Текст книги "Клинок Богини, гость и раб"

«Такая же, как я в ее возрасте, – подумала Мэррит, глядя на дочь, – холодная и сдержанная. Кроме Богини нет для нее ничего. Но так будет недолго».

Герцогиня помогла Ринне и дочери облачиться в праздничные одежды, заплела девушкам волосы. Позже женщины спустились во двор, где собиралась знать Иландара.

– Матушка, – обратилась Шиада, – ты нигде не видишь Растага?

Мэррит осмотрела присутствующих и указала на статного светловолосого юношу на балконе над парадной лестницей.

– Он там.

«На лоджии?»

«Именно», – мысленно ответила Мэррит и улыбнулась: что ни говори, а жреческое умение читать мысли всегда ее притягивало.

Легко и грациозно Шиада поднялась по ступенькам на лоджию, привлекая всеобщее внимание: роскошные волосы всех оттенков меди, собранные с челки и висков к затылку, расстилались на спине; огромные темно-серые глаза с большим зрачком светились тихим огнем; лепные и аккуратные черты лица, точеная фигурка, обтянутая тканью платья, говорила о великолепном сложении девушки; осанка, походка, нежный и музыкальный голос, приветствовавший встречных, – все олицетворяло гордость, нежность, достоинство.

Девушка оказалась на вершине лестницы и бесшумно подошла к брату. Он смотрел на нее с тем восхищением, какое только может испытывать мужчина, глядя на женщину. Во взгляде читалось, что Растаг не узнал сестру.

– Здравствуй. – Шиада смотрела прямо и светло.

– Здравствуйте, миледи, – ответил ей Растаг, удивленный обращением на «ты». – Простите мою неловкость, но запамятовал, где мы встречались прежде.

Девушка легонько улыбнулась, оглядывая брата. За годы разлуки нелепый полноватый мальчик из детских воспоминаний вытянулся так, что на полголовы возвышался над сестрой; его тело приобрело прямые жесткие контуры, волос на удивление посветлел. Только глаза остались те же – карие и удивительно добрые.

– Я сказал что-то забавное?

– Растаг, – позвала девушка, чуть наклонив голову, – это же я.

Юноша поднял одну бровь:

– Итель… сестра?

Девушка кивнула.

– Итель! – Теперь Растаг восклицал. – Как же рад я тебя видеть! – Он подхватил девушку, закружив.

– Ну, прекрати, – улыбаясь, проговорила девица, когда брат опустил ее. – На нас же все смотрят.

– Пусть смотрят. – Он слегка отстранился, чтобы лучше видеть сестру. – Видит Бог, им есть на что посмотреть!

– Ты тоже возмужал, Растаг, – проговорила Шиада, взяв брата за руки. – Ну, расскажи мне, как ты?

– Да что говорить… – замялся парень.

– Что хочешь, а лучше – все. Я так рада видеть тебя! Ты сейчас живешь в Мэинтаре, или отец приставил тебя к кому-то из лордов?

Восемнадцатилетний юноша покачал головой:

– Отец держит нас при себе, старается дать будущее всем, не только Ронелиху. Многие лорды не поддерживают его в этом, так не принято. Но мы с Роландом благодарны, – и замолчал.

– А меч? Бывал уже в бою?

Да, был, подтвердил брат, в нескольких стычках с племенами год назад.

«Он очень скромен», – подумала Шиада.

– Ну а невеста? У тебя есть невеста?

Растаг отвел глаза. Разум юноши лежал перед жрицей, как на ладони: брат был влюблен, но девушка отказала ему ради кого-то из баронов, ведь и за вторых-то сыновей замуж не выходят, что говорить про третьих?

– Ты еще будешь счастлив.

Растаг не ответил – улыбнулся и сильнее сжал сестринские ладони.

– Ну ладно, – Шиада решительно сменила тему. – Как братья?..

Рейслоу подошел к жене, стоявшей в компании Ринны недалеко от балкона над парадным входом.

– Милая, – поприветствовал герцог жену. Мэррит слегка наклонила голову в ответ. – Здравствуй, Ринна. Жена сказала мне, ты дочь храмовницы. Приятно будет приветствовать в нашем доме родственницу. Ты ведь остановишься у нас?

– Здравия и тебе, лорд. Скорее всего, если моя мать не настоит на скором возвращении.

