Текст книги "Девятая дочь великого Риши"

Глава 10. Время добраться до Города Среди Холмов

Этот город отличается от нашего. В первую очередь числом попрошаек на улице. И вообще… количеством улиц и людей на них. Во все глаза смотрю на обшарпанные дома окраины города-за-воротами. Удивлена, что они вообще стоят и не разваливаются.

– Чэн, а это нормально, что за ними никто не следит?

– А кто, по-вашему, за ними должен следить?

– Ну, я не знаю, управляющий городом.

– Думаю, у него своих забот полно, – бросает Чэн и уводит меня в сторону, освобождая место проезжающей мимо телеге с впряженной в нее лошадью.

Мужчина на козлах умудряется хлестать не только животное, но и всех, кто попадется под руку.

– Что он себе позволяет?!

– Кириса, давайте договоримся, – натягивая на лицо капюшон, отзывается Чэн, – до постоялого двора мы идем молча, не сбавляя шаг; ни на что не смотрим, нигде не останавливаемся, ни с кем не заговариваем без моего согласия. Хорошо?

– Как скажешь.

Я тоже натягиваю капюшон, чтобы не было искушения глазеть по сторонам.

К чему такие меры предосторожности, я поняла не сразу. Я вообще в тот день не особо думала головой. Должно быть, от накопившейся усталости и страха неопределенности я была готова поверить во что угодно – в любое чудо…

Но всякой истории – свое время.

– Приводите себя в порядок, я раздобуду для вас новую одежду.

Оставив меня в снятой на ночь комнате, Чэн выходит в коридор довольно приличного постоялого двора в самом центре города.

Киваю и некоторое время смотрю на закрывшуюся дверь.

Что-то у нас в последнее время совсем не ладится. Даже не знаю, как это исправить – и надо ли вообще исправлять. Вполне возможно, что сегодня мы распрощаемся: почему-то мне кажется, что моему стражу нужно в столицу, хотя он туда и не особо торопится.

Снимаю ненавистную грязную одежду и забираюсь в горячую воду. Блаженство. Неделя пути по лесу почти убила во мне того изнеженного ребенка, что носился по летнему дворцу без забот и печалей. Кожа на моих ногах загрубела, все ладони в царапинах и ссадинах от падений на землю – в основном после дождей, когда она становилась мокрой и скользкой. А волосы… Ладно, не буду лукавить, с волосами все намного лучше, чем было во дворце: они отдыхали от постоянных начесов, поэтому не нуждаются в спасении.

И тем не менее… Когда я вспоминаю слова Чэна о том, что «я привыкну» ко всем этим пешим походам, мне становится немного дурно. Не уверена, что хочу привыкать к такой жизни. Но я уже ни в чем не уверена.

Потому что действительно устала. И хочу домой. А еще хочу, чтобы меня пожалели. Хоть немножко… Хоть кто-нибудь…

Прикрываю глаза и позволяю себе размякнуть на пару минут. Получается чуть дольше, но кто считает время? Когда выбираюсь из купели, новая одежда уже ждет меня в комнате, а Чэна снова нет.

Рассматриваю принесенные вещи. Не такие хорошие, какие были у меня во дворце, но и не такие плохие, как те, что я носила в дороге.

Вспоминаю голодранцев из пригорода и поджимаю губы. Я тут привередничаю, а у них вообще выбора нет.

Почему так происходит?

Моих знаний не хватает, чтобы понять законы, по которым существует мир.

Одеваюсь, подсушиваю волосы и иду к окну смотреть на людей: нынче у нас вид на настоящую улицу, а не узкий проулок. И здесь полно народа – все снуют туда-сюда, как муравьишки, и у всех какие-то дела.

