Текст книги "Тайна чудесных кукол"

Глава 6. Фон Тилль

– Слушай, а я тебя вижу, – сказал вдруг Франц. – Ну точно вижу!

Инга всмотрелась в темноту. И правда, силуэт принца обрисовывался очень нечеткой, полупрозрачной линией.

– И я тебя вижу, – обрадовалась Инга, но тут же снова посерьезнела. – Это не беседка, совершенно точно не беседка.

Она огляделась. На первый взгляд вокруг царил непроглядный мрак, как будто их посадили в чернильницу. Но с каждой секундой тьма потихоньку слабела, и скоро из черной тьма стала серой. Никаких очертаний вокруг видно не было. Ни стен, ни потолка, а пол, неопределенно темный, как будто сливался со всем остальным пространством, так что казалось, будто они парят в воздухе.

– Медальон у тебя?

Инга раскрыла ладонь. Медальон «сел» на цепочку, как будто так и задумывалось: ключик утонул в отверстии, а ребристый цилиндрик торчал сверху, как заводной винт на карманных часах. Крышка медальона теперь отходила легко и обратно не защелкивалась. Инга откинула ее – внутри и правда оказались часы. Циферблат показался бы совершенно обыкновенным, если бы не стрелки с металлическими листочками вместо указателей. На обороте крышки ни вензелей, ни, как бывает в медальонах, вложенных фотокарточек не нашлось.

– Часы как часы, – пожала плечами Инга.

– Только вот они с нами что-то сделали, – справедливо отметил Франц, махнув во тьму. – И цепочка сошлась с самими часами, как будто они только этого и ждали.

– Вот я и говорю: очень странно они грелись, и медальон, и цепочка.

– Думаешь, они узнали друг друга?

– А ты думаешь, это какая-то магия?

– Ну ясное дело! Другой вопрос какая… И чего нам от нее ждать… И как выбраться.

Инга подергала за цепочку, покрутила ключ, утопленный в медальоне, но вытащить его не смогла.

– Может, надо надавить? – предположил принц.

Но и его попытки успехом не увенчались: Франц нажимал, оттягивал, выворачивал, но ключ намертво засел в медальоне. Как он его ни крутил, отделить цепочку от часов не удалось. Инга попробовала просто тянуть, но и это оказалось бесполезно.

– Ну вот…

Инга повертела медальон в руках, а потом повесила его от греха подальше себе обратно на шею – не хватало еще повредить тонкий механизм и остаться незнамо где на веки вечные. Медальон оказался тяжелым, но теперь, по крайней мере, больше не грелся.

– А я думала, в магию верят только горничные, – заметила Инга. – Говорят же, что магии больше не осталось…

– Значит, где-то все же осталась. Иначе же ты все это не объяснишь, правда?

– Правда…

Но верить в то, что в медальоне хранилась магия, она совсем не хотела. Тогда выходило, что тот кулон, который отец передал ей как память о матери, тоже содержал в себе колдовство. Значило ли это, что ее мать была колдуньей? А если так, то что думал об этом отец? С Ингой он о магических штучках особо не распространялся, но когда проходили по дворцу слухи об очередном заморском колдуне, который где-то далеко превращает людей в камень, то отец только фыркал, мрачнел и бормотал себе под нос одно слово: «Грязь». Что именно он считал грязью – глупые слухи или колдуна, – Инга так и не поняла.

– А там что такое?

Принц указал куда-то ей за плечо, и Инга обернулась. Там серость слегка уплотнялась, изгибаясь совершенно правильной, явно задуманной человеком аркой.

– Думаешь, выход?

Она прищурилась:

– Как будто дверь… Может, и правда дверь?

Инга поморгала и снова глянула на очертания, которые приняла за арку. И правда, в полумраке проступали контуры двери.

Инга шагнула ближе, под контурами угадывался древесный рисунок шлифованных досок, стянутых металлическими скобами. На уровне пояса темнело кованое кольцо, и Инга, недолго думая, за него дернула. Свет ослепил ее, и она еще долго стояла зажмурившись.

– Ну, что там?

