Текст книги "Тонны облаков"

Не знаю, почему мне вдруг пришла эта мысль в голову, и отчего я так отчётливо её помню… Но на обратном пути я вдруг подумала или даже решила: «Мы обязательно поцелуемся…» Это означает, что пятнадцатилетняя девочка задумала поцеловаться с тридцатилетним парнем… И, уж поверьте, она ужасно этого желала и довольно долго ждала.

Вскоре я вернулась домой. Может, даже буквально на следующий день, потому что без Ваксфлауэра в городе T мне нечего было делать, а гулять с ним всё время я тоже не могла, потому что не обладала особо правами в чужом доме, как в принципе, и в своём тоже.

Пожалуй, нужно рассказать, где я жила в городе N, и самое главное – как. Это был обычный частный дом на обычной улице. Хотя всем живущим на этой улице казалось, что это самое дно цивилизации. Я тоже так, конечно, думала. Но теперь понимаю, что это был некий райский уголок. Пусть не со всеми удобствами, пусть там часто не было воды и света, а ноги летом были чёрными от пыли, потому что не было асфальта, но это было частью природы, что совершенно нельзя сказать о высотках в черте города… Я не жила за городом, но я жила за железнодорожной линией. Это почти одно и то же, потому что через железную дорогу не ехал никакой транспорт, кроме машин самих жителей. Почти не было магазинов. (Это было просто какое-то чудо, когда в году 2007 у нас почти в начале улицы открыли Продуктовый, куда ходили все!) И, в общем-то, не было асфальта, как я уже упомянула. Не было каких-то иных построек, кроме магазина и домов… Много-много домов тянулось с одной стороны улицы, потому что другая сторона была слишком близко к железной дороге, которая шла буквально параллельно.

Мой номер дома был 123. В длинном ряду домов иногда были промежутки-повороты – это были переулки. Так вот, я жила в одном из переулков. Сами переулки были не очень большими. Дома располагались друг напротив друга, и умещалось их всего где-то от шести до десяти. Номер 123 был почти центром улицы. А последним был номер 221, кажется. (В конце улицы я бывала очень редко.) Через мой переулок, и только через него, можно было выехать на дорогу, чтобы попасть на мост, а через него оказаться в центре города. Дорога эта шла через поле. Там была небольшая рощица и узенькая речка, на другой стороне которой открывались просторы. Именно об этом я и говорю – часть природы.

Как-то даже заскучала по стуку колёс гружёных поездов. Кажется, если бы хоть разок там оказаться сейчас, почувствовать, как чуть трясётся кровать от вибраций под землёй, услышать этот шум – я бы мгновенно уснула, и спала бы долго-долго… А проснувшись, наконец почувствовала бы себя выспавшейся. Мне очень не хватает этого чувства в жизни. Не знаю, почему его нет… Только очень редко. Кажется, последнее было тогда, когда я выпила много водки, вернулась домой в два часа ночи, а проснулась в семь, чтобы пойти на учёбу. Это было в январе. Да что там говорить, конечно же, я помню число – ночь с 20 на 21 января. А сейчас 26 марта.

Мой дом был достаточно большим. Ступеньки, коридор, комната, в которой мы всегда кушали, из неё выход в совместную ванную и туалет, и на кухню, затем проход ещё в одну комнату (в ней стоял письменный стол); налево моя спальня (которая была моей последние четыре года в этом доме), потом самая большая комната – зал с высоким потолком и снова налево – мамина спальня, в которую нельзя было заходить, хоть двери там и не было. Через зал можно было бы пройти дальше, но та половина дома была закрыта. Там жил дедушка, пока в 2004 году не умер. Точнее даже он жил в половине с большим залом и спальней. Просто часть мы отремонтировали, а часть оставили за дверью и заклеили обоями. Туда можно было зайти только с улицы.

Я жила с мамой и с братом, который на четыре года старше, как я уже писала. Казалось бы: живём в таком большом доме втроём, и никто не может друг другу мешать. Но семейка у нас была такой, что мы вечно друг другу мешали. Точнее, кто-то вечно был чем-то недоволен и в этом был виновен кто-то из остальных двух.

