Текст книги "Сломанная кукла"

– Что?

– У меня не было болевых точек, – признается Бишоп. – Так меня воспитал мой отец, поэтому я такой, какой есть. Это в нашей крови, мы не можем позволить себе давать слабину. Мой отец не признает таких вещей. Он женился на моей маме для прикрытия, а не по любви – но не мне говорить о чувствах. – Несколько секунд он смотрит на меня, словно подтверждая сказанное, а затем снова сосредотачивается на дороге. – Я не имею права на болевые точки. Те гребаные чувства, которые я испытываю, когда думаю о том, что ты трахаешься с кем-то другим… – Он выдыхает. – Я бы убил этого человека в одно мгновение без каких-либо сожалений. Дело не в том, что я влюблен в тебя или что-то в этом роде. Это просто потому, что мы вроде как… друзья. В извращенном смысле.

– Друзья? – повторяю я, пробуя это слово на языке.

Значит, он и правда меня опекает и испытывает ко мне какие-то чувства. Если нет, то зачем ему убивать кого-то из-за меня? Он кажется сбитым с толку, – примерно таким же, как и я. Я понимаю, в чем тут дело. Бишоп всегда относился ко мне иначе, независимо от того, через какое дерьмо он вынуждал меня проходить. Опасно ли это для него? Испытывать такие чувства к «другу»?

– Почему это плохо? – быстро спрашиваю я, прежде чем успеваю себя остановить. – Я имею в виду, почему иметь слабость – плохо?

– Это уязвимость. Мне было нечего терять, пока я не встретил тебя. Я не могу позволить себе иметь слабость, не в этой жизни.

– Ну, может быть, мы встретимся в другой жизни и я смогу быть для тебя чем-то большим, чем болевой точкой.

Я смотрю на него, и наши глаза встречаются. Два темно-зеленых океана затягивают меня, поблескивая, словно тлеющие угли.

– И кем бы ты была? – спрашивает он.

Его брови нахмуриваются, когда он переводит взгляд с моих губ обратно на мои глаза.

– Я была бы твоей.

Подъехав к моему дому, Бишоп выходит из машины и открывает мне дверь.

– Я умею ходить, Бишоп.

– Да, – бормочет он, подхватывая меня руками и поднимая с места. – Но ты не обязана.

После нашего короткого разговора по дороге домой я поняла, что должна его отпустить. Я не могу продолжать держаться за мысль о том, что мы могли бы иметь вместе. Этого не произойдет. Это Бишоп Винсент Хейс, а я – это я. Чертово безумие.

Как только мы оказываемся у входа, я поворачиваюсь к нему лицом. Входная дверь ничем не напоминает о бушевавшей совсем недавно вечеринке. Думаю, кто-то – возможно, из Королей – ее закрыл.

– Можно вопрос?

Он широко распахивает дверь.

– Да.

– Если я спрошу тебя кое о чем… ты скажешь мне правду?

– Это зависит от вопроса, – отвечает он, заходя внутрь и закрывая за нами дверь. – Если это обо мне, то отвечу, а если о клубе, то нет.

– Преданность своим?

Он опускает меня на пол, и мы поднимаемся наверх.

– Что-то в этом роде, – бормочет он себе под нос. Так тихо, что я почти его не слышу.

Оказавшись в своей комнате, я растягиваюсь на кровати, смахивая волосы с лица. Матрас прогибается, когда Бишоп садится рядом со мной.

– Мне нужно тебя кое о чем спросить, и ты должна быть честна со мной, – начинает он.

Я нервно сглатываю и киваю. Я знаю, о чем он собирается спросить, и мысленно готовилась к этому всю дорогу домой, но для меня это все еще испытание. Я никогда не говорила об этом вслух. Я никому не раскрывала свой самый темный секрет, не говоря уже о парне, который мне нравится.

– С тобой делали что-то, когда ты был маленькой?

Повернувшись к нему, я подпираю голову ладонью. Свет от тусклой лампы оттеняет резкие линии его подбородка и идеальный нос. У него профиль модели GQ[6]6
  G Q – ежемесячный мужской журнал.


