Текст книги "Мужчина, женщина и их родители: как наш детский опыт влияет на взрослые отношения"

Здоровыми отношениями между мальчиком и его матерью можно назвать такие отношения, в которых женщина признает гендерную разницу между собой и ребенком, но при этом не нуждается в удовлетворении своих женских потребностей при помощи сына.

В этом случае она сможет помочь ему (отказывая как романтическому партнеру, но продолжая его любить) пройти через эдипов возраст, соединиться в идентификации с близким мужчиной и обратиться к миру сверстников со всеми его ресурсами и вызовами развития. На этом пути мальчик прерывает свое слияние с мамой и начинает ориентироваться на взрослых мужчин и ровесников разного пола. Мама, которая не препятствует процессу отделения, становится для него безопасной гаванью, куда можно вернуться, чтобы отдохнуть и восстановиться в перерывах между приключениями во внешнем мире.

Мальчик не рассказывает маме все на свете – и это нормально. Мальчик любит свою маму, но не воспринимает ее той, кто будет защищать его абсолютно от всего, что с ним может произойти. В своем восстановлении он нуждается не столько в разделении и утешении, как это делает девочка, приходя к матери со своими горестями и получая от нее ласку и нежную заботу, сколько в вере в него и его силу.

Вера в то, что сын обладает достаточной силой, не означает отвержения его слабости. Мы все ошибаемся, все переживаем поражения и конфликты. Мама, способная на поддержку и в дни поражений, и в дни успехов, помогает сыну найти баланс между его возможностями и ограничениями.

Очень важным в этом процессе будет умение мамы тонко и своевременно реагировать на изменение потребностей.

Например, это вполне естественно – позаботиться о заболевшем мальчике, уложить его в постель, ухаживать за ним в бытовом плане, обеспечить нужный телесный контакт, проследить за режимом сна, оказать медицинскую помощь. Однако, когда острая стадия болезни уже позади и начинается этап выздоровления, так же естественно будет дать ему бо́льшую свободу в том, сколько он спит, чем занимается, когда планирует вернуться к занятиям.

Для мальчика будет полезно, если прием лекарств также будет отдан под его ответственность при необходимом контроле, степень которого меняется с возрастом.

Мама, которая игнорирует выздоровление и продолжает носить мальчику бульоны и запрещать ему вылезать из кровати, игнорирует его силу. Мама же, которая с первого дня посылает его одного к врачу или требует не пропускать школу, отрицает его право какое-то время побыть слабым и нуждающимся.

В хороших отношениях мама с благодарностью принимает заботу мальчика и его любовь, но не требует от него идеализации. Она способна признать свои ошибки и извиниться, если это необходимо, не нагружая его при этом ответственностью за свое плохое самочувствие и не ожидая утешения, когда ощущает свою вину. Например, она может попросить прощения за то, что несправедливо наказала его, не разобравшись в ситуации с сестрой, а о своей вине и сожалении по поводу допущенной несправедливости рассказать мужу или подругам.

Человек, перед которым извиняются, имеет право на свои чувства по этому поводу и не обязан утешать обидчика за счет собственных процессов и чувств.

Извинения вообще важная часть родительства, но можно сказать, что между мальчиком и его мамой – особенно важная часть. Мальчик склонен к идеализации мамы, мама склонна к отрицанию того, что его агрессия может быть оправдана, поскольку может в принципе побаиваться мужской агрессии. Однако извинение – это признание моей неидеальности и твоего права, твоей силы, твоего существования. Умение справляться с собственными ошибками позволяет матери, которая сама повзрослела, вырастить и своих детей. Искреннее извинение приводит к признанию ограничений мира у того, перед кем извиняются, и прощению, к возможности соединить черную и белую стороны, плохую и хорошую маму в одного человека. Мама, признающая свою вину, – это мама, которая в ладах со своей агрессией, а значит, способна и своих детей научить тому же.

Мама, любящая сына, мама, верящая в сына, мама, способная на искренние извинения, – это эмоционально взрослая мама. Такая мама строит отношения с другими взрослыми, чем обеспечивает тот самый категорический отказ сыну, помогающий ему взрослеть. Она приходит на помощь тогда, когда нужна, и оставляет его наедине с миром тогда, когда у него достаточно сил на взаимодействие с ним.

