Текст книги "Не смотри вниз"

Не смотри вниз
Анастасия Кодоева

Сражающемуся с чудовищами следует

позаботиться о том, чтобы самому

не превратиться в чудовище.

Фридрих Ницше

© Анастасия Кодоева, 2024

ISBN 978-5-0062-7085-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Детство

Глава 1

Раннее утро ворвалось в детскую комнату пением птиц, прохладный воздух щекотал маленькой Томе плечи и нос. Девочке очень хотелось спать. Она подтянула одеяло и накрылась им с головой, сладкое тепло томительно разлилось по всему телу, только вот трели за окном, как назло, не умолкали.

Будильник прозвенел ровно в шесть – громко и раздражающе, отчего маленькая Тома засунула голову под подушку и зажмурила глаза. Девочка была совой, а не жаворонком, и утренние подъемы стали для нее мучительным испытанием с первого сентября – и так и продолжалось по сей день.

В полусне она протопала в туалет, зашла ванную, отправилась на кухню. Там девочка поставила чайник и провела пару минут, опершись руками на подоконник и глядя в окно.

«Вот бы прилечь тут, хоть на полу, хоть на коврике, уснуть и не идти в школу!» – взмолилась она.

Напротив кухонного окна росло обледеневшее голое дерево, на одну из веток которого уселись две вороны. Ветка раскачивалась на ветру, ее колебания туда-сюда напоминали маятник – символ тоски и обреченности, чего-то ужасного, грядущего и неизбежного, того, что подкрадывалось издалека, того, что маленькая Тома чувствовала кожей, но объяснить никак не могла.

Радио, взревевшее гимном в 6:00, не замолкало ни на секунду, вслед за гимном шли «Утренние новости» – маленькая Тома их ненавидела. Именно потому, что в это время сильнее всего хотелось спать.

Это было невыносимо! Голос диктора ядерной бомбой взрывался в ушах, но мама не разрешала делать тише, так как считала, что радио помогает проснуться. Девочка не стала выключать его, а вместо этого поспешила в свою комнату одеваться в школу: все равно мама скоро встанет, придет на кухню и накрутит приемник на полную мощность.

Проходя по коридору, маленькая Тома увидела, что дверь в спальню родителей закрыта, а в том месте, где обычно из-под нее пробивается луч света – вычерченный на линолеуме параллелограмм – сейчас темно.

Маленькая Тома натянула коричневые хлопчатобумажные колготки и синюю юбку, а затем – блузку. Когда-то блузка была белой, но сейчас ее цвет приближался к грязно-серому, а перламутр на пуговицах облупился вовсе. Кружева на блузке затерлись и пустились на нитки от многочисленных стирок. Девочка заправила края блузки за пояс и застегнула молнию на юбке.

Растянула ткань на животе и присмотрелась: одно расстройство. Белые глазницы пуговиц выстроились в ряд и вылупились на нее с недоумением. Жалкое зрелище! Она достала из шкафа пузырек с лаком для ногтей и принялась их закрашивать. И пусть оттенок у него немного другой, розовый, а пуговицы когда-то были золотистыми, кто ж это помнит? И так сойдет.

Вскоре маленькая Тома закончила с покраской и, довольная собой, посмотрела в зеркало: неплохо. Она взяла в руку рюкзак, тихонько вышла из комнаты и направилась в коридор. Родительская спальня по-прежнему оставалась закрытой, и в этом не было ничего удивительного, мама часто не слышала будильник.

От пуговиц пахло лаком, и маленькая Тома подумала: «Хорошо, что папа спит». Он бы наорал на нее, если бы почуял едкий запах. Всех красивых женщин он считал тупыми, а при виде косметики в своем собственном доме впадал в ярость. Лак, как и другие женские радости – тени, помады, украшения – им с мамой приходилось прятать.

В школу ездить одной было нельзя – еще одна причина для расстройства. Родители говорили, что на улице слишком много наркоманов, бомжей и бандитов. Маленькая Тома знала, что мама с папой врут, они придумали всех этих плохих людей, чтобы не отпускать ее, потому что она еще маленькая. Ей было очень обидно. Неужели они не верят, что она справится? Подумаешь, чего тут сложного: оплатил проезд, купил билетик, отсчитал пять остановок, вышел. Все дела.