[Закрыть] и извращенный ум Майкла Майерса[7]7
  Майкл Майерс (англ. Michael Myers) – главный злодей из фильмов ужасов «Хэллоуин», маньяк-убийца.


[Закрыть]. Просто очаровательно.

Выдохнув, я закрываю глаза.

– Да.

Он стискивает зубы, а я открываю глаза и смотрю, как его руки сжимаются в кулаки. Его ноздри раздуваются.

– Кто?

Я знаю его имя. Не знаю, где он и что с ним случилось, но я знаю его имя.

– Я не знаю, кто он. Я мало что помню. Я просто знаю, что это началось, когда я была совсем маленькой.

Я ложусь на спину и кладу руки под голову.

– Расскажи мне все подробности, которые сможешь вспомнить, – настаивает Бишоп, поворачиваясь ко мне лицом. – Я серьезно, Мэдисон.

Я знаю, что он серьезно, и знаю, что если назову ему имя, то он моментально найдет этого парня. Не имеет значения, находится ли Лукан в Китае или уже давно покоится на глубине шести футов. Я знаю, что Бишоп найдет его и убьет, если он все еще жив, но это моя добыча. Я давно пообещала себе, что однажды за все отомщу, и я не собираюсь отказываться от этого обещания и предавать семилетнюю себя.

– Я не знаю его имени.

Бишоп внимательно изучает мое лицо, и я начинаю паниковать. Знаю, что он может читать людей, он часто это делает, но не раз говорил о том, как ему трудно прочитать меня. Но даже это знание не дает мне полностью успокоиться, и я прочищаю горло, понимая, что должна рассказать ему хоть что-то – иначе он не отступит. Бишоп открывает рот, вероятно, собираясь уличить меня в очевидной лжи, но я его перебиваю.

– Он звал меня «Лебедь».

– Лебедь? – спрашивает Бишоп, обдумывая эти слова. – Хочешь сказать, он знал, что ты Серебряный лебедь?

Я пожимаю плечами.

– Честно говоря, я не знаю.

Бишоп встает и идет к двери. Сделав паузу, он оборачивается и бросает через плечо:

– Поспи.

Затем он уходит и оставляет меня наедине с моими мыслями. Дерьмо. Я сказала слишком много? Он понял, кто это? Конечно же, нет. Никто не знал, что Лукан меня так называл, кроме меня и Лукана… и…

Забудь.

Бишоп умен, слишком умен. Он улавливает то, что ускользает от обычных ушей и глаз.

Свесив ноги с кровати, я тянусь под нее, пока моя рука не находит привычную обложку из изношенной кожи. Вытащив ее, забираюсь на кровать и прислоняюсь к изголовью. Пролистав первые несколько страниц, я оказываюсь на месте, где остановилась в прошлый раз.

10.

Откровение

Et delicatis praetulissem, sicut truncum arboris fluitantem olor et Quasi argentum bullet sicut mortiferum.

Притягательно, как парящий лебедь, и смертоносно, как серебряная пуля.

– Я хочу знать почему, – спросила я, пытаясь заставить Хамфри признаться. Почему в их культе так важно, чтобы девочка не появлялась на свет?

– Я объяснял тебе, женщина. Ты узнаешь только то, что я тебе позволю. Ты никогда не сможешь этого понять, потому что ты женщина.

Сдерживая свои чувства, я села на один из стульев. Глядя на обжигающе горячее пламя, мечущееся в камине, я резко повернула к нему голову.

– Скажи мне.

Решив, что в этот раз я не сдамся, я встала со стула и подошла к нему.

– Я хочу знать. У меня есть право знать… моя…

Я замолчала, мое горло сдавливали подступившие рыдания.

Раз.

Два.

Три.

Я считала про себя, сдерживая рвущиеся наружу слезы.

Хамфри поднялся со стула и направился ко мне. Его выражение лица изменилось, все линии и морщины, покрывавшие его лицо, углубились, и именно тогда я поняла, что задела нерв. Я всегда так делала. Он занес руку и ударил меня по щеке, от пощечины мое лицо словно обдало огнем. Я рухнула на землю, чувствуя пульсирующую боль и глядя прямо на него.