В этом внешнем мире мальчик многое берет от отца.

Глава 4
Мальчик и его папа: Трудности с агрессией и ее освоение

В начале этой главы важно сказать о мальчиках, отцы которых не присутствуют в их жизни по разным причинам. Психика мальчика нацелена на идентификацию с мужчиной (после того как будет успешно пройден эдипов этап развития). И, если родного отца нет рядом и идентификация с ним недоступна, мальчик рано или поздно создаст образ или обнаружит в окружении мужчину или мужчин, с которыми и будет строить процесс идентификации. Это может быть герой из книги или кинофильма, а могут быть дедушка или дядя, учитель или тренер, которые присутствуют в жизни мальчика.

Маме мальчика не стоит пытаться сделать для него ту работу, которую должен сделать отец, поскольку мама – женщина, а не мужчина. В качестве идентификации она может предложить только свою личность, она не сможет переделать себя в нужный мужской образец поведения, даже если будет очень стараться. У мужчин другая природа и динамика агрессии и любви – и эти пути мальчик возьмет из мужского мира, если мама не будет этому препятствовать и не станет настаивать на том, что он должен взять ее поведение в качестве подходящего примера.

Основной мужской задачей развития является овладение своей агрессией и соединение ее со способностью любить в достаточном балансе. Тогда у взрослого мужчины возникает феномен, который можно описать как «добрая сила».

Это качество можно увидеть на примерах хороших отцов, которые достаточно сильны, чтобы защищать своих близких от невзгод внешних, и при этом достаточно добры и терпимы, чтобы помогать им при невзгодах внутренних. Такая способность распространяется не только на детей, но и на жен, друзей, в какой-то степени на стареющих родителей. Мужчина, обладающий доброй силой, имеет в своем распоряжении жизненную энергию и волю, которые помогают ему иметь власть над внутренним и внешним мирами и которые сбалансированы эмпатией и терпимостью как к себе, так и к другим. Всему этому сын учится (или не учится) в контакте со своим отцом.

До начала анализа отношений между отцом и сыном нужно сказать несколько слов о том, как в этой книге будут описаны вина и ответственность. Традиционным стало разделять эти понятия и подчеркивать необходимость замены категории вины категорией ответственности, однако здесь мы будем воспринимать это по-другому, пользуясь терминами «нормальная вина» (или «адекватная вина») и «чрезмерная вина» (или «неадекватная вина»).

Нормальная вина – это переживание сожаления о причиненном ущербе и желание его исправить таким образом, что усилия, потраченные на исправление и возмещение, будут соразмерны проступку и будут иметь основания в контексте реальности произошедшего.

Чрезмерная вина выходит за эти границы.

Например, желание или даже внутренняя необходимость оставаться в близких, но токсичных и болезненных отношениях с родителями, потому что «они дали мне жизнь» или «она же всем ради меня пожертвовала», являются следствием неадекватно сильной вины, а потребность оплатить ремонт случайно поцарапанной чужой машины – проявлением вины адекватной.

Когда ущерб маленький или, наоборот, настолько большой, что возместить его невозможно, необходимы и достаточны извинения и благодарность.

Так, в историях с родителями, которые пожертвовали ради детей своим временем, деньгами и здоровьем, дети никогда не смогут и не должны возмещать этот ущерб, поскольку не принимали решения о такой договоренности, а просто появились на свет. Благодарность матери и отцу за их вклад и их жертвы является достаточным откликом (вместе с извинениями, если для них есть конкретные причины: «Прости, что заставил тебя волноваться из-за того, что я так поздно вернулся домой и не предупредил, что задерживаюсь»).

Чем лучше у человека контакт со своей агрессией, тем точнее он может видеть разницу между адекватной и неадекватной виной, а также точнее подбирать способ и силу реакции.

Правильно подобранный способ реагирования должен завершить переживание вины и восстановить в отношениях нарушенный баланс.

Вина является здоровой частью отношений постольку, поскольку агрессия является здоровой частью отношений. С помощью вины мы можем регулировать свое поведение и продолжать развитие, вместо того чтобы застревать в своей кажущейся невиновности или тратить слишком много сил на вину, не оставляя ресурса ни на что другое.

