Текст книги "В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии"

Ни Ивана, ни ее мама ничего не ответили и просто смотрели на меня.

– Такие результаты позволяют сделать вывод об определенном типе рака крови, – продолжил я, глядя на Ивану.

Слово «рак» переводить не требовалось. Ирен охнула и прижала руку к груди.

– Рак?! – воскликнула женщина.

Питер перевел фразу целиком. Глаза Иваны расширились, и она прикусила нижнюю губу. Мне нужно было договорить.

– Я был бы плохим врачом, если бы не был с вами честен, – сказал я. – Меня очень обеспокоили результаты анализа крови.

– Какой это тип рака? – спросила Ирен через Питера.

– Я опасаюсь, что это лейкемия, – прямо ответил я.

На какое-то мгновение страшное слово повисло в воздухе.

– Это опасно? – спросила Ивана на английском. Это разбило мне сердце.

– Ивана, я надеюсь, что мы распознали болезнь на ранней стадии. Если это лейкемия, то лечение вполне эффективно, но специалисты объяснят все лучше меня.

Когда я работал младшим врачом, я провел четыре месяца в детском онкологическом отделении. Моя роль была незначительной, и я всего лишь брал у пациентов кровь на анализ и заполнял карты, однако я представлял, что ждало Ивану.

При детской лейкемии прогноз хороший, но лечение очень агрессивное. Интенсивность лечения навсегда меняла детей и их близких.

Иване предстояло провести много времени в больницах и ездить в другой город к онкологам, а ее маме – надолго отлучаться с работы.

– Что нам сейчас делать? – спросила Ирен. У нее в глазах стояли слезы, и я протянул женщине бумажную салфетку.

– Я поговорю с педиатрами из больницы. Думаю, они смогут принять Ивану сегодня же.

Ирен кинула. Ивана ничего не сказала.

– Могу я поинтересоваться, где отец Иваны? – спросил я. Мне хотелось поговорить и с ним тоже. Ирен что-то сказала Питеру.

– Он погиб в Словакии три года назад, – перевел Питер. – Несчастный случай на работе.

Бедный Питер: я не сказал ему о результатах анализа крови заранее, поэтому для него это тоже стало новостью. Думаю, разговор его шокировал, потому что переводчиков, в отличие от врачей, не учили сообщать такие новости.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Я понимаю, что на вас сейчас свалилась куча информации, но, может, у вас есть вопросы?

Ивана что-то сказала Питеру.

– Им нужно ехать в больницу прямо сейчас или они могут сначала заехать домой? – перевел он.

– Вы можете поехать домой, чтобы собрать сумку, – сказал я. – Скорее всего, вас либо госпитализируют, либо направят к специалистам в более крупную больницу, поэтому вы должны быть к этому готовы.

Они кивнули. Ирен сказала, что ей нужно позвонить в школу и на работу, чтобы объяснить, что случилось. Я поговорил с педиатрами из больницы, и они согласились принять Ивану в тот же день. Я распечатал направление и протянул его Ирен.

– Я знаю, что вам будет очень непросто, и, если вам что-нибудь понадобится, обязательно обращайтесь, – сказал я.

Ирен взяла направление и поблагодарила меня. Я попросил Питера проводить Ивану и Ирен до стойки администратора, где им нужно было оставить свой новый адрес и номер телефона. Интуиция подсказывала, что они понадобятся мне в будущем.

После их ухода я стал заполнять карту и задумался о том, как чувствует себя человек, который живет в чужой стране, не говорит на местном языке и узнает о подобном диагнозе. В больнице им могли оказать поддержку, но я боялся, что такой опыт только усугубит страхи и опасения Иваны и Ирен.

Позднее я рассказал обо всем Элисон.

– Разве ты не рад, что назначил анализ крови, Амир? – удивилась она.

– Мне просто повезло, Элисон. В другом случае я бы не стал назначать анализ крови ребенку. Это была удача.

У Иваны диагностировали острый лимфобластный лейкоз. Мы почти не виделись во время лечения, и девочке оказывали помощь в основном больничные специалисты. По просьбе Ирен я написал письмо ее работодателю, в котором объяснил, что ей требуется надолго отлучаться с работы, чтобы возить дочь в больницу на лечение.

