Текст книги "Миражи Осейри"

Посвящается моей лучшей подруге, читателю и критику Наде!

/Тишины прошу, тишины!

Нервы, что ли, обожжены?

(А. Вознесенский)/

/Французская поговорка: "Бойся своих желаний, они могут исполниться… "

Подобное:

Будьте осторожны с тем, о чем вы молитесь, ибо вы можете это получить.

Стивен Кинг/

* М.

Там, где раньше начиналась Дорога жизни, у паровоза, застывшего на вечной стоянке, прохаживалась в ожидании худощавая светловолосая девушка с тонким сердцевидным лицом, одетая в яркую майку и узкие джинсы. Она выглядела от силы лет на 20-22, хотя на самом деле была на 12 лет старше.

Рядом на скамейке расположились трое подростков. Они смотрели на смартфоне "В Питере – пить" и при каждом ругательстве героев клипа заходились визгливым хохотом.

Олеся поморщилась. "Бомбовые" хиты Шнурова не производили на нее впечатления и даже вызывали недоумение: "И как такое можно считать искусством?".

Сверившись с расписанием электричек в окне станции – черно-белого домика в финском стиле, Леся поднялась на платформу. Питерская электричка должна была подойти через 5 минут. Час назад Тоня звонила ей с "Финика": "Ну, как настроение?" "Уже жду" "Умничка. А я иду на посадку!".

Вдали показалась красно-серая серьезная мордашка с глазами-фарами. Люди на станции оживились, потянулись к платформе, чтобы первыми пройти в вагоны, когда электричка сделает разворот. "Ладожское озеро" было конечной станцией на ветке.

Радуясь редкому, по-настоящему летнему дню, из поезда высыпали петербуржцы в ярких пляжных нарядах, с пузатыми пестрыми сумками. Шумели и резвились дети; покрикивали на них матери.

Тоня выделялась в этой толпе – черные джинсы, голубая рубашка типа мужской, с закатанными до локтей рукавами, увесистый рюкзак.

Если у Олеси было "лицо жестокого эльфа" (так ее определил один богемный молодой поэт с Университетской набережной), то коротко стриженная мускулистая Тоня скорее напоминала воинственную деву из скандинавского или славянского эпоса.

– Когда-то по этой дороге шли полуторки, – сказала она вместо приветствия, – люди с минимумом вещей надеялись вырваться из осажденного города… А сейчас веселые, беззаботные, едут на пляж…

– Семьдесят лет, – вздохнула Олеся, – многое изменилось. И люди в первую очередь.

– Подождем, пока этот поток схлынет, – Тоня сбросила рюкзак в стороне от снующих людей и села на него. – Ну, что – готова к путешествию?

– Теперь не знаю. Синоптики говорили о возможном резком изменении погоды в этом районе…

– Синоптики всегда правы, вот только дни путают, – рассмеялась Тоня. – На Гисметео выходные обещают ясные и теплые. Как прошла неделя?

– Как всегда; день сурка в дурдоме. А ты как?

– Потом расскажу, – Тоня встала. – Пошли, надо продуктами затариться.

Прошла электричка; приехавшие люди разошлись – кто на пляж, кто – искать съемное жилье в дачном поселке, и снова затихла станция…

По дороге к магазину девушки встретили знакомую пожилую дачницу, которую часто видели выходящей из леса с корзинкой грибов или ягод, и поздоровались с ней. Сегодня женщина обрадованно сообщила, что нашла крыжовник, мелкий, но очень сладкий, и предложила девушкам взять по пригоршне. Тоня и Леся с благодарностью набрали маленьких, нагретых солнцем ягодок, действительно сочных и сладких.

Полакомившись, Олеся зашла в магазин, маленький, но оживленный, а Тоня осталась снаружи на скамейке.

Закупив продукты, Олеся вышла. Тоня курила, поставив рядом рюкзак.

– Что, Леська, дела плохи? – спросила она, когда подруга села рядом и тоже достала сигареты.

Мимо них проходила дорога к сосновой роще, отгораживающей поселок от берега озера. Там, где раньше выезжали на лед грузовики с ленинградцами, теперь шумел пляж. Пестрели зонтики, играла веселая музыка, стучал мяч. Пахло шашлыком и копченой рыбой. Кто-то взвизгивал, окунаясь в холодную воду; кто-то ухал и отдувался; раздавались смех и пение под гитару.