Отказ от использования слова «вина» как будто отводит нас слишком далеко от тех переживаний, которые вину сопровождают и которые являются важной частью развития, и предполагает только некий подсчет причиненного ущерба и признание последствий («ответственность») – без сочувствия, эмпатии и истинных сожалений по поводу произошедшего.

Таким же образом мы не будем проводить разницы между виной и стыдом, воспринимая последний и как часть нормального развития, и как причину остановки этого развития в случае его избегания или, наоборот, избыточности.

Также, прежде чем сосредоточиться на мальчиках и их папах, мы должны более подробно обсудить природу и логику агрессивных чувств.

Сказанное в этом разделе будет в одинаковой степени описывать нормальное развитие агрессии как для мальчиков, так и для девочек. Специфические трудности мальчиков, связанные с их природным более высоким уровнем агрессии, мы обсудим чуть ниже.

Нормальное развитие любого ребенка тесно связано с признанием авторства своей агрессии.

При всей кажущейся очевидности этого процесса (тот, кто разбил кружку, например, является автором агрессии, в этот акт вложенной) он далеко не так прост. Для начала признание себя автором агрессии предполагает способность переносить вину. Без вины нет развития: если ребенок не сталкивается с виной за то, как его поступки влияют на других, или, наоборот, сталкивается с этим слишком много и часто и в результате перегружен виной, то его способность к аутентичному развитию крайне ограничена. Во втором случае психика будет пытаться бесконечно решать задачи, связанные с чувством вины и ощущением, которое можно назвать «плохость» или «неадекватность». Вина и стыд будут занимать большое количество внутреннего пространства.

Мы все совершаем ошибки и должны уметь нести за них ответственность, но признание этого факта имеет отношение к сложному психическому процессу. Для того чтобы увидеть вред, нанесенный другому человеку, и испытать по этому поводу сожаление и желание что-то исправить, нужна способность выходить за пределы восприятия только своих чувств и обстоятельств и видеть другого человека. Иначе я буду видеть только то, что разбил кружку случайно, например неловко повернувшись или играя. Испытывать вину за то, что я играл или двигался так, как мне хотелось, нельзя. Для вины нужно видение чувств другого: это была любимая кружка моей мамы, о которой она теперь печалится. Нельзя испытывать сожаление о том, что я играл, но можно испытывать сожаление о том, что мама расстроена из-за того, что сделал я.

Это большой и принципиально важный для развития любого ребенка акт – выход за пределы исключительно своей личности и обнаружение того, что в мире существуют другие люди, на которых он влияет своим поведением.

Это одновременно акт фрустрирующий и акт освобождающий. Фрустрация заключается в том, что ребенок обнаруживает свое невсемогущество, поскольку чувства и реакции других людей, а также их желания не совпадают идеально с желаниями самого ребенка. Свобода же появляется в том, что если другой существует на самом деле и отдельно от меня, то я сам тоже существую на самом деле и отдельно от всех остальных, а значит, я могу быть тем, кто я есть, не пытаясь добиться идеального совпадения с окружающими меня людьми.

В норме этот процесс бурно происходит начиная с года и в целом оформляется к трем годам, когда в психике уже существуют нужные предпосылки для последующего нормального развития. Очевидно, что маленький ребенок неспособен переносить большого количества вины, поскольку его психика попросту не сможет переработать столь сложное чувство. Родитель указывает на свои чувства, возникшие в результате действий маленького ребенка, но очень ограниченно, поскольку есть большое количество вещей, которые маленький ребенок делает просто потому, что он маленький.

Так, например, нет никакого смысла обвинять ребенка в том, что он разбросал вещи, но стоит научить его основам порядка. Нет смысла обижаться на него за то, что он разбросал еду, но стоит постепенно учить его аккуратности.

