Текст книги "Альтер эво"

– Нет, ну надо – значит, надо, – отвечает на ее невысказанное возражение Давид. – Но я против того, чтобы серьезные вещи превращать в развлекательный контент. Одни эти офисные скалолазы каждый год столько ног ломают, что страшное дело. А со стрелками вообще беда.

Майя хмурится.

– Вам действительно всех их жаль?

Давид отхлебывает из кружки и улыбается шире.

– Так не скажу. Просто у меня повышенная чувствительность к глупости. Вот прямо чешусь весь, честное слово. Но что это мы все обо мне? – Он с почтительным видом поднимает кружку в воздух, будто передает слово гостье. – Кстати, сообщаю, что это помещение защищено от прослушивания, ибо экранировано по принципу клетки Фарадея. Бронированной. Что вы не любитель курабье, я уже знаю и чуть позже попробую предложить другое угощение. Так какие же еще страшные открытия меня ждут?

5

Правд было две. Первая правда, которую Марк мог доверительно обронить перед потенциальными клиентами, хвастала, что делать свою работу ему легко. Чистая, хрустально-прозрачная правда. После входа в дрейф ни грузить мешки, ни укладывать шпалы не требовалось, и поток данных при правильной настройке вел сам.

Вторая правда – слегка пикантная, неафишируемая – заключалась в том, что барахтаться в потоке можно сколь угодно долго, и побывать в сотне самых радужных и самых паскудных миров, и вытащить оттуда эксабайт информации, и так и не понять: а выполнил ты, черт возьми, задание или нет.

Перемещения не давали ответов. Множество инфопотоков, необъятная паутина с пересечениями, слияниями, ветвлениями, узловыми точками – вот как это было. Ты настраивался на объект, но дальше плыл по течению, лишь очень аккуратно подруливая, и в итоге добирался до связанных событий в альтернативе, одной или нескольких, и это могли быть один-в-один те же события, что и в домашней версии, а могли и не быть. Могло случиться так, что в итоге у тебя на руках (в блокноте) окажется видеоролик, который никак – ни чуточки – не проясняет дела. И как-то он, сто процентов, с этим делом связан, но как – ты не постигаешь.

В подобных случаях Йорам говорил, что нелегко человеку собрать то, что боги рассыпали, и чтобы Марк не парился, а работал над настройкой: если настройка верная – значит, и информация верная.

Марк в подобных случаях говорил – извините, бывает, я предупреждал.

Прискорбно, но именно после такого ответа и разразился тот самый вышедший за рамки дипломатии конфликт с буги-братцами Нефедовыми.

Вернувшись из имения (поместья? усадьбы?) Старкова на той же верткой «текле», которая вместе с водителем так и ждала его у въезда, Марк отправился первым делом перекусить. Вторым – в магазин мужской одежды на правом берегу, где его знали с точностью до полсантиметра в пройме. А третьим – к мастеру Хуану.

Третий визит не дал ничего. Марка снова принесло в какую-то далекую альтернативу, к какой-то гадкой птице-мусорщику – возможно, той самой, в которую он уже вселялся, точно средневековый демон. На этот раз он успел уловить момент, когда его начало наслаивать на ее нервную систему, и быстренько срулил прочь, избежав дьявольски болезненной перегрузки нейронов. К решению задачи это его, понятное дело, не приблизило.

Разочарованный Марк двинул домой, достал было из кухонного шкафчика бутылку, поколебался, вернул обратно. Когда работаешь, пить нельзя. Чистое восприятие. Он попробовал было послушать любимый виниловый диск, потом понял, что не хочет концентрироваться ни на чем, даже на хорошей музыке, и завалился на диван перед телевизором. До середины ночи честно пытался смотреть какую-то наивную космическую сагу. Потом не вытерпел, вызвал ситикар и снова поехал к Хуану.