– По-моему, меня "уходят", – сказала Олеся. – А как ты?

– Да ну… Опять все то же. Очередная комиссия от местных сказала, что здание ремонту не подлежит и к эксплуатации не пригодно. Так я и поверила! Из-за одной трещины в фундаменте! А то я не работала в строительной фирме и ничего не понимаю! В общем, я настроена решительно: папа не успел ввести в действие отель – значит, это сделаю я!

– А Кристина тебе помогает?

– Да, она взяла на себя юридическую сторону, добивается проведения судебной комиссии, чтобы опровергнуть заключение местных чинуш.

– Может, и местная комиссия могла бы признать, что здание не развалится?

– Да, за "борзого щенка" – может быть. Но во-первых, у меня сейчас таких свободных денег нет, а во-вторых, не хочу поощрять местных хапуг. Леся, а из-за чего тебя "уходят"?

– Шествия, – ответила Олеся, – в защиту прав политузников. У нас считают, что участвовать в них – значит подорвать репутацию детского сада…

– Что за бред? Право на собственное мнение и его выражение в рамках закона гарантированы Конституцией! Ведь на этих митингах не нарушали общественный порядок.

– И тем не менее. "Кот съел – значит, крыса!".

– Дурдом, – комментировала Тоня.

– Ага, хотя и называется "Детский сад".

Они вышли к небольшому частному причалу, где уже ждал легкий моторный катер.

Застрекотал мотор, и катер попятился от берега, развернулся и взял курс к островку в пяти километрах от берега.

*

– Мне катастрофически не хватает тишины, – сказала Олеся, устроившись на корме. – К городским шумам я привыкла; к шуму на работе – тоже. Когда 10 лет работаешь с детьми, быстро адаптируешься к их шуму. Но когда я прихожу домой и надеюсь там побыть в тишине, меня и тут достают…

– Правда? – Тоня сидела у руля. – А разве ты теперь не живешь отдельно?

– Да, на "Парнасе".

– О-о, сочувствую. "Северная долина" как раз у автобана, и только на 25-м этаже можно спастись от дорожного шума…

– Нет, Тоня, к дороге за окнами я уже притерпелась и не замечаю ее шум, как тиканье часов. Но когда слева за стеной "день граненого стакана", справа вопит и топает ногами ребенок, который не хочет ложиться спать, снизу – развеселая стуенческая гулянка до утра, а сверху соседка опять работает в ночную смену в супермаркете, и ее сынуля до полночи лупит об пол мячиком, да еще когда присутствуют, как минимум, два или три этих фактора одновременно, это уже чересчур даже для меня.

– Тем более что сейчас у тебя трудное время, – Тоня сбавила скорость. – На таком "нервяке", конечно, хочется тишины.

Остров как всегда возник перед ними, словно вырос из-под воды. Над широкой полосой берега высилась могучая скальная гряда, покрытая непроходимым лесом. К ее подножию прилепилась гостиница – здание весьма своеобразного стиля, в котором смешались скандинавская основательность, готическое величие и острота углов, стремление ввысь – и современное сверкание стекла и металла. вокруг гостиницы угадывались почти достроенные пристань, пляж, спортплощадка, прокат гидроциклов, фуникулер и дайвинг-центр. Тут и там сновали рабочие, чтобы подогнать дела и успеть как можно больше перед выходными. Но гостиница выглядела печальной, неухоженной, потускневшей – как все здания, которые долгое время пустуют, она словно за год состарилась на несколько десятилетий. В Выборге Олеся не раз видела жилые дома постройки 17-18 века, и они выглядели лучше. Видно было, что они простоят еще долго. А заброшенные или недостроенные новые дома тускнели и старели с огромной скоростью…

– Сейчас отпущу рабочих, – Тоня причалила катер рядом со второй моторкой, – останутся охрана, адвокаты и мы. Вот увидишь, – она перепрыгнула на причал и поймала брошенный Олесей канат, – в следующем году "Осейри" уже будет принимать постояльцев и не рухнет, не схлопнется и не развалится! А всем этим экспертам, которые утверждают обратное, придется заткнуться! На Ладоге островов еще много, вот пусть и выберут какой-нибудь бесхозный и тоже строят отель, а не зарятся на чужое! – Тоня приняла рюкзак и сумку, подала руку Олесе, и девушки прошли к ступенькам.