Маленькие дети капризничают, не спят, терзают мамину грудь, истощают своих родителей бесконечным требованием внимания, не пользуются горшком, засовывают пальцы в розетки, портят родительские вещи и требуют много времени, денег и сил – и совершенно неспособны чувствовать вину за это, поскольку в этом нет агрессии, а есть только нормальное бытие. Мама, которая уходит в молчанку или другим способом мстит за то, что ее годовалый малыш запачкал штаны или ее двухлетний ребенок уронил в воду телефон, не помогает ему развить ответственность, но создает ту самую перегрузку.

Можно сказать, что с года до трех лет создаются необходимые предпосылки, чтобы освоить свою агрессию и быть способным на переживание вины. После трех лет это развитие не заканчивается, но продолжается с более высокими ставками. Понятно, что более взрослый ребенок может причинить более ощутимый вред, чем маленький, и при этом будет больше за него отвечать. Например, младенец не отвечает за недостаток сна своих родителей, а вот пятилетний ребенок, который будит маму или папу утром, – уже в какой-то степени да. Эта степень увеличивается с возрастом: мы можем представить себе, например, ребенка десяти лет, который затевает с раннего утра шумные игры, игнорируя сон родителей, и за это свое поведение он будет отвечать уже в полной мере. В этом смысле такой ребенок уже сравним со взрослым, заявляющим своим домочадцам: «Кто хочет спать – тот спит», – и играет в компьютерные игры или включает телевизор на полную громкость в помещении, где другие пытаются отдыхать.

Ребенок должен сталкиваться с виной и ответственностью за агрессию, но чем он младше, тем больше нуждается в помощи взрослого, чтобы нормально ее пережить и не разрушиться. Соответственно, чем меньше этой помощи и чем больше явных или скрытых родительских обвинений, тем с большей вероятностью этот процесс будет затруднен или даже полностью остановлен. Хорошая родительская поддержка в области агрессии заключается в том, чтобы признавать это чувство и его нормальность, а также в помощи и обучении оценке причиненного вреда и способам этот ущерб минимизировать: с помощью самоконтроля, с помощью искренних извинений или с помощью соразмерных усилий по восстановлению того, что было разрушено. Злость нормальна и естественна, и так же нормально и естественно нести ответственность за последствия ее выражения в любых отношениях, в которых ребенок, а потом и взрослый человек находится.

Другие трудности с агрессией касаются проекций или проективных идентификаций других членов семьи и связаны со сложными историями взаимоотношений, в которых агрессия имеет свойство перераспределяться между участниками отношений таким образом, что ее изначальный автор оказывается скрыт.

Родители ребенка или его братья и сестры могут использовать проекцию таким образом, что их агрессия выглядит спровоцированной либо вообще не принадлежащей им. Это ситуации, когда, например, мама кричит на сына из-за того, что он не может быстро и правильно выполнить домашнее задание. Или когда в драках братьев всегда оказывается виноват кто-то один. Или когда тонкий нарциссический абьюз выглядит не как абьюз, а как личностный недостаток кого-то другого.

В этих случаях в психике развивающегося ребенка возникает путаница.

Когда вины слишком много, психика вынуждена делать что-то, чтобы ее не испытывать. Основных способов не чувствовать вину три: это обсессии, фантазии о своей грандиозности и проекции вместе с проективными идентификациями. Каждый из способов очень любопытен и вполне узнаваем – мы можем припомнить близких и знакомых, которые пользуются этими защитами и совершенно в них непробиваемы.

Обсессии – это склонность думать, вместо того чтобы чувствовать.

Обсессии носят навязчивый характер и делают недоступным эмоциональный материал. Такой человек может много размышлять о том, кто из участников ситуации сделал что-то, что привело к проблеме, и в этом смысле даже признавать свою ответственность, но он не испытывает сожалений, которые являются топливом для необходимых внутренних изменений. Обсессии обычно опираются на логику и рационализацию. Удивительно то, как логика в этом случае не помогает понять реальность, а наоборот, работает на избегание, ведь с помощью логики становится возможно придумывать сложные и многофакторные конструкции, которые своим весом и разнообразностью уводят человека в его выводах довольно далеко от простого факта: «Я сделал другому плохо».

Например, представим, что в дружеской компании есть человек, с которым сложно о чем-то договориться. Он всегда тратит больше времени на решения, чем другие, вдается в мельчайшие детали, выспрашивает о таких подробностях общих планов, которые несущественны для других, но заставляют всех остальных ждать его или приспосабливаться к нему.