Мы обнаружили болезнь на ранней стадии, и лечение оказалось эффективным. Через год Ивана вошла в ремиссию, и теперь она каждые полгода проходит обследование. Ее образование пострадало, и девочке пришлось остаться на второй год. К сожалению, работодатель Ирен не вошел в ее положение, и женщину уволили из-за частых отгулов. В семье начались финансовые проблемы, но, когда Ирен приходила ко мне в последний раз, она сказала, что ее пригласили на собеседование в местный супермаркет. Я пообещал, что буду держать за нее пальцы крестиком.

Глава 5

В интервью с актерами и телеведущими я часто слышал фразу: «Я не работаю с детьми и животными». Врачи общей практики часто имеют дело с детьми и привыкают к их плачу и крикам во время осмотра. Честно говоря, мы рады, когда дети кричат и плачут: это значит, что они неплохо себя чувствуют и в них много энергии для борьбы с болезнью. Если ребенок тихий и вялый – это серьезный повод для беспокойства. Мы редко видим животных в нашей клинике, что вполне логично, ведь мы врачи общей практики, а не ветеринары. Однако никогда не говори «никогда».

Стояло лето, и для нас это было странное время года. Из-за жаркой погоды к нам обращалось меньше людей с острыми инфекционными заболеваниями, но увеличился поток пациентов с хроническими заболеваниями, так как им стало проще дождаться очереди и записаться на прием. Раньше люди бы сказали, что летние месяцы менее напряженные.

Мы обычно избегаем слова «спокойные», потому что с ним связаны наши профессиональные суеверия.

Произнеся его, мы привлекаем вереницы больных людей, которые иначе остались бы дома. Его называют словом на букву «С» и никогда не произносят целиком, словно речь идет о Волан-де-Морте.

Мне ассистировал студент-практикант по имени Ибрагим. Он был не обычным обучающимся, а иностранным студентом из Кувейта. Ибрагим приехал по обмену, чтобы посмотреть, как устроена система здравоохранения Великобритании. Целый день мое поведение было безупречно – в конце концов, я был британским послом, представляющим Национальную службу здравоохранения. Нельзя было допустить, чтобы он передал обо мне плохой отзыв эмиру Кувейта.

– Здесь всегда так спокойно по пятницам? – спросил Ибрагим.

Я не мог поверить своим ушам. Неужели он произнес это слово? Все так хорошо начиналось. Я невольно нахмурился – все врачи менялись в лице, когда кто-то произносил слово на букву «С». Мне пришлось напомнить себе, что в этом нет его вины, ведь он не знает наших правил.

– Будем надеяться, что ничего не изменится, – ответил я непринужденно, молясь про себя, чтобы ничто не испортило последние тридцать минут рабочего дня. «Это просто суеверие, – мысленно убеждал я самого себя. – Медсестры говорят так молодым врачам, но это все выдумки».

Когда я дочитал свою тайную молитву, телефон зазвонил. Это был администратор.

– Алло? – сказал я более высоким голосом, чем планировал.

– Здравствуй, Амир, это Айви. Ты свободен?

Айви была в числе моих любимых администраторов. Я ей восхищался. Она приехала из Южной Африки и жила в фургоне на окраине города вместе со своим мужем Ллойдом. Больше всего мне нравилось в ней то, что она каждый день надевала на работу новый парик и всегда ходила с безупречным маникюром. Айви была очень гламурной.

– Да, я просто просматриваю анализы крови, – ответил я. На самом деле я этим не занимался, но не мог сказать ей, что расспрашиваю Ибрагима о его предстоящей роскошной свадьбе.

– Пришла женщина с двухлетней дочерью. Она говорит, что у девочки появилась сыпь. Можешь их принять?

– Да, конечно. Просто внеси их имена в конец списка, и я их приглашу.

Я был даже рад. Дело в том, что сыпь у ребенка может указывать на серьезную инфекцию, и я не хотел упустить возможность показать Ибрагиму, как правильно осматривать ребенка в таком случае.

Если это был результат употребления слова на букву «С», то мы легко отделались.

Я нажал кнопку на компьютере, чтобы пригласить пациентку и ее маму.

В дверь постучали, и в кабинет вошла молодая женщина с двумя детьми. Мы не встречались ранее, поскольку они только что у нас зарегистрировались. Один ребенок – робкая девочка, которая сидела в потрепанной коляске. Она ела кукурузные палочки со вкусом сыра – ее руки и лицо были сплошь покрыты оранжевыми крошками. Несколько палочек выпало из пакета и застряло между ногой девочки и сиденьем коляски. Второй ребенок, мальчик постарше, играл на портативной приставке. Он ухитрился войти в дверь и сесть на стул, ни разу не оторвав глаз от экрана.