– Хорошо. Кстати, о родственницах, я не вижу еще одной прибывшей.

– О, она… – воскликнула Мэррит, но к герцогу подошел невысокий темноволосый мужчина – граф Арасп.

– Доброго дня, Рейслоу. Доброго и тебе, герцогиня. Ты, как всегда, обворожительна.

Мэррит поблагодарила графа и представила племянницу. Жрица царственно склонила голову. Статус наследницы ангоратского кресла сильно отражался на манере поведения: Ринна никого не признавала выше себя, за исключением матери.

– Вы позволите украсть вашего супруга на минутку, миледи? – обратился Арасп.

– Разумеется.

Мужчины отвернулись и о чем-то заговорили. Через несколько минут взгляд Рейслоу впервые упал на лоджию.

– Кто это? – спросил он, не отрывая взгляда от той, с которой разговаривал Растаг.

– Где? – спросил Арасп, оглядываясь.

– Там, на балконе. Разговаривает с Растагом.

Из-за спины раздался полный торжества голос Мэррит:

– Рейслоу, не узнаешь свою дочь? Это Итель.

В несказанной гордости расплылось лицо герцога.

– Я… прошу прощения… Пойду поздороваюсь.

Герцог поднялся на балкон.

– Итель, – произнес просто.

Жрица обернулась и, замешкавшись, будто не узнавала его, присела в поклоне:

– Здравствуй, отец.

– Хорошо, – оценил мужчина приветствие. – А теперь обними меня. Дай-ка взглянуть, – сказал Рейслоу, отодвигая дочь, когда объятие закончилось. – Какая же ты стала красивая и… взрослая.

Шиада мысленно улыбнулась – каждый из родственников говорил одно и то же и обращался по имени, которым ее уже никто не звал.

– Рада видеть тебя, но я еще не поздоровалась с Ронелихом и Роландом. Позволь найду их.

– Конечно. Кстати, видишь ту девушку? – спросил герцог, указывая на брюнетку, восходящую по ступенькам. – Это невеста Ронелиха, Элайна. После свадьбы принца мы с Араспом объявим об их помолвке. Поздоровайся, а после пойдешь.

Шиада дождалась, когда Элайна достигнет их.

– Приветствую, милорд, – склонилась брюнетка в поклоне перед Рейслоу. – Отец сказал, ваша дочь прибыла сегодня. Я хотела бы поздороваться с будущей сестрой.

– С радостью познакомлю вас.

Мужчина представил девиц. Те улыбнулись, поцеловавшись в щеки. В этот момент, когда они стояли рядом, резче всего почувствовался резонанс их несходства: медь локонов против черных смоляных кудрей; серые, почти черные глаза встретились с темно-карими. К тому же Элайна была на полголовы выше и немного полнее Шиады.

«Ей девятнадцать», – безошибочно определила жрица.

– Для меня честь познакомиться с избранницей брата, – произнесла Шиада вслух.

– Для меня честь быть представленной служительнице богов. – Жрица слышала в мыслях Элайны, что та лукавит.

– А где же Ронелих?

– У принца. Его высочество сказал, что ему нужна поддержка, – смеясь, ответила Элайна.

– Что ж, – произнесла Шиада, – найду Роланда.

– Конеч…

Протрубили фанфары, созывающие всех в тронный зал.

– После успеется, – произнес герцог, спускаясь вниз. – Пойдемте, я сопровожу герцогиню, Растаг – Итель, а тебе, Элайна, лучше пойти с отцом.

Все гости выстроились живым коридором в пышно украшенной тронной зале замка. Герцог Мэинтарский с супругой и сыновьями, Ринна и Шиада и трое незнакомых жрицам мужчин стояли недалеко от трона. Это были родичи королевской семьи: вдовец герцог Лигар со своим единственным сыном, младший брат королевы и брат новоиспеченной невесты, Агравейн Тандарион – величайший воин в истории, Железная Грива Этана, слава о котором разнеслась по всему миру. Все взгляды были направлены в их сторону: мужчины смотрели на Шиаду, женщины – на Агравейна. И всякий из числа прибывших, кто был старше пятнадцати и моложе пятидесяти, ловил себя на тайных желаниях.

Близ Нироха стоял принц Тройд. Архиепископ Ликандр и Верховный друид Таланар были тут же: каждый из них должен был по-своему благословить молодоженов в совместную жизнь.