Рабочие закладывали парк в японском стиле, а по намеченным тропинкам не спеша прохаживались трое мужчин в строгих костюмах. Двое из них – седеющий здоровяк лет 40 с лишним и невысокий худощавый мужчина чуть помоложе шли впереди и что-то бурно обсуждали. Третий, молодой человек спортивного вида, тщетно пытался вставить хоть слово. И его явно не устраивало такое игнорирование.

– Послушай, Наум, – донеслись до девушек его слова, – нельзя исключать и эту вероятность. Низкое качество одного из компонентов вкупе с зимними морозами и высокой влажностью воздуха…

– Ты наняла самого Гершвина? – ахнула Олеся, узнав седеющего мужчину. – Он же самый дорогой адвокат!

– Зато он лучший, – ответила Тоня, – и не проиграл ни одного дела. Он сможет доказать, что "Осейри" еще 300 лет простоит. И я последние джинсы продам, но отстою папину гостиницу!

– Ну да, наш телевизионный мальчик как всегда все знает, – усмехнулся Наум Гершвин. – Конечно, фундамент треснул сам собой, а офицерская жена сама себя высекла…

– А чиновник, который предрекал деформацию фундамента еще до начала его закладки, просто угадал, – подхватил мужчина в очках. – Ты, Кит, действительно веришь в такие совпадения?

– Унтер-офицерская вдова, – поправил Наума Никита. – Да Бог с вами, ребята! Вы думаете, что фундамент повредили нарочно? Тоже мне, террористов нашли! У них другие методы – замонать проверками, штрафами, инспекциями, чтобы у человека руки опустились, и он отступился…

– Ребята тебе на Лиговке пиво в подворотне пьют! – рыкнул Наум, обиженный поправкой насчет цитаты из "Ревизора".

– Ну извините, СТАРИЧКИ, – картинно развел руками Никита, – но наше дело – доказать, что гостиница подлежит ремонту, а не в Шерлока Холмса играть! Не нужно искать черную кошку в темной комнате, тем более если ее там нет.

– Антонина приехала, – заметил очкастый адвокат, – заканчиваем полемику. Она платит нам не за философские диспуты на перекуре…

*

После обмена приветствиями Наум Гершвин заверил тоню в том, что они обследуют фундамент "до последней молекулы", а от утверждений, что "Осейри" укрепить невозможно, оставят на суде мокрое место. Его компаньоны, Михаил Тригорин и Никита Березин, кивнули, подтверждая обещание начальника.

– Вы позволите нам расположиться вон там? – Гершвин указал на флигель для персонала, скромно притулившийся в роще.

– А чем вам плоха гостиница?

– Ну, когда окончим проверку – то непременно, – развел руками Гершвин, – а пока, гм-м! Да и вид из окон во флигеле мне нравится…

– Вид на генератор? – удивилась Олеся.

– А может, я с детства люблю созерцать генераторы, слабость у меня к ним, – отшутился адвокат.

– Конечно, располагайтесь, где вам будет удобно, – Тоня достала ключ от флигеля. – Я и не знала, что у меня такой красивый генератор!

Березин из-за плеча Тригорина ответил ей взглядом: "А лучше всего тут – вы!", но Тоня Сергеева, хозяйка острова и гостиницы "Осейри", сделала вид, что не замечает пылких взглядов молодого юриста. "Сначала надо гостиницу до ума довести, ну а мальчики? А мальчики – потом, как поется в песне!"

Переговорив с адвокатами, Тоня вошла в офис и застала там первобытный хаос; управляющие мало заботились о том, чтобы складывать бумаги, диски и скоросшиватели хоть в каком-то порядке и мыть чашки после кофе-брейка.

– Опять свалку развели, – проворчала Тоня. – И уже уехали, а то я бы их заставила убирать! Леся, ты мне поможешь? Невозможно работать в таком разоре!