Принц сопел ей в ухо и заглядывал через плечо. Инга аккуратно приоткрыла один глаз, второй – и обмерла. Но принц уже протиснулся мимо, перешагнул порог, и она осторожно двинулась следом. Сначала ей показалось, что их окружает небо. И сверху, и по бокам, и снизу, прямо под ногами. Они попросту стояли в воздухе, будто на твердой земле.

Деревянная дверца за их спинами тем времени скрипнула и сама собой прикрылась, но оказалось, она здесь вовсе не единственная. Со всех сторон пятнами темнели другие двери, самых разных видов. Округлые, ромбовидные, квадратные и совсем бесформенные, деревянные, металлические и стеклянные, оранжевые, фиолетовые, синие и некрашеные. Пространство, в котором висели двери, было залито сверкающим утренним светом, но самого солнца видно не было. Зато кое-где проплывали облачка.

В центре, прямо в воздухе, парил престранный дом. Как и дверцы вокруг, он был плодом чьей-то безумной фантазии. Слева возвышалась башенка под округлым шпилем, справа прилепилась оранжерея из желтого стекла, дальше – балкон обсерватории с телескопом, терраса с плетеными шезлонгами, висячий сад с зеленью, которая, кажется, вырастала из самого воздуха, разномастные окна под стать дверцам: огромные арки с мелкой расстекловкой, витражные розетки, треугольные мансардные окошки, а над всем этим – ломаная линия крыши. Казалось, каждую новую комнату прилепляли к старым как получится – сбоку, сверху, снизу… Черепицу тоже стелили как придется, и крыша получилась разномастная, вся в заплатках.

Инга выпучила глаза. Дом завис в пространстве, как будто подвешенный на невидимых нитях. Но он не качался, не болтался в воздухе, как полагалось бы тяжелому предмету. Он просто стоял, как и они сами. Инга сделала шаг. Ощущение было таким странным, что закружилась голова. Казалось, она вот-вот упадет в бездну, но она не падала.

– Ну и пейзаж, – присвистнул Франц. – А домик симпатичный.

– Думаешь, нам туда?

– Если не хочешь позаглядывать в эти двери…

– В доме, может, кто-то живет.

– Наверняка.

– Вот этого я и боюсь. Что, если нас сюда заманили и будут теперь держать силой?

– Да кто? – усмехнулся Франц. – Дух часовых стрелок и шестеренок?

– А что, если часы живые, как… – Инга запнулась.

Она вспомнила совершенно живую, неотличимую от человека куклу из отцовского тайника, у которой от стычки с гвардейцами на коже проступила кровь. Так, может, она все-таки не кукла? Или кукла, но высшего порядка, какая-то особая, совсем не такая, как даже Лидия, которой восхищались придворные? А значит, и часы, внутри которых прятался пусть и не такой сложный, но все-таки механизм, могли рождать какую-то непостижимую магию?.. И если так, то чего от них ждать?

– Не проверим – не поймем, – рассудил Франц. – В конце концов, не до скончания века же нам тут с тобой висеть. Ну, идем?

Он протянул ей руку, и Инга нехотя ее приняла. От тепла его ладони стало спокойнее – Франц так ободряюще сжимал ее пальцы, что тревога понемногу улетучилась. Инга ведь хотела убежать. И куда? Об этом она не думала. Значит, к приключениям Инга была готова. А что это все, как не приключение? Но предательская мысль не давала ей покоя: позади, в павильоне Ледяного дворца, остался отец, которого схватили, а потом бросили эти серые незнакомцы. Что они от него хотели и не вернутся ли они за кукольником потом, когда суматоха с гвардейцами уляжется?

А кукла? Что сделает она? Сумеют ли ее схватить или она все же доберется до отца? Нет-нет, ее ведь почти затоптали, и к ней спешил гвардеец – не могла она больше встать. Ее должны были увести или даже унести, ведь кто знает, что стало с ее механизмом после такой давки. И, думая об этом, Инга уже больше не пугалась газетных заголовков. Пусть лучше скандал, чем жизнь отца! Ведь эта бешеная хотела его зарезать! И почему? За что? И как это возможно? Ведь куклы должны не просто подчиняться – они должны почитать людей. Правда, и Луц, выполняя приказ кукольника, вел себя с Ингой непочтительно… И горбун этот жуткий! С какой ненавистью он смотрел сначала на куклу, а потом и на Ингу… Откуда он мог ее знать и зачем она ему сдалась?