Мастер и не удивился, и не пришел в раздражение, хотя явно был поднят с постели. Через полчаса Марк уже снова был в потоке – в привычном рассеянном виде болтался рядом с Ольгой Старковой. Вдова разговаривала с Андрулаки – давала ему какие-то указания. Похоже, по делу. Разумная, компетентная женщина. Беда в том, что, сколько Марк ни вился вокруг нее, он ничего не мог нащупать. Поток доходил до нее и обтекал, не формируя узла, расходился веером, делился, множился, рассеивался. Хоть ты тресни, зацепиться в Ольге было не за что – хотя и полли, и федералы наверняка уже дрались за нее, как дворовые кошки за мойву.

– Думаешь, арестуют ее? – Неожиданно Марка отнесло в сторону, и он очутился буквально нос к носу с той девчонкой, дочерью Арниса, так что в первую секунду слегка даже оторопел от вопроса.

Девчонка прошла сквозь него к кухонному столу – пришлось перефокусироваться. Теперь Марк видел ее почти в рост. Господи, ну и аутфит.

– Вот как, Инта? Тебе правда интересно это, а не то, она ли убила? – полюбопытствовал ее собеседник, и Марк, чуть сместившись, увидел сына Старкова, который стоял с кружкой в руке, лениво прислонившись задом к тому же столу. – Впрочем, ты права. Такие вопросы в этом доме лучше не задавать.

– Это не ее дом, – буркнула девушка, открывая холодильник.

– Пока, – невозмутимо отозвался Арнис.

Сейчас Марк мог рассмотреть его лучше. Вид у Старкова-среднего был не то чтобы потрепанный, но какой-то не вполне благополучный. Плотно сбитый, черная футболка подчеркивает хорошую форму – Арниса вполне можно было считать привлекательным. Если бы не выражение лица, вроде бы жесткое, но под этим – какое-то… Издерганное, что ли?

Девчонка резко обернулась к отцу, зажав в кулаке стебель сельдерея, что выглядело довольно забавно.

– И ты такой спокойненький, да? Типа, тебе пофиг.

– Не-ет, мне не пофиг, – подчеркнуто медленно произнес Арнис с легкой улыбкой. – Но штука в том, что от того, пофиг тебе или нет, в жизни мало что меняется. А от того, спокоен ты или нет – очень даже. Когда подрастешь, поймешь.

– В жопу иди! – Инта швырнула сельдерей в мойку.

На ней были драный короткий кожаный жилетик поверх длиннущей растянутой-перерастянутой майки поверх полосатой футболки с длинным рукавом, и из-под всего этого виднелись две худые палки, обтянутые блестящими черными лосинами. Марк в который раз искренне пожалел ребенка.

– Вам всем плевать на него, да? Вас волнуют только дома, и участки, и машины, и фирмы, и новые его дела, и вся эта херня. Вам срать, что вот был человек – а вот его нет.

Арнис насмешливо поднял брови:

– Погоди-ка, доченька. Ты не хочешь ли сказать, что ты-то этого старого козла любила?

– Иди в… – очевидно, Инта заметила, что повторяется, и, не договорив, стиснула кулаки. – Дед был крутой, никто из вас ему в подметки не годится! И не вздумай еще хоть назвать меня доченькой, урод!

Девчонка вылетела из кухни, а Марк записал в блокнот эти «новые его дела» и переключил внимание на Арниса. Уловил, как на его лице мимолетом отпечатывается растерянность и что-то, похожее на огорчение.

– Дети, – посочувствовал Марк. – Не загоняйся, подрастет – поумнеет.

Арнис пожал плечами и, отвернувшись, поставил чашку в мойку, а Марк, подождав немного, вернулся к зеркальцу несолоно хлебавши.

Потому что все это было, конечно, интересно и, конечно, какое-то отношение к делу имело, но слишком уж «какое-то». Здесь не было узлов, точек перегиба, ключевых событий и нужных ему данных. Все это начинало Марку не нравиться.

Дома, покемарив с несколько часов, он проснулся все с тем же ощущением недовольства и незавершенности и попробовал еще раз, самостоятельно. Странно, на этот раз ему показалось, что он прибыл в какую-то слегка другую версию – тесный сквер, обнесенный унылыми сероватыми стенами, в которых прорезались окна и балконы ярусами. Он – опять ворона, и опять та девушка, только теперь она сидела на балконе, а Марк наблюдал происходящее с какого-то дерева. Вероятно, здесь она живет. Постройка вроде и похожа на что-то знакомое, но не сильно – и опять альтернатива из отдаленных, это чувствуется, сам воздух здесь другой, и что ему здесь, спрашивается, ловить? На этот раз все было не так мучительно, как будто он понемногу начинал осваиваться в теле птицы, но Марку совершенно не хотелось в нем осваиваться – он вообще не понимал, с чего это с ним начала происходить такая хреновина.

