Текст книги "Не смотри вниз"

Глава 7

После смерти своего первого мужа Вероника Степановна открыла для дочери сберегательный счет. Разумный поступок, казалось бы, иллюстрировал пример ее материнской заботы, вот только форма подачи информации повергла ребенка в шок. В том и заключалась вся сущность Вероники Степановны: она могла ляпнуть что угодно, сильно обидеть или напугать другого, не задумываясь, как ее слова воспримут окружающие. Зато критически и придирчиво оценивала все, сказанное в свой адрес, вплоть до мелочей.

В тот теплый майский вечер окна в квартире были распахнуты, с улицы тянулся аромат цветущих липовых деревьев. Вероника Степановна налила чай в две чашки и поставила на стол тарелку с хлебом. Маленькая Тома только закончила делать уроки и пришла на кухню.

– Я открыла для тебя счет в банке. Вдруг и меня не станет, – сообщила Вероника Степановна, сморщив губы, – так тебе хоть будет на что жить.

Маленькая Тома затряслась от страха. А что, если мама доведет начатое до конца: покончит с собой?

– Мама, ну что ты такое говоришь! Мама, ты не умрешь! Никогда не умрешь, слышишь? – девочка подбежала к ней, уткнулась в живот и крепко обхватила ее руками.

«Точно, теперь и мама умрет…» – подумала она, мурашки побежали по всему телу, а на глазах выступили слезы.

– Не надо, мамочка, прошу тебя, пожалуйста. Только не надо умирать…

– Что ты, милая, – Вероника Степановна, поморщившись, отлепила от себя плачущую дочь и натянуто улыбнулась. – Конечно, я буду с тобой, я никуда не денусь! Ты не так все поняла. Это деньги на твое будущее…

Вероника Степановна глубоко вздохнула, закатила глаза и сжала губы в тонкую линию. Эта девочка все время хотела обниматься! Она ее раздражала. Раздражала тем, что всегда была слишком назойливой и требовательной. Но не только в вопросе объятий: этот ребенок словно не от нее родился, ей надо было все знать. Всю душу вытрясет, но не отстанет, пока не получит свое.

Дочь задавала такие вопросы, на которые Вероника Степановна даже не знала, как отвечать. Эти вопросы вводили ее в ступор, а сама она от этого чувствовала себя глупой.

– Как люди рождаются?

– Почему дети становятся инвалидами?

– Откуда дует ветер?

– Почему проститутка – это плохое слово?

– А кто такой алкаш? В классе говорят, что папа был алкаш…

И так далее…

Бесконечные вопросы начались с тех самых пор, как дочь заговорила, и не прекращались по сей день. Вероника Степановна всячески давала понять, что разговор окончен, и на такие темы в их доме беседовать не принято, отворачивалась от дочери, уходила в другую комнату – и именно тогда она липла к ней со своими объятиями!

Вероника Степановна научилась игнорировать ребенка, она просто отвечала: «Придет время – все узнаешь!», и усиленно делала вид, что не слышит дочери, не замечает ее. На самом деле детские вопросы сталкивали Веронику Степановну с ее тайной, которую она тщательно скрывала от всех. С ее внутренним мраком и ужасом. С ее внутренней пустотой. Именно этого она и боялась больше всего: в пустоте нет никаких ответов, никаких разъяснений, просто бессмыслица.

Каждый вопрос дочери Вероника Степановна расценивала как безжалостное и жестокое вторжение в свой шаткий внутренний мир. Эта девочка напоминала ей о том, что все лишено смысла, а впереди лишь пустота – бездонная, безграничная, как океан, и черная, как его дно.

К тому же, Вероника Степановна не любила объятий и недоумевала, зачем лишний раз прикасаться к другому человеку? Ведь это неприятно. Она не получала от тактильного контакта никакого удовольствия в принципе, а от объятий с дочерью – тем более. Эта девочка вечно к ней цеплялась, как репейник к одежде.

Вместо того, чтобы утешить плачущую дочь, Вероника Степановна по привычке сделала вид, что ничего особенного не происходит.

– Плакса, вот плакса! Чего ты ревешь? У тебя лицо кривое, когда плачешь, фу!

Затем она распахнула голубую крошечную сберкнижку и ткнула пальцем в верхнюю строчку:

– Вот тут, видишь, я положила первоначальный взнос, а вот тут будут начисляться проценты. Все, Тома, хватит! Прекращай сопли размазывать.