Мои размышления в этом доме о Ваксфлауэре я могла доверить только дневнику, который приходилось прикрывать рукой или вовсе закрывать, когда мама проходила мимо. Я писала всегда за обеденным столом, потому что письменный всегда был занят братом за компьютером, а в спальне просто не было стола. Когда мне было совсем тяжело, я закрывалась в спальне и писала на коленях, но приходила мама и всё равно открывала двери: нельзя было не только заходить в её спальню, но и трогать половину предметов в доме. Я говорю о дверях, шторах, каких-нибудь дверцах от шкафчиков, о предметах на подоконнике (до них не добраться, раз нельзя прикасаться к шторам), и большей части предметов на кухне. Ах, да, я забыла про холодильник! Его нельзя было открывать ни под каким предлогом!

Теперь вы можете представить, что такой человек, как Ваксфлауэр, был для меня просто каким-то чудом. Он умел слушать и выслушать, умел правильно и по-доброму что-то сказать, он был щедрым, никогда не концентрировался больше одной минуты на плохом и говорил много только о настоящем и будущем, не причитая о прошлом. Мне хотелось говорить с ним сутками, что я почти и делала до тех пор, пока мамино терпение не заканчивалось, и она не заставляла меня ложиться спать. При этом она совершенно не интересовалась, с кем я так долго говорю. Просто я мешала ей спать. А вдруг это был какой-то маньяк, внушающий всякие мысли, и её дочь готовилась к самоубийству? Всякое могло быть. Но я считала, что правильно всё-таки рассказать. Тем более разговоры по телефону её, может, и не так волновали, но пойти куда-нибудь гулять с Ваксфлауэром я так просто не могла. О прогулках в T она, конечно, не знала.

Ваксфлауэр мне посоветовал, как лучше сказать, и что именно, чтобы избежать лишних ссор… Так что я была во всеоружии, лишь ждала подходящего момента. Этот момент пришёл 13 августа поздно вечером. Брат вдруг куда-то ушёл гулять, и мы с мамой остались вдвоём. Я подозвала маму и как-то так аккуратно сказала, что в лагере познакомилась с парнем, который живёт в городе T, и что я с ним виделась, когда была у Нолины в гостях, и что ему тридцать один год… После того, как она услышала возраст, сразу начались какие-то возмущения и слова о том, что он совершенно ненормальный, раз общается с девочкой пятнадцати лет. Может, это и так, но мама не учла одну деталь, что я в пятнадцать лет была намного умнее своих одногодок. Не в плане интеллекта, конечно, а именно в плане сознания и самосознания. Я была взрослее и ощущала себя такой. После маминых возмущений я, по совету Ваксфлауэра, тут же открыла его фотографии (на которые так часто и так пристально смотрела иногда, особенно перед сном), показала его сайт, рассказала, чем он занимается… Я почувствовала, что мама немного поменяла свой взгляд на вещи, потому что сначала ей представился, я так думаю, какой-нибудь небритый толстый мужик с пропитым лицом, на котором написано, что он хочет секса с молоденькой девочкой-девственницей. По виду Ваксфлауэра можно было сказать совершенно противоположное, и я это знала, поэтому не боялась, что разговор плохо кончится. Личное их общение тут пока было ни к чему. Главное, чтобы маме запомнилось хорошее первое впечатление о нём из моих рассказов и его фотографий… Потом я как-то и сама расположилась к маме, потому что таких откровенных разговоров в жизни у нас было не так много… И в эту жаркую летнюю ночь я предложила маме посмотреть вместе фильм, о котором она упоминала не так давно. Этот фильм назывался «Секрет». До сих пор его помню, потому что он очень известен своей идеей. В нём рассказывается о том, насколько сильна сила слов и насколько неправильное поведение, и вообще, неправильную жизнь в целом, мы программируем сами себе этими словами. Хотя, конечно, всё относительно, тем более понятие нормы. Кто его вообще придумал и ввёл? Ведь то, что для одного человека нормально, для другого может быть абсолютно ненормальным. Просто потому что люди разные, и взгляды на жизнь у них разные. Поэтому для меня не существует понятия нормы, я его считаю человеческой глупостью.