После позднего завтрака из треугольного сэндвича с индейкой он помедитировал, привел себя в порядок и поехал к Керамбиту.

В середине дня попасть в «Семь на полу» могли только свои, но Керамбит оказался в клубе, так что после недолгого ожидания Марка впустили, и он воссел за барной стойкой и даже получил заказанный вишневый сок.

– Марк, брат. Рад видеть. – Над его плечом нарисовалась темнокожая физиономия Керамбита. – Ты подлинный… этот. Аскет, бль.

– Эстет, – поправил Марк, пожимая протянутую руку.

– Да? Тот, кто не бухает – это эстет разве? А, как скажешь. – Керамбит пристроился на соседний стул и взмахом руки привлек внимание татуированного бармена. – «Грязнульку» мне, еще сока гостю. Хорошо, что зашел, Марк. Есть кое-какие новости для тебя.

Марк жестом показал, что весь внимание.

– Тобой тут интересовались. Непростые ребята какие-то, как по мне. Очень аккуратно спрашивали, незаметно – а все ж.

– Старые новости. Но спасибо.

Керамбит пожал плечами и отпил немного из высокого стакана с полупрозрачным темно-серым содержимым:

– Кто их настрочил, ты тоже в курсе? Потому что многовато они знали для тех, кто столько спрашивает.

Марк нахмурился.

– А ты в курсе?

Керамбит закатил глаза и напрягся, точно пытался со своей неглектической точки зрения оценить, готов ли уже Марк к подобной информации или еще рановато:

– У вас с Холодным как сейчас отношения?

Влад Холодный. Вот те раз. Черт.

– Никак.

Владелец клуба истово закивал, будто ответ Марка его до невозможности обрадовал.

– Вот и меня спросил бы кто, я сказал бы – никак. А судя по вопросам тех ребят очень даже как, кумекаешь? То есть у тебя с ним, может, и никак, а у него с тобой… – Керамбит одновременно покачал головой, пожал плечами и развел руками, после чего разом выхлебнул свой стакан до дна.

– Спасибо, Керамбит. Помог. – Марк приподнял свой стакан. – Мне бы теперь еще ванну. Можно устроить?

Керамбит расплылся в жутковатой ухмылке.

– Опять пришел своему китаезе изменять? Правильно, разнообразие – залог здоровых отношений. Само собой, можно, Марк, брат мой! Сейчас пришлю к тебе гарсона, ступай с ним.

Хлопнув гостя по плечу на прощание, Керамбит вскочил и удалился походкой диско-танцора, оставив Марка хмуро гадать, какой же лингвистический миссионер научил владельца клуба слову «гарсон».

Подручный Керамбита отвел его в комнатку с ванной и помог налепить электроды, хотя все это время Марк в глубине души знал, что тратит время впустую. Иглы или электроды на нужных меридианах, ВР-шлемы, благовония, мантры, все, что жмет на нужные кнопки нервной системы – это, конечно, хорошо, но хорошо и без них. Сядь, сосредоточься и поехали. Нет ни малейшей разницы, каким образом входить дрейф. Значение имеет дрейф сам по себе, прикосновение к вибрирующим струнам информации, слияние с потоком, движущая сила, которая мягко захватывает тебя и ведет. И его, Марка, она уже много лет неизменно вела туда, куда было надо, потому что, в отличие от него, Марка, эта сила бесконечно мудра и права, бесконечно знающа. И если он, Марк, раз за разом лоб в лоб сталкивается с какой-то нервной женщиной, да еще и принимает для этого птичью ипостась, значит, так и до́лжно. Значит, нервная женщина играет в этом деле какую-то роль, а он слишком туп, чтобы сообразить, какую (но заказчик таким результатом вряд ли удовлетворится). Либо это значит, что он потерял навык и концентрацию, забыл все, что умеет, и не в состоянии нормально настроиться, а этого быть не может. Не может этого быть.