Вошла невеста, леди Виллина, сестра Агравейна. Невысокая, худая и сучковатая, как карагач, с небольшими светло-голубыми глазами и копной каштановых волос, убранных под фату.

«Ну не шутка ли Богини, – подумала Шиада, – что у такого мужественно-великолепного богатыря, как Агравейн, такая некрасивая сестра?»

Начались обряды, не доставлявшие удовольствия в первую очередь архиепископу Ликандру и королеве Гвендиор. Таланар к христианским обычаям был снисходительно добр. Ему, Верховному друиду, старовер-король дал первое слово.

Наступила церемония поздравления. Когда очередь дошла до Шиады, девушка гордо и грациозно прошла к новобрачным. Сильным, поставленным голосом, какого трудно было ожидать от девицы пятнадцати лет, произнесла:

– Да укроет Богиня ваш союз Своим покрывалом.

Занялся пир. Шиада ела мало, пила воду. За столом занимала место между Роландом и Растагом. Если с последним беседа шла на удивление оживленно, со средним братом ей никак не удавалось наладить разговор. Жрицы с трудом могли долго сидеть в четырех стенах, где царили шум и праздность. Поэтому Ринна быстро ушла спать, а Шиада частенько выходила на улицу. Спокойствие и тишина, которых она столь остро жаждала в душном суетящемся городе и пышном дворце короля, были недостижимы, но во внутреннем дворе девушка все равно чувствовала себя лучше. Да и глазеющих здесь меньше. Прежде ей не приходило в голову, что ее внешность может вызывать такое внимание. Конечно, чем старше она становилась, тем чаще нет-нет да и ловила на себе взгляды друидов – после обрядов, во время прогулок или, чаще всего, в часы обязательной работы в храме Воздаяния. Но никто из них не выказывал восхищения в столь недалекой форме, как присутствовавшие здесь лорды.

«У меня, в конце концов, не три ноги! – в возмущении думала Шиада, в очередной раз выходя на свежий воздух, стаскивая с волос покрывало и усаживаясь на скамью. – Сразу после свадьбы отправлюсь на Ангорат, и упаси меня Богиня покинуть его хоть однажды после этого!»

Мысли об Ангорате увели девушку в бездну воспоминаний. В памяти всплыли прекрасные пейзажи: спокойное, величественное озеро, отнюдь не страшное, каким казалось сначала, а возвышенное и гордое; светлое лазурное небо, рассекаемое взмах за взмахом крыльев орлами и стервятниками. С высоты их гнездищ на утесах острова с его лесами, тропками, колодцами, Каменными Кругами, обителями друидов и жриц, прудом и Дубом Жизни и Мудрости остров напоминал свернувшуюся кольцом венценосную Змею. Она мирно дремала на груди у вечности, охраняя древнюю мудрость змее-людей. Восстал перед мысленным взором храм Шиады, Богини Возмездия, и, закрыв глаза, девушка ощутила аромат трав и масел, которые жглись там каждый день.

«И я тоже Шиада, хотя здесь никто, кроме Ринны, не зовет меня так. Правда ли, о Праматерь, что это Ты назначила мне это имя?»

– Король желает поговорить с тобой, дочка. – Девица вздрогнула от внезапного голоса. – Нельзя заставлять его ждать.

Без лишних слов жрица поднялась и последовала за Рейслоу.

Король – немолодой, ширококостный, с тяжелой челюстью, поросшей рыжеватой бородой, – первым делом спросил у племянницы истинное имя.

«Что еще за истинное имя?» – недовольно подумал Рейслоу.

– Меня нарекли Шиадой, мой король.

– Шиада? – медленно произнес Нирох. – Невиданно… Но я буду звать тебя именно Шиадой, и королева тоже будет звать тебя так. – Упомянутая королева Гвен с совершенно безучастным видом отвела глаза. – Скажи мне, Шиада, ты владеешь арфой?

– Конечно, я обучалась музыкальному искусству.

– Тогда спой нам, – улыбнулся Нирох.

– Петь?! Моей дочери, как какой-то актерке? – возмутился Рейслоу.

– Музыка – великое искусство, отец, – нашлась Шиада. – С ее помощью мы познаем мир и тянемся к богам, и только ею можно усмирить гнев Праматери.