Дочь росла, а Вероника Степановна пополняла счет в банке. Ко дню совершеннолетия уже скопился небольшой капитал.

После того, как Вероника Степановна ушла в стойкую ремиссию, она повторно вышла замуж и завязала с попытками убить себя, а впоследствии смогла реализоваться в работе. Бухгалтером Вероника Степановна была превосходным, за профессиональные качества ее высоко ценили, к тому же, дома ждал супруг – хороший и уважаемый человек, перед которым она не могла ударить в грязь лицом и снова сорваться, скатиться на дно, то есть попасть в психушку.

Куда-то исчезли слезы, истерики, прекратились перепады настроения. Вероника Степановна с таким усердием взялась за работу, что вскоре ее повысили. Характером она отличалась довольно скрытным, сама себя она считала человеком необщительным, что, кстати, полностью соответствовало действительности. Коллективы она не любила, пустых бесед о природе и погоде ни с кем не поддерживала.

Как ни крути, факт остается фактом: после стольких лет домашнего насилия Вероника Степановна смогла выжить. Она осталась в той или иной мере социально адаптированной, устроила свою личную жизнь и даже позаботилась о будущем дочери.

∞

Тамара ждала подходящего момента, надеясь, что отложенная сумма как-то поможет ей во взрослой жизни, и оказалась права. В детстве она и мечтать не смела о развлечениях за мамин счет, слишком глубоко вонзилась в память ржавая железяка – бедность. Об избытке чего-либо думать не приходилось вообще. А если и думалось тайком об избытке еды, одежды или каких-то игрушек, так со стыдом, как о грехе.

Учеба в колледже Тамаре ничего не стоила, она с легкостью поступила на бюджетное место, а вот рождение ребенка в столь юном возрасте, переезд и новый виток в судьбе подтолкнули ее к использованию отложенных денег. И эта необходимость просить деньги и тратить их на себя вызвала у нее глубочайшее чувство вины.

– Понимаешь, мам, я там, в этом кошмаре, в том доме, много чего насмотрелась, мне нужно побыть одной, прийти в себя, успокоить нервы.

– А как же мы? Мы так хотели помочь…

– Вы и так помогаете каждый день. Своими делами. И добрым словом. Мама, ты же сама говорила, что деньги – мне на будущее. Ну, кто мог знать, что мое будущее будет именно таким? – Тамара развела руками.

– Ладно, ладно!.. Делай, как знаешь.

– Наверное, ты бы хотела видеть меня студенткой престижного вуза, или, может, крутым рекламщиком или пиарщиком… А не вот это все, – Тамара окинула взглядом комнату, указывая на разложенные кругом стопки пеленок, разбросанные игрушки и пачки памперсов.

– Ну, что ты! – запричитала Вероника Степановна. – Мы тебя любим, и твой малыш – это наше счастье!

– Знаю, знаю, – Тамара обняла маму за плечи. – Не учиться мне в столице, вот видишь…

Отложенные деньги Тамара даже не считала своими – они мамины, они принадлежат маме по праву. Мама сама заработала их, скопила. Как только она встанет на ноги – она обязательно ей их вернет…

∞

Тамара с сыном прожили в родительском доме совсем недолго, вскоре последовал переезд. За тот короткий период, что они провели здесь, Тамара отметила, как благотворно влияет на нее смена обстановки: она вдруг ощутила, как стала спокойнее. И эта метаморфоза побудила ее заглянуть вовнутрь себя, не бояться того, что там, в душе. Оказывается, у нее наладился сон, а еще она стала проще реагировать на баловство и капризы малыша.

Тамара с Лукой поселились в отдельной квартире недалеко от родителей: расчет был на то, чтобы видеться с ними чаще, тем более, мама и отчим всегда охотно уделяли внуку внимание.

После того, как вещи были расставлены по полкам, разложены подушки, развешены занавески, Тамара решила заняться внутренним наполнением квартиры. Она не хотела приносить в новое жилье свое отчаяние, чувство покинутости и то разочарование, которое олицетворял Играт. Нужно было навсегда избавиться от воспоминаний об этом человеке, освободиться от гнета, от тяжести на сердце.

