыть].

– А… Я не думала, что их на самом деле кто-то покупает.

– Конечно, покупают, – ответил он. – Я имею в виду, они же такие большие. И дешевые. Как и все хорошее, что есть в Америке.

Я сдавленно усмехнулась и запрокинула голову назад, уставившись в стену напротив. Наверху, напротив шкафчиков, висел большой плакат, оставшийся после танцев, которые устраивали тут неделю назад. Золотые буквы, фон, от души украшенный блестками. Утонченностью и не пахнет.

– Ты ходила? – спросил Ник, кивнув на плакат.

– Нет. Но у меня в рюкзаке болтаются штук пять их листовок.

– Пять?

Я кивнула:

– Я считала. Постоянно собираюсь выбросить их, но вспоминаю об этом, только когда прихожу домой.

– А почему ты не можешь выбросить их дома?

Я пожала плечами:

– Боюсь, что мама найдет их и начнет сочувственно намекать, что мне, может быть, стоило бы сходить.

– Дай отгадаю: она была королевой бала? – с усмешкой спросил он. – И хотела заново пережить дни своей славы?

Честно говоря, это мне не приходило в голову. Я осознала, что на самом деле не знаю, была ли моя мама королевой бала, да и вообще ничего на самом деле не знаю о том, как она жила в то время и какой она тогда была. Эта мысль потрясла меня.

– Может быть. – Я помолчала. – Но не думаю, что дело в этом, скорее она хочет, чтобы у меня было все в порядке. Ну знаешь, чтобы я больше общалась со всеми. Как будто если я буду постоянно среди людей, то вырасту нормальной. Или, по крайней мере, на какое-то время я стану чьей-то еще проблемой, а не ее.

Его улыбка увяла. Может, это было уже чересчур. Но опять же «чересчур» или «вообще ничего» – других вариантов у меня и не было. Да и вообще. Он сам во всем виноват. Для начала ему следовало бы оставить меня одну – просто идти своей дорогой. Я не понимала, почему он этого не сделал.

Мы посидели немного, глядя на золотистые буквы.

– Мне нравилась Анна, – тихо произнес Ник. – Всегда нравилась.

Я впервые посмотрела на него с тех пор, как он сел рядом.

– Я хотел пригласить ее на свидание до того, как… – Его голос задрожал.

«До того, как она умерла, – мысленно продолжила я. – Можешь сказать это вслух», – хотела ответить я. Случившееся не может стать более реальным, чем оно уже стало, не может причинить мне боль сильнее, чем уже причиняет. Не бывает боли сильнее, чем эта.

Покачав головой, он продолжил:

– Но я не стал. Не знаю почему. Может, я чего-то ждал, но уже не помню, чего именно.

Он опустил взгляд, потер шею и вздохнул:

– Прости… не стоило говорить об этом. Было глупо заводить этот разговор.

Я открыла рот, собираясь ответить, еще не зная, что именно ему сказать. Но в одном я была уверена: это точно не было глупо. Даже в каком-то смысле приятно – услышать, как кто-то говорит о своих чувствах к ней, а не о том, как сочувствует моей потере; как кто-то говорит, не обращаясь со мной так, словно я вот-вот сорвусь в истерику. Но для этого потребовалось бы слишком много слов, и я не была уверена, что смогу их произнести. Так что я просто сидела и молчала, и тишину нарушали только приглушенные голоса, доносившиеся из класса.

Через несколько минут он встал и вытянул руки над головой словно в попытке сбросить повисшее напряжение.

– Наверное, мне стоит вернуться в класс, прежде чем меня объявят в розыск, – произнес он. – Увидимся позже, Джесс.

– Увидимся позже, – повторила я.

* * *

Я вернулась на урок английского за несколько минут до звонка. Я не стала объяснять, почему отсутствовала, не стала бормотать извинения перед мисс Ристл – я просто уселась на свое место и продолжила писать конспект. Не слишком хороший конспект – не такой подробный и дословный, как я делала раньше. Потому что на самом деле я не слушала учительницу. Я думала о Нике, о том, что на похоронах он сидел рядом с Брайаном и Чарли. О том, что не понимала, почему он пришел тогда.

Когда я вернулась домой, мама стояла на кухне, прислонившись к стене, в одной руке держа телефон, а другую осторожно прижав ко лбу.

– Спасибо, – услышала я ее слова. – Я это ценю.

Затем она кивнула и прижала руку ко лбу чуть сильнее, словно пыталась предотвратить приступ головной боли.

– Ладно, – произнесла она. – Что ж, думаю, этого следовало ожидать. Похоже на правду.

Я бросила рюкзак на диван и отправилась на кухню, чтобы попить воды. Когда я вошла, мама вздрогнула.

– Привет, дорогая, – сказала она, прикрыв трубку рукой. – Я пойду наверх. Вернусь через минутку.

Пожав плечами, я достала из шкафа стакан.

– Да, я слушаю, – продолжила она разговор, поднимаясь по лестнице.

Вода из крана была невероятно холодной, как раз такой, какая мне нравится: из-за холода в ее вкусе было что-то каменное, мне казалось, что таким на вкус может быть гранит. Однажды, когда я рассказала об этом Анне, она сочинила историю о девочке, которая превратилась в камень и лед после того, как выпила воды из загадочного колодца. Эта жидкость растекалась по ее венам, заставляя кровь застыть. Я спросила у Анны, имела ли она в виду, что эта девочка – я. Она ответила, что нет. Но сначала задумалась.

Когда мама снова спустилась, я читала книгу в гостиной.

– Извини, – сказала она.

– Все нормально, – ответила я, перелистывая страницу. – Кто это был?

– М-м… – Она открыла дверь холодильника и стала искать что-то внутри. – Это из мебельного магазина. Со столом, который я выбрала, возникли какие-то проблемы, так что все займет немного больше времени, чем мы ожидали.

– Какой ужас, – ответила я и выбросила пластиковую обертку от сыра в корзину рядом с кофейным столиком.

– Вот именно, – согласилась она.

В голосе мамы было больше эмоций, чем я ожидала, учитывая, что мы говорили о кухонном столе. Может быть, подумала я, ей тоже не помешали бы рутина и немного социализации.