Он опустился на колени рядом со мной.

– Теперь я тебе кое-что расскажу, но не потому, что ты спросила или, вернее, потребовала, а потому, что так хочу я. Поняла?

Я кивнула, потому что, если я хотела снова увидеть солнце или своего сына – у меня не было выбора.

Он медленно приближался ко мне, его дыхание щекотало мне мочку уха. Я вздрогнула от отвращения, но скрыла это, прекрасно понимая, что если он поймет, что вызывает у меня неприязнь, то это повлечет за собой еще одно избиение.

– Потому что женщинам нельзя доверять. Потому что женщины легко ведутся на славу и деньги. То количество силы, которое может получить Серебряный лебедь, было бы безграничным, потому что эта штука между твоих ног – слабость. Болевая точка. Это манит и отвлекает.

– Значит, ты делаешь это, потому что у нее будет слишком много власти?

– А-а, – ухмыльнулся Хамфри, – она поняла. Да, она также была бы слишком привлекательна для других Королей. Слишком, слишком привлекательна. Это невозможно, и поэтому у нас никогда не может быть Серебряного лебедя. Притягательна, как мирный лебедь, плывущий по воде, и смертоносна, как серебряная пуля.

– Что, если через несколько поколений кто-нибудь сумеет выжить? – спросила я, искренне беспокоясь о будущих Лебедях, так как велика вероятность, что их будет много. Но выживет ли кто-нибудь – это уже другая история. Я очень надеюсь, что кто-то из этого культа однажды проявит сострадание и спасет ее.

– Тогда она вырастет, мечтая лишь о том, чтобы она никогда не появлялась на свет.

– Ты угадал, ублюдок, – бормочу я, закрывая книгу и засовывая ее обратно под кровать. Иногда мне определенно хотелось никогда не появляться на свет, но что именно он имел в виду? Почему он был так уверен, что если кто-то из них останется в живых, то они пожалеют? Я могла бы сказать, что дело только в Хамфри и его мерзком характере, но что-то в его уверенности меня отталкивает. Моя голова раскалывается, напоминая о непростой ночи, и я соскальзываю с кровати, через силу таща свою непомерно уставшую задницу в ванную.

Включив кран, я жду, пока вода нагреется до обжигающе-горячей температуры, и захожу внутрь. Выдавив немного шампуня на ладонь, я наношу его на волосы и растираю, позволяя мыльной пене стекать на кожу. Я полностью погружаюсь в мысли о прочитанной главе, когда дверь в ванную распахивается, занавеска срывается, и предо мной оказывается Нейт, без рубашки и в серых спортивных штанах.

– Нейт! – кричу я, пытаясь прикрыть голое тело. – Уйди на хрен!

Он ничего не говорит, его зрачки расширены, а грудь вздымается с каждым новым вдохом.

– Ты бегал? – задаю я совершенно неуместный вопрос, заметив покрывающий его кожу блестящий пот.

Потянувшись за полотенцем, я все еще не спускаю с него глаз, чтобы убедиться, что он не подглядывает, но он даже не пытается этого сделать. Он просто смотрит на меня, пристально изучая мои глаза так, словно он ищет в них нечто важное. Может быть, ответы, которые я не могу ему дать.

– Нейт! – повторяю я, когда неловкое молчание становится слишком долгим.

Схватив полотенце, я быстро оборачиваю его вокруг себя. Теперь, когда я не голая, я чувствуя себя в куда большей безопасности. Я протягиваю руку и слегка прикасаюсь к его щеке.

– Что случилось?

Мне дорог Нейт, правда. Даже больше, чем мне хотелось бы это признать. В глубине души я всегда подозревала, что испытываю к нему чувства, и, хотя я подавляю их, списывая все на то, что он мой брат, ничего не могу с собой поделать. Мое сердце болит, когда ему плохо, и радуется, когда он счастлив. Происходит ли такое, когда у тебя есть брат? Я не знаю. Эти чувства для меня в новинку, поэтому я все еще пытаюсь их осознать.