Ровно через неделю я сообщила маме, что Ваксфлауэр приедет в N. Время шло, и получается, что с последней нашей встречи минул почти месяц. 21 августа мы увиделись снова. Была маршрутка, которая ехала прямо из T в N через город R. Этот путь занимал чуть больше трёх часов. А сама маршрутка ехала только два раза в сутки, так же и обратно. Поэтому это был не самый удобный вариант, но, тем не менее, я предложила именно его. Итак, около двенадцати часов дня Ваксфлауэр должен приехать на окраину моего города, куда добираться не так-то просто (ещё один минус варианта).

Скорее всего, я приехала чуть ли не на час раньше, а вскочила с кровати, небось, в пять утра. Очень переживала, потому что наши отношения теперь стали куда серьёзнее. За этот месяц мы доверили друг другу необъятное количество самых сокровенных мыслей, рождённых в голове сейчас, или когда-то давно. Так что теперь взглянуть друг другу в глаза было куда интереснее. Хотя, по правде сказать, я начала забывать, что это такое – смотреть ему в глаза… Мы слышали только голоса друг друга, искажённые из-за расстояния, и видели лишь фотографии, показывающие только один ракурс (часто тот, который и не видно вживую).

Появилась идея взять с собой гитару. Конечно, чтобы взяла её я. Моя гитара была совсем маленькой и лёгонькой, но очень много значила для меня. Она была куплена 17 августа 2012 года, то есть на тот момент гитара недавно могла отпраздновать год жизни со мной. Она-то не праздновала, зато я помню, как именно в день 17 августа 2013 года делилась с Ваксфлауэром ощущениями и радостью, связанной с этим приобретением.

В общем, я приехала на вокзал и стала ждать. Выглядела я совсем обычно. Шорты, разноцветная маечка с чёрной ажурной сеточкой на спине и с бантиком. На ногах всё те же чёрные босоножки, распущенные волосы, обязательно – часы на руке. Где-то в 12:15 Ваксфлауэр откликнулся на мою SMS и написал, что, видимо, они немного задерживаются, но уже подъезжают. Мне это время задержки не казалось пустяком, а каким-то нескончаемым обстоятельством, которое я не в силах преодолевать лишнюю минуту… Я сидела на лавочке, и у меня буквально тряслись колени. Такое я испытала только тогда и только однажды и вообще не думала, что такое действительно бывает. Но свои трясущиеся коленки мне унять не удалось. Только когда в 12:20 его маршрутка приехала, я позабыла обо всём. Казалось, что и сердце перестало работать или, по крайней мере, – замедлилось. Вот я вижу Его. Всё с тем же рюкзачком за спиной, в шортах, в хорошо выглаженной маечке, в белых носочках под цвет майки и в чёрных кроссовках. И всё с той же улыбкой… Конечно, не было ощущения, что я так ждала именно это тело, что мне хотелось стоять с ним рядом, смотреть на него… Такое в принципе было невозможно, потому что мы всего-то несколько раз находились рядом больше получаса… Но всё это было так волнительно и так по-новому. Сложнее всего было сопоставить голос в телефоне с этим телом, которое я видела перед собой в эту секунду. Я вам хочу сказать, что и это почти невозможно после стольких часов разговоров. Ты просто привыкаешь к ощущению нахождения этого человека рядом и всё. Мало того, сложно даже почувствовать некую связь, в которую ты веришь уже долгое время на расстоянии… Её нет. Потому что связь с голосом – не с телом. Вы можете сказать, что всё это как-то глупо, и что это просто человек, и что вы видите друг друга, просто говорите, и всё… Но это не так. Вы поймёте о чём я, когда испытаете феномен отношений на расстоянии со встречами раз в месяц, а то и раз в два месяца…

Так мы и отправились в путь: два практически чужих человека, и один с рюкзаком за спиной, а другой с гитарой. Нам обоим нравилась природа, да и летом можно только в тени деревьев спрятаться от невыносимой жары, поэтому я решила, что мы пойдём в рощу Красная З*** или Красная В*** Не помню!