Герцог глянул на короля, тот для виду насупился.

– Разве могу я отказать королю в его просьбе? – Тон Рейслоу говорил, что с радостью отказал бы.

Шиада обратилась к королю: у нее нет инструмента.

– Что же ты думаешь, племянница, у меня в замке и арфы одной не сыщется? – улыбнулся Нирох и велел принести лиру.

Спустя несколько минут Шиада взяла в руки инструмент, который был больше ее собственного. Гамму нашла не сразу, приноравливаясь к арфе. Села в центре зала. Пальцы увереннее стали перебирать по струнам. Глубоко вдохнула и взяла первую ноту. Голос – нежный, сильный, грудной – прокатился по всей зале, заставив людей замолчать. Шиада не знала веселых свадебных песен. Только одну, и то не столько веселую, сколько именно свадебную. Она слышала ее в ночи Нэлейма, когда пели участники праздника плодородия. Следом за этой песней Нирох попросил спеть еще. Шиада пела и пела, наконец дошла до одной из самых любимых песен, совсем неуместной на свадьбе и все-таки многим пришедшейся по душе. Речь шла о девушке, изо дня в день одиноко стоявшей на краю утеса и ожидавшей возвращения любимого. Она еще не знала, что его корабль вот уже год как разбился о скалы где-то далеко на западе. Ветер неустанно трепал ее волосы, а она все смотрела и смотрела куда-то вдаль, ожидая невозвратимое…

Голос жрицы звучал проникновенно, завораживая и чаруя… Наконец смолк. Пальцы, ласкающие струны, остановились. Мгновение немого оцепенелого восхищения сменилось рукоплесканиями и выкриками, прославляющими музыкальное мастерство.

– Восхитительно! – доносилось со всех сторон.

– Да если бы я знал, что на Ангорате учат так петь, я бы свою жену и сестру отдал туда учиться, чтобы пели мне каждый день! – сказал граф Гай Гудан.

Шиада хотела было ответить, но слово неожиданно взял Таланар:

– Верно, все девы и мужи Ангората обучаются музыке, но с таким голосом, как этот, нужно родиться. Дара богов в учении не обрести.

Нирох попросил спеть что-нибудь еще, но Шиада отказала – слишком устала уже, голос вот-вот начнет сипеть. Король улыбнулся, поблагодарив. Все принялись праздновать дальше.

Шиада пригубила вина, надеясь смягчить запершившее горло. Закашлявшись и поблагодарив хвалившего ее Растага, вышла во двор. Здесь чуть поодаль располагался небольшой пруд, у которого росло несколько яблонь. Под деревьями стояли скамейки. Шиада присела на одну из них и на этот раз накинула покрывало на плечи – заметно похолодало. Закрыла глаза, чувствуя, как жадно легкие вбирают воздух. Расслабилась, позволив себе потерять счет времени, – ветер совсем тихо доносил сюда из дворца отголоски празднества.

Из задумчивости ее опять вывел мужской голос – на этот раз незнакомый, низкий и бархатный:

– Вы прекрасно пели сегодня, госпожа, – произнес незнакомец, подкравшись к жрице сзади. Шиада обернулась, вскинув на него черные глаза, под вниманием которых мужчина обошел скамью и предстал перед девушкой как есть. Двадцать два с небольшим, как всегда точно определила девушка. Мужчина был высок, силен, широкоплеч, шикарно одет и обладал самыми красивыми в мире янтарно-песочными глазами. Какая-то неведомая теплота единения разлилась по всему телу Шиады от одного его взгляда.

– Благодарю вас, при…

– Агравейн.

– Да, – ответила девушка, замешавшись. – Железногривый принц Архона.

– А вы племянница короля Нироха, – утвердил Агравейн, присаживаясь рядом. – И жрица Великой Матери.

– Верно.

– Однако верится с трудом. – Агравейн обворожительно улыбнулся, заглядывая девушке в лицо. – Сколько вам…

– …Тебе, – поправила жрица.

– Сколько тебе было, – мужчина загадочно сверкнул янтарными глазами в лунном свете, – когда ты отправилась на Ангорат?

– Пять. – Жрица повернулась к собеседнику гордым профилем. – Я всегда была самой молодой сестрой в Общине. К четырнадцати годам я освоила все, что могла, и теперь служу в храме Возмездия.