Сама не заметив, я начинаю с любопытством наблюдать за жизнью города. Вот пробегает мальчик с корзиной фруктов на голове, по ходу потеряв одно яблоко и даже не заметив этого. Вот два вальяжных стражника проходят мимо. Один из них незаметно взял яблоко из корзины и отпустил неслышную реплику насчет внешности девицы, ожидающей кого-то у угла здания. Вот под окнами проезжает купец на повозке, полной ковров всевозможных цветов. А вот страж торопится к своей девушке и, едва завидев ее, громко раскаивается в опоздании. Улыбаюсь, глядя на эту сцену. Прямо настоящий театр!

Однажды во дворце я видела представление артистов, и оно меня сильно впечатлило. Разыгрывали сказ о Святых, и я смотрела его как завороженная. Правда, на актерах тогда были крупные маски, а тут я вижу настоящих живых людей, их лица, их судьбы.

…Это что, Суинь? Присматриваюсь к служанке, чья внешность мне как будто знакома. Да, кажется, действительно она!

Не удержавшись, окликаю ее. Девушка удивленно поднимает голову, а затем замирает, встретившись со мной взглядом.

– Кириса? – почти беззвучно спрашивает она, но я читаю по губам. – Это вы?..

– Я, – изумленно отвечаю, впадая в какой-то ступор.

Суинь не спешит искать глазами стражу. Выходит, она не желает мне зла?

Или… ничего не знает?

– Вы позволите… подняться к вам? – взволнованно спрашивает Суинь.

– Я… Да, конечно!

Бегу к двери, но останавливаюсь.

Чэн рассердится, если я выдам чужому человеку номер снятой комнаты? Скорее всего, да.

Решаю встретить служанку внизу.

– Кириса, это действительно вы! – произносит Суинь, прикрыв рот ладонью.

Я вновь вспоминаю наставления своего телохранителя.

– Говори тише, Суинь, нас могут услышать.

– Вы правы, прошу прощения. – Служанка отводит меня к стене. – Кириса, что с вами случилось? Почему вы пропали?

«Пропали»? Интересно.

– И ваши волосы…

– Они не начесаны, – киваю я с улыбкой.

Должно быть, она запомнила меня «милым зверенышем», как и большинство слуг в летнем дворце.

Припоминаю, что в последний раз видела Суинь лет в десять, тогда же, когда ее хозяйку – свою сестру Нао, вторую по старшинству, ныне живущую во дворце матери.

– Они не причесаны. Позвольте мне привести в порядок вашу голову, – склонив свою собственную, просит Суинь.

Я слегка смущенно развожу руками:

– У меня нет ни шпилек, ни заколок…

– Позвольте позаботиться о вас! – еще настойчивее предлагает служанка. – Вы же направляетесь во дворец к вашей матери?

– Да, план таков.

– Вас там давно ждут!

– Да? Мама… знает обо мне?

– Конечно! Она уже несколько дней плохо спит, ожидая вашего приезда!

– Тогда… я…

– Позвольте позаботиться о вас, – повторяет Суинь. – Я принесу все принадлежности и одежду, подобающую вашему статусу. И сама отведу вас во дворец вашей матушки.

– А Нао… Дэй’Нао не потеряет тебя?

Внутренне трепещу.

Меня ждут… Обо мне помнят…

– Кириса отправила меня по поручению, но, как только я расскажу ей о том, что вы нашлись, уверена, она простит мою задержку.

Обо мне переживают…

– Тогда поторопись! – едва сдерживая радостную улыбку, откликаюсь я.

И называю номер своей комнаты.

Выходит, сестрица Нао тоже заботится обо мне? Как же я рада! У меня даже сердце начинает быстрее биться, когда я думаю о нашей встрече. Как приятно идти туда, где тебя хотят видеть!

Через сорок минут Суинь возвращается с несколькими крупными свертками. Из первого достает дорогую шелковую одежду, в которую тут же переодевает меня. Из второго – обувь, из третьего – гребень, шпильки, дорогие заколки и все, что может радовать девичий глаз.

Около получаса понадобилось служанке для того, чтобы сделать из меня настоящую дочь великого Риши. Накидку, чтобы скрыть всю эту красоту от взглядов постояльцев, Суинь тоже принесла с собой.