Заварив крепкий чай, Тамара раскрыла ноутбук и устроилась на кухне, подобрав под себя ноги и укрывшись пледом. Чтобы вычеркнуть из жизни человека, нужно удалить все его фотографии. А как это сделать, эмоционально не вовлекаясь в процесс? Идея с избавлением от воспоминаний была хороша, если бы не одна ловушка. Ловушка со всей ее подлостью заключалась в том, что люди фотографируют только хорошие моменты: никто не фотографирует ссоры, недельное демонстративное молчание, одиночество или отчужденность, когда ты живешь и не знаешь, как он к тебе относится. Никто не фотографирует дискомфорт в отношениях, чувство внутренней несвободы и зарождающуюся фальшь.

Просматривая совместные фото с Игратом, на которых у них обоих светились глаза, сияли улыбки, щеки горели румянцем, Тамаре вдруг стало мучительно больно. Как можно удалить все фотографии и при этом ничего не испытывать? Ведь они оба были безоблачно счастливы и влюблены друг в друга. И тут, смахивая слезу, Тамара созналась, что, наверное, они с мужем чем-то похожи: каждый из них видел совместное будущее совсем иным. А что в итоге? Играт остался в любовных отношениях со своей матерью, а Тамара – вот она, здесь, на съемной квартире.

Она залпом выпила остывший чай, нажала на клавиатуре «Ctrl + A»22
  «Ctrl + A» – комбинация клавиш, означающая выбор всех элементов.


[Закрыть] и удалила все папки, затем очистила корзину. Теперь она была спокойна – в порыве слабости она защищена от соблазнов и провокаций своего подсознания, а оно запросто может подкинуть идею восстановить фотографии и обставить все таким образом, что это произошло случайно.

Новая жизнь действительно налаживалась, и Тамара это чувствовала с каждым днем все отчетливее: она дышала полной грудью, наслаждаясь свободой, уютно обустраивая свое жилище.

На детской площадке неспешно прогуливались мамочки с колясками. Тамара без особого энтузиазма познакомилась с ними, но со временем ощутила все плюсы такой дружбы. Это общение стало для Тамары хорошим подспорьем, вместе с женщинами они увлеченно обсуждали бытовые проблемы и делились опытом воспитания детей. Теперь все новое, связанное с материнством, перестало казаться Тамаре пугающе-ужасным, а скорее стало восприниматься как нечто непривычное, смутно знакомое, то, с чем можно справиться в одиночку. Оказывается, почти все дети нерегулярно ходят в туалет, тянут в рот странные предметы, плачут без остановки долгое время, почти у всех детей часто поднимается температура, возникает сыпь.

Нагулявшись с коляской вдоволь, Тамара приходила домой уставшая, но счастливая. Как только малыш засыпал, она падала на подушку рядом с ним и тут же отключалась. Как и прежде, Тамара готовила еду, занималась домашними делами, покупала продукты, стирала детские вещи. Но все это вдруг стало ей в радость, ушла тошнотворная давящая боль в груди, исчезло чувство неудовлетворенности, как будто ты живешь не свою жизнь, и все это похоже на безумный розыгрыш…

Пару раз случались чрезвычайные происшествия, благодаря чему Тамара научилась преодолевать любые трудности в одиночку, не прибегая к помощи родителей или бывшего мужа. Чего-чего, а уж у Играта она помощи не попросит, даже если помирать будет. Слишком много чести!

Однажды ночью с воскресенья на понедельник прорвало трубу на кухне, и на пол хлынул кипяток. Тамара услышала странное шипение, вошла в комнату и увидела, как по полу над разлитой водой клубится пар. Она испугалась до смерти, распахнула шкаф под раковиной – вот, где протечка! Тамара не смогла дозвониться ни в аварийную службу, ни сантехнику, в итоге постучалась к соседу, пожилому мужчине, и попросила его помочь. Сосед с недовольным видом обулся, зашел в квартиру и перекрыл кран. Наутро явились мастера и все починили.

Как-то раз в час ночи в дверь позвонили. Тамара сквозь сон вышла в коридор и посмотрела в глазок, на пороге стояли двое на вид незнакомых мужчин. Как только они поняли, что Тамара им не откроет, они начали орать на весь подъезд и ломиться в квартиру. Лука спал чутко, и Тамара запаниковала. Мужчины явно что-то приняли и были настроены агрессивно, они требовали какую-то Надю. Тамара пыталась объяснить им, что у нее в доме спит маленький ребенок, а Нади здесь нет, но, похоже, ей не поверили. Дверь подпрыгивала и уже не выдерживала, казалось, еще чуть-чуть, и наркоманы ее выбьют. Тамаре пришлось действовать интуитивно, на свое усмотрение, она вызывала полицию, и буйных товарищей вскоре увезли в участок.