От всех этих вопросов у Инги голова пошла кругом. И то, что они с Францем, возможно, застряли в этом непонятном небесном пространстве с причудливым домом, который вырос посередине пустоты, как гриб на невидимом пне, совсем не успокаивало.

– Нам бы лестницу… – бормотал меж тем принц.

Но ничего, похожего на ступеньки, вокруг видно не было.

– Как же нам… – шепнул принц и тут же осекся. – Смотри!

Он занес ногу, и она тут же нашла опору. Ступенька! И еще одна…

– Надо просто думать о лестнице, и она появится!

Инга представила себе роскошную парадную лестницу во дворце, которую видела из-за Занавески: укрытую ковром, золоченую, уставленную вазонами с зеленью, – и воздух под ее ногами тут же стал затвердевать. Еще немного – и ее туфельки зарылись носами в пушистый красный ковер из дворца.

– Да ты перестаралась, – рассмеялся принц. – Но мне нравится.

Инга прикусила губу. От смеха Франца и ей стало легче, а если этот мир так благосклонно сделал то, о чем она просила, то, может, он их и выпустит? Инга что есть силы принялась воображать дверь домой, но вместо этого все створки, которые висели над их головами раньше, стали таять.

Принц заломил кепку:

– Ну вот. Если хотела проверять двери, то уже поздно.

Но Инга и без того поняла. А вот дом даже не потускнел. Висел себе в вышине, в конце дворцовой лестницы, и сверкал на невидимом солнце оттертыми стеклами.

– Пойдем, пока и он не пропал. Хотя сойти с ума в пустом пространстве – такой конец для очередного монарха Виззарии даже оригинален.

– Ты еще не монарх, – напомнила Инга.

– И с удовольствием от этого бы отказался, – напомнил Франц. – Но я единственный наследник, и все, что мне остается, – это убегать иногда от наставника через стену.

– Это если ты вернешься…

– А ты не теряешь оптимизма! – засмеялся принц. – Пошли разбираться, еще успеем погрустить.

Инге подумалось, что в компании Франца даже грустить, наверное, неплохо. Вот ведь странно: а поначалу его беззаботность Ингу даже раздражала… Но вот с кражей пригласительных он, конечно, перегнул, да и медальон он украл. И если бы не «искусство карманника», которое Францу требовалось оттачивать даже в самый неподходящий момент, то не висели бы они сейчас в воздухе посередине не пойми чего…

Принц потянул Ингу за собой, и она встряхнулась. Дома, с отцом, она даже думать не думала о том, чтобы вешать нос.

У двери с латунным колокольчиком они остановились. Инга обернулась, еще раз оглядывая странное «ничто» вокруг и облака. Ну, хоть свет есть – и то лучше, чем позади, за дверью, в сером мраке. Франц позвонил в колокольчик, в доме что-то лязгнуло, и дверь тут же, словно на автомате, отворилась.

– Прошу. Господин фон Тилль вас ожидает.

Инга отпрянула. За порогом, любезно улыбаясь, их встретил швейцар. Но какого же странного вида! Левая его половина была абсолютно человеческой: седой висок, морщинки в уголке глаза, дряблая старческая шея. А вот правая половина состояла из клепаных листов меди, шестеренок, латунных ручек и клапанов. Вместо правой глазницы у швейцара зияло странное округлое приспособление, которое двигалось синхронно с левым глазом. Из-за спины в такт дыханию вырывался пар.

– А… – заикнулась Инга. – А почему господин фон Тилль нас ожидает?

Швейцар улыбнулся человеческой половиной губ. Медная осталась неподвижной.

– Он уже давно вас ждет. Прошу. Вам чай, кофе, какао?

Он посторонился, давая пройти. Инга глазела на него, не в силах отвести взгляд. Он кукла? Машина? Или человек?

– Могу предложить свежевыжатый сок. Молочный коктейль, если пожелаете. Или лимонад.

Инга моргнула.

– Ли… лимонад, – выдохнула она.

– А мне кофе, будьте так любезны, – чопорно кивнул принц. – Хочется чего-то посерьезнее.

