Текст книги "Пока не будешь счастлив"

– В офис, что ли? – скривилась я еще больше. – Ну уж нет, такая жизнь мне не нужна.

– А какая нужна?

Вопрос Маши ввел меня в тупик. Я не могла дать ответа, хотя сама не раз задавалась этим вопросом. Какая жизнь мне нужна? Такая, чтобы не приходилось просыпаться от криков Ярика. Чтобы не нужно было забирать его из садика. Чтобы мама не заставляла мыть посуду, а папа уважал Кирилла и не говорил, что он меня не достоин.

– Нормальная, – наконец сказала я. – Счастливая.

– Такую все хотят.

Я согласилась.

Маша еще пару минут молчала, а потом сказала так эмоционально, что я дернулась, испугавшись:

– Нет! Я не понимаю… Ты же действительно можешь найти нормальную работу. У тебя же есть диплом! Какая у тебя специальность?

– Международные отношения, – ответила я и, не дожидаясь вопроса Маши, добавила: – Я не знаю, кем работают люди, которые окончили ее… Хотя знаю. Официантами.

Я показала на себя, усмехнулась, но Маша не сдалась.

– Ты же молодец! Так стараешься всегда и все такое… Немного нелюбезная… Даже не вздумай спорить со мной! Но дружелюбие не везде нужно. Ты же хорошо училась, да?

– Да, – сказала я и с грустью добавила: – У меня красный диплом.

– Ни фига себе!

Глаза Маши загорелись восторгом, что было странно, ведь она смотрела на меня.

– Ты же вообще куда угодно можешь устроиться!

Я усмехнулась. Это было не так. Без опыта не берут на работу. А чтобы получить опыт, нужно куда-то устроиться. Замкнутый круг.

– Это совсем не так, – сказала я. – Я никому не нужна. Красный диплом не показатель успеха.

– А твои одногруппники? – спросила Маша.

– Одни стали офисными планктонами, другие в соцсетях светят попами. Ни то ни другое мне не по душе.

– А что тебе по душе?

Еще один вопрос от Маши, на который я не могла найти ответ. Несмотря на обилие положительных качеств, Маша не была эмпаткой и потому часто задавала неудобные вопросы.

Благо, от ответа меня спасли. В кафе зашли гости, и Маша занялась ими.

Закончив со столом, я хотела вернуться к ней, чтобы она спросила у меня еще что-нибудь душераздирающее и я снова пожаловалась на жизнь. Но тут увидела, что меня зовут пенсионеры.

Они выглядели опечаленными. Виной этому, кажется, был чек. Бабка его изучала, а дед вываливал из карманов мелочь. Я смотрела на них с ненавистью. Первое – собирать мелочь по всему столу мне совершенно не хотелось. Второе – такими темпами они вряд ли оставят мне на чай.

Я не сомневалась, что они не знают о существовании банковских карт, поэтому, попытавшись улыбнуться (может, чаевые они все-таки оставят), понесла им счет без терминала.

– Тут, наверное, какая-то ошибка, – сказала бабка, указывая на чек. – В меню кофе стоит сто пятьдесят рублей, а вы нам посчитали двести двадцать.

Я вгляделась в чек. Но и без этого я знала, в чем проблема.

– Нет. Ошибки нет. Просто семьдесят рублей доплата за миндальное молоко.

– Ого! – воскликнул дед. – Почему так много? Неужели миндаль так тяжело доить?

Несмотря на подавленность, вызванную размером счета, дед радостно забулькал от своей шутки. Прекратилось это с первым взглядом его жены.

– Почему вы не предупредили, что оно за дополнительную плату?

Потому что тогда вы бы его не взяли и мне не удалось бы повысить средний чек. Сказать такое означало получить просьбу принести книгу жалоб. Так что я задумалась на секунду, а потом сказала:

– Вы не спрашивали.

Бабка открыла рот, чтобы возмутиться, но я шустро добавила:

– Я думала, вы знаете об этом.

К моему удивлению, бабка не стала спорить. Она и до того не выглядела разгневанной, просто расстроенной. На пару с мужем она выгрузила всю наличку, что была рассована у деда по карманам, а у бабки по сумочке. Я отошла, потому что со мной разговор был окончен. Когда они отдалились от столика, я сгребла деньги и пошла к кассе. Пересчитав копейки, я обнаружила чаевые и довольная пошла к Маше.