Олеся была рада этому предложению. Снаружи суетились рабочие, заканчивая дела и торопясь к пристани, и на берегу стояли гам, толкотня и ругань. А в офисе было так тихо…

*

Гостиницу на острове Игорь Сергеев, отец Тони и Кристины, задумал построить уже давно, зная, сколько жителей мегаполиса захотят отдохнуть от петербургского шума и суеты на берегу тихого озера… Это должно было стать подарком для его дочерей. Тоня и Кристина работали в отцовской фирме и были его лучшими помощницами. Игорь Витальевич купил подходящий остров возле дачного поселка М., спроектировал план гостиничного комплекса, и стройка началась. Игорь Витальевич стал отцом уже после 50 лет, ему уже перевалило за 80, и он хотел оставить дочерям хорошее наследство…

Он успел достроить гостиницу и заложить остальные постройки комплекса… А продолжали дело уже его дочери. Тоня стала новым руководителем фирмы. Ее сестра Кристина была архитектором и ведала организационными вопросами. Она стала первым замом у Антонины.

Чиновники из М. морщились как от горечи, давая Игорю Витальевичу "добро" на стройку. Все хозяева, сдающие жилье в поселке, исправно платили налоги, и администрация Морья боялась, что гостиница повлияет на их летние доходы, оттянет на себя часть постояльцев. "Больно скоро у вас здание выросло, как бы фундамент не рассыпался!" – процедил чиновник, подписывая бумаги. "Да в нем еще ваши внуки отдыхать будут!" – возмутился Сергеев.

Первая же комиссия нашла трещину в фундаменте "Осейри". "Вы знаете, что это? – злорадно спросила дородная чиновная дама со старомодной "халой". – Как только вы заселите гостиницу, здание сложится, как карточный домик! А вы, милочка, вместо миллионных доходов загремите по этапу!" "Да, устранению не подлежит! – почмокал толстыми губами ее сотрудник, рыхлый вальяжный брюнет с армянскими глазами-вишенками, которыми уже успел обшарить фигуры всех женщин. – Только снести здание и перестраивать заново, на качественных материалах и не спеша!"

Два года прошли в неустанной борьбе. Тоня хорошо разбиралась в строительном деле и видела, что повреждение фундамента гостиницы не роковое, легко устранимо, но чиновники из М. были заинтересованы, чтобы "Осейри" так и осталась "недостроем" и не отнимала туристов у местных квартиросдатчиков. "Только попробуйте заселить людей, – откровенно пригрозила однажды чиновница, – обещаю, тут же небо в клеточку увидите!" Тогда Тоня и решила провести независимую проверку и нанять адвокатов, которые в суде докажут, что "Осейри" пригодна к эксплуатации после небольшого ремонта. Для этого она обратилась в агентство Наума Гершвина, самого знаменитого петербургского адвоката. Он славился тем, что за 20 лет не проиграл ни одного дела. Гершвин, Березин и Тригорин тут же включились в работу. Тоня почувствовала, что у нее появилась надежда. Этих троих в Питере хорошо знали. Судьи, прокуроры и следователи бледнели и скрежетали зубами, увидев в зале представительного царственного Наума, худощавого невозмутимого Михаила и высокого долговязого Никиту. Это значило, что сейчас обвинение будет разгромлено, следователь – посрамлен, а подсудимому устроят бурную овацию, когда пристав откроет клетку.

К чести Гершвина следовало сказать, что иногда он отказывал клиентам, чья вина не вызывала сомнений и которые не вызывали никаких чувств, кроме ужаса и отвращения.

Помочь хозяйкам строительной фирмы Наум согласился охотно, предвкушая, как он прищемит хвосты периферийным бюрократам и выручит девушек. "Я их по стенке размажу! – пообещал он Тоне и Кристине. – А вы можете закупать шампанское для открытия отеля!".

*

Олеся с детства любила песню "Я не люблю" и часто вспоминала ее. "Досадно мне, когда невинных бьют"… И на мирное шествие в защиту прав политических заключенных она пошла именно поэтому.