Таких разговоров велось множество, и все они заканчивались одним и тем же: каждое утро мама сопровождала дочку в школу. Они тряслись в душном автобусе, до отказа набитом народом, иногда внутри места было так мало, что им приходилось всю дорогу стоять на нижней ступеньке, держась за дверные поручни.

Мама еще не встала, значит, пора ее будить. Маленькая Тома открыла дверь в родительскую спальню и увидела, как на разложенном диване в куче хлама и скомканных вещей, похрапывая, спит отец, а мама висит в петле под потолком.

Все последующие события маленькая Тома помнила как в тумане. Она завопила и бросилась в подъезд, начала колотить во все двери:

– На помощь! – кричала она. – Помогите! Моя мама!!! Там моя мама!!!

∞

Детство Тамары прошло под девизом – прячься, иначе убьют. Отец безбожно пил, а мать несколько раз ложилась в психиатрическую клинику, правда, ее через некоторое время оттуда выпускали (за неимением веских причин держать ее там постоянно).

Мать, Вероника Степановна, обладала слишком уязвимым внутренним миром. Уровень ее психологических защит напоминал тонкую луковую кожуру, чуть нажмешь – и сразу хрустнет.

Приятная женщина средних лет, с высшим образованием, Вероника Степановна могла бы построить неплохую карьеру и удачно выйти замуж. Однако ее жизнь сложилась иначе, и бесконечные мытарства от одной работы к другой и проживание с мужем-алкоголиком были выбраны ей не случайно. Причиной тому служила неадекватно заниженная самооценка, которая подкреплялась страхом любых, даже самых незначительных, перемен.

Вероника Степановна не вписывалась в социум. Малейшие неудачи ее ранили, а общение с грубыми, резкими людьми (в ее случае практически каждый являлся таким, но не потому, что так было на самом деле, а потому, что она так реагировала) приносило ей невыносимую боль. Ей казалось, что ее никто не понимает, никто не способен постигнуть глубину ее чувств, а все без исключения люди – ограничены и жестоки, и ей нет среди них места.

Каждый раз, попадая в психбольницу, Вероника Степановна вела себя безупречно: не нарушала режим, не строила козни, как многие другие пациенты, не выбрасывала таблетки. Но, возвращаясь домой, постоянно пыталась свести счеты с жизнью.

Справедливости ради стоит заметить, что ей так ни разу и не удалось довести начатое до конца. Она резала бритвой запястья, пила тонны таблеток, даже один раз пыталась повеситься. Смерть от удушья наступила бы довольно быстро, если бы на пороге вдруг не появилась маленькая Тома.

Соседи вытащили Веронику Степановну из самодельной петли, положили в зале на диван, вызвали скорую помощь и психбригаду, благо в доме все телефонные номера находились на виду. Отец, смертельно пьяный еще с ночи, лежал в отключке. Столпотворение и крики его даже не разбудили, настолько основательно он накачался накануне.

В тот самый день, когда маму увезли, а отец еще спал, маленькая Тома стала перебирать больничные выписки, рецепты и документы. Тогда она впервые увидела страшный диагноз – биполярное аффективное расстройство. Она не понимала, что это значит. Страх за маму затмевал панический ужас перед будущим: что будет завтра? Через неделю? Как они будут жить? Вернется ли мама из больницы? И что они будут есть?

Обнаружив отсутствие жены дома, отец снова запил, а потом принялся в ярости бить посуду. Сжавшись в комок, забившись в угол за тумбочкой в спальне, маленькая Тома молилась, чтобы папа ее не заметил.

Произошло чудо. Он рухнул на диван лицом вниз и мгновенно захрапел. Теперь для того, чтобы выбраться из своего убежища, маленькой Томе нужно было перешагнуть через туловище отца, а как это сделать, не потревожив его сон, она не знала. В итоге она так и просидела всю ночь, почти до самого рассвета, дрожа от страха, а когда отец встал и пошел на кухню попить воды, тихонько сбежала в свою комнату.