Как только моя ладонь касается его щеки, он закрывает глаза, а из-за стиснутых зубов вырывается слабый вздох. Его пресс напряжен, каждый мускул в его теле выглядит переутомленным.

– Нейт? – снова шепчу я, выходя из душа и оказываясь прямо перед ним. Он почти на фут выше меня, поэтому я смотрю на него снизу вверх. – Поговори со мной.

Он обхватывает рукой мою спину и прижимает меня к груди. Наклонившись, он убирает несколько прядей волос, прилипших к моему лицу.

– Я… не могу – черт! – Он выругивается. – Кто?

– О чем ты? – отвечаю я, понимая, что играю с огнем. Я никогда раньше не видела Нейта таким мрачным, и, хотя это ужасно, я уверена, что, в отличие от Бишопа, он никогда не причинит мне вреда.

– Прекрати.

Его голос резкий и властный. Это простое слово разрывает мое сердце надвое.

– Я сказала Бишопу, что не знаю его имени. Все, что я знаю, это то, что он называл меня Лебедем.

Нейт наклоняет голову и хмурится, в его голове начинают вращаться шестеренки.

– Лебедь? – Его вторая рука оказывается на моей спине, так что теперь он сжимает меня обеими руками. – Как Серебряный лебедь? Как будто он чертов Король?

– Я не знаю, кто он такой, Нейт. Я не хочу больше говорить об этом.

Это немного отрезвляет его, черты его лица расслабляются впервые с тех пор, как он сюда ворвался.

– Знаешь, – бормочу я, обхватывая руками его затылок, – однажды тебе нужно будет перестать врываться в ванную, пока я принимаю душ.

Уголок его рта приподнимается в легкой ухмылке, обнажая одну из ямочек.

– Да, думаю, что я это сделаю. Рано или поздно. Но не сегодня, не завтра и даже не в следующем месяце.

Подушечка его большого пальца скользит по моей нижней губе. Его глаза следят за каждым движением, и где-то в глубине души я знаю, что сейчас произойдет.

Мое дыхание становится прерывистым, моя грудь сжимается. Я хочу, чтобы ему стало лучше. Я ненавижу, когда он так взволнован чем-то, что связано со мной. Чем-то, из-за чего он не должен волноваться, потому что я давно это похоронила. Закрыв глаза, приподнимаюсь на цыпочках и прижимаюсь губами к его губам. Сначала он замирает. Проходит пара секунд, а он все еще не расслабляется, поэтому я слегка отстраняюсь, но в этот момент его рука касается моего затылка, притягивая меня обратно. Он прижимает мои губы к своим и слегка приоткрывает рот, его язык ласкает мою нижнюю губу. Мой желудок переворачивается, мое нутро оживает, и я прижимаюсь к нему еще сильнее. Наши поцелуи становятся горячими и страстными, и через секунду он срывает с меня полотенце, сжимает мои бедра и приподнимает меня над землей.

– Черт! – он останавливается и переводит дыхание.

Я считаю до пяти в уме, пытаясь успокоить прерывистое дыхание и бушующие гормоны. Он прислоняется лбом к стене рядом с моей головой, мои бедра прижимаются к его животу, а ноги все еще обвивают его талию.

– Мы не можем этого сделать – и я, на хрен, не могу поверить, что только что сказал это, потому что я безумно хочу тебя, Мэди.

Он оставляет нежные поцелуи на моей ключице.

– Как давно? – шепчу я.

– Как давно? – повторяет он, его губы скользят по моему плечу, а кольцо на губе холодит мою кожу.

– Как давно ты в меня влюблен?

Он делает паузу и крепко сжимает меня.

– Дольше, чем ты думаешь.

Я делаю вдох.

– Нейт, – начинаю я. – Я знаю, что тоже что-то к тебе чувствую. Всегда чувствовала. И я боролась с этим – но любовь ли это? Я имею в виду, что очень тебя люблю. Больше чем кого бы то ни было, но та ли это любовь? Этого я не знаю.