– Этого следовало ожидать от жрицы с таким именем – Шиада. Тебе не кажется удивительным то, как тебя нарекли?

Шиада тихонько засмеялась:

– Да, это всем кажется удивительным, но кто осмелится спорить с Матерью и храмовницей? И потом, со временем привыкаешь.

– Жрице с твоим именем не пристало жить в Этане. Ты вернешься на остров или останешься жить в доме отца? – Агравейн не унимался с вопросами.

– Вернусь, конечно, здесь мне нечего делать. Я приехала как Сирин, только чтобы представлять династию на свадьбе твоей сестры. Почему ты спрашиваешь? – Шиада обращалась к принцу на «ты», независимо от его мнения на сей счет. Но, судя по всему, Агравейн не возражал.

– Потому что слишком нечасто я могу беседовать со жрицами. – В его мыслях жрица слышала совсем другой ответ. Но Агравейн пытался делать то же, что делали иногда друиды Ангората, когда она ловила их на откровенных мыслях: приглушать их, – и этот жест вызывал в Шиаде невольную волну уважения. – У воинов мало времени на обряды и жречество, особенно у тех, чьи отцы сидят на троне. Мы имеем дело со жрецами в храмах и, конечно, с Сиринами и Тайи, но это совсем не то. В детстве я три года провел в Братстве Друидов и до сих пор тянусь к тем носителям змеиного могущества, с которыми меня не связывают обязательства страны.

Шиада чувствовала исходившую от него силу. Физическую, нравственную и духовную.

Что-то легким мороком забрезжило перед жреческим взором, заставив Шиаду переливчато засмеяться:

– Боюсь, жрицы единственные из женщин, с которыми ты в состоянии разговаривать! – В глазах Шиады непроизвольно мелькнуло какое-то лукавство.

– Ты о чем? – озадачился мужчина.

– С другими женщинами до разговоров дело редко доходит.

Агравейн тоже засмеялся, опустив голову на руки, упертые локтями в колени. Он понял, что расслабился.

– Видимо, Сирины и впрямь подаровитее обычных жрецов, раз ты видишь столь многое за столь малым.

– Тебе не удастся похвалами и со мной перейти от разговоров к ласке, – без тени упрека сказала Шиада, посмотрев на мужчину.

– Я этого и не хотел. – Агравейн посмотрел в ответ, подмечая, как вновь напрягся всем телом.

– Точно, а я и не жрица вовсе, – продолжала она улыбаться. – Ладно, ты хотя бы не выказываешь этого в столь примитивной форме, как остальные. И к тому же тебе достаточно наскучили красивые женщины, чтобы ты бросался и на меня.

«Глупая», – ласково улыбнулся Агравейн в мыслях.

– А я-то думал, мы поговорим о религии, – вслух усмехнулся принц, все еще понимая, что горло сдавливает неловкость.

– Неужели женщины прискучили тебе настолько? – Девичья бровь взметнулась на светлом пленительном лице.

Агравейн засмеялся пуще прежнего.

– Это невозможно, – с трудом выговорил он.

– Что именно?

– Иметь дело с той, перед которой у тебя не может быть секретов.

– Мы не имеем никаких дел, принц, мы просто разговариваем.

– И жаль, что просто разговариваем. – Жрица едва уловимо вздрогнула от этих слов. – Ну а что? Раз ты прекрасно все понимаешь, нет смысла притворяться и играть в непонятные игры.

– Честность достойна похвалы, – заметила жрица.

– Мне этого не скрыть. – Агравейн немного отстранился, выровнялся, сидя на скамье, и пожал плечами. – Ты уже служила Иллане в Нэлейм?

– Это не имеет отношения к тебе, принц.

– Имеет. Если бы я знал это наверняка, знал бы и свои шансы на успех.

– Ты наследник короля, а я – от крови Сирин. Нет у нас шансов, кроме Нэлеймов, если храмовница дозволит.

– Кто знает, Шиада, пути Богини неисповедимы.

Надо же, это она должна была сказать ему… Какая глупая.

– И впрямь.

– А если Нелла оставит тебе участь Тинар?

– Почему-то мы говорим совсем не о религии, Агравейн, – засмеялась жрица тихонечко.