Вскоре маму выписали, и она вернулась обратно домой. В больнице мама была в почете, ее по праву называли постоянным клиентом, и она то ли посмеивалась над собой, то ли правда этим гордилась.

Чем чище и безупречнее казались Веронике Степановне белые стены психиатрической клиники, чем вежливее и деликатнее обращались с ней врачи, тем ярче у нее в груди вспыхивало осознание, что ей совсем не хочется домой. В памяти всплывали: тошнотворные запахи мусоропровода в подъезде, мухи, которые роятся на кухне, горы немытой посуды, храп в стельку пьяного мужа и перегар на всю квартиру, от которого режет глаза.

Маленькая Тома не знала, радоваться ей прибытию мамы или нет. «Предательница», – шептала она, наматывая перед сном на палец прядь своих черных волос. Мама предпочла умереть! И сделала бы это, если бы она вовремя не зашла. Мама готова была бросить ее одну, оставить наедине с отцом – а это было, пожалуй, даже страшнее смерти.

Маленькая Тома панически боялась отца, причем не только в пьяном виде, но и в трезвом. Во время запоев он крушил все вокруг, а когда был трезв, как стеклышко, он становился назойливым, лез во все, придирался к мелочам и постоянно критиковал всех вокруг. Ему угодить было просто невозможно.

На него накатывали волны агрессии, которые изредка смягчали мутные воды алкоголя, а на смену им приходили приступы ненависти ко всему миру. Его жена и дочь не были исключением, скорее, напротив: к ним он относился все с большей и большей яростью, как будто в прошлый раз ее было недостаточно.

– Куда обувь ставишь? Вша поганая, – орал он на дочь, – мандавошка! Шлюха!

Маленькой Томе было всего восемь лет. Она не понимала, за что отец с ней так обращается, и догадывалась, что это несправедливо. Сильные руки рабочего били наотмашь, оставляя красные следы.

Она терпела, но втайне надеялась однажды выхватить огромный кухонный нож с деревянной рукояткой и длинным лезвием, которое покрывалось ржавчиной, и мама вытирала его насухо, прежде чем убрать в ящик, и зарезать этого урода. Мысли об огромном кухонном ноже посещали девочку все чаще, они стали спасением в трудную минуту.

При этом ее фантазии заходили достаточно далеко. Маленькая Тома представляла кухню в крови, скорую помощь и полицию, решетку детской исправительной колонии, где она будет жить, пока не достигнет совершеннолетия, а потом ее переведут во взрослую тюрьму.

Она никогда не станет обычным человеком, как все. Она никогда не родит ребенка, не выйдет замуж, но, возможно, выберется из заключения ближе к старости и будет мести двор – все же это лучше, чем терпеть унижения.

С тех пор, как мама зачастила в психбольницу, маленькая Тома перестала ей доверять. А затем – и всем людям без исключения. Отчего-то мир раскололся на две части: черное и белое. Доброй мамы больше нет, она струсила, сбежала, она ее бросила наедине с чудовищем.

Зато теперь с завидной частотой из психбольницы приезжала посвежевшая, отдохнувшая и спокойная мама. Только она лгунья: маленькая Тома знала, что она притворяется доброй, а на самом деле она – злодейка!

Зажившие порезы на маминых руках превратились в тонкие полоски шрамов.

– Я некрасивая, – говорила Вероника Степановна, рассматривая себя в зеркало. – Ты посмотри на меня, на эти волосы, – она брала пальцами пучок и поднимала вверх, искривляя лицо в ужасной гримасе. – На эти руки посмотри, – произносила она, выставляя их перед собой и сотрясая воздух, – это же не пальцы, это же палки!

Мама прятала свои изрезанные запястья под длинными рукавами, даже летом носила кружево, чтобы скрыть дефект кожи. Свои глаза она называла поросячьими – хотя это было неправдой. Маленькая Тома очень сильно расстраивалась, когда мама так обзывала себя. Зря она вдавалась в рассуждения о том, какая она некрасивая, ведь это не так!