Бабка и дед как раз проходили мимо хоста. Когда она вышли, Маша сказала:

– Какие-то они грустные, – затем она глянула на меня и заметила: – А ты какая-то довольная.

– Все нормально, – сказала я. – Просто их удивила стоимость миндального молока.

– Ты не сказала им, что за альтернативное доплата?

Я кивнула.

– Это нечестно, – сказала Маша, чем удивила меня. – Ты же видела, что они не разбираются.

– Но они оставили мне на чай! – Я потрясла карманом с мелочью. – Значит, все в порядке!

Маша покачала головой, с опаской глядя на дверь, словно эти пенсионеры могли вернуться с разборками.

– Это нечестно, – повторила она. – Вряд ли они придут к нам еще.

Я не ответила. Я вообще не понимала, почему Маша так печется о репутации этого кафе. Будто оно ей принадлежит. Или будто ее зарплата зависит от процента продаж.

Куриные ошибки

Следующие полдня прошли в скуке. Людей было мало. Пришел всего один столик, и им занялся Глеб. А после мы с ним и Машей играли в камень-ножницы-бумага.

Алина, как и любой человек, у которого в подчинении находятся другие люди, ненавидела, когда эти люди не работают. Она заставила нас с Глебом по десять раз (или около того) протереть каждый столик, накрутить салфетки и поменять воду в крошечных вазах с цветочками. А мне бонусом Алина поручила протереть игрушки на огромной елке, которая стояла в углу зала. Дерево было колючим, игрушки реально пыльными, и все это мне так не нравилось, что к середине дня настроение упало до уровня подвала, а там его сгрызли крысы.

Что уж говорить про новогодний настрой. Для меня это такой же миф, как единороги и гиппогрифы. Но те есть хотя бы на картинках в детских книжках. А новогоднее настроение… Его нельзя описать иначе как «что-то, что случается только в детстве».

Может, только у меня так, но я не ощущала того самого новогоднего настроения с первого класса. Я помню, как ждала тридцать первое декабря. Все вокруг было таким волшебным. Ожидание чуда – вот, что отличает Новый год детей от того, как видят этот праздник взрослые. Они не верят в Деда Мороза. Они сами Дед Мороз. А детям кажется, что это волшебство, а не переодетый папа.

Новый год был моим любимым праздником. До Ярика я была единственным ребенком в семье и потому все нерационально инвестировали большую часть финансов мне в подарки. А еще на каждый Новый год мне покупали костюм. Конечно, у меня были костюмы снежинки (хотя папа сказал, что мне больше подошел бы костюм снежной королевы), кошки (что тоже не особо оригинально, но зато он мягкий и об него приятнее вытирать руки, жирные от запеченной курицы), платье Авроры из диснеевской «Спящей красавицы». Но хитом всех детских грез был костюм русалки. В нем не было лифчика из ракушек, что выглядело бы странно на маленькой девочке. Вместо него мама украсила маленькими пластиковыми ракушками красный сплошной купальник. Русалочий хвост был тесным, поэтому я передвигалась крошечными шажочками или ползла по полу, если мама не видела. Но тогда это не казалось неудобством. Наоборот, я лишь больше вживалась в роль.

Ярику тоже сейчас делают костюмы. И я с завистью смотрю на то, как он им радуется. Где эта детская непосредственность? Почему сейчас мне не нравится любой предмет одежды, на котором есть хоть одна пайетка?

Когда в начале декабря Алина предложила на новогоднюю смену нарядиться в костюмы, я не придала этому значения. Но, узнав, что смена будет моей, я голосовала за то, чтобы никаких костюмов не было. Аргументов была масса. На костюмы надо было потратить деньги, они могли испачкаться, а переодеться было бы не во что. В костюмах наверняка было бы холодно. И неважно, что официанты носятся, как заведенные машинки, и нам всегда жарко. Мольбы были услышаны, и никаких костюмов нам не выдали на новогоднюю, то есть сегодняшнюю, смену. Может, из-за этого тоже Алина меня так не любит?