При обсуждении предстоящего похода он спрашивает в чате о порученной ему закупке провизии: о точном количестве, о том, кто что ест и что не ест, какую марку того или иного продукта люди предпочитают, а также тратит время на то, чтобы изучить цены в разных местах. Постепенно компания начинает раздражаться, поскольку это действительно пытка: люди предвкушают совместный приятный отдых, а не планируют меню на три дня с тщательностью подготовки, достойной званого ужина. Ему пишут, мол, купи гречки и тушенки, ну, может, макарон и каких-нибудь яблок. Он спрашивает: а каких? а соль надо брать? а какая тушенка, по вашему опыту, лучше? а сколько именно брать макарон, а сколько – гречки? а вдруг мы не захотим три дня есть одно и то же?

Когда он чувствует от собеседников признаки обоснованного раздражения и получает сообщения «душнила» и «зануда», то несколько часов думает, а потом пишет развернутое сообщение, в котором объясняет, что не считает свои усилия чрезмерными. Что он имеет основания так себя вести (отсутствие большого опыта в походах) и обращается к опыту других, поскольку старается выполнить свою задачу хорошо. Также он подчеркивает, что всегда и во всем пытается разобраться так обстоятельно и нечего рассчитывать на его легкость и скорость в этом вопросе. В конце он сообщает компании, что если им не подходит его скорость и стиль, то лучше будет, если они поручат эту задачу кому-то еще. И если его не возьмут на это мероприятие, потому что он всех тормозит, то он поймет.

Конечно, и его поведение с бесконечным согласованием списка покупок, и его финальный выпад крайне агрессивны. Однако это проходит совершенно мимо его внимания. Он все объяснил себе таким образом, что имеет возможность не осознавать свою агрессивность и думать о себе как о человеке осознанном и ответственном. Бешенство других – кого он сначала измучил своим занудством, а потом вообще сделал ответственными за решение «брать или не брать», притом что компании хотелось провести время всем вместе, – вызывает у него искренние недоумение и возмущение.

Фантазии о собственной грандиозности – это такой процесс, в котором человек совершает бессознательное усилие по искажению реальности, чтобы выглядеть в этой реальности невиновным.

Эти усилия отличаются от обсессивных тем, что опираются не на логику, а на ощущения, точнее на мгновенное вытеснение из сознания агрессивных импульсов и на построение картины мира и происходящего, основанного на отсутствии злости или желания причинить вред. Ведь если я не хотел никому навредить, то я как будто и не виноват (на самом деле это не так, отсутствие злого намерения и причиненный ущерб могут быть не связаны между собой, хотя при наличии сознательного или бессознательного злого намерения ущерб обычно больше). Можно случайно разбить кружку, но нельзя случайно изменить. И даже кружка, разбитая случайно, требует сожалений и извинения.

Для здорового обращения с виной нужны оба компонента: признание чувств другого по поводу моего поведения и признание собственного агрессивного импульса, реально существующего или в принципе возможного. Фантазии о своей невиновности строятся тогда, когда сама возможность быть агрессивным человеком не признается. Тогда в поведении всегда виноват другой или обстоятельства, либо сами чувства другого выглядят раздутыми и неадекватными. Можно, например, разбить кружку случайно, один раз взяв ее намыленными руками, а можно систематически оставлять ее на краю стола, игнорируя просьбы другого так не делать. Во втором случае уровень агрессии, вложенной в разрушение кружки, будет намного выше, но причинивший вред человек может продолжать фантазировать о том, что не сделал ничего плохого и это просто случайность, а обидевшийся на него партнер раздувает из мухи слона.

Склонность к подобным фантазиям, так же как и обсессии, может быть совершенно непробиваемой. Такие фантазии часто встречаются у людей мазохистического типа, которые причиняют страдания себе и другим, но умудряются выглядеть при этом невинными жертвами обстоятельств.