На работе ее не поняли. "Тебе что, больше всех надо? Пусть суд с ними разбирается, а ты не лезь! Все равно без тебя все решат! Родители фотографии увидят, жалобу напишут, что не хотят, чтобы их детей смутьянка воспитывала! Да я бы своего ребенка из твоей группы тут же забрала бы! Доброе имя детского сада… Воспитатель… Еще чего удумаешь?" – наперебой затрещали ее сослуживицы. "Тьфу, – только и ответила Олеся. – Вас не перекричишь. Но я остаюсь при своем: ничего плохого я не сделала, детский сад не опозорила, и корить меня не за что!"

Естественно, нашлись доброхоты, которые скачали фотографию Олеси с плакатом на митинге и показали заведующей детским садом. моментально подоспели с жалобами три разгневанные родительницы: "Чему научит наших детей эта демонстрантка?!". Коллеги подкарауливали каждый неверный шаг Олеси и тут же докладывали начальству или начинали разбирать проступок, громко, чтобы услышала заведующая, а с Лесей разговаривали подчеркнуто раздраженным тоном и не всегда стесняясь в выражениях даже при Олесиных воспитанниках.

Однажды девушка, устав игнорировать эти "наезды", прямо в лоб спросила: "Вы стараетесь набрать мне нужное количество замечаний для увольнения по статье, или доводите до того, чтобы я уволилась "по собственному"?" "Ну, конечно, – тут же картинно зашипела Катерина, – сама работать не хочешь как следует, и слова тебе, по ходу, не скажи!". "Объясни, в чем заключается мое нежелание работать?" Катя смешалась, но тут ей на помощь пришли Лена и Маринка, ее "чирлидеры", не давая Олесе и слова вставить и обвиняя во всех грехах.

От их звучных голосов проснулись и заплакали дети в яслях. Примчалась разгневанная дежурная воспитательница ясельной группы Степанида Карловна, требуя тишины. Катя тут же сцепилась и с ней, доказывая, что проблема очень важная, до нее всем есть дело, а если у кого-то хата с краю – это очень плохо, нужно иметь гражданскую позицию и оберегать престиж учреждения… Степанида обиделась и заспорила. Лена с Мариной поддержали Катю. Вышедшая из кабинета заведующая детским садом моментально положила конец перебранке, велела всем вернуться на рабочие места и прикрикнула на Олесю: "Видишь, сколько проблем из-за твоих прогулок? Никогда у нас раньше такого не было! Еще раз пойдешь на какой-нибудь митинг, тут же вылетишь с работы!".

Премию в тот раз Олеся не получила. Забрав голый оклад, она прикидывала, как рассчитать деньги, чтобы хватило на оплату коммунальных услуг, проезд и продукты, и на новые кроссовки взамен лопнувших. Катя громогласно обсуждала свои планы с Леной и Мариной насчет премии. "Новый Гэлакси куплю, надо же себя побаловать", – мечтательно протянула пухленькая Марина. "А я френч сделаю к корпоративу в салоне на Невском", – рассматривала свои ногти вертлявая Ленка. "Такие лабутены бомбовые видела на "Гостинке", теперь как раз на них хватит!" – сияла ярко одетая красотка Екатерина. – Леська, а че ты опять на Адмиралтейку в интернет едешь, че себе планшет не прикупишь?" "Хотела купить с премии", – ответила Олеся, прекрасно зная, что именно эти "три мушкетерки" весь месяц активно сообщали заведующей о каждой ее оплошности. "Ну-у… Ты же должна понимать, что сама виновата. Чего тут обижаться-то? Разве мы неправду говорили?" Лена и Маринка напряглись, готовые поддержать Катю.

Звонок от Тони, приглашающей на остров, был очень кстати. Леся была рада хоть пару дней провести на расстоянии от этого осиного гнезда…

*

Наум Гершвин горел желанием выиграть процесс о гостинице на острове потому, что сестры Сергеевы, в отличие от чиновников из М., вызывали у него симпатию, хотелось им помочь и лишний раз подтвердить репутацию адвоката, для которого, как говорил герой "Жестокого романса", "невозможного мало". Еще, Наум ненавидел бюрократизм в любом его проявлении; видел, что в данном случае права именно Антонина Сергеева, а не чиновники, требующие снести "аварийное" здание и еще, жаждал произвести впечатление на одну петербургскую журналистку. Гершвин пользовался успехом не только как адвокат, но и как обольститель. Вероника Орлова оказалась единственной, кто не поддался личному обаянию "модного юриста" и даже отнеслась к нему иронически, игнорируя все его попытки завязать флирт.