По правде говоря, Вероника Степановна выглядела вполне достойно. Может, просто не ухаживала за собой, а захотела бы – выглядела бы в сто раз лучше. В этом маленькая Тома была уверена. Но уже тогда стало очевидно, что мама поставила на себе крест – как в плане своей внешности, так и в плане своей личной жизни.

Помимо ужасного отношения к себе, в маме со временем раскрылась такая черта, как «ненастоящесть». Что это такое, маленькая Тома с трудом могла объяснить – даже слова такого не было, просто она так чувствовала. «Ненастоящесть» проявлялась в том, с какой невинной простотой мама описывала происходящие события, причем все без исключения. Вены порезала? Да так, по глупости учудила. Отец избил? Да нет, он был просто не в духе.

Эти лживые объяснения для маленькой Томы были как яд. Белоснежные кристаллы яда растворялись в ее крови, пропитывали все клетки и органы, проникая так глубоко, что здоровых клеток совсем не осталось. Только этот яд нельзя было потрогать, ощутить, он был ментальным. Следы от яда остались в душе ребенка, и, поразив ее целиком, никуда не исчезли.

Для того, чтобы выжить в своей собственной семье, нужно было научиться закрывать глаза на очевидные вещи и делать вид, что все нормально. Например, как мама. Но уже тогда, в детстве, маленькая Тома не могла врать себе – а видеть все таким, как оно есть, было не менее разрушительно.

Маленькая Тома осталась одна против всех, без какой-либо поддержки, одиночество и изоляция стали для ребенка непосильной ношей. Девочка привыкла к тому, что в доме ей страшно и больно, она привыкла всегда находиться в состоянии ужаса, в ожидании нападения. Она не понимала, почему они с мамой не могут собрать вещи и уйти? Уехать куда-нибудь… Она бы с радостью жила даже под мостом в палатке, лишь бы не в одной квартире с отцом.

Однако ее идеи, например, переехать, пожить у бабушки, мамой не воспринимались всерьез – как и все, происходящее здесь. Вероника Степановна привыкла упрощать, называть иначе и приукрашивать.

– Почему ты плачешь? – спрашивала маленькая Тома, когда видела маму свернувшейся в калачик на кресле за закрытой дверью.

– Папа меня не любит.

Она хотела спросить: «А почему ты молчишь? Почему ты не уйдешь?», но понимала, что это бесполезно. Каждый раз мама отвечала что-то невнятное, мол, не могу, не знаю, так нельзя, нам не положено…

Вскоре маленькая Тома перестала верить в бабушек и дедушек, которые могли бы защитить ее и маму от отца. Все они, с маминых слов, примут его сторону. Да и, к тому же, ранее было четко оговорено: все методы воспитания идут от любви. Родители кричат, потому что любят. Родители наказывают, потому что желают лучшего. Родители бьют ребенка, потому что он этого заслуживает.

Со временем все люди – учителя, одноклассники, соседи, пешеходы, продавцы в магазинах – все без исключения стали для маленькой Томы источником угрозы. Она даже не заметила, как это произошло. Ей казалось, что все на нее хотят напасть и причинить ей зло.

Чтобы справиться с ужасом и отчаянием, девочка подолгу сидела за письменным столом, что-то вырезала и клеила, иногда рисовала и сочиняла истории, записывала их простым карандашом в клетчатую тетрадь.

∞

В раннем детстве в психику ребенка должен интегрироваться «хороший» родительский объект, тогда малыш учится видеть позитивное в себе. Он чувствует, что взрослые его любят, о нем заботятся, они утешают его в случае неудач и верят в него. Он знает, что ему протянут руку помощи.

Если теплой и принимающей мамы нет, всегда есть надежда на другого взрослого – на того, кто может стать таким «хорошим» родительским объектом. Есть надежда на папу, бабушку, дедушку, тетю или дядю, на тех, кто способен дать ребенку это недостающее тепло.