– Разве нет? Я слышал, как ты обсуждала с Растагом – кажется, его так зовут? – что лучше быть жрицей, чем одной из монахинь, вечно хранящих целомудрие в склепах, которые христиане зовут монастырями и куда они отправляют своих женщин, как ненужный товар с рынка. По-моему, ты еще сказала, что там женщинам суждено похоронить себя заживо.

– И что?

– Если Нелла изберет для тебя тропу Тинар, разве ты не окажешься такой же монахиней, запертой в девичестве, никому не нужной и похороненной заживо в склепе Священного острова?

– На Священном острове нет склепов, – разумно проговорила жрица. – И даже если храмовница пожалует мне девственный пурпур храма Воздаяния, я буду точно знать, что пошла на это добровольно.

– Добровольно?

– Да. В детстве я была мала, чтобы понимать, но теперь точно знаю, что не пожелала бы себе иного пути, кроме жреческого. Потому, что бы ни решила храмовница, вероятнее всего, я подчинюсь.

– А если твои родители решат иначе и выберут тебе мужа?

– И это спрашивает человек, который начал разговор с того, что жрицам Великой Матери не пристало оставаться в Этане, – протянула девушка.

– И все же?

– Да какая мне разница, что там решат родители? Я, конечно, уважаю их, но среди людей я ничего и никому не должна, кроме той, с которой была связана пуповиной. И моя мать – сама, как и я, дочь Священного острова, она исполнит любую волю Праматери, а значит, все, что велит Голос и Длань Той-Что-Дает-Жизнь, будь то самопожертвование на жреческом алтаре или тропа Тинар для единственной дочери. Что до отца – право распоряжения исходит не от родительства, а только от священной крови. Истинной царственностью во всем Этане обладают только владычицы Ангората, и в моих жилах течет их кровь от бабки, одной из храмовниц.

Агравейн улыбнулся, но нечто серьезное горело в потемневших от ночи глазах:

– Стало быть, раз ты столь покорна Нелле, мне стоит попросить ее устроить в следующий Нэлейм нашу встречу.

– Сумасшедший. – Рядом с Агравейном Шиада не могла не улыбаться. Казалось, что сила, которую жрица чувствовала от сидевшего рядом мужчины, заставляла ее светиться.

– Есть отчего, – сказал Агравейн. Он взял лежавшую на коленях ладонь девушки. Шиада опять вздрогнула.

– Не надо, – ясно выговорила девушка.

– Шиада, я…

– Что бы ты ни удумал, Агравейн, не надо.

Мужчина впервые, кажется, на своем веку почувствовал, насколько женщине трудно дается отказ. «Что?» – вдруг поймал себя на мысли. Да ему вообще впервые отказывают!

Агравейн медлил. Придвинулся к Шиаде ближе, взял за подбородок, не мигая, смотрел в глаза. Ладонь и лицо под пальцами заметно напряглись, и Агравейну показалось, будто кто-то вбил в его сердце занозу.

Да как так?

– Не надо, – повторила Шиада, понимая, что щеки краснеют, будто у провинившейся в обучении девочки-жрицы, которая первый раз по непривычке проспала встречу рассвета.

– Хорошо. – Агравейн отстранился. Обычно бесподобный, глубокий бархатистый голос хрипел. Агравейн, удивленный реакцией собственного тела, прокашлялся. И ладно бы только это, подумал принц неожиданно. Так ведь и в груди что-то сдавило, будто от вселенской тоски…

– Спасибо, – поблагодарила жрица, когда Агравейн отодвинулся. В выражении признательности Шиада опустила глаза, и мужчина, глядя на хрупкую богоподобную жрицу, содрогнулся, почувствовав один сплошной спазм во всем теле. Так замирает голубка в тени громадного сокола.

Да как так?!

Агравейн вскочил с места и, развернувшись лицом к жрице, протянул руку:

– Надеюсь, ты сегодня будешь танцевать? – Он отбросил чувства, как наваждение.

Шиада опомнилась не сразу.

– Отчего нет? – улыбнулась в ответ.

– Тогда обещай станцевать со мной хотя бы раз, – попросил принц.

– С удовольствием, – ответила Шиада, поднимаясь.