Лавочку в тени было найти не так просто. Либо она была в тени, но сломана. Всё равно было жарко. Я переживала за свой внешний вид, думала, что у меня очень раскрасневшееся лицо от жары. А ещё я жалела о том, что не собрала волосы в хвостик.

Ваксфлауэр очень бережно взял мою гитару в руки, стал её пристально разглядывать и восхищаться. Сам он имел гитару с пятнадцати лет, но такой красивой у него никогда не было. Гитара была хоть и не из дорогих, но с красивым дизайном: тонкий длинный гриф, белые колки, металлические струны, чёрный корпус и белый ободок. Лично у меня с этой гитарой была любовь с первого взгляда. Однажды я увидела её в магазине, а потом возвращалась туда ещё раз пять, чтобы просто постоять, посмотреть и помечтать… Ваксфлауэр спел, я так думаю, песен пять под гитару. Это было так тепло и душевно. Атмосфера просто прекрасная! Музыка, птички поют, вокруг всё зелёное, солнце светит ярко, небо слишком голубое и прозрачное, и мы вдвоём… Больше не было никого. Может, кто-то и был, но меня это не волновало. Я тоже спела несколько песен из тех, что удалось выучить всего лишь за один первый год, и мы отправились дальше… Помню песню, которую я точно подпевала33
  «Моё море» – Noize MC (российский рэп-рок-исполнитель и автор песен).


[Закрыть]. Кажется, что он даже спел её дважды по моей просьбе, или мне просто этого очень хотелось.

Время шло очень быстро, а Ваксфлауэру нужно было ещё добраться до дома. А я хотела хоть что-то ещё показать в своём городе. Было одно место, которое я узнала не так давно. 19 мая 2013 года. Его мне показал Озотамнус. Вроде не было обещаний, что я никого туда больше не приведу. Да и с чего вдруг? Это просто маленький холмик среди домов. Но дойти туда было нелегко, потому что тропинок было много, а нужно было выбрать одну. Так что накануне нашей встречи, числа пятнадцатого, я выбралась из дома и отправилась на поиски этой поляны. На эти поиски ушло пару часов. Но всё-таки нашла. Помню, что я там даже всплакнула в одиночестве. Не знаю, отчего… Наверно, вспоминала прошлое… А может, просто уже не верила, что найду.

Вот мы пришли, расстелили небольшое покрывало под цвет неба из рюкзака, положили гитару под головы и легли. Хотелось уже лежать, потому что прошли прилично.

Эти облака – белые комки, втиснутые в голубую бездну и разбросанные повсюду… Казалось, что можно дотянуться до них рукой. С этого холмика можно было даже вдалеке увидеть мой дом, если бы в руках был бинокль. А так мы видели рощицу, речку и выжженные от летних пожаров поля. Ещё очень интересно было наблюдать, как почти невидимая тень от облаков ползёт по земле медленно-медленно. Вы знаете, что облака весят миллионы тонн? Наверно, именно поэтому они передвигаются так медленно.

Разговаривать в таком месте было очень приятно. Только там я начала привыкать к Ваксфлауэру и чувствовать, что он тоже привыкает. Кстати, может, это и удивительно, но мы не играли в игры типа: что ты видишь в этом облаке. Сначала я прочитала вслух своё, пожалуй, самое длинное стихотворение, написанное мной тоже накануне, кажется, 16 августа. Оно было о многом. Как-то хотелось несколько последних лет своей жизни собрать в кучу и выразить стихотворно. Конечно, это не было столь складно, как могло быть, и не столь многозначительно и высоко… Но тем не менее это было моё, и в этом жила часть меня. И этой частью я решила поделиться. Потом Ваксфлауэр начал рассказывать про своих девушек, что у него были, про свой первый нелепый сексуальный опыт. Я чуть больше открыла подробности своей жизни в семье, рассказала о маме… Мы ещё о чём-то говорили, но это неважно. Потом надо было спешить на железнодорожный вокзал, откуда ехала электричка до R, чтобы потом можно было добраться в T. Хотя уходить ужасно не хотелось! Я думаю, что Ваксфлауэр чувствовал похожее… Нам всегда будет мало этого времени вместе…