Позже одна из приятельниц, с которыми Тамара гуляла во дворе, рассказала, что действительно раньше в этой квартире жила девушка по имени Надя. У нее были странные отношения с каким-то типом. Они то дрались, то выгоняли друг друга на мороз в одних трусах, весь дом следил за их жизнью, как за телесериалом. Потом в очередной раз у них что-то не заладилось, и они расстались. Брошенный мужчина пришел поквитаться с Надей, а той уже и след простыл…

Таким образом, решая свои проблемы самостоятельно, Тамара с каждым днем развивала веру в себя. Вера в себя пробивалась как крошечный росток сквозь землю. Этот росток, впервые увидевший свет, был еще слишком робок и застенчив. Отчего-то Тамара до сих пор не могла думать о себе как о женщине сильной и выносливой, хотя объективных причин называть себя так было вполне достаточно.

«Раз уж с этими потопами и наркоманами справилась – и все остальное мне по плечу», – убеждала себя Тамара.

Перспектив в своей жизни она не видела, в новых отношениях себя не представляла, мысли об Играте приносили ей невыносимую боль, к тому же, она не работала и жила на деньги матери, что считала унизительным. Нереализованность, несамостоятельность и руины семейной жизни за спиной ощущались как огромное клеймо на лбу, которое видят все, и которое нельзя скрыть. Тамара думала, что все окружающие осуждают ее, и приступы стыда за свою испорченную жизнь жгучими волнами подкатывали к горлу.

Несмотря на внутренний разлад, внешне жизнь Тамары и ее ребенка выглядела вполне благополучно. Быт со временем стал полностью отлажен, неожиданностей в плане здоровья и поведения ребенка становилось все меньше, а радости становилось все больше. Так бы они и жили с малышом еще много лет, если бы в один прекрасный день к ним не явился незваный гость.

Глава 8

Играт выглядел напуганным и растерянным: очки съехали набок, волосы от долгой и утомительной ходьбы растрепались. Он с виноватой улыбкой топтался на пороге, очевидно, не зная, что следует говорить в таких случаях, и с чего следует начинать разговор.

– Привет, – смущенно пробормотал он.

– Как ты узнал адрес? – недовольно буркнула Тамара, стоя на пороге и преграждая ему путь в дом.

– Узнал…

Играт опустил голову вниз и принялся разглядывать свои ботинки.

– Я соскучился, – с этими словами он сделал шаг и переступил порог, протягивая руки вперед и пытаясь обнять Тамару.

– Шаг назад, убрал руки, живо, – скомандовала она, Играт опешил и повиновался.

Несколько секунд он с изумлением разглядывал ее, отмечая, что в ней что-то изменилось, причем настолько сильно, что от прежней версии не осталось и следа.

Серое лицо, уставшее. Горящие пламенем зеленые глаза потускнели… Куда-то исчезли малахитовые искорки, и длинные черные волосы собраны в пучок.

– Зачем пришел?

– Тебе не кажется, что ты не слишком дружелюбна?

– А я не обязана с тобой дружить.

– Я просто хотел войти… Но раз ты настаиваешь, – замялся Играт, – скажу здесь. – Он широко развел руками, и как бы принимая на себя вину, и жалостливо склонил голову вбок. – Я пришел, чтобы сказать, что люблю вас. Прости.

– Очень приятно, конечно…

– Давай без сарказма.

– Я правда как-то не ожидала… тебя здесь…

– И?

– И за что я теперь должна тебя простить? Раз пришел, покаялся, то прямо-таки и обязана? А что, если погоню тебя отсюда поганой метлой? Не думал такое?

– Может, и погонишь.

– И за что же ты просишь прощения?

– Я был… Я был неправ, – дрожащим голосом проговорил Играт, – потому что позволил всему этому случиться. Мы должны были переехать в отдельную квартиру. Ты была права, все это была плохая идея, жить с моими родителями… Это… это как-то не по-взрослому, пока мы с ними, мы для них как дети. Не получится все делать так, как мы хотим.

– Хм.

– Ну… Так я могу войти?

– Входи. Чай будешь?

– Не откажусь.

∞

На этот раз все срослось. Несмотря на критические замечания окружающих, которые считали, что в одну реку не войти дважды, Тамара и Играт решили помириться и склеить разрушенную семейную лодку.