Я сразу испытал симпатию к матери и ее детям. Женщина выглядела уставшей: стоял жаркий день середины лета. Иногда, чтобы утихомирить детей, вам ничего не остается, кроме как дать им пакет кукурузных палочек и игровую приставку. Я ее понимал.

– Здравствуйте, я доктор Хан, а это Ибрагим, наш практикант, – улыбнувшись, поприветствовал я вошедших. – Чем могу вам помочь?

– Это Тиффани, и у нее сегодня днем появилась зудящая сыпь на груди, – ответила мать с сильным йоркширским акцентом.

– Хорошо, сейчас я проведу осмотр. Скажите, была ли у Тиффани высокая температура или тошнота?

– Нет, все было нормально, но на улице так жарко, что у нее вполне могла подняться температура.

– Что ж, измерим. Тиффани нормально пьет и ходит в туалет?

– Да.

– Может быть, она делала сегодня что-то необычное или контактировала с чем-то новым.

Мама ненадолго задумалась.

– Она весь день играла на лужайке.

– Хорошо, давайте посмотрим. Вы не против, если я буду рассказывать Ибрагиму, как проходит осмотр детей?

– Нет, не против.

Женщина достала Тиффани из коляски, положила ее на кушетку и раздела до подгузника.

Я сказал Ибрагиму подойти ближе, и он стоял у меня за спиной, пока я осматривал девочку.

Я каждый день обучаю студентов в клинике. Для меня это совершенно естественно.

– Когда к вам приводят ребенка с сыпью, Ибрагим, сначала нужно посмотреть, бледнеет ли сыпь при надавливании. Если она не бледнеет, то это может быть менингококковая септицемия, которая, разумеется, очень опасна, – вещал я тоном знающего человека. Взглянув на сыпь, я сразу понял, что у ребенка нет ничего серьезного, но мне нравилось драматизировать в присутствии студентов.

Пока я говорил, я услышал позади себя странный шум. Ибрагим дышал ртом. Почему я не замечал этого ранее? Странно, ведь обычно я замечаю это сразу. Я немного в себе разочаровался.

Ибрагим дышал ртом очень громко. Этот звук отвлекал меня от работы.

– Доктор Хан, у меня аллергия на кошек, – прошептал Ибрагим.

«Почему он решил сказать об этом в настолько неподходящее время?» – подумал я и, проигнорировав слова практиканта, продолжил осмотр.

Я осматривал Тиффани, которая изо всех сил стремилась сползти с кушетки.

– Честное слово, доктор Хан, у меня сильная аллергия на кошек, – повторил Ибрагим уже громче. – У меня нет с собой адреналина.

– Хорошо, Ибрагим, я это учту, спасибо. Осматривая сыпь, очень важно оценить размер каждого повреждения, поскольку это…

– Доктор (вздох) Хан (вздох), я (вздох) думаю (вздох), мне (вздох) нужно (вздох) выйти, – тяжело дыша, проговорил Ибрагим.

Решив, что с меня хватит, я обернулся посмотреть, почему он вел себя так странно. Одной рукой я продолжал придерживать Тиффани, чтобы она не упала с кушетки. Вдруг я увидел, что Ибрагим побелел. Он не просто дышал ртом, а задыхался.

О черт, да он вот-вот потеряет сознание! Но я не мог подхватить Ибрагима, не отпустив Тиффани.

Пока я передавал девочку матери, Ибрагим рухнул на пол. Падая, он ударился рукой о коляску, и та свалилась на бок. В тот момент ДВЕ КОШКИ, спокойно сидевшие на нижнем ярусе коляски, разбежались по моему кабинету.

Тиффани заревела. Мальчик продолжил играть на приставке.

Я осмотрел Ибрагима: его дыхание стало едва уловимым, а глаза закрыты. У него случилась анафилаксия, одна из самых серьезных форм аллергической реакции. Она может привести к летальному исходу, если ее не купировать вовремя.

Я подбежал к рабочему столу и нажал тревожную кнопку.

У всех сотрудников нашей клиники есть специальная кнопка для вызова помощи в экстренной ситуации. Как правило, люди прибегают на зов в течение нескольких секунд.

Проблема была в том, что в тот день я работал в одном из наших филиалов, и в здании, помимо нас, находилась только Айви. Я рассчитывал на нее.

Дверь распахнулась, и вошла Айви.

– Все в по… – она так и не закончила предложение. Айви, не заметив лежащего на полу Ибрагима, споткнулась о него и приземлилась лицом на пол. Ее красивый фиолетовый парик улетел в угол кабинета.