Например, муж исповедует идею о том, что нельзя просить о помощи, поскольку это означает потерять лицо. Он считает, что он и его семья должны самостоятельно справляться с трудностями, за исключением тех моментов, когда люди сами не просто предлагают, но оказывают ему помощь, которую тот может героически принимать с ощущением того, что это не он попросил, а они сами так захотели. Вполне предсказуемо, что этот мужчина испытывает серьезные сложности со здоровьем и с финансовым положением, но зато у него «есть гордость».

Когда он в очередной раз отказывается от подработки, потому что эта работа недостаточно квалифицирована для его профессионального уровня, жена обвиняет его в том, что он заботится только о своем эго, а не о семье и ее жизнь превратилась в бесконечный поиск денег, в то время как он воротит нос от предложений. Однако ее муж неспособен признать, что с его поведением что-то не так. Он считает, что раз ей безразлично, что к ней относятся как к нищенке, которая уцепится за любую возможность заработать, то это ее проблемы, а он не хочет жить такой жизнью и имеет на это полное право.

Мужчина неспособен признать агрессию, которая стоит за требованием, чтобы его все обслуживали, и не хочет видеть инфантильность и претенциозность своего поведения. Каждый раз, отказываясь от работы (которую находит для него жена), он на мгновение чувствует внутри капризность и злость на то, что его личность как будто не оценена по достоинству, но его психика прячет этот импульс под фантазиями. Он ощущает себя невиновным, поскольку не осознает своей разрушающей эксплуатации. Он считает, что просто живет так, как должен и достоин жить.

Эти фантазии являются одной из ключевых характеристик нарциссического типа личности.

Проекция и проективная идентификация – третий способ не чувствовать вины – не отрицают ни агрессии, ни чувств другого человека, но серьезно путают авторство.

В этом случае человек способен как признать, что совершен злой поступок, так и увидеть причиненный ущерб, однако неспособен признать, что все это создано им самим (присвоить себе авторство). Он бесконечно общается не с реальными людьми и не с реальным собой, но с внутренними фигурами, созданными для собственных потребностей. Мы довольно много говорили о проекции и проективной идентификации в разделе о дочери и ее маме. Сейчас же мы попробуем проиллюстрировать этот процесс с точки зрения защиты от чувства вины.

Например, муж чувствует себя виноватым из-за того, что четвертый вечер на неделе собирается провести с друзьями, а не дома. Вместо того чтобы быть в контакте с этим чувством и на его основании изменить свое поведение, он злится на жену за то, что она своим как будто недовольным лицом сама не создает у него нужного настроения, чтобы он хотел остаться с ней. Проецируя на нее свое нежелание быть вместе, он может действительно вызвать у нее чувство «да скорее бы он ушел, без него лучше» или просто обвинить ее во всем и уйти правым.

Частными примерами проекций агрессии являются также классические «это ты меня спровоцировала», «ты сама виновата, с тобой по-хорошему нельзя, потому что ты понимаешь только по-плохому» и «это ты виновата в моей измене». Бывает довольно сложно разобраться, кому принадлежит то или иное чувство и кто несет ответственность за поведение, отразившееся на обоих.

Проекция может заходить так далеко, что будет неясно даже то, кто именно пострадал и кому нанесли ущерб. Так, в случае с изменой мужчина может говорить о том, что в семье его не любят и не принимают, что он вынужден был искать внимания на стороне, поскольку жена все время работает или занята детьми. Выглядеть пострадавшей стороной – серьезная проективная защита от собственных агрессивных актов, и, чтобы не согласиться с этой путаницей, партнеру может потребоваться полный контакт со своими собственными чувствами и временный отказ от привычки признавать чужую правду и быть эмпатичным.

Эмпатия, доброта, адекватность и способность слушать другого в случае агрессивных проекций не работают на благо отношений, но лишь поддерживают проективную спутанность.

Все три способа часто используются вместе. Вина может быть настолько непереносимой, что психика вынуждена пользоваться любыми способами, чтобы ее не ощущать. Мальчики сложнее переносят вину, чем девочки, поскольку их уровень агрессии больше и ущерб, который они могут причинить, обычно тоже выше. Для нормального развития агрессии и вины мальчику необходим пример человека, который успешно справился с собственной агрессией того же порядка и потому может указать мальчику этот сложный путь и поддержать его в неизбежных ошибках.

Итак, вернемся к отцам.