В норме «хороший» внутренний объект обязательно должен интегрироваться в психику, но не только потому, что ребенку так жить спокойнее и комфортнее: здоровая психика – это еще и строительный материал, из которого формируется личность человека.

В нездоровом варианте – в том случае, когда оба родителя ведут себя жестоко, а других взрослых, компенсирующих недостаток любви, нет – у ребенка не остается никакого другого пути, кроме как интегрировать в свою психику «плохой» объект. Ребенок безоценочно принимает на веру то, что мир опасен, а человек в нем беззащитен, и нет смысла учиться за себя постоять, это не поможет. Вот, что усвоила в детстве маленькая Тома.

Все те представления о мире, которые действиями и словами, образом жизни и поведением транслируют родители, ребенок принимает за истину. В случае карающих и жестоких взрослых ребенок получает от них послания: «Ты достоин порицания», «Ты заслуживаешь побоев», «Ты – ничтожество», «Ты мешаешь нам жить», «Ты не имеешь права быть счастливым».

Глава 2

Тем временем Вероника Степановна вошла в стойкую ремиссию. Вернувшись из больницы, она первым делом до блеска надраила паркет, вымыла все окна и стеклянные дверцы шкафов. Каждую лампочку под потолком она протирала дважды: сначала сырой тряпкой и затем сухой, бархатной. Все в доме засияло как в музее, все наполнилось жизнью и ярким светом – красота! Маленькая Тома радовалась…

Мама виртуозно пекла пироги – конвейером. Один в духовке, а другой – наготове. Длинный нож с деревянной рукояткой звонко стучал по доске, а куски капусты летели на пол. Маленькая Тома помогала маме готовить. Конечно, ей хотелось, чтобы мама все-таки вылечилась. Она разрешила себе на это надеяться…

Так продолжалось недели две, пока однажды абсолютно трезвый отец не пришел домой не в духе, и не устроил скандал:

– Для кого это ты тут стараешься? – крикнул он на маму. – А мне это надо, ты спросила? Я вообще такое не ем!

Отец опрокинул поднос с пирогом на пол. Мама заплакала. Маленькая Тома застыла в углу, оцепенев.

– Это ты зачем нацепила? Уродство! – с этими словами отец сорвал со стены две вырезанные из журнала картинки с цветами. На одной из них крупным планом изображались эдельвейсы, а на другой – маки, с которых пчелы собирают нектар.

Край первой фотографии остался висеть на стене, прочно посаженный на клей, а маки, разодранные на куски, валялись на полу. Отец еще прошелся по ним ногами, и в этот момент маленькой Томе стало очень обидно за маму: она старалась, клеила… Девочка не понимала, почему мама никак не защищается, почему молчит, неужели она ничего не чувствует?

Но она чувствовала. На следующий день Вероника Степановна вновь напилась таблеток.

– Я тебя зарежу, – выхватив нож, шепотом произнесла маленькая Тома, – и ты будешь гореть в аду, если еще раз так поступишь с мамой!

Отец ударил ее по лицу, маленькая Тома вскрикнула и упала на пол, а потом отползла к батарее. Длинный нож с деревянной рукояткой отлетел к стене. Пару раз пнув дочь ногой, отец произнес:

– Ты посмотри на себя, кто ты такая? Еще раз так сделаешь, вышвырну тебя отсюда, как шавку! И будешь на улице жить, поняла, тварь?

Несмотря на пережитое унижение и ужас, маленькая Тома запомнила этот день как самый лучший в своей жизни. Открыв холодильник, отец достал бутылку водки, выпил половину из горла и пошел на балкон курить. Там он не справился с «вертолетами», выпал с двенадцатого этажа и умер.

Двое суток в реанимации и остановка сердца принесли нежданное облегчение. Маленькая Тома знала, что это грех, но все эти два дня молилась, чтобы он сдох. И вот, ее молитвы были услышаны.

Синяки на лице и на теле маленькой Томы отливали лимонно-желтым, когда тело отца положили в гроб и засыпали сырой землей. Девочка не проронила ни единой слезинки, зато мама плакала навзрыд – безутешно, горько и отчаянно. Маленькая Тома не понимала, почему она плачет?.. Ведь теперь они навсегда избавлены от чудовища.