– Айви, ты цела?! – закричал я. Теперь мое внимание было приковано сразу к двум людям.

– Да, все нормально, – прошептала она, поднимаясь. Без парика она выглядела совсем по-другому. – Что случилось с твоим студентом?

– У него анафилаксия. Нужна тележка для экстренных случаев, привезешь? И вызови скорую, пожалуйста!

На этой тележке находятся все инструменты и препараты, которые могут понадобиться для оказания экстренной помощи. Обычно она ярко-красного цвета, и это первая вещь, которую показывают новым сотрудникам. Там был адреналин, в котором Ибрагим так нуждался.

Айви выбежала из кабинета, на этот раз перепрыгнув через лежащего Ибрагима.

Когда она ушла, я попросил мать с детьми подождать снаружи.

– Мама, где наши кошечки? – захныкала Тиффани.

Я совсем забыл о сбежавших кошках. Куда, черт возьми, они могли деться? Их нигде не было.

– Не переживай, мы их скоро найдем, – сказал я, пытаясь звучать обнадеживающе.

Айви вернулась с тележкой. Я нашел шприц с адреналином и вставил иглу.

– Ибрагим, мне придется спустить твои брюки, чтобы сделать укол в бедро, – предупредил я.

Ибрагим прошептал что-то похожее на согласие.

Вколов адреналин, я надел на Ибрагима кислородную маску. Я следил за его пульсом и уровнем кислорода в крови. Мое сердце стало постепенно успокаиваться, когда состояние Ибрагима начало улучшаться.

Потеря сознания в реальной жизни пугает даже опытных врачей. Мне бы хотелось вернуться в то время, когда студенты делали компрессии грудной клетки живым пациентам и когда самым волнительным событием была потеря зубных протезов.

Вскоре в дверь снова постучали, и в кабинет вошли два парамедика, держа в руках огромные сумки с оборудованием. Ибрагима подключили к более современному монитору и новому кислородному баллону. Состояние парня было достаточно стабильным, чтобы его можно было усадить в кресло-коляску и отвезти в больницу.

Я хотел сказать что-то забавное, когда его увозили, чтобы разрядить обстановку.

– Что ж, Ибрагим, это отучит тебя произносить слово на букву «С», – усмехнулся я.

Это не сработало. Парамедики смерили меня пустым взглядом, а Ибрагим, судя по всему, понятия не имел, о чем я.

– Ладно, выздоравливай скорее! – попрощался я.

Я захлопнул дверь и закрыл глаза. Да, я говорил, что мне нравится драматизировать ситуацию в присутствии студентов, но я не совсем это имел в виду. Положив голову на стол, я услышал странный звук и открыл глаза.

Кошки. Кто носит с собой кошек, не поместив их в специальную переноску? Это же кошки, понимаете? Мне нужно было их найти.

Звук раздавался из-под кушетки. Я опустился на четвереньки и стал кис-кискать, чтобы привлечь внимание животных.

– Иди сюда, киса, – поманил я кошку детским голосом. Какого черта я творю? Врач общей практики ползает на четвереньках по кабинету в поисках двух сбежавших кошек. Я на такое не подписывался.

Я просунул голову под кушетку, чтобы лучше все рассмотреть. Я различил в темноте силуэт одной из кошек и протянул к ней руку в надежде, что она не станет царапаться. Почувствовав в своей руке что-то пушистое, я решил, что ни в коем случае не провалю это дело. «Спасибо, Господи, за маленькие чудеса», – подумал я.

Я вытащил шерстяную находку из-под дивана. Это был парик Айви.

Мы с Айви потратили полчаса на поиск кошек, удравших из кабинета во время суматохи. Возвращая их владельцам, я объяснил, что сыпь на груди Тиффани всего лишь укусы насекомых и лечение не требуется.

Мама Тиффани обещала купить переноску для кошек, а Ибрагим, к счастью, полностью выздоровел.

После этого мы с Айви решили выпить чаю с пирожными. Ее настоящие волосы были седыми (я этого не ожидал) и заплетенными в самую крошечную косичку из всех, что я когда-либо видел. Мне понравилась ее прическа. Мы в основном говорили о том, что у нее отличные волосы и ей не нужно постоянно ходить в париках. Никто из нас не упоминал слово на букву «С».

Разумеется, не все животные, с которыми мы имеем дело, настоящие. Иногда мягкие игрушки не менее важны.