Сегодня мы были в нашей обычной форме. Коричневая кофта с круглым вырезом и длинными широкими рукавами, собирающимися на манжетах. Штаны тоже выдавались заведением, но я предпочитала ходить в своих, черных. И да, вероятно, это тоже не добавляло мне очков репутации в глазах Алины. Впрочем, ругаться она отчаялась.

Форма – буквально единственное, что мне в этой работе нравилось. Коричневый цвет мой любимый. Не мрачный, как черный, не пачкается быстро, как белый, и не кричит на всю улицу, как красный. Идеальный. У меня почти вся одежда коричневая. Кроме бледно-розового платья, которое мама заставила купить меня, чтобы я надела его на ее день рождения. Правда, платье так и осталось висеть в шкафу с биркой.

Алина и ее сменщица всеми силами пытались создать новогоднее настроение в зале кафе. Они украсили помещения гирляндами, игрушками, рассовали настоящие еловые ветки по все местам, куда можно что-нибудь засунуть. Ветки бесили меня больше всего. Дело в том, что сыпаться они стали уже десятого декабря, и мне, а не менеджерам приходилось заметать иголки. Сегодня ветви были уже наполовину желтыми. Я была уверена, что убирать их Алина захочет, только когда на них совсем не останется иголок. А пока, ну… красивенько же?

Единственным нормальным украшением в нашем зале была елка. Благодаря ей появлялась атмосфера праздника. По крайней мере, для гостей. Мне она наскучила уже на пятую смену в декабре (мести за ней иголки надоело и того раньше). Но зато она сокращала площадь пола, который мне с утра нужно было мыть.

Еще новогоднюю атмосферу создавали музыкой. Тут у меня тоже есть жалоба. Причем не к Алине, что звучало бы логично, а к современным исполнителям. Вопрос: почему вы не пишете песни про Новый год? Неужели это так трудно? Что там вообще ту песенку написать? Я бы не переживала так остро нехватку новогодних песен, если бы не работала в кафе. Но когда ежедневно слышишь «Last Christmas» по десять раз, в какой-то момент понимаешь, что, если эта песня включится еще хоть раз, то этот Christmas может и вправду стать last. Если бы мозоли могли образовываться на ушах, то они возникли бы на моих еще в день запуска этой композиции.

Закончив с уборкой, я решила уединиться с надеждой провести немного времени без шума и чужих голосов. Но едва я зашла в туалет, дверь в каморку открылась, и раздался голос Алины:

– Алиса! Третий!

Спустя пару минут я стояла возле третьего столика и с ненавистью осматривала дам, которые за ним сидели. Все как одна в джинсах, белых свитерах и кожаных куртках. Точнее кожаные куртки висели на спинках их стульев. Дамы были предположительно моего возраста, может, чуть старше. Поэтому выдавливать милую улыбку мне было сложнее, чем при других посетителях.

Одна девушка в прямом смысле слова выделялась накаченными губами. Как раз когда я посмотрела на них, губы задвигались, рождая слова:

– А у вас есть веганские блюда?

Я мельком глянула на ее кожаную куртку из фиолетовой кожи радиоактивного крокодила и сказала:

– Да.

Воцарилась тишина. Я понимала, что сейчас мне нужно рассказать о таких блюдах, но мне было влом. От такого обращения страдал мой средний чек, но зато нервы были в порядке.

– Какие?

Мне все еще не хотелось распинаться, поэтому я ответила:

– Травяной чай.

Тупые телки переглянулись и захихикали. Мне захотелось стукнуть подносом каждую по голове, словно в детском аттракционе. Но спиной я чувствовала, как Алина прожигает во мне дырку своим вездесущим взглядом, так что я сдержалась.

Пока никто из этих девиц не успел пошутить какую-нибудь дурацкую шутку в адрес моей сообразительности, я заговорила:

– Боул с рисом и авокадо, паста с овощами… Из салатов можем убрать мясо. Например, из «Цезаря».

– О! – сказала одна из телок. – Я буду «Цезарь».

Ее подружки поддержали этот выбор. Потом они заказали травяной чай, так что я поняла, что не зря распиналась.

Пробив заказ, я подошла к хосту, где спиной ко мне стояла Маша.