Когда мы ехали в автобусе, почти не говорили, каждый был в себе. Лично я готовилась к расставанию. Но в какой-то момент в конце мы заговорили, и не помню, как это случилось точно, но вдруг у меня вылетели слова: «А может, я буду твоей женой?» Это было сказано почти мимолётно и даже в шутку, возможно, но эти слова прозвучали, и мы оба их слышали, и у нас у обоих появилась идея, которая стала развиваться моментально, но имела долгую историю… Зайдя на вокзал, мы купили билет, а я попросила посмотреть его паспорт. Мне не была важна фотография – я хотела узнать адрес прописки. Скоро вы поймёте – зачем.

Вот скоро приедет электричка, а мои мысли идут потоком, и тут я говорю: «Что если ты будешь моим первым мужчиной?» Это было как бы продолжение той фразы. Скорее всего, обе эти мысли появились в моей голове одновременно, и обе я произнесла вслух, и даже не побоялась. Я знала, что Он меня поймёт.

В тот день 21 августа 2013 года, мы оба поняли, что всё возможно. Он уехал в 17:**. Помню, как мы стояли возле электрички, и Ваксфлауэр сказал: «Дай, поцелую в щёчку». Поцеловал, а я подтолкнула его в вагон, потому что боялась, что электричка уедет без него.

Тогда я не сразу поехала домой. Мне захотелось просто подумать, а дома это редко получалось в полном спокойствии. Поэтому скоро я оказалась в нашем единственном городском парке с аттракционами. Я просто шла и думала, и тут мои глаза наткнулись на колесо обозрения, на котором я каталась только в детстве, и у меня нет об этом воспоминаний. В сознательной жизни я на него не садилась, потому что ужасно боялась высоты… Но в тот миг я почувствовала, что теперь есть человек, с которым мне точно не будет страшно… В тот же вечер, или чуть позже, после того, как я поделилась этой мыслью, Ваксфлауэр пообещал мне, что обязательно прокатится со мной на этом аттракционе. Он сдержал своё слово, но всё случилось совершенно не так, как могло быть.

Первый раз пытаюсь писать в общественном месте. Это довольно интересно. Время: 14:23. Ветер за окном просто ужасный, но довольно типичный для марта. Вокруг самые разнообразные люди. Справа две девушки говорят о других девушках и парнях, показывая друг другу фото на телефоне, слева – парень просто ест. Впереди заняты несколько столиков: парень и девушка сидят далеко друг от друга – явно ведут напряжённый разговор. Только что парень встал и ушёл. Девушка осталась одна. Смотрит вдаль. Остальные просто сидят и едят, одни сменяют других. А я сижу и печатаю. На самом деле, наблюдать можно за многим, и если смотреть особым взглядом, то любое может заинтересовать. Иногда мне хочется делать, как Шерлок Холмс – видеть все причинно-следственные связи, каждую мелочь. Думаю, что зачастую у меня получается лучше, чем у многих вокруг. Некоторые, уверена, совершенно не хотят наблюдать за этим миром – они хотят спрятаться от него, забиться в угол.

Сейчас мне кажется, что прошло гораздо больше времени, но прошло всего три дня, и я снова увидела Ваксфлауэра. Он решил устроить для меня небольшое путешествие и отправиться со мной на теплоходе в маленький город S на берегу реки. Кажется, он там был до меня, но давно… Проблема была в том, что это не просто прогулка в N, это большее. Хотя бы потому, что нужно ехать в город R. Только в этом продвинутом городе плывут теплоходы.