После очередного болезненного путешествия в тело вороны Марк был благодарен Керамбиту за то, что тот со своей обычной бесцеремонностью ворвался к нему в гипнокомнату, давая повод пойти с ним к бару и напиться.

6

– Меня прислал один человек. Он… – Майя понимает, что сейчас понесет какую-то ахинею. – …он из Города Золотого. Похож на Эль Греко. – У нее тут же возникают серьезные опасения, что такое сравнение собеседнику понятно не будет, но тот сохраняет невозмутимость. – Сказал, что здесь мне помогут.

Вообще-то, вспоминает Майя, ничего подобного Эль Греко не говорил. Он просто сказал прийти сюда. Она и пришла. Молодец, хорошая девочка.

– Очень возможно, – по-прежнему дружелюбно произносит Давид. – Так с чем нужна помощь?

Майе настолько неловко, что вот-вот закружится голова – она уже предчувствует приближение приступа. Но эти ощущения перебивает непонятная досада – возможно, из-за того, что приходится снова все объяснять, и выпрашивать, и униженно прятать взгляд, и всем своим видом извиняться за то, что ей вообще пришло на ум столь постыдное непотребство. Да пошло оно.

– Мне нужно кого-нибудь удалить, – громко и внятно говорит она, пристально глядя на Давида. – В ближайшие несколько дней, максимум – неделю. Хотя если найдутся другие возможности срочно добыть лишнее кредитное направление – рассмотрю с признательностью.

Воцаряется молчание. Давид, слегка приподняв брови, медленно побалтывает остатками содержимого в кружке:

– И тот похожий на Эль Греко человек обещал, что я вам с этим помогу?

– Не обещал. – Майя всегда за справедливость. – Он сказал… Он просто сказал прийти сюда. Остальное подразумевалось.

Доброжелательное выражение не сходит с лица Давида, что уже хорошо, – разве что слегка бледнеет. Теперь вид у него серьезный. Он как будто мысленно взвешивает что-то.

Молчание затягивается, и Майя спрашивает:

– Так вы знаете того, о ком я говорю?

Помедлив, Давид отвечает:

– Однажды этот человек оказал мне услугу. Мы уговорились, что взамен однажды я окажу услугу ему. Я так понимаю, момент настал.

Майя понимающе кивает. Как раз что-то в этом духе ей и хотелось услышать.

Давид плавно поднимается из-за стола, ставит кружку и подходит к высокому несгораемому шкафу, который подпирает стену позади верстака. Электронная ключ-карточка висит у Давида на шее, под жилетом, но требуется еще ввести код, причем сенсорная панель оснащена распознавателем отпечатков пальцев. Дверца шкафа толстая и на вид очень тяжелая, но открывается без малейшего скрипа.

Голова Давида временно скрывается за дверцей, и Майя слышит гулкое побрякивание, с которым он что-то там, внутри, ворочает.

– Мне придется кое с кем связаться, – говорит Давид через плечо, и тон у него совершенно обыденный. – Может понадобиться время, чтобы получить ответ. Так что, думаю, не раньше завтра. Скорее – послезавтра.

– Хорошо, – с пересохшим горлом выдавливает Майя.

– И, боюсь, потребуется личное присутствие.

– А?

Майя настолько сбита с толку происходящим, так обескуражена тем, что все складывается, причем вот так вот запросто, за каких-то десять минут, что плохо соображает.

Давид откидывает голову назад, высовывая ее из-за дверцы.

– Такие вещи на дом не доставляются. Нужно идти и самому доставать, уж извините.

– А-а…

А, ну конечно. «Запросто», разбежалась. Майя тут же приходит в чувство.

– Но хорошая новость в том, что я пойду с вами.

Давид выныривает из шкафа, держа в одной руке какое-то огнестрельное оружие, но не пистолет, а что-то крупное и со стволом подлиннее. Предмет настолько большой, уродливый и зловещий, что Майю охватывают обоснованные сомнения в том, что компания Давида – это «хорошая новость».