Он делает шаг назад, медленно опуская меня на ноги, и снова оборачивает полотенце вокруг моего тела. Поправляя его, он улыбается своей милой улыбкой, но глаза остаются печальными. Нежно целуя меня в лоб, он шепчет:

– Я знаю.

Затем он выходит из ванной в свою спальню, и все возвращается на круги своя.

Могла ли я такое представить? Он ворвался в ванную словно торнадо, оставив после себя бурю беспорядочных чувств. Чертов Нейт Риверсайд. Подонок. Я так люблю этого придурка, но, если бы мне пришлось сравнивать два этих чувства – к Нейту и к Бишопу, – они были бы совершенно разными. Сильные, но такие непохожие. Теперь осталось понять, что это значит. Словно это смертельная любовная головоломка, где мы не знаем, кто первый нажмет на курок. Я ныряю под одеяло, а потом долго ворочаюсь до тех пор, пока наконец не засыпаю.

Прошлой ночью я почти не спала, и утром не могла даже смотреть на еду. Вместе с утренним солнцем меня настигло похмелье, полностью лишившее меня желания жить – и тем более быть взрослой. Надев спортивные штаны и свободную белую футболку, я спускаюсь вниз, на ходу собирая волосы в небрежный пучок.

– Доброе утро, милая, – приветствует меня Елена.

Она нарезает всевозможные фрукты и кладет их в блендер, чтобы приготовить один из своих ужасных смузи.

– Доброе.

Я направляюсь прямо к кофейнику, благодаря бога за то, что он оказывается полным.

– Хорошо спала? – спрашивает она, закрывая крышку и оглушая меня грохотом блендера.

– Вообще-то, – я перекрикиваю шум, вызванный приготовлением противной зеленой жижи, – просто ужасно!

Я кричу, но внезапно блендер замолкает, и я понимаю, что это был не просто крик. Я по-настоящему ору.

– Вот это да. – Нейт ухмыляется, заходя на кухню в темных спортивных штанах и, как обычно, без рубашки.

Я быстро отвожу глаза и, когда вспоминаю, что произошло между нами прошлой ночью, меня захлестывает чувство вины.

– Я думал, ты до сих пор спишь как младенец, сестренка.

Я сверлю его взглядом и бурчу себе под нос. Он так спокойно назвал меня «сестренкой» после того, как мы были в нескольких секундах от того, чтобы переспать.

– Нет, я уже проснулась, – огрызаюсь я на него, потягивая кофе и пробираясь к одному из барных стульев.

– Ох, это прискорбно.

Елена порхает по кухне в своем спортивном костюме, прихлебывая зеленый смузи.

– У меня есть немного льняного масла, которое поможет тебе уснуть, Мэдисон. У него много полезных свойств, и…

– Спасибо, – прерываю я ее. Обычно я не такая грубая, но от виски у меня раскалывается голова. – Я буду иметь в виду.

Я одариваю ее легкой улыбкой, а после облокачиваюсь на стол и массирую виски. Елена уходит, оставив нас с Нейтом одних.

– Ты в порядке? – Он улыбается мне, прислонившись к стойке и попивая кофе из кружки. Поза настолько расслабленная, что для Нейта выглядит странной. Мне нужно побыстрее уйти.

– Я отлично! – Я прочищаю горло, вставая на ноги.

– Куда ты идешь? – кричит он мне вслед, когда я уже поднимаюсь наверх.

– Поеду стрелять.

Глава 12

После того как оружие собрано и приведено в порядок, я загружаю его в багажник «Рендж Ровер» и сажусь за руль, чтобы отправиться в место, где мы с отцом занимались стрельбой еще в моем детстве. Я смутно его помню, и ехать придется довольно далеко, но мне нужно побыть вдали от дома и всех, кто меня окружает. Я схожу с ума от пребывания в четырех стенах и от общения с людьми, поэтому решаю ненадолго сбежать в место из моих детских воспоминаний, – думаю, это лучший способ прийти в себя.