Но ненависть к бюрократизму и ущемлениям по какому бы то ни было признаку – расовому, гендерному, религиозному – перевешивала все остальные мотивы. Наум понимал, что провинциальные царьки просто всерьез не воспринимают молодых женщин – хозяек гостиницы и собираются задуривать им голову, еще десять лет тянуть с проверками, а потом гостиница уже станет совершенно непригодна для эксплуатации.

Точно так же Науму постоянно, с самого детства, когда деликатно, а когда и не очень, давали понять, что он не может быть Дедом Морозом на детсадовском утреннике; представлять школу на математической олимпиаде; подниматься на сцену за красным дипломом. Дедом Морозом стал сынок заведующей Ярик, голубоглазый румяный блондин с курносым носом на рязанской мордашке. Представлять школу на олимпиаде отправилась Светка, известная "шпаргальщица", но дочь директора гастронома, с пышной русой косой до пояса и хитренькими светло-серыми глазками. Красный диплом из рук ректора должен был получать генеральский сын Данила, о котором даже преподаватели знали, что он "блатной" и тупой, как пробка, но зато с ярко выраженной славянской внешностью. "Иван-царевич! Русский богатырь!" – умилялись на него подмазанные преподавательницы. "Иванушка-дурачок!" – шипели они же за глаза. Но тут Наум, уже хорошо подкованный в юриспруденции и, в отличие от Дани, не игнорирующий учебу, "пошел на вы". Хватит с него уже, надоело отступать на обочину и давать дорогу тем, кого сочли "достойными" только за голубые глаза и носик картошкой! Он применил все свои познания в борьбе за красный диплом и победил.

Дружки Антона, такие же "богатыри", однажды попытались устроить Гершвину "темную", но он никогда не был хлюпиком и дрался как в последний раз, так что "Добрыни Никитичи" были рады ноги унести. История огласки не получила потому, что им тоже не сошло бы с рук нападение впятером на одного.

"Да, со времен "Золотого теленка" бюрократы не изменились, но и на них можно найти управу!" – думал Наум, спускаясь со сцены с заветными красными "корочками" в руках.

Он был уверен, что дело о гостинице "Осейри" легко выиграет. И, если Орлова из "Телескопа", которую чаще всего отправляют освещать громкие процессы, захочет его интервьюировать, он предложит провести интервью в "Астории" или "Гарсоне"… и таким образом наконец-то уговорит упрямую и своенравную, как кошка из сказки Киплинга, журналистку принять его приглашение на ужин. И, может, его победа над чиновниками из М. и спасение гостиницы произведут впечатление на Веронику…

*

Отпустив рабочих, Тоня вернулась в офис и, ворча, стала помогать Олесе наводить порядок.

– Где устроимся? – спросила она, складывая бумаги в папки.

– Давай в коттедже?

– Давай, а почему не в гостинице? Трещины боишься?

– Да нет… Ты ведь говоришь, что "Осейри" не рухнет, и я тебе верю, тебе виднее. Но все-таки пока фундамент не починили…

– Ладно, – кивнула Тоня. – Мне и самой в прошлый раз не по себе было ночью; все время слышалось, будто что-то потрескивает, и казалось, что кровать вибрирует. Сама не рада была, что предложила тебе устроиться в "Осейри". Я тогда глаз не сомкнула, прислушивалась. Нервы никудышные стали из-за этих чинуш, – Тоня сердито шлепнула тяжелую папку в сейф. – Два года монают, палки в колеса суют! Может, у папы и не случился бы третий инфаркт, если бы его так не доставали комиссиями и бумажной волокитой…

– Думаю, что Гершвин поможет тебе справиться с ними. Он выигрывает любое дело, за которое берется.

– Поэтому я к нему и обратилась.

Девушкам пришлось изрядно потрудиться, пока офис не приобрел опрятный вид. Только через четыре часа они, усталые и чихающие от бумажной пыли, вышли на пляж "Осейри".