Напряжение последних дней сказывается: Майю ломает. Она слышит апокалиптический грохот и видит, как стена комнаты вминается, вдавливается внутрь. Давид вскидывает ствол и пятится. Еще один удар – и стена прорывается, и в ней становится видна уродливая квадратная машина запрещенной в молле расцветки – в неровных камуфляжных пятнах. У машины гусеницы, а спереди – широченный захват, что-то вроде гигантских клещей; и ни одного видимого окна, и непонятно, в кого Давид собирается стрелять, но он…

Усилием воли Майя заставляет себя прекратить это безобразие.

Стена вновь обретает целостность. Военная машина исчезает. Давид перекладывает огнестрел на крышку шкафа, снова ныряет в его загадочные глубины и спустя несколько секунд возвращается с уловом – маленьким пластиковым контейнером. Майя приглядывается, готовя себя к самому страшному.

Контейнер полон арахиса в шоколадной глазури.

– М? – вопросительно произносит ее новый знакомый.

Майя выжимает кривую ухмылку и поднимает оба больших пальца вверх.

Давид удовлетворенно кивает и улыбается открыто и весело:

– Может, на «ты»?

7

Напрягаясь все больше и ежесекундно ожидая звонка от Китина – и вряд ли телефонного, скорее уж сразу в дверь, – Марк начал делать глупости. А именно – постарался что-то разузнать обычными, не ретриверскими, методами.

Именно такие потребности обычно закрывал Бубен.

Когда Марк – в новом плаще из водоотводящего материала верблюжьего цвета с алой мраморно-шелковой подкладкой, от которого он не получил никакого удовольствия, – вошел в кафе, Бубен приветствовал его мрачным взглядом исподлобья, не прекращая грязной разборки с белковым омлетом. Кафе было славное, они оба его любили: Марк – за модерновый интерьер с крупным коричнево-желтым орнаментом на стенах, пухлыми зелеными креслами и шахматной клеткой на полу, Бубен – за еду.

Редко какой вислоухий может похвастать обилием друзей. Поскольку – кто захочет иметь дело с человеком, которому при желании не составит труда выведать всю твою подноготную, извлечь на свет божий самые темные страстишки и гадкие секретики? И, увы, это относилось не только к дружбе. Насколько Марк помнил, самые его долгие отношения за последние пять лет длились пять месяцев и закончились… Ой, нет, Селену он сейчас вспоминать лучше не будет.

Прямой, как молоток, Бубен ретриверов не переносил на дух и никаких дел с ними не имел принципиально. Но для Марка по некоторым причинам делал исключение.

Марк повесил плащ, сел, дождался миловидной официантки и заказал себе чай масала. За все это время с Бубном они не обменялись и словом. Несмотря на внешность качка-модели (с поправкой на рост) Бубен был человеком хмурым, чтобы не сказать ворчливым, и не ждал от жизни в целом ничего хорошего. А приятные слова, которые принято говорить из вежливости, полагал враньем, атавизмом и пустой тратой килокалорий.

– Непростое дельце, – проговорил он, когда симпатичная официантка удалилась. – Этот твой объект… Он вроде как был, а вроде как не было его, так.

– Поясни, – попросил Марк, с удовольствием принюхиваясь к чаю.

Встреча была отчасти ритуальная: все полученные данные Бубен уже передал ему в пухлом запечатанном конверте. Но Марка всегда интересовали не только данные, но и мнение.

Бубен отодвинул тарелку и пошарил языком за губами в поисках крошек яйца:

– Сейчас же у нас что? Все хотят след оставить. Кто с деньгами – особенно. Светятся всеми лампочками, как в последний день живут – неясно же, когда оно всё екнет с концами, так. Ну, они и реализуют себя, – последние два слова Бубен выплюнул с заметным отвращением, точно иностранное ругательство. – Мемуары сочиняют. Духовными мирами мерятся. Картины пишут, выставки сами себе устраивают. Стыдоба. – Покачав головой, Бубен угрюмо уставился на собеседника, будто в обрисованной картине имелась какая-то личная вина Марка. – Плюс еще те, кто старается в следующем мире выбить себе кредит получше. Школки открывают, больнички там, чтобы их именем назвали. Замаливают. Короче, ты, может, фиг вызнаешь, какую именно подлянку они там мутят, но всегда знаешь хотя бы, кто они есть.