Инга хмыкнула. Будет он тут рисоваться перед швейцаром, который, возможно, даже и не человек!

– Угощения будут поданы в библиотеку. Там же вас ожидает господин фон Тилль. – Швейцар взмахнул ладонью, приглашая подняться по лестнице.

Инга наконец осмотрелась. Холл был просторным; стены покрывали светлые деревянные панели, под ногами скрипел узорчатый паркет. Налево и направо уводили арки, а между ними втиснулись пьедесталы с разноцветными статуэтками. В конце коридора от пола до потолка растянулось окно, и через него струился яркий радостный свет. Инга хотела было заглянуть в проходы, но швейцар кашлянул:

– Сюда.

Он протянул руку, снова указывая на лестницу, и улыбнулся. Инга опасливо встала на первую ступеньку.

– Так вы говорите, господин фон… Тилль нас ждет? Но откуда…

– Именно так. Не могу знать. Прошу.

Пожав плечами, Инга взбежала наверх.

– А где эта… – обернулась она, – …библиотека?

Но швейцара и след простыл.

– Испарился, – пробормотала Инга.

Франц ухмыльнулся:

– А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что из-за спины у него идет пар! Поняла? Пар – испарился!

Принц заулыбался, а Инга только выдохнула:

– Ну и шуточки у тебя!

Франц развел руками:

– Привыкай! Пошли искать библиотеку.

Коридор на втором этаже изгибался полукругом. Тянулись разномастные окошки, паркет заливали солнечные пятна. За первой дверью оказалась пустая комната. За второй – абсолютно синий сад: не только листья, но и сами ветви отливали лазурью. Распахнув третью дверь, Инга с Францем обнаружили роскошную туалетную комнату с золотым рукомойником, перламутровой ванной и алыми полотенцами. За четвертой дверью оказался балкон, увешанный птичьими клетками. Гомон на нем стоял такой нестерпимый, что они тотчас отступили назад. В следующей комнате – стеклянной и шарообразной, как бусина, – плавали разноцветные шарики.

За последней дверью обнаружилась наконец библиотека. Навстречу им поднялся высокий худощавый мужчина. В его остроконечной бородке и подвитых усах серебрилась седина, но двигался он так живо и стремительно, а одет был в такой щегольской бордовый сюртук, что старым его назвать было никак нельзя.

– А вот и вы. Франциск, Ингельмина! Проходите, проходите. Герхард фон Тилль, весьма рад.

Глава 7. Парадокс Берингера

Герхард фон Тилль протянул широкую бледную ладонь сначала Инге, а потом Францу. Инга была так ошарашена, что не шевельнулась, а принц пожал руку высокому господину охотно.

Высокая округлая комната походила на вычищенную и переоборудованную фабричную трубу. Потолок терялся где-то в вышине, от пола и до самых сводов вдоль стен тянулись ярусы стеллажей, медные лесенки, переходы с кружевными перилами и галереи. Через окошки, разбросанные тут и там, струился все тот же сверкающий солнечный свет, причем падал он одновременно со всех сторон, как будто на небе вокруг башни висело сразу несколько солнц. Почти все пространство в центре комнаты занимали столы, заваленные чертежами, схемами и исписанными свитками. В лучах посверкивали латунные инструменты, причудливые сферы, весы и циферблаты. Столы в глубине зала были укрыты разноцветными тканями.

– Я приказал подать чай в библиотеку, – извиняющимся тоном произнес фон Тилль. – В моей любимой маленькой гостиной сейчас кое-какая перестановка, а в большой не так удобно. Да вы присаживайтесь!

Инга оглянулась. Справа, в каминной нише, весело полыхал огонь. Напротив расположились кресла и мягкий диван. Стол был уставлен угощениями: кексами, пирожными, тарталетками. Все такое яркое и аппетитное, что у Инги живот свело.

– Ну садитесь же! Не робейте.

Инга присела на край дивана, Франц опустился с другой стороны, а фон Тилль, улыбаясь, вольготно устроился в кресле у самого огня.

– Так где вы вошли? Я не успел разобраться. Одна из дверей у меня ведет сразу на кухню, а моя кухарка, Мира, многих с непривычки пугает.