Она кланяется мне:

– Я счастлива видеть вас довольной, кириса Дэй’Аи.

А я только и могу, что смотреть на себя в зеркало и сдерживать слезы на глазах.

Я – снова я.

Хотя нет: я даже лучше, чем была когда-либо!

– Благодарю тебя, Суинь, – произношу я едва слышно.

– А теперь нам стоит отправиться во дворец. Ваша мать ждет вас.

– Да, я только…

Тут дверь в комнату открывается, и я замолкаю.

– Кириса? – нахмурив брови, произносит мой страж, а затем переводит напряженный взгляд на Суинь.

– Чэн, это Суинь, служанка моей старшей сестры Нао, живущей во дворце вместе с матерью.

– Я помню ее. Мы как-то встречались. Кириса, разве я не просил вас не разговаривать ни с кем и просто ждать меня в комнате?

– Я увидела Суинь в окно! И она сказала, что мама ждет меня!

– А вы, должно быть, телохранитель младшей кирисы, – с легким поклоном говорит Суинь. – Приятно познакомиться. Дэй’Лан’Чжу ждет и вас, чтобы отблагодарить за заботу о ее дочери.

– Польщен, – сухо отзывается Чэн. – Кириса, мы можем поговорить наедине?

Изумленно смотрю на него. Почему он так непочтительно игнорирует приглашение самой жены великого Риши? Моя мать почитаема всеми в Поднебесных Землях!

Служанка склоняет голову ниже:

– Пожалуй, оставлю вас наедине.

– Суинь, постой! Не уходи далеко! – взволнованно прошу я. – Скоро я выйду!

Лучше идти с ней, чем самостоятельно: она проведет меня во дворец без лишних проблем.

– Как скажете, кириса.

– Что вы натворили? – спрашивает Чэн после ее ухода.

– О чем ты?

– Вы выдали место нашего нахождения.

– Она отведет меня к матери, – объясняю я ему. На всякий случай.

– Для этого она принесла вам всю эту одежду?

– Прости, что променяла твои вещи на эти, но так я чуть больше похожа на кирису.

– Так вы чуть больше похожи на знатную девушку из богатой семьи, – поправляет меня Чэн. – Святой из рода Риши вовсе не нужны все эти заколки и дорогие шелка.

Цежу, прикрывая глаза:

– Сколько раз повторять – я не Святая!

– Почему вы не дождались меня?

– Потому что случайно увидела ее на улице, – устало отвечаю я. – Чэн, она способна провести меня во дворец! Что еще нам нужно?

– Вам, судя по всему, ничего.

Я выхожу из себя:

– Да что с тобой?! Все никак не можешь успокоиться из-за того, что я отказалась идти с тобой во дворец правителя?

– Кириса, дайте мне еще хотя бы полчаса, а потом идите, – отведя взгляд, неожиданно ровным тоном произносит Чэн.

– Что тебе нужно успеть? Я готова идти! Солнце уже начинает садиться. Ты хочешь прибыть во дворец ночью?

– Нам нужно подготовиться, – с нажимом говорит мой страж.

– К чему? К встрече с матерью?! Да что с тобой, в самом деле! Это моя родная мама! А за дверью стоит служанка старшей сестры, которая, к слову, понятия не имеет о том, что происходило в летнем дворце!

– Откуда вам это известно?

Взгляд Чэна мне не нравится. Он совсем не добрый.

– Она сказала, что все во дворце матери думают, что я пропала. Что на это скажешь?

– Не ходите, кириса.

Закрываю лицо руками:

– Создатель, как я устала…

Несколько секунд просто стою и дышу. Затем убираю руки и, тяжело вздохнув, произношу:

– Ты свободен, Чэн. Твоя служба мне закончена. Сейчас меня отведут к маме, и все снова будет в порядке. Спасибо, что защищал мою жизнь.

Удостоив его сухого кивка, я разворачиваюсь к двери.

– Кириса, прошу вас!