Марк знал о святом убеждении Бубна, что обеспеченные и допущенные до власти граждане – эта мифическая клика богомерзких выродков – заняты исключительно тем, что «мутят» какие-то «подлянки» с целью нагреться на нормальных людях.

– Так вот, этот твой, он – нет. Таких, как он, не много, но вот они не светятся. И не подкопаться к ним: чем заняты по жизни – хрен поймешь.

– Но что-то же ты узнал? – подтолкнул приятеля Марк.

Бубен сложил брови домиком, втягивая через трубочку свой коктейль на соевом молоке.

– Сын его не по прямой дорожке пошел. Давно, больше пятнадцати лет назад. Связался с дрянными людьми, пару раз заметали его, но вроде как отмазывали. Сам мужик вроде как не рулил ничем, больше его кулаки использовали, так что отмазать было не так сложно. Но с папашей они все равно как расплевались, так и не разговаривали.

Марк кивнул.

– У сына есть дочь.

– Да, была у него одна мадам, но исчезла с концами, – подтвердил Бубен. – От нее и ребенок. Когда этот штрих пошел во все тяжкие, ему было двадцать с чем-то, а дочке его – полтора, что ли. Дед ее себе оставил.

– Жена?

– Жена что надо, – кивнул Бубен. – Та, что была первая, с ним развелась с полвека назад, где сейчас – неизвестно. Последняя, вторая, держит арт-галерею на правом берегу и сеть бойцовских клубов. Никаких благотворительных фондов, всей этой хурлы-мурлы, все по делу. Говорят, с волчьими зубами дамочка.

Неспешно потягивая чай, Марк повертел в голове полученные сведения. Вертел и так, и этак, и чем больше вертел, тем меньше видел в этом прока.

– Значит, о нем самом мы ничего не знаем, – пробормотал он. – То есть – вообще ничего. Неудобно.

Бубен потянулся, напрягая широкую шею, потом уложил локти на столик со скругленными углами и навалился на него грудью:

– Есть кое-что, только я «кое-чем» не торгую, ты знаешь. – Он понизил голос. – Инфа не проверенная.

– Выкладывай.

– Ну, вроде как этот твой перец недавно понакупил себе каких-то… – Бубен замялся, вспоминая слово, – …наукоемких бизнесов. Приборы там всякие, микроэлектроника, то-се… Причем не то в Швейцарии, не то в Австрии. И на Шпицбергене.

Этого Марк не ожидал.

– Офшор?

Бубен помотал головой.

– Думаю, соль не в этом. Он, по ходу, не из таких был, кто хоть на край жопы поедет, лишь бы там выкроить да тут сэкономить. Ему просто надо было зачем-то делать дела конкретно там.

– На Шпицбергене? – Марк скептически поджал губы. – Зачем?

– Ну, это ж типа край мира, – рассудительно заметил Бубен. – Дубак там. На хрена там что-то делать? Либо ты очень напрягаешься, чтобы никто о твоих делишках не узнал. Либо делишки эти твои какие-то небезопасные. – Бубен сморщился и заговорил еще тише: – И вот о чем еще я думаю: перец был реально богатый, по любым меркам. Ну и где сейчас таких делают, а? В энергетике, да? Ну, в строительстве, так. А научные исследования – они, как по-твоему, кучу бабла приносят?

По разумению Марка, научные исследования не приносили кучу бабла никогда. К тому же, вмешательство паладинов закрыло многие направления – технологическое сдерживание. Что осталось? Ну, медицина. Ну, прогрессивная медицина – пусть. Но все же: накачать столько денег, чтобы купить полную анонимность, заткнуть рот журналистам, переманить федерала в телохранители… Нет, Марк положительно не представлял, как добиться этого, интересуясь исключительно наукоемкими бизнесами.

Хотя…

Бубен, который искоса следил за его лицом, ухмыльнулся и пожал плечами:

– Ага. Вот разве что. Но это все не точно.