Моей последней пациенткой в тот день была Эмили Эшворт, маленькая девочка с заболеванием сердца. С нашей первой встречи прошло почти два года, и теперь Эмили исполнилось пять лет. С тех пор мы виделись с ее семьей несколько раз, и у нас сложились хорошие отношения. Я был знаком и с остальными дочерьми Венди, поэтому у меня в голове начало складываться представление о их внутрисемейных отношениях.

Венди и отец Эмили были в разводе. Она описала их отношения как напряженные, но девочки были в порядке.

Эмили требовалась замена сосудистых шунтов в сердце. Она переросла те, что были установлены ей несколько лет назад. Лондонские хирурги должны были приехать в Йоркшир, чтобы участвовать в проведении процедуры. Врачи планировали вскрыть грудную клетку Эмили, посмотреть на ее сердце и только потом решить, какой шунт лучше всего ей подойдет. Они также хотели воспользоваться этой возможностью, чтобы сразу продумать окончательную операцию, которую планировалось провести, когда Эмили достигнет нужного возраста.

Сам факт того, что целая команда хирургов съедется со всей страны для проведения настолько масштабной операции, заставил меня поневоле задуматься о Национальной службе здравоохранения. Несмотря на все ее недостатки, это была невероятная организация, частью которой все же стоило быть.

Венди и Эмили сели. Девочка принесла с собой игрушечного жирафа.

– Кто это с тобой? – спросил я у Эмили, указывая на жирафа. Теперь девочка хорошо меня знала, и от ее былой застенчивости не осталось и следа.

– Это моя подруга Софи, – сказала она, протягивая мне жирафа. Вид Софи говорил, что она явно знавала лучшие дни. – Она поедет со мной в больницу.

– Ничего себе! Софи будет такой же храброй, как ты? – спросил я.

Эмили кивнула, и я вернул ей жирафа.

– Как ваши дела? – обратился я к Венди.

– Хорошо, все идет по плану. У Эмили операция в конце недели. Мы пришли, чтобы вы ее осмотрели. Врачи из больницы сказали показать ее вам за несколько дней до операции, чтобы убедиться в отсутствии инфекции.

Так всегда делают перед операцией, поэтому я взял стетоскоп и стал прослушивать грудную клетку Эмили. Похоже, все было в порядке.

– А как вы себя чувствуете перед операцией? – спросил я Венди.

Она вздохнула, включила что-то на своем телефоне и протянула его Эмили.

– Эмили, посмотри мультики, пока я разговариваю с доктором Ханом.

Эмили не собиралась отказываться от такого предложения. Она взяла телефон, бросила Софи на пол и стала смотреть «Щенячий патруль».

– Я очень обеспокоена, доктор Хан, – призналась Венди. – Хирурги мне все объяснили, но я не сплю всю неделю. В информированном согласии, которое мне пришлось подписать, говорилось о риске смерти. Смерти! Как вы думаете, я правильно поступаю?

Венди внимательно на меня посмотрела. Я взглянул на Эмили, которая была поглощена мультфильмом.

– Я лишь могу сказать, что без операции сердце Эмили будет работать очень плохо и риск будет еще выше. Я не думаю, что у нас есть другие варианты.

Разница в возрасте между мной и Венди составляла лишь несколько месяцев. Я часто думал об этом, когда она приходила. Мы выросли в одном городе и ходили в соседние школы. Я вполне мог сейчас сидеть на ее месте.

– Так сложно понять, как правильно поступить, – сказала она. – Мне кажется, что я теряю контроль. Такое чувство, будто что бы ни случилось с Эмили, это все равно от меня не зависит.

Я искренне сочувствовал Венди. Отказ от операции означал для Эмили практически неминуемую смерть, но и хирургическое вмешательство было сопряжено с риском. Венди говорила со многими специалистами, и теперь ее голова шла кругом.

– Операцию будут проводить лучшие хирурги страны. Мы должны принимать это во внимание.

Венди кивнула. Она подняла жирафа с пола и протянула Эмили. Девочка крепко обняла игрушку.

– Пойдем домой, – сказала она дочери.

Эмили подняла глаза и широко улыбнулась.

– Софи с вами прощается! – сказала она, размахивая жирафьей ногой.

– Пока, Софи! – ответил я и помахал в ответ.

Наблюдая за тем, как эта маленькая девочка, прижимающая к груди игрушечного жирафа, выходит из кабинета, я решил, что люди, не желающие работать с детьми и животными, многое теряют.