– Хватит! – отрезаю я, обернувшись к нему. Затем чуть спокойнее, но столь же холодно добавляю: – Если не хочешь, чтобы я обвинила тебя в клевете на семью Риши… Просто замолчи. Пожалуйста.

С этими словами я выхожу из комнаты и киваю Суинь:

– Веди меня к матери.

– Вы прекрасно выглядите, – замечает служанка, тактично делая вид, что не слышала нашей ссоры.

Давненько я не чувствовала такого почтительного отношения слуг. Даже забыла, каково это.

– Все благодаря тебе, – отзываюсь я тихо.

А вот Чэн вообще не заметил разницы, хотя даже мне очевидно: в этой одежде и с этой прической я настоящая красавица!

Ну и ладно. Кто ж виноват, что у него плохой вкус?

Мы выходим на оживленную улицу.

– Ма… – Осекаюсь, вовремя вспомнив, кто я и как теперь должна себя вести. – Дэй’Лан’Чжу еще не спит? – подняв голову на темнеющее небо, спрашиваю я.

– Нет, они ждут вас, – все так же почтительно отвечает Суинь и помогает мне накинуть капюшон на волосы.

Я волнуюсь всю дорогу до дворца. Что следует сказать вначале? Как обратиться к матери? Высказать ли свои подозрения относительно сестер?

Все эти вопросы вертятся в моем мозгу, не позволяя сосредоточиться и взять себя в руки. В итоге, миновав несколько постов охраны, я вхожу во дворец в таком взвинченном состоянии, что мне приходится остановиться, чтобы применить дыхательную практику.

– Кириса волнуется, – понимающе улыбается Суинь.

– Я давно здесь не была. И давно не видела маму, – отвечаю и не сразу понимаю, что вновь отозвалась о ней не по правилам.

Официальное обращение включает и обозначение принадлежности к роду Риши – частицу «Дэй», и имя, данное при рождении, – Лан, и частицу «Чжу», указывающую на статус супруги великого Риши.

– Вас ожидают в главном зале, – кланяется Суинь и ведет меня вперед.

Ожидают? Верно. Она же брала для меня одежду и украшения.

Конечно, она предупредила мать о моем приходе.

Собрав внутри все силы, киваю служанке и дозволяю раскрыть перед собой двери.

Странно, что вокруг почти нет слуг. Должно быть, в это время во дворце уже все ложатся спать.

Вхожу в зал и замечаю несколько почтенных мужей, сестрицу Нао и мать, восседающую на своем кресле в центре.

– Дэй’Аи! – первой замечает меня сестра, высокая, крепкой кости девушка с широким лицом и вечно убранными за спину руками.

– Рада видеть тебя, сестрица Дэй’Нао, – вежливо здороваюсь, остановившись у возвышения, отделяющего хозяйку дворца от ее гостей. – Дэй’Лан’Чжу, – развернувшись, низко кланяюсь матери, а затем поднимаю на нее взгляд, полный облегчения и тихой радости.

Она не отводит глаз. Смотрит прямо. Вглядывается в мое лицо.

Старшая сестрица довольно безразлично отнеслась к моему преображению, но я вижу: мама все замечает.

Эта женщина внушает почтение одним своим видом: суровый взгляд широких глаз, густые черные брови, полные губы, почти скрытые белилами и подведенные по последней моде; огромная корона из волос и крепкое тело матери, рожавшей больше десяти раз, величественно подчеркнутое самыми дорогими шелками Поднебесных Земель.

Иногда мне казалось, что мы с ней слишком непохожи, но я тут же вспоминала хрупкую Фуа и понимала, что не я одна не пошла в мать. Тем не менее Фуа всегда была ее любимицей.

– Итак, все, наконец, в сборе, – произносит Дэй’Лан’Чжу и переводит взгляд на почтенных мужей, стоявших справа от меня. – Зачтите донесение.

Глава 11. Время прозреть

Донесение?..