– Швейцар у вас тоже… необычный, – заметил Франц, с любопытством крутя головой по сторонам.

– Ах, Пиро? Ну что ж… И то верно. Пожалуй, все обитатели этого дома довольно занятные. Увы, кроме меня. Я здесь самый ординарный. По крайней мере пока. Когда-нибудь я тоже надеюсь… – Тут он лучезарно улыбнулся и указал на пирожные. – Вы пробуйте, не стесняйтесь. Все самое свежее, только приготовил. А вот и напитки!

От внимания Инги не укрылось, что про пирожные фон Тилль обмолвился странно: как будто он готовил их своими руками. Но разве такое бывает? Ведь он сказал, что у него есть кухарка.

В башню заглянула девушка:

– Лимонад для госпожи Ингельмины и кофе для Его Высочества Франциска Леопольда. Все из личных запасов господина фон Тилля. Прошу.

Инга поерзала: госпожой ее во дворце величали только в насмешку, а Ингельминой ее звала только мама – так утверждал отец. А вот полного имени Франца она еще не слышала. И что за «личные запасы» такие у этого фон Тилля?

Горничная проскользнула в комнату. Сперва Инга невольно залюбовалась ее бирюзовым платьем, так непохожим на скучное одеяние замковых горничных, и только потом подняла взгляд на лицо. Живого места на лице у горничной почти не осталось, разве что правый глаз в округлом углублении – яркий, подвижный, вполне человеческий. Череп обтягивали медные пластины, а по скулам, через затылок и надо лбом пробегали швы. Волос на голове горничной не было, а вместо рта и носа пластину испещряла россыпь мелких отверстий.

На замешательство Инги горничная не обратила никакого внимания. Она выставила напитки на столик, изящно присела в полупоклоне, развернулась на каблучках и удалилась.

– Калибровка у Агнессы получилась филигранная. Я взял эту модель на вооружение, – заметил фон Тилль, прихлебывая из своей чашки. – А ловкость! Когда я начну свое дело по-настоящему, буду иметь такой механизм в виду.

Франц смаковал кофе. Инга молча пригубила лимонад. Что это еще за дело и почему сейчас фон Тилль не занимается им по-настоящему?

– В мозгу пришлось, конечно, сильно покопаться, поэтому с лицом вот такой компромисс, – продолжал хозяин, закидывая ногу на ногу.

Инга поспешно сделала еще один глоток. Франца слова фон Тилля, очевидно, не испугали, а скорее заинтересовали, а вот Инга все еще не понимала, откуда фон Тилль знает их имена.

– А у садовника моего руки… думаете, золотые? Нет! Как раз наоборот: они из меди. Вернер долго к ним привыкал, но оно того стоило. Он настоящий мастер.

Вот, значит, чей это синий сад…

– А Элина – она была у меня второй горничной – удивительно танцевала. Так я заменил ей ноги… Пришлось повысить ее из горничных в актрисы. Театра у меня, правда, никакого нет, но посмотреть на ее выступления – уже зрелище. Такая грация! Какая уж там уборка… А не хотите ли глянуть на процесс? Пойдемте, я покажу!

Он отставил чашку, встал и направился в глубину башни. Франц тут же подскочил и побежал за ним следом. Его, кажется, здешние порядки увлекли не на шутку, а вот Инга к столам, укрытым материей, подошла с опаской.

Тут фон Тилль сдернул ткань с одного стола, и Инга схватилась за Франца. На столешнице, словно неживой, лежал человек. Его грудь не вздымалась, но кожа отливала здоровым розовым оттенком, да и на лице застыло такое безмятежное, расслабленное выражение, что заподозрить в этой фигуре мертвого было трудно. И никаких медных пластин, шестеренок или паровых труб, как у дворецкого.

– Не беспокойтесь, он в полном порядке. – Фон Тилль словно прочитал ее мысли. – Это необходимое условие для моих экспериментов.

– Экспериментов? – переспросила Инга.

– Посмотрите сюда.

Фон Тилль подвел их к другой стороне стола, и Инга увидела под ребрами у спящего тонкий разрез.

– Это новый проект. Полная замена внутренних органов! Включая мозг. И притом совершенно незаметная!