Когда танцы начались, жрица в полной мере осознала собственную притягательность: ни одного танца не удалось ей посидеть на скамье. Девицу приглашали братья (чаще других Растаг), отец, друзья отца и их сыновья, герцоги Ладомары, с которыми отец не был особенно дружен, – средний (лет на десять моложе Рейслоу) и младший (моложе самой Шиады на три года). Четыре танца она провела с Агравейном, два с младшим герцогом Лигаром – старшему ее даже не представили! – и еще два с королем.

Наконец жрица сказала очередному кавалеру, что больше не в силах сделать ни шагу. Благо пригласившим оказался Агравейн, который, получив отказ, упал на скамью рядом с Шиадой. Они разговорились.

Празднества продолжались четыре дня, и Агравейн впервые не выказывал излишеств в вине и пиве: проводя дни и вечера в обществе Шиады, он почему-то не мог себе позволить приблизиться к ней во хмелю. Ревностно оберегая их общение от посягательства других воздыхателей жрицы, Железногривый со все больше тяжелеющим сердцем сносил часы, которые жрица проводила с семьей.

Вскоре девушка обнаружила, что Агравейн не только привлекателен внешностью: он крепок верой, довольно умен, образован и обладает прекрасным чувством юмора. К тому же ему хватало ума не превозносить Шиаду только за «невероятно прелестное лицо» и «удивительно ладную фигуру». По какой-то причине ощущение, что они едва знакомы, упрямо не возникало. Напротив, Шиаде казалось, что она знала Агравейна уже неправдоподобно давно. И почтительность принца к ней самой мало-помалу усиливала в жрице глубокое уважение.

Наутро пятого дня, едва занялся рассвет, Шиада и Ринна, выйдя во двор, приветствовали восходящее солнце Девственницы Тинар. После обряда кузины присели на траве.

– Наконец-то спокойно, – проговорила Шиада, глядя в чистое лазурное небо.

– Гораздо лучше неистовых празднеств, в которых благочестивые христиане, без умолку талдычащие про мораль и необходимость воздерживаться в земных удовольствиях, упиваются до безумия, – заметила Ринна со свойственной ей прямотой.

Шиада усмехнулась:

– Хорошо, что после такого количества выпитого замок будет отсыпаться до полудня, и мы можем насладиться тишиной. Она пойдет на пользу ребенку, которого ты носишь.

– Хочу, чтобы это была девочка, – дрожа, проговорила Вторая среди жриц. – Хочу иметь ребенка, которого обязана отдать Богине. После пусть будут хоть одни сыновья, пусть даже ни один из них и не станет друидом, пусть даже вовсе не будет у меня детей, но одну дочь я должна Праматери Богов и людей. – Ринна закрыла глаза, смаргивая слезы, которые давно разучилась проливать.

Шиада осторожно взяла сестру за руку и тихо прошептала:

– Этот ребенок будет жить, вот увидишь.

– Пути Матери неисповедимы. И ежели…

Шиада резко сжала ладонь сестры:

– Не думай о таком. Трижды в твоем чреве зрела жизнь, дважды ты воспроизвела ее – большего не взыщет и Праматерь. Этому ребенку уготована великая судьба храмовницы Ангората. – Шиада лучилась верой.

Ринна благодарно взглянула на кузину:

– Спасибо, Шиада.

Еще долго взгляд двух пар женских глаз – цвета сердолика и цвета антрацита – пронзал поднебесье.

Погода, обещавшая с утра быть солнечной, обманула ожидания многих. Неистовый ветер развевал на вершине замка знамена, означенные могучегрудым, замеревшим в атаке на задних лапах бурым медведем на зеленом полотнище. Сгибались деревья и травы, когда одинокая всадница, укутанная в шерстяной плащ, выехав за крепостные стены, держала коня рысью по окрестностям города. В то же время два герцога и два друга – Стансор и Лигар – улучили момент для разговора. С их последней трезвой встречи – вот такой, а не с мечом на перевязи напротив полчищ врага – прошло много времени.

На замковом парапете стояли Рейслоу Стансор и, пожалуй, лучший его друг, первый человек в королевстве после Нироха – герцог Берад из дома Лигар. Мужчина тридцати семи лет, покрытый шрамами и горьким опытом прожитых лет. Одна из боевых отметин рассекала лоб прямо над левой бровью. Брови были широкими и оттеняли глубоко посаженные крупные глаза цвета хвои. Темные волосы едва доставали до мочки уха и уже кое-где серебрились. Один взгляд на этого человека убеждал, что он познал цену жизни, весь смысл которой свел к восемнадцатилетнему сыну Кэю.