В легкой растерянности от того, что мне не дали голоса, смотрю на почтенного мужа, сделавшего шаг вперед и развернувшего свиток. Это явно один из богатейших дворян, чтящих право матери раздавать советы всем, кто в них нуждается.

– Управляющая летним дворцом считает своей обязанностью донести до вас, почтенная Дэй’Лан’Чжу, что около десяти дней назад во дворце произошел случай с использованием запрещенной духовной техники, – произносит он старческим голосом, а я с облегчением думаю, что сейчас все выяснится и без меня.

– О какой именно духовной технике идет речь? – строго уточняет мама.

– О табличке с проклятием, – оторвавшись от свитка, отвечает почтенный муж, и зал наполняет ропот голосов.

Поворачиваю голову и смотрю на других почтенных мужей, с порицанием качающих головами.

Они знают, что это такое?

– Данная табличка используется для того, чтобы призывать мертвецов и натравливать их на живых людей, – продолжает зачитывать старец, а другие почтенные мужи вновь начинают роптать. – Управляющая летним дворцом заявляет, что служанка кирисы Дэй’Руи видела своими глазами, как кириса Дэй’Аи забросила данную табличку прямо на могилу ее кошки, дабы та восстала и загрызла свою бывшую хозяйку.

– Что?! – переспрашиваю я, решив, что ослышалась.

– Дэй’Аи! – Громовой голос матери заставляет меня замолчать и потупиться.

Мне права на ответ не давали.

– Вышеупомянутое умертвие действительно выкопалось из могилы и перепугало всех обитательниц крыла кирисы Дэй’Руи, но было зарублено верным стражником, после чего кириса Дэй’Аи сбежала вместе со своим телохранителем по прозвищу Чэн.

По прозвищу?

И…

Почему зарублено стражником, а не Чэном?

И…

– Эту табличку я достала из могилы нянечки, – растерянно говорю я. – Потом действительно перебросила через забор, но не знала, на что она способна.

– Ты хочешь прикрыться тем, что ты все еще ребенок и не различаешь, где добро, а где зло? – властным и цепким голосом произносит мать, пристально глядя на меня.

– Нет, я правда, не знала, что это. – Перевожу взгляд с нее на сестрицу.

– Стало быть, вы признаете, что забросили табличку намеренно? – чуть нахмурившись, уточняет один из почтенных мужей.

– Я просто перебросила ее через забор.

– Вы желали смерти своей сестре? – задает вопрос второй из группы дворян.

– Нет, – качаю я головой. – Полагаю, это мне желали смерти. Много раз на меня совершались покушения… И я…

– Вы решили отомстить? – спрашивает четвертый.

– Мне даже приставили стража. – Стою, прижав руки к груди, и не знаю, на кого смотреть. – Я никому не желала зла…

Первый из мужей истолковывает мои слова неверно.

– За вами следили, чтобы вы никому не навредили?

– Я…

Вновь бросаю взгляд на сестрицу Нао, мечтая хоть о капле поддержки.

Почему все они настроены против меня?

Вежливо поклонившись моей матери, второй почтенный муж произносит:

– Думаю, нам нужно ознакомиться с психологическим портретом младшей кирисы. Просим прощения за такую просьбу, Дэй’Лан’Чжу, но при нынешних обстоятельствах мы считаем это целесообразным и даже необходимым.

– Я понимаю ваше желание, – кивает та. – Дэй’Нао!

– Сестрица Дэй’Аи была неуправляемым ребенком, – сухим голосом произносит старшая сестра, глядя на мужчин. – Она носилась по дворцу, изображая животное, и никак не хотела следовать правилам распорядка. Ее даже любя прозвали Милым Зверенышем. После нескольких лет бесплодных попыток приучить ее вести себя по-человечески и обучить хоть каким-то основам пристойного поведения сестры сдались – и с тех пор старались больше не обременять обязанностями кирисы. Ей было позволено жить так, как ей хочется.

Как громом пораженная, я во все глаза смотрю на сестрицу Нао.

Разве все было не наоборот?