Я добираюсь до Нью-Йорка уже поздно вечером, мой телефон разрывается от звонков. Ни одного пропущенного от отца, зато целая куча от Нейта и Татум, и даже парочка от Бишопа. Они не понимают, что мне нужно побыть одной – и никогда не поймут. Я люблю своих друзей – какими бы они ни были, – но я не собираюсь распахивать перед ними душу и рушить стены, которые строила годами. Хочется верить, что я умнее этого.

Подъехав к старому ранчо, я оказываюсь на усыпанной гравием дороге. Меня окружают безукоризненно подстриженные деревья и сады. Я не помню, чтобы раньше здесь было так ухоженно, но, опять же, в мой последний приезд мне было всего десять лет.

Наконец я подъезжаю к главному входу, и к моей двери подходит камердинер.

– Ваше имя? – спрашивает он, поля шляпы скрывают от меня его молодое лицо.

– Ох, я не забронировала номер. Это было необходимо?

Я оглядываюсь по сторонам, оценивая роскошь и масштаб этого места. Каждый уголок здесь буквально пропитан богатством и престижем; конечно, мне нужно было забронировать номер.

– Да, мэм, прошу прощения, но это было необходимо.

Он говорит с сильным английским акцентом.

– Ой! – Я притворяюсь удивленной. – Какая жалость.

Я уже собираюсь закрыть дверь, когда меня останавливает женский голос.

– Прошу прощения! – окликает она. – Мэдисон? Монтгомери?

Я оглядываю ее с ног до головы, не зная, стоит ли мне ответить или уйти. Откуда она может знать мое имя?

Камердинер замирает, его челюсти напрягаются.

– Эм…

Я внутренне борюсь, думая, как мне ответить. Снова взглянув на нее, я замечаю, ее безукоризненный внешний вид. Узкая черная юбка-карандаш, кроваво-красная шелковая блузка, темные волосы, собранные в тугой высокий хвост, остроносые туфли на шпильке. Да, эта женщина буквально источает власть и деньги.

– Да?

Правило «сначала думать – потом говорить» в очередной раз не срабатывает, потому что я выпаливаю это совершенно неосознанно.

– Ей не нужно бронирование.

Женщина спускается по мраморным ступеням и направляется к нам.

– Не нужно… – повторяю я.

На моем лице, несомненно, с легкостью читается мое замешательство.

– Нет, дорогая. – Она улыбается и берет меня за руку. – Заходи. Я принесу ключи от твоей комнаты.

Она знает моего отца – это единственное понятное мне объяснение. Потому что откуда еще она может знать мое имя и кто я такая?

Глядя через плечо на молодого камердинера, я вижу, что он стоит, опустив голову. Когда он поднимает лицо, наши глаза притягиваются как магнит, и я мгновенно чувствую странную близость. У него глаза цвета молочного шоколада, бледная кожа, высокие очерченные скулы и угловатая челюсть. Насколько я могу судить, ему не больше шестнадцати или семнадцати лет – он совсем молод. У него не крупное телосложение – его можно назвать худощавым.

Снова переключившись на реальность, я вижу, как женщина останавливается на пороге стеклянной двери и жестом приглашает меня войти. Воспользовавшись моментом, я схватилась за ремень на своем плече и беспокойно оглядываюсь. Насколько помню, это место выглядит так же, как раньше. Возможно, здесь был небольшой ремонт, но концепция ранчо осталась прежней. Дорого, благородно и стильно. Ранчо расположено на окраине Нью-Йорка, в самой глубине леса. Мой отец всегда говорил, что это спокойное место, где мы можем поохотиться и нас никто не побеспокоит. Я начинаю думать, что его представление о спокойствии было немного искаженным. Из стеклянных окон в пол, обрамленных красно-белыми шторами, открывается вид на лес. Прямо перед главным входом находится стойка регистрации, а справа расположена витая лестница, ведущая к номерам на втором этаже.

– Пойдем, Мэдисон, – говорит женщина, и тут я понимаю, что не спросила ее имени.

Кажется, она замечает выражение моего лица, потому что она тут же улыбается и протягивает мне руку:

– Как грубо с моей стороны!

Я вхожу внутрь и принимаю ее рукопожатие.

– Я Катсия. Приятно познакомиться.

И в этот момент все останавливается.