– Хорошо, что Тройд женился, – сказал Рэйслоу. – Всегда нужна уверенность, что династия не прервется, и всегда необходимо знать, к кому впоследствии перейдет трон. Особенно сейчас, когда готовится очередная бойня с саддарами. Будь прокляты эти варвары, честное слово, никакого житья от них.

– Жаль, что для этого нам придется воспользоваться помощью староверов.

– Обойдется, – заметил Рейслоу. – Я женат на язычнице, чей брат-король, хоть и признал христианство, остался верен варварским обычаям. И все это не помешало мне приучить Мэррит ходить к обедне.

– Зато дочь у тебя воспиталась среди служителей лжебогини, и в этом мало хорошего.

Рейслоу насупился, но Берад тут же добавил:

– Впрочем, это не мое дело. Во всяком случае, ее красоты воспитание не портит.

Стансор оживился:

– Да, кстати об этом, Берад. Я тут подумал насчет дочери…

Лигар, поймав взгляд друга, сразу покачал головой:

– Нет, Рейслоу. Прости, но сыну я найду жену-христианку. Не потому что так уж ненавижу язычников – в конце концов, я не священник, не епископ и не проповедник. Среди них встречаются хорошие люди, взять, к примеру, короля. Но за христианством будущее. Вот увидишь, пройдет не так много времени, и Богиня вместе со своими змеями канет в былое.

– Я приучил Мэррит ходить на службу, так что и Итель научится.

– Нет, – отчеканил Лигар.

Рейслоу несколько раз поморгал. Внезапно его осенило.

А Лигар продолжал говорить:

– Хорошей женой может быть только христианка, и лучше бы из монастыря. Гвен воспитывалась в гуданском больше десяти лет, и не сказать что это сильно ей повредило.

Рейс понял, что продолжать разговор в этом русле бесполезно, и замолчал. Берад спросил:

– Как думаешь, когда саддары начнут вторжение?

– К концу осени, может, к зиме. Скоро Нирох соберет вождей. И тогда-то эти варвары узнают, как могуч и силен тот, кто правит Иландаром, как верны своему повелителю те, кто идет под знаменем королевского медведя.

– Верно говоришь, Рейс. Но как бы ни были сильны воины медведя, молодому Гудану в этот раз придется тяжко.

Стансор кивнул: граф Гай Гудан был довольно молод, на его плечах лежала крепость недалеко от приграничных земель, вблизи которой воинство Иландара, согласно замыслу короля, планировало держать оборону. Разбить лагерь в этих местах значило ударить по состоянию Гудана. Ко всему жена графа должна была разрешиться через месяц, что лишало Гая возможности отправить ее в королевский замок на попечение до родов. Женщине предстояло вести хозяйство в непростых условиях.

– И то верно, – согласился Рейслоу. – Я говорил с Гаем и обещал прислать Мэррит в помощь его леди.

– Не боишься за жену?

– Чего бы мне бояться?

– Слышал, Мэррит нездорова.

– От кого слышал?

– От Роланда.

– Ему надо меньше трепать языком, – нахмурился Рейслоу. – Точно старая кухарка! А Мэррит я всяко отправлю. У Гудана в землях этот его монастырь, большего оплота христианства во всем Иландаре не сыскать. Ну, если не считать твоих земель, – усмехнулся Рейслоу.

Берад засмеялся тоже.

– Удивительно, что этот монастырь вырос в центре Гудана, с его верностью старой религии.

– И хорошо, что там, – проговорил Стансор. – Значит, однажды Христос изгонит эту Богиню из самого ее насиженного места.

Берад опять одобрительно гоготнул.

– На кого оставишь Мэинтар, если Мэррит уедет?

– На Элайну.

– Она довольно молода, – протянул Лигар.

– Тебя послушать, Берад, все они молоды, одни мы с тобой старики. Элайне уже восемнадцать лет, она взрослая женщина. Мэррит семнадцать едва минуло, когда я взял ее в жены. И, надо сказать, поводов сомневаться в умениях хозяйки не давала с первых дней. Да и твоя Олли – царство ей небесное – умудрялась на семнадцатом году жизни управлять замком и растить Кэя, пока ты ездил с отцом по соседним краям.