Марк вздохнул и погонял остатки чая в оранжевой чашке. Вечно никто ничего не знает наверняка, и сам он не исключение. А делать дела как-то надо.

– Хотя я вообще не понимаю, зачем тебе это сейчас. – Бубен откинулся на спинку мягкого диванчика и бросил взгляд поверх Марка, наверное, высматривая симпатичную официантку, чтобы принесла счет. – Ты ж сам говорил, только мешает. Если б о клиенте что-то выяснить, как у него там с платежеспособностью или что еще…

– О клиенте не надо, спасибо, – заверил Марк, которому Китин показался достаточно убедительным, чтобы еще что-то про него выяснять.

– Как знаешь… – Бубен вдруг осекся, слегка прищурился и сдержанно проговорил: – А теперь, Хлыщ, очень тебя прошу, обойдись как-нибудь без поножовщины.

Марк сдвинул было брови, потом вздохнул:

– Селена?

– Кажется, хуже.

– Куда уж…

Он сложил руки на стол, одну параллельно другой, подобрал ноги, чуть распрямил спину. Либо Игорь Нефедов неожиданно получил досрочное, что совершенно невероятно, но в таком уж мире живем, либо Марк просто даже не знает.

– День добрый. Я присяду?

Есть куда.

– Валяй, – благодушно разрешил Бубен и встал. – Я пойду прошвырнусь пока.

Многолетняя работа по ту сторону на разных людях отражалась по-разному. Влада Холодного, который опустился на диванчик напротив, она наделила прозрачной – или даже призрачной какой-то – улыбочкой. Хотя, может, он просто с детства был стукнутый. Марк не наблюдал эту улыбочку уже восемь лет и с удовольствием воздержался бы от этого зрелища до конца жизни. Он никогда не видел на физиономии Влада другого выражения, оно блуждало по красивому, в общем-то, лицу, то появляясь, то исчезая, безотносительно к контексту – при этом взгляд Влада оставался застывшим, совершенно неживым и каким-то вампирским.

Еще в Холодном было под два метра роста, светлые волосы он зализывал набок а-ля «диктатор невсебячий» и носил преимущественно френчи темно-стального цвета. Последние два пункта могли бы дать Марку неистощимый источник радости и веселья, если бы не то обстоятельство, что как ретривер Влад Холодный был лучше всех, кого он знал.

Включая самого Марка.

– «Как-поживаешь-что-нового» опустим, не возражаешь? – вежливо спросил Влад.

– Только за.

Холодный осторожно, словно стеклянный, поставил локоть на столешницу и оперся подбородком о кисть.

– Ты сейчас работаешь над заказом, который направил к тебе я.

Марк ухмыльнулся.

– Пришел откат требовать?

Улыбка Холодного выползла откуда-то и побежала по лицу, точно бесплотная сороконожка.

– Пришел услышать, что ты о нем думаешь.

Марк глянул в свой стакан – мало ли, там еще что-то осталось на донышке.

– Ну, и зачем пришел? Так не мог узнать?

Влад склонил голову набок.

– Пожалуй, мог. Узнать. Но я хотел услышать.

– И правда надеешься, что услышишь от меня что-то, кроме «пошел на хер»? – Марк скорбно покачал головой. – Какая наивность. Но тебе идет. К цвету волос хорошо.

Единственное, чем он всегда мог достать Влада, это задорная шутка. Что относилось, конечно же, и ко всем остальным – ведь чем еще и вызывать у людей потерю контроля, как не старым добрым дурацким юморком. Просто у Холодного с юморком было особенно туго.

Не меняя положения головы, Влад прикрыл глаза, точно сонная змея.

– Йорам научил тебя всему, кроме смирения. Но без смирения ты никогда не сможешь достаточно оторваться от своего «Я», чтобы отдаться потоку всецело. Ты это знаешь?

Единственное, чем Влад всегда мог достать его, это упоминанием о Йораме.

– Чему Йорам научил тебя – на то мне совершенно наплевать, – доверительным тоном сообщил Марк и ласково добавил: – Он бы тебя что тогдашнего, что нынешнего с говном сожрал бы.