Глава 3

Тамара почти ничего не помнила о своем детстве, и в этом месте образовался большой пробел. Каковы были ее отношения с мамой? Как проходили семейные выходные? Какие трудности она испытывала в учебе? Какие мультфильмы и сказки ей нравились? Как праздновали дни рождения?

Когда Тамару спрашивали, каким она была ребенком, та мало что могла ответить: так, остались обрывки, островки воспоминаний, как будто кто-то долго и старательно рисовал пушистой кистью на песочном столе извилистые магистрали, многоэтажки и качели, цветы и ажурные крылья птиц, а потом раз – взмахнул ладонью! – и все исчезло. Можно попытаться что-то восстановить, но с трудом. Еле-еле, почти никак.

В подростковом возрасте Тома увлекалась гаданиями – вот и все, что она помнила. Иногда прогуливалась с девочками после школы, но дружила мало с кем, и ясно, почему – родители оберегали своих чад от общения с ребенком из такой странной семьи. То, что у Томы папа алкоголик, а мама психбольная, в классе знали все. Дети не то, чтобы дразнили Тому, но избегали ее, и это было очень обидно.

Выбирать подруг приходилось по остаточному принципу, вот и сошлась троица детей, непохожих на остальных. Девочки часто проводили время вместе после школы, вот только что потянуло их друг к другу – остается загадкой. У Томы из неблагополучной семьи, отчаянной хулиганки и круглой отличницы, на первый взгляд, не было ничего общего. Однако это общее вскоре проявилось и крепко сплотило их…

Галя носила короткую «подстреленную» челку (так Тома в шутку называла челку, закрывающую ровно половину лба), отчего ее физиономия выглядела шкодной. Саму девочку эта деталь украшала и делала ее немного неряшливой, но от этого не менее обаятельной. Галя одевалась в спортивную одежду и остроумно шутила, ей нравились кроссовки, джинсы, ветровки, быстрая езда на велосипеде и фильмы ужасов.

Многочисленные «подвиги» прославили Галю на всю школу: однажды она подожгла журнал, а потом взорвала петарду в туалете. Галя регулярно воровала конфеты в супермаркете, и, несмотря на поимку с поличным, продолжала это делать. Родители хватались за голову, так как не могли на дочь найти управу, а учителя через день писали докладные на имя директора.

Порой Галя успокаивалась, затихала перед следующей бурей. Мальчики в классе ее побаивались – Галя могла и учебником стукнуть, и сдачи дать, да так, что мало не покажется. Поэтому представители сильной половины обходили Галю стороной: она дикая, неизвестно, что от нее ожидать.

Надя, напротив, олицетворяла противоположность Гали. Спортсменка и гордость классного руководителя, послушная девочка, она не давала поводов для беспокойств ни родителям, ни учителям. Длинную тугую косу, от которой лопались резинки, Надя не распускала, так как комплексовала из-за пышности своих волос. Ее лицо становилось похожим на одуванчик, когда она заплетала волосы: вокруг головы торчали тоненькие пушинки. Надя не пользовалась косметикой, исключение составляли лишь ее выступления и конкурсы.

Девочка много лет занималась акробатическим рок-н-роллом, и на время выступлений ее гордость – коса – превращалась в пучок, а пушинки одуванчика приглаживались гелем. Надя обладала стройной фигурой, любила платья и лаковые туфли, а на ее курносом носике красовались продолговатой формы небольшие очки. Она обожала стихи, мелодрамы и уроки литературы, как и полагается благовоспитанной девочке. Но с наибольшим трепетом Надя относилась к тренировкам, так как лишь на них могла избежать тотального родительского контроля.

∞

Однажды девочки решили сделать приворот. У Гали, как известно, не ладилось с мальчиками, при этом ей уже давно нравился высокий красивый баскетболист Рома. Старшеклассник не обращал на Галю никакого внимания, и неразделенные чувства украли у нее весь покой и сон.