– Полдня потратили на уборку этого авгиева офиса, жаль, – проворчала Тоня, расстегивая рубашку, – на озере нечасто бывает такая хорошая погода.

– Зато тут всегда так тихо, – Олеся тоже разделась и расстелила пляжное покрывало. – Думаю, горожане охотно будут сюда ездить, чтобы отдохнуть пару дней от городского шума…

– Если ЭТИ нам разрешат открыть гостиницу, – Тоня в голубом раздельном купальнике спортивного кроя попробовала ступней воду и окунулась, наступая на аккуратные песчаные дюны. – Фу-у! Как хорошо купнуться после всей этой пылищи!

– Разрешат, куда денутся, – Леся аккуратно убрала в сумку джинсы и майку и в бикини тропической расцветки с бусинками тоже зашла по грудь в прозрачную воду, тихую, но бодряще-холодную, и остановилась рядом с Тоней. – Гершвин их порвет на британский флаг.

– Я даже начинаю бояться, – мрачно сказала Тоня, – что "Осейри" действительно может обрушиться. Умом понимаю, что это бред, ведь я регулярно смотрю чертежи и слежу за работами и знаю, как обстоят дела на самом деле, а иррациональный страх появился. Только ты это никому не пересказывай… Я даже маме с Кристиной не говорила…

– Да, разумеется. Я тебя понимаю.

– Ну, поплыли, а то замерзнем, если будем долго стоять.

Когда они лежали на покрывале, греясь под непривычно ярким солнцем, Тоня посмотрела на Олесю из-под очков:

– Что-то мы только о моих проблемах говорим. А ты тоже очень нервная в последнее время. Опять неприятности на работе?

– Есть немного, – Олеся смазала плечи лосьоном для загара.

Тоня повернулась на бок:

– Расскажи, может, я смогу помочь тебе хотя бы советом.

Никита Березин, проходивший наверху по аллее, задержался у спуска на пляж. "Да, когда Антонина в этих широких брюках и рубашке, она выглядит совсем иначе… И когда только загореть успела при таком плотном рабочем графике?" Но тут же отогнал нерабочие мысли и отвел взгляд от загорающих девушек. Статная мускулистая Антонина и хрупкая Олеся… "Антонина – наша клиентка. Мы обязались помочь ей защитить гостиницу от сноса, и это главное. Как говорит Наум – дело прежде всего!"

*

Июльские ночи на озере уже не такие светлые, как в прошлом месяце, но пока темнеет поздно и ненадолго, и, когда Тоня и Олеся уходили с пляжа около девяти часов вечера, солнце еще стояло высоко. У гостевого домика Тоню ждали адвокаты.

– Мы провели первичный осмотр фундамента, Антонина, – сообщил Гершвин, – завтра напишем заключение, и можем приглашать группу экспертов.

Порыв ветра налетел на них, сердито взвыл и обдал озерным холодом. Олеся поежилась; в открытой майке вечером она слегка замерзла. "Жаль, что я не надела рубашку, как Тоня", – подумала она.

Ветер принес с собой серые облака, и озеро зарябило. "Ну вот, – подумала Леся, – хорошо что хоть сегодня искупаться успели; похоже, завтра погода испортится!"

Тоня посмотрела на озеро. "Да, похоже, что завтра опять будет шторм. Как бы навигацию не закрыли, я жду экспертов!"

Но эта мысль быстро ушла, вытесненная усталостью. В последнее время в борьбе с чиновниками из М. и в аврале на работе девушка не успевала выспаться, спала зачастую 3-4 часа в сутки, и сейчас ее сковала огромная усталость. Двигаться, проверять или просто разговаривать не было сил…

*

Тоня проснулась рано и какое-то время лежала с закрытыми глазами. Сон не принес облегчения, напротив, голова отяжелела, а тело сковала неодолимая вялость. Не хотелось вставать, открывать глаза и вообще шевелиться. "Я заболела? Простудилась? Только этого не хватало. Некогда мне сейчас раскисать!"