Он приподнял прядь волос над ухом спящего и продемонстрировал еще один шов. Инга сглотнула. Ее затошнило.

– О нет, не волнуйтесь. – Фон Тилль поднял ладонь. – Это безопасно. Конечно, память при замене мозга у пациента утрачивается, но какие открываются горизонты! Болезни, физические уязвимости – все это становится неважно. Можно заменять и кожу, но вас, например, мои слуги испугали. Да, с ними я работал на результат, не думая об эстетике… Но все-таки человек должен быть похожим на человека! По крайней мере, до определенного предела старения. Это, конечно, только прототип, мой первый экземпляр подобного рода, но за такими будущее.

– Будущее? – эхом повторила Инга.

– Конечно! – воскликнул фон Тилль. – Память – дело наживное. А с обновленным телом человек станет сильнее, умнее, могущественнее! Понимаете?

Инга моргала.

– Так вы… создаете новое человечество? – спросил Франц.

Инга вытаращилась. Она не могла понять, смеется принц или нет. Фон Тилль же подхватил его слова с восторгом:

– О да, именно так это все и можно назвать! Новое человечество… Современная медицина, понимаете ли, несовершенна. Ей нужен прорыв. Сейчас, конечно, я не могу проводить свои операции по-настоящему… Все здесь в каком-то смысле тренировка. Но это неважно! Уже сейчас я понимаю, как и что заменять и какого можно добиться эффекта… И это грандиозно! Я не только коротаю время, я готовлюсь… Вы только представьте, что будет, если человечество победит наконец смерть! Не об этом ли мечтает каждый?

Инга нахмурилась. Фон Тилль уже отвернулся и разглагольствовал сам по себе:

– Именно этого я и добьюсь. Победа над смертью – вот моя цель! Мое заключение здесь не просто досадное недоразумение. Оно подтолкнуло меня к мысли, как победить смерть…

– Так этот человек… он жив? – невольно перебила Инга. – Он очнется?

Фон Тилль развернулся:

– А как же? Очнется, и очень скоро. Если пожелаете остаться у меня еще ненадолго, то сможете стать свидетелями…

– Так нам можно уйти?..

– Уйти? – удивился фон Тилль. – Но вы же только пришли! Конечно, если вы спешите, то я не смею удерживать вас силой… – Он улыбнулся, но улыбка у него вышла грустной. – Простите. Я, наверное, совсем вас заговорил… Простите старика. Но мой замысел поглощает меня целиком.

Он потер переносицу, а потом снова накрыл спящего материей. Инга поежилась: выходило, что под остальными кусками ткани лежат такие же люди. Кто они? Откуда их взял фон Тилль?

– В уединении, понимаете ли, забываешь о манерах. Увлекаешься делом, погружаешься с головой… И кажется, что ничего на свете, кроме любимого дела, нет. Это и прекрасно, и ужасно. Ведь без прилежания толка не выйдет… Но у всего есть цена. Не правда ли? – Фон Тилль внимательно взглянул на Ингу. – Вот взять вас и вашего отца, Ингельмина…

– Моего отца?..

– Именно его. Королевский кукольник… Придворный мастер. Прославленный и вместе с тем неизвестный. Никто в королевстве не знал его имени, никто не знал, какой он из себя, – но все это, конечно, до Выставки чудес. Не правда ли?

У Инги мурашки по спине побежали. Откуда этот фон Тилль так много знает о ее отце? Откуда ему вообще знать, что она – дочь кукольника? Она глянула на Франца, словно искала у него поддержки, но тот приподнял уголок ткани на одном из столов и с увлечением рассматривал еще одного «подопытного». Фон Тилль с мягкой улыбкой отвел Ингу в сторону:

– Король многие годы держал его взаперти. Не хотел делиться чудесным талантом своего мастера. Но ведь талант у него и вправду исключительный! Такой нужно защищать любой ценой… И взращивать, конечно. Но… Как я уже сказал, у всего есть цена.

Инга моргнула.

– Очень жаль, когда за талант приходится отдавать что-то куда более ценное.

– О чем вы?..

Инга невольно попятилась. Этот разговор пугал ее куда больше жутковатых полуживых тел под материей, которые фон Тилль «оперировал».