– Глянь, какие курицы пришли за третий… – сказала я. – Угадаешь, что заказали? Ладно, говорю. «Цезарь»! Как оригина…

Я запнулась, потому что осознала, что допустила катастрофическую ошибку. Как я могла обознаться, было загадкой. Вместо Маши на хосте стояла Алина, и реплика про «куриц» ей не пришлась по душе. Перепутать Машу и Алину было сложно. У них только волосы были одного цвета, светло-русые, собранные в высокий хвост. Алина была раза в два шире и немного ниже Маши. Но в мешковатой форме эти различия стирались.

Какая-то древняя часть моего мозга сигнализировала о том, что перед нами хищник и что в целях безопасности нужно сматываться. Но ноги будто наступили на сотню свежих жвачек, так как я приклеилась к полу.

– Алиса, – сказала Алина, повернувшись ко мне. – Мы же с тобой обсуждали это. Нельзя обзывать гостей. Особенно в зале. В их присутствии. Только за пределами кафе… Хотя нет. Никогда не нужно обзываться. Понимаешь?

Я понимала. Более того, я никогда не обсуждала никого за пределами кафе, потому что в наружном мире никому нет дела ни до гостей, ни до меня. Поэтому меня так взбесил участливый тон, с которым Алина говорила.

– Не надо меня учить жизни. Я от этого бешусь, понимаешь?

Алина нахмурилась. А я всего-то по старой доброй мудрости обращалась с ней так, как она обращалась со мной.

– Ты от всего бесишься.

– Может, просто не надо со мной обращаться, как с маленьким ребенком?

Я заметила, как Алина стиснула зубы, и ее злость принесла мне удовлетворение.

– Ты мне не мамка, – сказала я. – Не тебе мне рассказывать, что кому говорить.

– Если ты будешь так себя вести…

Алина запнулась. Не от растерянности, а потому что ее Маша позвала. Она в упор смотрела на меня, а я не отводила взгляд.

– Что будет? Что? Уволишь?

Алина не ответила. Она все еще глядела на меня, только теперь ее взгляд был скорее грустным, чем злым.

– Ты звала? – повторила Маша.

Я не отводила взгляд. Прервать зрительный контакт первой означало бы сдаться. А я не любила проигрывать. Так мы и смотрели с Алиной друг на друга, пока Маша не сказала в третий раз:

– Алина. Ты сказала подойти?

Маша тронула ее за плечо, и Алина наконец-то отвернулась. Я ухмыльнулась и тоже посмотрела на Машу.

– Да, – сказала Алина. – Хотела вам кое-что сказать. Дождемся только Глеба…

Алина поднялась на носочки и стала высматривать его. Мне очень хотелось наклоняться в те стороны, куда она смотрела, чтобы закрывать Алине обзор и этим еще больше ее бесить. Но когда я почти решилась на это, Глеб уже подошел.

– Ты подходила к третьему? – спросил он у меня.

Я кивнула. Затем увидев мое злое лицо и Алинино расстроенное, Глеб сказал:

– Что-то случилось?

Я хотела сказать, что Алина запрещает мне называть тупых куриц тупыми курицами, но тут сама она вмешалась:

– Нет. Я хотела вам кое-что сказать… Людей, как видите, немного. Мы думали, что тридцать первого будет наоборот. Поэтому поставили всем вам смену. Но в этом нет необходимости. Так что я отпущу некоторых.

Я улыбнулась и даже подпрыгнула от радости. Нас отпустят пораньше! Ну что за счастье!

– Но одному официанту придется остаться.

Эта фраза не уменьшила мою радость. Разумеется, Алина отпустит меня, потому что ей приятнее работать с Глебом.

– Понимаю, что у вас есть планы на сегодня и что вряд ли мы сможем голосованием определить, кто останется со мной. Так что сделаем так. Маша уходит. Глеб уходит. А Алиса, как опоздавшая, остается до восьми.

Улыбка слетела с губ.

– Что? – воскликнула я. – Почему?!

– Почему ты опоздала? – спросила Алина. – Это ты лучше меня знаешь.

– Нет! – сказала я, будто не поняла иронии. – Почему я остаюсь? У меня планы на сегодня, как ты и сказала… Грандиозные! Мне еще нужно докупить подарки, накраситься и…

– Алиса, – прервала меня Алина. – У всех планы. Все хотят попасть домой пораньше.