Тоня вяло перевернулась на бок. Сна уже не было, но вылезать из-под теплого одеяла было лень. В коттедже работало автономное отопление, но девушке казалось, она непременно замерзнет; не хотелось опускать согревшиеся во сне ноги на холодный пол…

Откуда-то потянуло ароматом кофе. Значит, Леся уже встала и завтракает. Но даже мысль о чашечке эспрессо не сподвигнула Тоню встать.

Радио бубнило о температуре воздуха + 19, + 22 в Петербурге и области, о том, что сегодня местами ожидаются незначительные осадки, а в северных частях области возможен туман, видимость на автодорогах понижена, и водителям рекомендуется по возможности отменить поездки…

"Вы слушаете программу "Невское утро, сейчас девять часов пятнадцать минут, хорошего вам дня!" – бодро заключила диктор.

Когда из приемника зазвучала песня про мадам Брошкину, Тоня недовольно заворочалась и откинула одеяло. Пытаясь протереть глаза, она буркнула:

– Могли бы хоть лайт-рок поставить, чем эту попсню гонять целый день, их же не только пенсионерки слушают!

В комнате было полутемно, несмотря на отдернутые шторы. Выглянув, Тоня поняла причину: снаружи клубился густой туман, в котором утонуло все уже в двух шагах от коттеджа.

Девушка выключила радио и поставила на магнитолу диск "Браво", надеясь, что их бодрые песни помогут ей проснуться.

Контрастный душ взбодрил, и, натягивая джинсы и легкий свитер, Тоня уже подпевала солисту, призывающему девушек любить отважных летчиков и моряков…

Из кухни выглянула Олеся:

– Доброе утро! Ну и туман, как молоко! Будешь завтракать?

– И кофе тоже буду, – Тоня сунула в микроволновую печь замороженную пиццу "Четыре сыра", – побольше и покрепче. Что-то у меня в голове такая же муть, как на улице.

– У меня тоже, – Олеся включила кофе-машину. – Странно, раньше я никогда не была метеочувствительной.

– Стареешь, Леська?

– Наверное, стареем, – парировала Олеся.

Печь звякнула, завершая цикл, и Тоня достала ароматную горячую пиццу.

– Надеюсь, туман не помешает Гершвину закончить работу, и можно будет приглашать экспертов, – сказала она, нарезая лепешку. – Хотя, по идее, Науму ничто не способно помешать, когда он хочет выиграть дело.

– Это верно, – Олеся поставила на стол две чашки кофе. – Блин, уже третью порцию пью, а голова чумная, будто три ночи не спала!

*

Кофейный автомат в холле гостиницы был подключен и регулярно заправлялся, чтобы рабочие и сотрудники офиса могли выпить горячего кофе или чая в течение дня. Тоня не скупилась и заказывала качественную арабику, которая пришлась по вкусу даже острому на язык Гершвину, убежденному в том, что настоящий кофе можно выпить только в "Астории", "Невском Палаце" или "Елисееве". Автоматы и автомобильные кофейни юрист обходил за километр, ворча: "Мне здоровье дороже! Я зарабатываю достаточно, чтобы пить качественный кофе, а не эту жидкость для чистки сортиров!"

– Наум, оставь и нам немного, – попросил Михаил Тригорин, когда Гершвин снова начал нажимать кнопки. – Мы тоже не откажемся от крепкого кофе! Блин, чувствую себя, будто неделю не спал!

– Невозможно, – поднял голову Никита, сидящий за столом у окна, – через трое суток без сна у человека начинаются галлюцинации, а на пятые едет крыша. Если только он не тренированный спецназовец, прошедший курсы выживания…

– Кончай свое "Умники и умницы Лучше всех", ты не в студии! – рявкнул Гершвин, отпив доппио. – Похоже, арабику на этот раз закачали паленую. Сколько ни пью кофе, а мозги все равно путаются. Нам к обеду нужно составить заключение о первичном осмотре фундамента, а у нас еще конь не валялся.

Тригорин и Березин молча отошли к кофе-автомату и защелкали кнопками.

– Похоже, сегодня мы выехать не сможем, – Наум стоял у огромного, во всю стену, окна и тщетно пытался хоть что-то рассмотреть за густой белой пеленой. – Нечего и думать выводить катер. В такой пелене мы непременно зарулим не в ту сторону и вместо М. окажемся в Карелии…