И… мне же даже не предлагали учиться.

– Налицо признаки одержимости, – зашептались мужи справа от меня.

– Но это описание идет вразрез с тем, что мы видим сейчас, – замечает муж, который до сих пор не высказывался. – Кириса не производит впечатления глуповатого ребенка. Также она не производит впечатления одержимой. Она хороша собой и не спешит изображать животное, вставая на четвереньки.

– Все так. Но разве могло глупое дитя напитать табличку с проклятием духовной силой? – неожиданно спрашивает Дэй’Нао, приподняв бровь и взглянув на этого мужчину.

Ничего не понимаю, но почтенные мужи перешептываются и ропщут еще громче.

– Я не напитывала эту табличку проклятием, – шепчу, переводя взгляд с одного на другого. – Я даже не умею этого делать. Ее подкинули мне – я не знаю, кто, но…

– Хватит, Дэй’Аи! – Вновь громыхает голос матери. – Ты и так запятнала честь нашей семьи. Впервые в жизни прояви смелость и с достоинством прими наказание.

У меня немеют ноги.

– Наказание?

– Она притворяется наивной? – замечает мое состояние один из мужчин.

– Или действительно не понимает, что здесь происходит? – добавляет второй.

– Донесение не завершено! – подает голос старец, читавший свиток из дворца.

Возможно, меня все-таки оправдают…

Однако… у меня нет сил радоваться: мой взгляд опущен в пол, а в голове гудит так, что я даже мыслей своих почти не слышу.

Они все… все они против меня… И не потому, что я виновата… а потому что за меня уже решили, что я виновата. И сестра, и все присутствующие здесь почтенные мужи… и даже родная мать…

– Управляющая летним дворцом передает, что после побега кирисы Дэй’Аи в ее покоях был обнаружен труп служанки. Девушка была задушена, – объявляет старец. – Очевидно, младшая кириса убрала свидетельницу своих злодеяний.

На этот раз ропот мужей заглушает даже гул в моей голове.

– Думаю, Дэй’Аи прекрасно понимала, что делает. – Четкий голос старшей сестры набатом отзывается в моих ушах. – И прекрасно осознавала, что ей за это будет, поэтому поспешила во дворец Дэй’Лан’Чжу, чтобы оболгать сестер, которые столько лет заботились о ней.

Колени подгибаются. Я не ощущаю силы внутри. Никакой. Словно весь кислород вдруг перекрыли и забыли объяснить, как теперь дышать. Как передвигаться. Как жить, зная, что за люди ходят вокруг… самые родные люди…

– За убийство служанки и попытку убийства своей сестры, а также за использование запрещенной духовной техники… – звучит голос старца, но я его почти не слышу.

И почти ничего не вижу.

Пытаюсь поверить в то, все это происходит на самом деле, и не могу: мир будто треснул посередине, но так и не развалился на части, вынуждая пытаться устоять и на той и на другой стороне.

Чувствую сильные руки на своих локтях. Чувствую, как меня волочат по полу, потому что мои ноги меня не слушаются. Чувствую затхлый запах подземелья, а затем – удар спиной о каменную стену и скрип решетки, отрезавшей меня от остального мира.

– Мама…

Сижу на холодном полу и пялюсь на железные прутья перед собой.

– Мама.

Начинаю ощущать дрожь во всем теле.

– МАМА.

Озираюсь по сторонам, стараясь увидеть стены покоев вокруг и мягкие подушки.

– МАМА! – кричу во все горло, осознав наконец, что со мной произошло.

– Закрой свой рот! – слышу я шипение и быстрые шаги.

Сестра останавливается передо мной и с раздражением одергивает юбку, к которой пристала грязь с пола.

– Нао… Сестрица Нао! – кидаюсь я к ней. Но от резкого удара ладонями по решетке, сжавшись от испуга, подаюсь назад.

– Какая я тебе сестрица? Ты, подкидыш проклятый! – цедит Нао, с отвращением глядя на меня. – Сколько маминых сил выпила, даже поверить не могу!