Разговоры с мамой были очень напряжённые, всё равно она не слишком доверяла нашему общению из-за большой разницы в возрасте. У неё это не укладывалось в голове, тут возникал конфликт поколений. Потому что, по-моему, в этом новом мире такое было вполне допустимо, но мама была человеком из прошлого века, к тому же сильным консерватором по природе. В общем, я убеждала маму, что всё будет хорошо, и что билеты уже куплены, и что это всего на один день – вечером я вернусь домой. Она практически не слушала меня, потому что была убеждена, что это просто прихоть пятнадцатилетней девочки. Вечером 23 или 24 августа я убедила маму поговорить с Ваксфлауэром по телефону. Говорили они где-то полчаса. Мы стояли с мамой около железной дороги, невозможно было дождаться решения… Я ходила туда-сюда и почувствовала себя как в детстве, когда мы идём с мамой из магазина домой, и тут вдруг встречаются двое взрослых и начинают совершенно непонятный разговор для малышки, стоящей рядом и переминающейся с ноги на ногу на протяжении, как ей казалось, долгих часов.

По маминому лицу можно было понять, что она чем-то недовольна. Она была недовольно своей жизнью, местом жительства, своей судьбой в целом… Но тут было что-то другое, потому что лицо было более угрюмое, чем обычно. Да, она злилась. Но при этом произнесла, что путешествие всё-таки состоится. До сих пор не знаю, что там такое Ваксфлауэр наговорил маме, но у него получилось убедить её. Конечно, у него была другая тактика, отличная от моей, когда я действовала просто как заезженная пластинка, говоря об одном и том же снова и снова.

Надо сказать или даже напомнить, что на тот момент мне было пятнадцать лет, моему брату девятнадцать, а маме сорок два. Всё это означает, что детки растут, а мама может тем временем устраивать свою личную жизнь. Хотя всё это было странно! Она уезжала периодически на несколько дней из дома к очередному дяде, но всё как-то не складывалось. Было продвижение, когда она этого дядю приводила домой. Помню очень хорошо одного, который явился к нам в субботу рано утром и высыпал на наш обеденный стол пару килограмм каких-то козинаков с арахисом. Как можно было додуматься привезти такую кучу одних и тех же конфет? Через десяток нам уже было плохо, потом они долго лежали до тех пор, пока не завелись в этих конфетках червяки – мы их благополучно выкинули, когда появилась на то причина.

Так вот эти дяди являлись к нам один за другим. Но надолго не задерживались. Почему? Не знаю. Основная проблема была в маме, я думаю. Потому что она стремилась сделать из этих мужчин марионеток (уж я-то по себе знаю), но они бежали от неё, а она была этому рада, потому что был очередной неподходящий экземпляр. Хотя порой расстраивалась в целом. Плакала и говорила, что мы скоро бросим её, и останется она одна в этом доме, и будет ей плохо. Иногда она так нагнетала этим обстановку, что хотелось уже, действительно, скорее уйти.

Всё дело в том, что моей маме не повезло в жизни. Хотя бы потому, что она родилась у моей бабушки. Именно оттуда всё начинается. Маму воспитали так, что она стала закрытой в себе эгоисткой, тихо ненавидя своего старшего брата за то, что мать его боготворила. Имейте в виду, детей нельзя выделять в семье никоим образом! Это может плохо закончиться! Когда маме было, кажется, девятнадцать лет, родители развелись, и моя бабушка стала жить с другим мужчиной. Всё это сказалось, и уже в двадцать три мама родила моего брата, сбежав от ужаса в доме на север к парню, который старше мамы на одиннадцать лет. С ним особо ничего не вышло, и уже в двадцать шесть мама родила меня, но от другого мужчины, вернувшись с ним в родной дом в городе N. Когда мне было лет пять, мама выгнала моего папу за пьянство и разбой, а уже в мои шесть лет снова вышла замуж за крёстного моей подруги Юкки, которого тоже через пару лет спровадила.