Я глянула на Машу и Глеба. Маша лучилась счастьем, как и всегда, но сейчас чуть больше. У нее должность бестолковая, мы с Глебом можем ее подменить. А вот она официантов – нет. Так что Маша определенно будет той, кто уйдет пораньше. А Глеб…

– А почему не Глеб? У него, могу поспорить, нет друзей, а мама вообще алкашка! Пусть работает! Ему на работе лучше, чем дома!

После моих слов, как это часто бывало, повисла напряженная тишина. Я поняла, что сморозила лишнего, когда наткнулась на взгляд Глеба. Он хмурился, что не скрывала даже эмо-челка. И губы он так плотно сжал, что их почти не было видно, словно Глеб их тоналкой замазал.

Впрочем, он ничего мне не ответил, так что я отогнала мысль о том, что перегнула палку.

– Возражения не принимаются, – сказала Алина и, повернувшись ко мне, закончила. – Алиса, остаешься ты. В любом случае, мы закрываемся сегодня раньше. В восемь. Так что ты и так раньше уйдешь.

– Ну спасибочки! – я отвернулась.

Пора была выносить заказ тупым кури… ой, то есть нашим милым гостям. Только бы не перевернуть этот дебильный поднос с этими дебильными цезарями. А то станется Алине урезать мне зарплату за бой посуды и списание.

Отдав заказ, я подошла к раздаче. Прислонившись к стенке, я с ненавистью наблюдала за Алиной и булькала от недовольства.

– Ну что я этой Алине сделала? – возмущалась я. – Что за несправедливость?

Глеб стоял рядом, натирая ножи и вилки страшненьким на вид и на запах полотенцем. Хотя, может, на запах было страшненьким не полотенце, а Глеб. Но я не стала уточнять эту информацию, потому что он и так выглядел подавленным.

Глеб не отвечал. Я решила, что он ждет продолжение мысли, и заговорила:

– Она вечно ко мне придирается! Это просто кошмар какой-то. Когда я устраивалась, она была такой милой… Почему ко всем она милая, а ко мне нет?

– Алиса, – сказал Глеб резко.

Это было так неожиданно, что я даже наклонилась к нему. Вряд ли он даст ответы на все мои вопросы. Но было жутко интересно услышать его мысли. Глеб редко говорил, поэтому я так переполошилась.

– Помолчи, пожалуйста. Голова болит.

Я отпрянула. Ну и грубиян. Хотелось сказать ему, что так вести себя – невежливо. Но потом я подумала, что если начну учить его жизни, то буду выглядеть, как Алина. Так что я молча прислонилась к стеночке.

Тут что-то звякнуло. Я испугалась, словно это елочная игрушка разбилась.

– Нож упал, – сказал Глеб. – Знаешь эту поговорку?

Я качнула головой. Мне абсолютно не было дела до ножа, до Глеба и до поговорок. Но он продолжил:

– Значит, мужчина придет…

Глеб хотел сказать что-то еще, что-то наверняка такое же мудрое. Но я перебила его:

– Глеб, теперь у меня к тебе просьба: помолчи, пожалуйста!

Он замолчал, но не потому, что решил послушаться, а скорее из-за обиды. Глеб поднял нож и положил его на подставку, откуда мы доставали столовые приборы гостям. Его надо было помыть, на полу все-таки валялся. Но на гостей мне было все равно, на Глеба тоже. Так что я просто отвернулась. Хотела расслабиться немного, но, конечно, мне этого не удалось. Мне помахали наши милые гости, и я поплелась к ним.

Даже из другого конца зала я видела, что в салатах девушки-курицы только вилками поковыряли. Тарелки были практически полными, что обычно меня радовало. Но за этими дамами доедать не хотелось.

Я чувствовала, что зовут они меня не для того, чтобы попросить счет, и не для дозаказа. Поэтому морально готовилась к войне.

Дама с надутыми губами, их лидерша, судя по всему, наблюдала, как я иду, и потому я ускорилась. Не успела я рот открыть, как она заговорила:

– Девушка, нам не нравится салат.