– Что ты говоришь? – шепчу, уставившись на нее.

– Ты – ребенок загула! – бросает мне в лицо сестра и едва не сплевывает. – Доказательство отцовской неверности! Пятно на репутации великого рода Риши!

– Мама…

– Не мать она тебе! Так что хватит ее звать! Просто сдохни завтра побыстрее и дай нам всем наконец спокойно выдохнуть!

Вздрагиваю, отшатываясь от нее к стене.

– Это просто подарок судьбы, что ты еще и порченой оказалась… – Покачав головой, выдыхает Нао. – О таком даре небес мы и мечтать не могли: будет чем ткнуть отцу на старости лет! Вот он выстелится перед матерью за все ее страдания!

– Вы… расскажете… – Слова вырываются изо рта рвано и звучат странно.

– Даже не надейся! Никто не выдаст эту черную тайну: она грузом ляжет на отцовскую спину, чтобы он до конца дней помнил, что выродил! – сплевывает Нао. – А род Риши продолжит свою славную историю – но уже без такого проклятого отродья, как ты!

Зажимаю рот рукой, чтобы вслух не всхлипнуть: столько ненависти! Столько неприкрытой злости…

Но она произносит слово «отец» так, как говорят о том, кого знают.

Она видела отца. Или слышала о нем от матери.

А я не имею даже этого. Даже крупицы памяти о человеке, который дал мне жизнь…

Оседаю на пол и перестаю различать что-либо перед глазами. Не замечаю, как сестра уходит, оставив меня одну. Не чувствую голода. Не чувствую холода. Не чувствую ничего.

Меня не любят. О моей смерти мечтают. Мой отец никогда не узнает, что меня оклеветали. Потому что утром меня казнят. По-тихому. Чтобы не было скандала. Те почтенные мужи войдут в положение скорбящей от горя матери и навсегда похоронят воспоминания обо мне глубоко в своей памяти. Из семейных архивов вычеркнут мое имя. Слугам запретят говорить обо мне.

И после этого…

Кто вспомнит, что у великого Риши была девятая дочь?

Громкий звук – лязг металла по металлу; дуновение свежего ветра, и меня подхватывают с пола, прижимая к крепкому телу.

– Кириса… – выдыхает знакомый голос у самого уха, а ко мне постепенно возвращается способность различать предметы перед собой.

– Чэн… – шепчу, не спеша верить в то, что вижу, слышу и чувствую.

Но острая челюсть касается моего виска, а прямо перед глазами – мягкие вьющиеся волосы: хочешь – и запусти в них пальцы.

– Кириса, вы живы, – повторяет голос в то время, как руки отстраняют меня, а глаза начинают осматривать на предмет ран.

– Чэн!.. – По моему лицу текут слезы.

Мне стыдно. Так стыдно! За все, что я наговорила! За то, что не хотела его слушать, за свое ослепление надеждой, за глупость, которая едва не стоила мне жизни!

– Прошу вас, кириса, возьмите себя в руки, – склонившись надо мной, едва не касаясь моего лба своим, негромко, но четко произносит он. – Нам предстоит выбраться из дворца. Будут жертвы. Я хочу, чтобы вы не отставали от меня и по возможности бежали сами. У вас получится?

Быстро киваю, зажмурив глаза. Ибо смотреть на него не хватает мужества.

– И бежать будет проще с открытыми глазами, – так же негромко и так же четко замечает Чэн.

Смешок вырывается сам по себе. Не знаю, действительно смешно или это нервы, но я открываю глаза. И киваю куда решительнее.

– Тогда возьмите меня за руку. – И он протягивает мне свою.

– Хочешь, чтобы меч снова засветился? – Осторожно беру его ладонь.

– Хочу знать, что вы рядом, – отвечает Чэн и выводит меня из темницы.

Пытаюсь не смотреть на трупы стражников у выхода. Пытаюсь не думать, что за место покидаю.