Про своего папу я помню мало. Больше всего запомнилось, как он вечерами приходил с работы и частенько доставал из карманов пару «чупа-чупсов» или «киндеров» для меня и брата. Я радостно бежала к нему и ждала, что он что-то обязательно даст. Помню, что алкоголь делал его очень агрессивным, и папа кричал на маму, билась посуда… Мне рассказывали, что когда я была совсем маленькой, папа в порыве злости перевернул коляску вместе со мной. Хорошо, что всё обошлось.

В общем, в момент, когда я собиралась поехать с Ваксфлауэром в небольшое путешествие, мама общалась с каким-то мужчиной (я не знаю, где она их находила), и мы решили, что я поеду в R гулять с Ваксфлауэром, а мама поедет со мной, чтобы увидеться с этим мужчиной.

Так всё и вышло. 25 августа 2013 года рано утром мы выехали на электричке из города. Кажется, теплоход отплывал в 09:30 от причала, а может, в 09:00. Но мы, конечно же, успели. Выходит, в тот день мама впервые увидела Ваксфлауэра. Правда, я совсем не запомнила этот момент.

Я была одета совсем просто. Белая майка и чёрные шорты, на ногах тапочки с цветочками. Мне хотелось выглядеть походно. Хотя я пожалела, что так вырядилась, потому что было очень жарко. Ваксфлауэр был, кажется, в том же самом, в чём и последний раз. А может, он сменил одну белую футболку на другую.

Вот мы на теплоходе. Двух минут в нижнем закрытом зале хватило, чтобы понять, что мы лучше будем стоять всю дорогу, зато на свежем воздухе. Говорить было немного сложно, потому что было шумно из-за воды и движущегося теплохода.

Помню, что мы стояли и рассматривали Луну, которую иногда видно средь бела дня. Мы всё удивлялись с её формы и недоумевали, как она такой получается, ведь сама Луна имеет форму шара, а мы почему-то видим вогнутую её часть. Когда в сентябре у меня началась школа, я подошла с этим вопросом к учительнице по физике, и она объяснила, что всё дело в отражённых от поверхности лучах. Если вы представляете, в чём был весь вопрос, то поймёте ответ.

Тогда на теплоходе ещё было очень много разговоров о Вселенной, о её бесконечности, которая есть, а может, её нет… Мы много говорили. И практически не смотрели друг на друга. Так вышло. С того момента 27 июля, когда я просто не могла оторвать от Него глаза, такого я пока себе не позволяла. Что-то происходило между нами. И это что-то мешало смотреть открыто глаза в глаза.

В какой-то момент мы приплыли к городу S, на осмотр которого, нам был дан где-то час, может, полтора, потом – дорога обратно. Город очень маленький, там особо не на что было смотреть. Вокруг было много людей. А в центре на площади стоял храм, который был главной достопримечательностью города. По дороге к храму мы попросили кого-то сфотографировать нас. Так у нас получилась наша первая совместная фотография. Когда мы стояли в церкви у алтаря, я сказала Ваксфлауэру, что он авторитет для меня. Не знаю, почему я так вдруг почувствовала и решила это сказать, но сам Ваксфлауэр был, кажется, удивлён и ничего мне особо не сказал. Под этим словом «авторитет» я подразумевала то, что я хочу быть такой же, как Он, стремиться к Его уровню сознания, который был значительно выше моего. Но в глубине души мне просто хотелось быть с Ним наравне, чтобы стать к нему ближе.

Был момент, что мы расстелили то же покрывало под цвет неба на траве и сели перекусить. Потом играли в шашки. Кажется, Ваксфлауэр обыграл меня, хоть я тогда и ходила на занятия по шашкам и училась хорошо играть.