Знакомые мамочки на площадке сразу же заметили мужчину восточной внешности, зачастившего к Тамаре, и стали одолевать ее вопросами – пришлось им все рассказать. Они тут же разделились на два лагеря: одни категорически запрещали пускать его на порог, другие соглашались с решением Тамары.

Ксюша:

– Тома, ну это звездец! Если он так с мамашей своей отморозился, то дальше вообще все понятно.

Люда:

– Ты, конечно, можешь его вернуть обратно… А смысл?

Тася:

– Он – ребенок, а не мужчина. Вот эти все букетики, цветочки – это красиво все, конечно. А поступки мужские где?

Алла:

– А может, так и надо? Человек все осознал, а мы его тут осуждаем, это неправильно, девочки. Надо давать шанс.

Алина:

– Если ты сейчас его выгонишь, ты потом никогда не узнаешь, что могло получиться. Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.

Желающих поумничать хватало с избытком. Девочки из колледжа, с которыми Тамара изредка созванивалась и поддерживала связь, умудрялись вставить свои пять копеек даже тогда, когда их не спрашивали: мол, ничего не получится, все это неправильно – и точка.

Тамара пропускала бестактные реплики мимо ушей. Она простила мужа не из страха перед неизвестностью, который ждал ее в статусе матери-одиночки, и даже не потому, что она его до сих пор любила – она уже не понимала, что чувствует по отношению к этому человеку. Да и можно ли вот так взять и снова открыть сердце снова тому, кто всадил в него нож?.. Причина была всего одна. Играт подобрал нужные слова, изучил все свои ошибки и выбрал главную, чтобы сделать все ставки на нее. По сути, какая разница? Он сказал именно то, что Тамара хотела услышать.

Наблюдая за поведением мужа как бы со стороны, Тамара видела множество подтверждений тому, что он действительно изменился. Ушла ребячливость, ушла трусость, он стал проявлять себя более решительно. Даже осанка его выправилась, она вдруг обратила внимание, что Играт сидит ровнее, чем обычно.

Самым главным доказательством того, что Играт стремится все исправить, было отсутствие разговоров о матери, отсутствие звонков матери в присутствии Тамары, а также отсутствие претензий. Прошлое осталось в прошлом.

Играт сделал правильные выводы и принял верное решение, предложив Тамаре начать все сначала, живя отдельно от родителей. Таким образом, их семья отделилась от источника конфликтов, что само по себе стало большим благом. Теперь в семье начали формироваться свои правила и порядки, и между Тамарой и Игратом больше не возникало споров. Оба, к своему удивлению, обнаружили, что способны решать все вопросы спокойно, никто никому не докучал нравоучениями и наставлениями.

Между супругами вспыхнула прежняя любовь с новой силой: Играт стал Тамаре опорой и поддержкой, помогал с малышом. Они много времени проводили вместе, не желая впускать в свой мир посторонних людей. Тамара даже смогла почувствовать, что такое радость материнства – доселе неведомое ей состояние. Ведь пока они жили с родителями мужа, все, что касалось ребенка и ухода за ним, вызывало у нее сильное раздражение. Она с этим раздражением боролась, только напрасно. Сначала Тамара оправдывала себя тем, что она еще не адаптировалась к роли матери. Потом ей пришла в голову мысль, что ее так сильно раздражает не плачущий ребенок, а царящая вокруг нездоровая атмосфера.

Однако, оказавшись в новом месте, вне источников беспокойства, Тамара с удивлением обнаружила, что ее отношение к малышу стало постепенно меняться. В ней проснулась теплота, которой не было раньше, и это чувство разрасталось в груди, озаряя всю ее жизнь ярким светом.

Родственники и знакомые только и делали, что сплетничали. Как-то раз Тамара зашла в гости к родителям, малыш с дороги уснул, и его уложили в спальне. Вероника Степановна налила чай и поставила на стол вазу с конфетами.

– Вряд ли треснувшая лодка удержится на плаву, – ляпнула она неизвестно с какой целью.

Тамара ужасно обиделась, но не подала виду.

– Ты просто не веришь в это, – ответила она, грея руки о чашку.

– Хоть бы и так: лишь бы ты была счастлива.

– Знаешь, – вздохнула Тамара, – такое себе пожелание.

– Ну, как тебе сказать? Честно и всей душой хочется верить, что все наладится… Просто жизнь с твоим отцом научила меня одному: люди на самом деле не меняются.