Я глянула на ее подруг, словно в поисках поддержки, но они, конечно, тоже смотрели на меня хмуро.

– Что с ним не так?

– Понимаете, обычно нам нравится «Цезарь». А у вас он какой-то… не такой.

– Разумеется, – сказала я. – Он же без курицы.

Девушки переглянулись, а потом лидерша сказала:

– Но вы могли сделать с креветками. В других заведениях нам делают с креветками.

– Вы же хотели веганское блюдо, а креветки – это морепродукты.

Девушки снова переглянулись, и, пока они не придумали, как возразить, я сказала:

– У нас есть отдельная позиция в меню «Цезарь с креветками». Вы могли заказать его.

– Почему вы нам сразу об этом не сказали?

Хотелось объяснить им, что веганство подразумевает отказ от морепродуктов. Но они не выглядели как люди, которые усваивают информацию. Пока я думала, как бы ответить, чтобы меня не макнули лицом в этот салат, одна из милых гостей сказала:

– Мы не будем это есть.

Затем они встали из-за стола. Очнулась я, только когда они стали натягивать куртки.

– Оплачивать будете картой или наличными?

Лидерша глянула на меня, как на тугодумку, так что наши взгляды были одинаковыми.

– Мы не будем платить за то, что нам не понравилось.

– Вы издеваетесь?! – воскликнула я, что было не профессионально, но очень в тему.

Тут же я стушевалась, потому что девушки от моей фразы не поникли, а нахохлились, как петухи на ринге.

– У нас нет возврата, – сказала я, стараясь исправить ситуацию. – Если вы не оплатите заказ, мне придется…

Я запнулась. Что я могу сделать? Позвать Алину? Она, конечно же, займет позицию этих дур. А больше я ничего не могу сделать.

– У вас есть книга жалоб? – спросила одна из них.

Я кивнула.

– Несите.

Не сдержав раздосадованный вздох, я потопала к базе. Краем глаза я поглядывала на третий стол, надеясь, что они уйдут. Но дамы ждали. Тогда я стала медленно открывать ящики в поисках книги жалоб, чтобы потянуть время. Когда все три не тупые не курицы сели, положив ногу на ногу, я поняла, что медлить нет смысла. Но, даже ускорившись, я так и не нашла книгу жалоб.

Осознав, что придется спрашивать у Алины, где она, я вслух застонала. Доселе была вероятность, что Алина не узнает про эту ситуацию, а теперь… Ну почему все несчастья случаются в мою смену?

Я немного потопталась, оглядываясь в поисках Алины. Обнаружив ее, я махнула головой, подзывая к себе.

– Где книга жалоб? – спросила я, когда Алина подошла.

– Что… – начала она, но я перебила.

– Просто давненько ее не видела. Надо бы пыль сдуть… А то вдруг скоро понадобится.

Алина сразу мне не поверила. Она обвела взглядом зал. Остановившись на единственном занятом столе и заметив недовольные лица тех, кто за ним сидит, Алина строго посмотрела на меня.

– Что ты им сделала?

– Ничего такого, клянусь! Они попросили «Цезарь» без курицы, он им не понравился, они отказались платить, и я…

Я запнулась, досадуя, что упомянула себя в этой истории.

– И что ты? – спросила Алина, наклоняясь к ящику и засовывая руку в его недра.

– Я на них наорала, – сказала я, ведь терять мне было нечего.

К моему удивлению, Алина ничего не ответила. Она не стала учить меня, как общаться с гостями. И что-то в ее немой покорности подсказывало, что эта смена будет у меня одной из последних. А затем Алина всучила мне книгу, и я пошла к милым гостям.

Девушки долго ее листали, видимо, не понимая, что в таких книгах пишут. А потом стали что-то строчить.

Когда они ушли, я даже не стала заглядывать в книгу. Не хотелось портить себе настроение. Хотя что там. Невозможно сделать хуже то, что уже испорчено. Я вернулась на базу, отдала книгу Алине, которая так там и стояла. Прежде чем она успела прочитать новые записи, я жалобным голоском спросила:

– Можно мне выйти на обед?

Алина хмуро кивнула, глядя в книгу, и я помчалась к выходу, не дожидаясь, когда она передумает.