– Возможно. – Улыбка Влада снова промелькнула на лице, точно тень от большой темной птицы. – Но этого мы уже не выясним, не так ли? Так не лучше ли вернуться к нашим текущим делам?

– У меня с тобой никаких дел нет.

Холодный вздохнул.

– Твое дело – не только твое. Тебе ведь уже наверняка это объяснили.

– Так и ты, я смотрю, в курсе. Отчего же сам не взялся?

– Китин не мог поручить эту работу мне: я из ближнего круга. Я регулярно навещал старика, бывал у него в доме. Я мог и застрелить его. – Влад убрал руку из-под подбородка, оперся обоими локтями на стол и соединил пальцы. – Но я не говорил, что не брался за это дело. Ты уже видел девушку в старом доме? С окнами без стекол?

Не сдержавшись, Марк с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы. Вот оно как, значит. Просто прекрасно. То есть его подрядили на эту работу, как болванчика, и с него будет весь спрос, а в действительности в эту историю уже с ногами влез и вовсю шарится там по инфопотокам Холодный.

– Раз мог застрелить – так, может, и застрелил? – уронил Марк.

– Зачем это мне?

– Зачем это кому-то другому?

– Не тормози, Марк. Раньше ты приносил сведения быстрее.

– Старость. У тебя раньше было больше волос.

– Ты не сможешь двигаться вперед, пока позволяешь своему уму цепляться за себя самого.

Дословно одно из поучений Йорама – и это было совершенно лишнее.

В мире Марка, где дети обоих полов обучались боевым искусствам с детского сада, драка не воспринималась как способ выпустить пар. Наверняка и об этом тоже позаботились паладины. Боевые искусства преподавали в первую очередь как средство самопознания и совершенствования. Во вторую – как средство поменять намерения оппонента, обезоружить его, обездвижить, искалечить или убить, если уж предыдущее по списку не помогло. То есть – достичь какого-то практического результата, а отнюдь не дать выход эмоциям.

Одно из преимуществ – и тягот – работы ретривера заключалось в том, что ты видел, как принято не только в привычном тебе мире, но и в других. И шансы нахвататься дурных привычек были слишком велики.

Сидя, Марк был скован в движениях, но он вскочил достаточно быстро, чтобы ухватить Влада правой рукой за затылок, а левой ударить в лицо. Потом можно было бы приложить его и о стол, только левая у Марка всегда заметно отставала, так что Холодный успел дернуться в сторону, и удар пришелся вскользь. Пока противник не успел закрыться, Влад без замаха двинул его по ребрам, а потом быстро скользнул к краю диванчика и пинком отбросил Марка в проход между столиков.

– Нет, ну так я и знал. Только отойдешь поссать – и нате вам, пожалуйста.

Бубен встал за спиной Влада, который уже выбрался из-за столика, и обычным своим хмурым тоном прибавил:

– Остынь, мужик, нормальное же место. Девчонки симпатичные работают.

Холодный не обернулся, и еще с пару секунд его тело оставалось тугим, как каучуковый мяч. Затем он расслабился, распрямил ноги и поднял ладони в воздух. Марк, который ухитрился не упасть, тоже выпрямился, слыша, как встревоженный гам у него за спиной начинает стихать.

Влад коснулся кончиками пальцев скулы, по которой съездил Марк, и на лице у него снова замерцала потусторонняя улыбочка.

– Встретишь ту девушку – не спеши с решениями, – посоветовал он, после чего медленно прошел мимо Марка к дверям и исчез.

8

После встречи с Давидом Майя пребывает в приятном возбуждении. Отлично. Дело сдвинулось с мертвой точки. Может, и выгорит.

Примерно через сутки наступает реакция. До Майи понемногу доходит, над какой пропастью она занесла ногу. Махинации с кредитной линией – это тягчайшее и циничнейшее правонарушение. Это сурово карается – вплоть до полного закрытия той самой кредитной линии. А тот, кому перекрыли дыхательную трубку обязательного кредитования… Если честно, Майя не знает, что с ним происходит. Что может произойти с человеком, когда он получает кредитные средства, расходует их, а потом банк отзывает их обратно, и человек этот остается всем должен, причем столько, сколько взять в современном мире неоткуда, ну совсем никак неоткуда?