– О вас, милая Ингельмина. Конечно, о вас.

– Обо мне? – эхом повторила Инга.

– Не балует он вас вниманием, верно? – печально улыбнулся фон Тилль. – Весь в куклах, в механизмах… А про дочь и позабыл.

Инга почувствовала, что краснеет.

– Откуда вы…

– Откуда я это узнал? О, все просто. Я догадался.

– Догадались?

– Именно так. Ведь ваш отец не слишком интересуется вашими увлечениями, верно?

– Не то чтобы не интересуется… – невольно отозвалась Инга. – Он просто… Не спрашивает, что мне нравится, а что – нет.

– Значит, куклы вам не нравятся?

– Нравятся… То есть не совсем…

Инга запнулась. Она вдруг поняла, что очень хотела с кем-то об этом поговорить, но никто ее никогда не спрашивал. Тела под материями внезапно перестали казаться жутковатыми. Ведь если этот человек – врач, то все, что он говорит, имеет смысл… Да, видеть человека-машину странно, но в этом мире, где бы они ни оказались, это было, очевидно, вполне возможно. И швейцар, и горничная казались вполне довольными своей жизнью.

– Вообще-то я терпеть не могу кукол… – выдохнула Инга и тут же покраснела.

– И вы этого стыдитесь?

– Я же должна продолжить его дело! Отец не берет подмастерьев, он считает, что дело должно оставаться в семье…

– И вам не нравится ему помогать?

Фон Тилль говорил так тихо, так вкрадчиво, что захотелось рассказывать и рассказывать.

– Не то что не нравится… Я училась шить, потому что так сказал мне отец, и это куда лучше, чем копаться в шестеренках. Платья такие красивые! Только вот куклы… Они все бездушные, ненастоящие… А если уж шить, то для людей. Для тех, кто сможет оценить. Кто сможет носить эти платья и… любоваться собой в зеркале, слушать комплименты, радоваться… Одевать механизмы – это, конечно, необходимо. Но мне бы хотелось… делать кого-то счастливее.

Последнее Инга прошептала уже еле слышно. Она никогда не задумывалась о том, чего на самом деле хочет, но слова полились сами по себе, и Инга в них не сомневалась.

– О, это прекрасная цель. – Фон Тилль расплылся в улыбке. – Делать людей счастливее… И не просто шить платья – шить настоящие платья. Для настоящих людей. Не маскировать машины яркими тряпками, а создавать эмоции.

Инга закивала:

– Да! Да. Делать не просто что-то полезное…

– Но и очень ценное, верно? – рассмеялся фон Тилль.

Инга в замешательстве кивнула. И как он так легко разобрался в хитросплетениях того, что она так долго внутри себя прятала?

Но тут Инга опомнилась. Как она может все это обсуждать, когда с отцом на Выставке, возможно, творится невесть что? Обиды обидами, но сейчас есть дела поважнее… Наверное, она сильно нахмурилась, потому что фон Тилль поднял ладони и отступил.

– Вас, вероятно, теперь беспокоит совсем другое! Как бестактно с моей стороны. Вы, конечно, тревожитесь об отце.

– Откуда вы…

– Позвольте вас уверить, милая Ингельмина, что с вашим отцом на данный момент все прекрасно. И через минуту вы убедитесь в этом сами.

– Но как?

– Понимаете, милая Ингельмина… Все дело в том месте, где мы с вами находимся. – Он обвел рукой библиотеку.

– Так где же мы находимся? Как мы сюда попали? Почему вы столько о нас знаете?

– О, дорогая моя… – Фон Тилль загадочно улыбнулся. – Какие прекрасные, точные вопросы! Буду рад ответить на каждый. Прошу вас обратно к столу, в ногах правды нет. В конце концов, мы с вами начали совсем не с того. Простите великодушно, я так увлечен своими экспериментами, что совсем не умею принимать гостей.

Франц бросил разглядывать очередного спящего и, присвистнув, вернулся к столу. Инга уже присела на диван, но снова на краешек. Она никак не могла расслабиться, и ей казалось, что вот-вот придется куда-то бежать. Франца, напротив, такие тревоги не занимали.