Видимо, в процессе приворота что-то пошло не так, отчего Рома вскоре начал встречаться с Сашкой из параллельного класса. Галя с тех пор ходила поникшая и грустная, продолжая любить Рому так же наивно и пылко, как это бывает возможно лишь в юности. Девочки утешали Галю, как могли, но тщетно.

Неизвестно, сколько бы еще продлились Галины страдания, если бы не нашлось интересное занятие, которое полностью захватило подруг.

Как-то раз после уроков троица по обыкновению собрались у Нади дома. Девочки пришли из школы вместе, побросали рюкзаки в угол, налили чай, нарезали целую гору хлеба, сделали огромное блюдо бутербродов с вареньем. Втроем они уселись в Надиной комнате на ковер.

– Если бы мама увидела тарелку с едой на полу, у нее бы из ушей пар пошел, – выкатив глаза, произнесла Надя.

– Так может, это? Мы, того, – Тома кивком указала на письменный стол, кусок бутерброда стал комом в горле.

– Ниче. Их до вечера не будет, а пока их нет, нам все можно!

Чаепитие подошло к концу, пустые чашки и блюдца стояли на полу. Вдруг хозяйка поднялась и с хитрым лицом убежала в комнату родителей. Девочки переглянулись: что бы это значило?

Тут Надя торжественно распахнула дверь и предстала перед подругами в боа из страусовых перьев. Тома видела такие аксессуары только в кино! На Надиной голове чуть набок красовалась широкополая шляпа. Подруга продефилировала модельной походкой, переступая через чашки, высоко поднимая колени и развернувшись на 180º.

– Кто следующий?

Через пару минут вернулась Галя, поверх джинсов и футболки натянувшая длинное вечернее платье. Девочка держала подол в руке, чтобы не наступить на него, а локтем зажимала крошечную сумочку, расшитую бисером. У Томы аж дух захватило – она и не знала, что у обычных людей, живущих рядом с ней, в соседних домах, могут быть такие вещи. Она-то думала, такое носят только звезды эстрады.

Настала и ее очередь преображаться. Тома зашла в родительскую комнату, там увидела распахнутый шкаф, в котором висела пестрая одежда. Она стала осторожно перебирать кончиками пальцами плечики дорогих нарядов, остановившись на красном. Это оказалось вязаное зимнее платье. То, что надо! Закрутив на голове платок, как полотенце после душа, и надев темные очки, она стала похожа на актрису.

Тома повторила Надин маршрут, потом перешла к шкафу со стеклянными дверцами, и, чуть спустив темные очки и глядя на свое отражение, произнесла:

– Да, я эффектная женщина.

– Ты че, Томка! Ты женщиной будешь, когда начнешь с мужиками, – понизила голос Галя, – с мужиками спать.

– Да по фигу.

Девочки переоделись и искусно замели все следы, аккуратно развесили вещи на свои места, положили на полочку аксессуары. Вернулись в детскую комнату, сели на ковер. Надя извлекла из ящика стола припрятанный «трофей».

– Смотрите, что я недавно нашла! Знаете, что это?

– Что?

– Как гадать.

Надя с хитрой ухмылкой протянула девочкам старинную тетрадку. Тома, Надя и Галя принялись рассматривать пожелтевшие листы, исписанные ровным аккуратным почерком.

Специальных гадальных карт не нашлось, но девочки не растерялись: взяли обычные, для игры в дурака. Тома вдруг неожиданно для себя проявила инициативу в этом вопросе, она раскрыла записи Надиной бабушки (а может, и прабабушки, столь древней выглядела тетрадка) и принялась тасовать колоду. Вскоре, убедившись, что карты перемешаны достаточно хорошо, стала раскладывать.

Тем временем на улице стемнело. Тома начала отсчитывать левой рукой трижды по три карты: что на сердце, что под сердцем, чем дело кончится. Вдруг из коридора раздалось громкое шипение, девочки в ужасе выбежали из комнаты и замерли, прислушиваясь, откуда идет звук. Они на цыпочках прокрались в темноту, самой смелой оказалась Надя – она дернула дверь в ванную. Оказалось, что в пустую раковину льется поток ржавой воды. Накануне отключали горячую воду, а кран закрыть забыли!