Мы бежим, когда весь дворец уже погрузился во тьму. Освещены лишь посты охраны – их-то Чэн и старается обегать по длинной дуге. И все же у самого выхода нас замечают. Должно быть, это дорогой шелк или золотая заколка блеснула под яркой луной. Когда на нас мчатся трое стражников, я зарекаюсь носить украшения и светлую одежду.

– Чэн! – испуганно шепчу, понимая, что мы не успеем добежать до ворот.

– Быстро! Бегите к ограде! – командует мой страж.

Делаю, что велено. Когда меня подсаживают наверх, позволяя перебраться через стену, я не сомневаюсь: Чэн последует за мной. Спрыгиваю, едва не отбивая ноги, и сразу же отползаю в тень.

Поднимаю голову.

Жду.

А потом до меня доходит, что по ровной стене в два человеческих роста никому взобраться не удастся: даже мне пришлось подтягиваться на руках, стоя на плечах Чэна!..

Прислушиваюсь к звукам за стеной: если там и шел бой, то он давно закончился.

Не значит же это, что…

– За мной, кириса! – слышу знакомый голос в темноте. Затем меня подхватывают под локоть, и мы несемся вперед.

Не успеваю даже облегченно выдохнуть, потому что за углом нас уже ждет лошадь, на которую мой страж взбирается одним прыжком, несмотря на тяжелый меч на поясе. Рывок за руку – и я уже сижу перед ним. Пара секунд на разгон – и мы мчимся прочь из города!

– Мы… – пытаюсь сформулировать мысль, но Чэн словно читает мои мысли:

– Вам опасно оставаться в этом городе: здесь повсюду люди Дэй’Лан’Чжу. И, поверьте, обнаружить вас для них не проблема. – Спустя несколько секунд он добавляет: – Поэтому мы возвращаемся в лес.

Не понимаю, почему на моих губах появляется улыбка. Не могу объяснить, почему она не сползает, когда мы спокойно проезжаем через открытые ворота, которые по всем законам не только должны быть закрыты, но и охраняться ночным патрулем. Эта улыбка не сходит с лица и тогда, когда мы останавливаемся где-то в лесу, а Чэн по привычке идет собирать хворост. Слежу, как разгорается костер, как страж расстилает мне покрывало; чувствую, как он помогает разобрать сложную прическу, чтобы наутро у меня не болела голова от шпилек и заколок. Затем ложусь, укутавшись в знакомую ткань и продолжая смотреть на костер… не имея сил закрыть глаз… и не замечая, как начинаю дрожать… то ли от холода, то ли от всего пережитого…

Чэн прикасается ко мне:

– Не бойтесь, кириса, все уже позади.

Обхватываю его руку ладонями и прижимаюсь к ней горящим лбом.

– У вас жар, – тут же замечает он и хочет пойти за водой, но я его не отпускаю.

Держу, вцепившись в его запястье всеми пальцами, не закрывая глаз и даже не моргая. Слезы льются из глаз беззвучно и до жути бесконечно.

Засыпаю, лишь почувствовав тепло отовсюду – не только от костра, но и со спины и даже где-то под головой.

Засыпаю долгим здоровым сном – исцеляющим и очищающим от всех печалей. А когда просыпаюсь, то четко осознаю: прежней Аи больше нет. Она сгорела в ночном костре вместе со всеми кошмарами.

Новая Аи не знает семейных привязанностей, зато у нее есть цель: добраться до дворца правителя в столице Поднебесных Земель. Новая Аи должна восстановить справедливость и вернуть себе честное имя.

А еще она готова узнать об этом мире все! И всем сердцем желает помочь тем, кто нуждается в помощи, но по какой-то причине не может ее получить. Теперь она не понаслышке знает, каково это.

А еще новая Аи не в силах оторвать взгляд от мужской руки, лежащей на земле перед ее лицом. Как красива тонкая кисть, как длинны и изящны пальцы… и сколько в них силы.

Кажется, новой Аи важно, чтобы эта рука всегда была рядом…