– Колоссально! Ваша работа – это нечто…

Он с восхищением глазел на фон Тилля.

– О, благодарю. – Фон Тилль опустился в кресло и с улыбкой потупился. – Боюсь, большинству она покажется жутковатой… Но я рад, что вы заинтересовались моими наработками. Вы, мой друг, как никто другой можете их оценить по достоинству.

Инга моргнула. «Как никто другой»? О чем это фон Тилль?

– А сейчас прошу вас, присаживайтесь поудобнее, – продолжил он. – Не желаете ли чего-нибудь посущественнее? Обедаем мы в любое время, когда захочется. И завтракаем. И ужинаем. Время у меня не имеет никакой ценности.

– Как это – не имеет ценности? – переспросил Франц.

– О, еще один отличный вопрос. Но все по порядку, – кивнул фон Тилль. – Так, значит, кролика с грибным соусом вы не желаете? Или, может, тыквенного супа или радужной форели с розмарином?

Инге уже совсем не хотелось есть.

– Вообще-то я умираю от голода, – признался принц.

– Тогда я подам все сразу.

Инга изогнула бровь. Подаст – он сам?.. И когда? Фон Тилль даже не подумал сдвинуться с места. А Франц, кажется, нисколько не боялся перебить аппетит: не дожидаясь основных блюд, он принялся за пирожные. Инга наблюдала за ним с недоумением. И как в него все это влезает?

– Начнем с самого простого и вместе с тем важного, – сказал фон Тилль. – Ваш медальон… – Он выразительно глянул на цепочку, которая выбилась у Инги из-под воротничка.

Она схватилась за ворот:

– Откуда вы…

– Ну как же, – мягко отозвался фон Тилль. – Без медальона вы бы сюда не попали. Ведь все началось с него, верно?

Инга вытащила медальон из-под воротничка и кивнула.

– Вы соединили ключ с замком и оказались здесь, верно?

– А вы неплохо его знаете.

Фон Тилль улыбнулся:

– Конечно. Видите ли… – Он помедлил. – Все очень просто. Это я его создал.

Инга уставилась на него.

– Да-да, – продолжал хозяин. – На крышке узор из лозы, а головка завода выполнена в форме цилиндрической шестерни. На обороте клеймо мастера: «ГТ», Герхард фон Тилль. Чуть ниже – цифры и буква: «24 С», это чистота металла, двадцать четыре карата. К слову, довольно ценная вещица. Простите уж за невольную игру слов, но такое золото – на вес золота, – сострил он.

Инга выудила медальон из-под платья. Если узор на крышке она помнила, то клеймо сейчас разглядела впервые. И правда, крошечные буковки в самом незаметном месте точь-вточь повторяли сказанное фон Тиллем: «ГТ» и «24 С».

– И медальон этот не просто медальон, а часы. И стрелки выделаны в форме листьев.

Фон Тилль смотрел на медальон в руках Инги с такой нескрываемой любовью, что ей стало как-то неудобно. Может, нужно его вернуть хозяину? Франц ведь часы украл, и Инге они все равно не принадлежат.

– Так, значит, это часы нас сюда перенесли? – вместо этого спросила она.

– В каком-то смысле да. – Фон Тилль потянулся за куском шоколадного торта. – Понимаете ли… Благодаря необычным свойствам механизма, который двигает эти стрелки, часы открывают проход в так называемый провал… Вот это пространство как раз и есть провал. – Он обвел десертной вилкой башню. – Особо защищенное, изолированное место, которое одновременно и существует, и нет.

Франц неожиданно заинтересовался:

– Вы о парадоксе Берингера?

Инга захлопала глазами.

– Что еще за парадокс?

Фон Тилль рассмеялся, кивнул и подцепил вилочкой кусок глазури с торта.

– Вижу, вы смыслите в науке, мой юный друг. Отрадно вести беседу с образованным человеком.

Инга вспыхнула, а Франц заулыбался, довольный похвалой.

– Парадокс Берингера, – объяснил принц, – это неподтвержденная теория о существовании полостей в пространстве и времени, которые одновременно и существуют в привычном нам пространственно-временном континууме, и нет.

Инга снова округлила глаза.