– Вот зараза, – выругалась за всех Галя.

Девочки выдохнули с облегчением и вернулась к гаданию, Тома продолжила раскладывать карты.

– Ну что там Ромка, Ромчик мой? – с нетерпением спросила Галя, потирая руки.

– Особо порадовать нечем, – уклончиво ответила Тома. Она увидела конец, развязку ситуации, возможно, даже какую-то трагедию, однако сказать не решилась: все выглядело слишком странно и запутанно.

– И что же это значит?

– Да то и значит, что та, которую любит Ромка, скоро встрянет в какую-то неудачную историю. Катастрофа какая-то, фиг знает. Только это, Галька, будешь не ты… Тут на сердце брюнетка, а ты светленькая. Вот, видишь?

– Фу, фигня какая-то, – обиделась Галя.

– Не дуйся, Галь, – вмешалась Надя, – зато катастрофа случится не у тебя! Видишь, смотри на все с оптимизмом! Не надо обижаться!

– Тебе бы все прикалываться, – буркнула Галя.

Тома собрала карты и сложила в стопку на окне, поверх бабушкиной тетрадки.

– Сеанс окончен!

– А это правда, – спросила Надя, – что после гадания людям становится плохо? И они теряют силы?

– Не знаю, мне лично хорошо становится, – равнодушно ответила Тома.

– У мамы всегда дико голова болела после карт. Поэтому она от них и избавилась. Она на Ленорман гадала.

– А что это?

– Ну, специальная колода и методика. Все сбывалось, только потом она по полдня лежала, плохо ей было, так тошно – и голова болит, и на душе погано. А потом кто-то посоветовал просто не гадать. Типа оно энергетику человека поглощает.

– Ничего оно не поглощает! – с вызовом ответила Тома. – Хочешь? Еще и тебе разложу?

Она подошла к окну и схватила колоду. «Вот странные люди: чего тут бояться?» – подумала вдруг. – «Неужели и правда так бывает, что людям становится плохо?» Тома прислушалась к себе: живот не болит, не тошнит вроде…

Надин расклад был явно позитивнее, однако ее интересовали не мальчики. Она уже не один год страдала по Ване из 10 «Б», который о ее чувствах даже не догадывался.

Как-то раз Надя сделала для Вани коробочку с сюрпризами на день рождения. Она вырезала несколько маленьких открыток, насыпала внутрь конфеты и жвачки. Там же, среди конфет, были спрятаны сувениры и подарки, наклейки с надписями «Cool» и «I love you».

Вдохнув воздуха побольше, Надя сжала губы и стремглав понеслась в чужой кабинет. Стоя в дверях, она увидела картину: Ваня сидит на парте, протянув ногу через пустой ряд, а облепившие его со всех сторон накрашенные и припудренные старшеклассницы внимательно слушают его рассказы, заглядывая ему в рот и поедая Ваню глазами. Очевидно, что каждая из красавиц хотела выделиться, показаться интереснее на фоне других. Девушки манерно откидывали волосы и неестественно хихикали. Все это скопление старшеклассниц вокруг Вани напомнило Наде зоопарк, а точнее – клетку с обезьянами.

«Бог с ними, с обезьянами, я не из тех, кто сдается!» – решила Надя и шагнула вперед.

Вдруг Ваня поднял взгляд и увидел маленькую смешную девочку с коробкой в руках.

– Ты что-то хотела?

– Да, поздравить тебя с днем рождения!

– Так мило. Спасибо тебе… – Ваня взял коробку и улыбнулся. – А знаешь, что? Давай я тебе тоже кое-что подарю. Лейла, отойди на минуточку.

Ваня отлепил от правого плеча повисшую на нем красавицу. Лейла, похоже, обиделась, но пересела за соседнюю парту. Парень достал из кармана маленькую шоколадку и протянул Наде. Та была счастлива.

– Как тебя зовут?

– Надя.

– Откуда ты?

– Из 6 «В».

– Спасибо, ты крутая. Ты очень смелая. Будем дружить, да?