Помню, как я купила там магнитик на холодильник, который до сих пор висит, и буквально сегодня мой взгляд задержался на нём. Когда мы возвращались к теплоходу, Ваксфлауэр рассуждал, что скоро он будет ровно вдвое старше меня, когда мне будет шестнадцать, а ему тридцать два, и что такое бывает раз в жизни. А когда мы поднялись на теплоход, Ваксфлауэр в какой-то момент сказал, что хочет почувствовать меня ближе и обнять. Тогда мы впервые обнялись, и после этих объятий как-то больше смотрели друг на друга. Но тем не менее мы с последней нашей встречи не затрагивали тему про то, что я могу быть его женой… Хотя много переписывались, обсуждая это. Наверно, нам нужно было время, чтобы понять, что всё это действительно происходит с нами…

Сейчас вспомнила, что по дороге на вокзал мы обсуждали очень важную тему для меня. Всё дело в том, что в 2013 году наша дружба с Юккой переживала кризис и была на грани того, чтобы закончиться… Хотя трудно в это поверить. Я как-то прочитала, что дружба, которая длится более семи лет, с большой вероятностью продлится до конца жизни… Не знаю. Странно, что так не пишут про семейные отношения. Бывает, люди и после двадцати лет брака разводятся. А было бы здорово, если бы существовал некий срок, который можно преодолеть и быть спокойным. Но такого не бывает. И с дружбой в том числе. Просто кто-то так подумал.

Так вот, наш кризис состоял в том, что я была многим недовольна именно во внутреннем мире Юкки. Конечно же, то, что я считала изъяном, в какой-то степени отражалось на мне и наших отношениях. Например, возьмём её безответственность. Если она обещала выйти из дома через двадцать минут, то могла этого не сделать, а я, конечно, злилась, но ждала и теряла своё время. Ещё, например, можно рассмотреть её гордость. Я это так назвала, но может, это не совсем то… Но иногда, если Юкка была в чём-то убеждена, то, значит, и другой должен быть того же мнения. На этом у нас возникала куча разнообразных споров, которые могли вовсе не закончиться. Я могла просто резко со злобой прервать спор, и на этом всё прерывалось. Это было неприятно ни мне, ни ей, и откладывало отпечаток на нашей дружбе, которая портилась такими вещами.

Но всё стало хуже, когда у Юкки появилась первая любовь. Я отошла на второй план, как и другая близкая подруга Юкки (в дальнейшем мы даже объединились, потому что у нас была общая беда). Так вот, я с определённостью могу сказать вам, что никогда не стоит отдалять своих друзей и подруг ради любимого человека, если нет на то веской причины. Ведь просто бежать к парню, которого ты видела вчера, и не идти ко мне, которую ты не видела неделю – как минимум несправедливо… Из всего этого вышло, что я очень ждала премьеру одного фильма в кинотеатре, и Юкка обещала сходить со мной, но 27 ноября в десять утра я пошла сама смотреть этот фильм в воскресенье при маленьком снегопаде в полупустой зал. Хотя я не жалею об этом, потому что в тот день я, кажется, стала приближаться к той себе, которой я есть сейчас. Чтобы вам было понятнее, просто вот эта свобода – взять и пойти в десять утра одной – не всем даётся внутренне, а мне очень много даётся по жизни. Взять хотя бы то, что я сижу и печатаю эти строки.

В общем, меня очень волновали все эти проблемы, и я рассказала Ваксфлауэру всё как есть. Он меня сразу понял и объяснил, что стоит открыто обо всём говорить, но не критиковать при этом, а честно описывать картинку чего-то хорошего, что хотелось бы видеть на самом деле. Как бы вам это подробнее объяснить? Ну, вот если мне не нравится безответственность Юкки, то я говорю ей о том, что такая безответственность может доставлять много неудобств себе самому и людям вокруг, но при этом не концентрируясь на своём недовольстве, предлагать побольше стараться в различных ситуациях. Сейчас мне это более понятно, и маловероятно, что тогда у меня это уложилось вот так в голове. Поэтому 27 августа, когда я собрала нас троих в нашем городском парке (меня, Юкку и её подругу), разговор получился так себе. Мы просто вдвоём наговорили кучу гадостей в адрес своей подруги, она тогда сидела вся в слезах, а мы были убеждены, что так и надо.