– Мам, а мне и не надо его менять. Меня в нем все устраивает. Лишь бы этих сумасшедших родственников у нас там не было. Как вспомню, так вздрогну! И вообще, чего ты сравниваешь? Играт – не мой отец!

– Тише, тише, успокойся! Я же совсем не это имела ввиду. Ну что ты начинаешь?

– Да ничего!

В соседней комнате проснулся Лука, и Тамара побежала к нему.

– Мы уходим, нам пора, – качая малыша, произнесла она.

– Приходите еще. Приходите все вместе. Втроем приходите. Хорошо? Придете, да?

– Конечно, мам.

Съемная квартира находилась в красивом районе с новостройками, территориально далеко от родителей мужа, на другом конце города. Тамара с ужасом ждала, когда же свекр со свекровью явятся в гости, но никто из них не приезжал.

Клавдия Ивановна и Иосиф Петрович никак не проявляли своего желания участвовать в жизни внука, а Тамара была этому только рада. Они полностью дистанцировались от их семьи, не звонили и не писали, и это удачное стечение обстоятельств Тамара рассматривала как помощь высших сил, если бы эти люди появились на пороге ее дома, она бы пришла в ужас. Зато мама и отчим делали все возможное, чтобы почаще встречаться с ребенком.

Во дворе было много зелени и лавочек, повсюду как грибы после дождя вырастали детские качели и горки – благоустройство развивалось стремительно. Тишина, покой и умиротворение стали для Тамары жизненной нормой, а дом теперь ассоциировался с тем местом, где хорошо. Наконец она обрела ту жизнь, которой у нее никогда не было, и о которой она втайне мечтала. Втайне – потому что была уверена, что ничего подобного не заслуживает: ни заботливого мужа, ни замечательного ребенка, ни процветания, ни любви. Ни—че—го.

Сейчас, просыпаясь каждое утро и засыпая каждый вечер в объятиях любимого мужчины, Тамара вроде бы была счастлива. Ей нравилось трогать его волосы, пока он спит, и нюхать его кожу: он пользовался приятным одеколоном, нотки которого слышались даже после душа. Они вновь были вместе, и это – главное, а то, что квартира не своя, а съемная – это мелочи. Проблема заключалась в том, что в глубине души Тамара не верила в справедливость выпавшей ей счастливой карты.

«Так не бывает», – думала она и гнала эти мысли прочь.

Тамара не встречала счастливых семей, ей не хватало образца или примера для подражания, а может, просто каких-то нелепых доказательств, что все случившееся с ней – возможно. Поэтому ее жизнь с мужем казалась ей нереальной, она часто ловила себя на мысли, что ждет подвоха и охотнее верит в неудачу, чем в благополучный исход.

Неоконченный колледж стал серьезным поводом для переживаний: первое время Тамара порывалась закончить учебу, но Играт настоял на том, чтобы она занималась ребенком и сидела дома. Она убеждала себя, что материнство важнее, на учебу у нее будет еще целая жизнь, а сын – всего один, но эти аргументы слабо воздействовали.

Лука с удовольствием посещал детский сад, там у него появилось множество друзей. Славный обаятельный ребенок легко сходился и с мальчиками, и с девочками, а воспитатели только и делали, что нахваливали его за примерное поведение.

Играт занял должность ведущего специалиста в той самой организации, в которой он работал над сложным проектом. Правда, не успев порадоваться, что жизнь к нему, все-таки, благосклонна, он узнал о сокращении штата, в результате чего и был уволен.

Тем не менее, семейная жизнь радовала своими простыми человеческими радостями, а все невзгоды Играт и Тамара делили пополам: вместе лечили сына от простуд, вместе выплачивали кредиты, вместе переносили неопределенность, связанную с потерей работы, и как-то со всем этим справлялись.

Все шло своим чередом: утренники в детском саду, стихи для воспитателей по праздникам, семейные прогулки по вечерам и приготовление домашней пиццы по воскресеньям. Тамара вроде бы приняла реальность такой, какая она есть. С одной стороны, она перестала ждать от судьбы очередного удара – оказывается, можно жить спокойно и счастливо, и ничем ни за что не нужно расплачиваться! С другой стороны, она перестала пристально следить за мужем, подозревая его во всех грехах и умалчивая о своей ревности, чтобы не испортить с ним отношения. Все было бы прекрасно еще много-много лет, если бы однажды Тамара не опоздала на автобус…