Текст книги "Стерегущие золото грифы"

Темир нагнал племя на исходе второго дня пути. Вечер был душным, в воздухе стоял тяжелый запах густо цветущих трав. Меж деревьев уже подрагивали огни первых костров там, где, насколько помнил Темир, заканчивался лес и начиналась россыпь небольших рыбных озер. Слышались людской смех и фырканье утомившихся за день лошадей. Темир ударил коня пятками, предвкушая отдых и ужин.

В животе громко заурчало, но от чувства голода Темира отвлекло воспоминание о молодом кайчи укокского племени, которого он мечтал послушать. Часто вечерами, чтобы отогнать ночных духов, сказитель настраивал свой топшур[14]14
  Топшур – алтайский щипковый музыкальный инструмент с двумя волосяными струнами. Длина около 78 см. Способ игры – бряцание.


[Закрыть] и затягивал долгую песнь до утра. И герои были величиной с гору, и кровожадны были враги. Скакуны быстры, как молния, а алмысы[15]15
  Алмыс – злой дух.


[Закрыть] хитры, как куницы. Гармонию и согласие во весь мир и в душу Темира приносило пение укокского кайчи. Темир диву давался, как эти невероятные люди запоминают такие долгие песни. Он решился спросить однажды, и кайчи, рассмеявшись, ответил, что с детства слушал их без конца от наставника, потому и запомнил. А забывает слово – духи подсказывают. И действительно, пока лился кай, Темир не раз видел, что душа певца блуждает где-то, что своими глазами видит он сейчас воспеваемые им битвы, а пальцы продолжают перебирать струны. Должно быть, теперь кайчи стал совсем взрослым.

Внезапно сквозь льющуюся в мыслях музыку Темир услышал хорошо знакомый тихий свист и почувствовал легкое дуновение на левой щеке. Стрела пролетела в ладони от его лица, вонзилась костяным когтем в растущее впереди дерево и подрагивала, исполняя совсем другую песню, нежели сказитель из детских воспоминаний.

– Следующая – в спину! – послышался сзади резкий голос. – Стой!

Темир и без того уже остановился и терпеливо ждал, пока стрелявший приблизится. Это оказался молодой темноволосый дозорный на вороном коне. Конь двигался бесшумно, только бряцала застежка раскрытого горита[16]16
  Горит – глухой футляр для лука и стрел, изготавливавшийся из кожи и войлока.


[Закрыть], висящего у седла. Воин не держался за поводья – в одной его руке был крепкий боевой лук, а другая натягивала тетиву с вложенной стрелой. Темир с удивлением отметил, что на обнаженном торсе нет ни одного рисунка. Неужели этот человек никогда не просил защиты у духов? Не обладал никаким талантом, не совершил ни одного деяния, которое стоило запечатлеть на коже? В таком случае его будто бы и не существовало вовсе. Или это… вражеский воин? Почему Темир не подумал сразу, что он не из пазырыкцев?

– Чего разглядываешь, как девицу на смотринах? – насмешливо бросил Воин, опуская лук. – Вижу теперь, что ты не чужак. От каана посланник? Едем, провожу тебя к Зайсану.

И он пустил коня рысью, на ходу убирая лук в горит и подхватывая поводья.

«Да это же он, – подумал Темир, – тот самый, который вечно ходил за Дочкой Шаманки».

– Не надо к Зайсану. Проводишь к Старой Шаманке?

– Зачем? – спросил Воин, не оборачиваясь.

– Мы давние друзья. Дело к ней личное.

– Уж не свататься ли к ее дочери едешь?

Опять эта злая насмешка. Темир уже не был ребенком и понимал: движет недружелюбным Воином не что иное, как любовь. Захотелось подразнить его, разозлить и, может, довести дело до драки.

– Почему бы и не посвататься, коль хороша собой? – ответил он.

– Красивых много у нас. На нее не трать времени. – И куда только пропал насмешливый высокомерный тон? – Не видел разве на ее челе печати другого, высшего предназначения? Ее ждет безбрачие. Замену себе старуха готовит.

– Безбрачие? Но у Шаманки-то есть дочь.

– Она ей не дочь, – отрезал Воин. – Все, надоело. Едем молча. И сперва к Зайсану, а там иди куда хочешь.

Он проводил Темира до аила Зайсана, а сам ускакал бешеным галопом обратно в тайгу – нести одинокий дозор. Поприветствовав Зайсана и передав слова отца о долге, Темир заспешил на поиски Шаманки. Зайсан махнул рукой в направлении ее аила и сказал со смехом:

– Повидаешь и вернись. Не ребенок, не годится с двумя женщинами ночевать. У меня спать будешь.

Темир покраснел.

– У огня лягу. Ночь теплая.

Дочка Шаманки превратилась из девочки в девушку, но Темира не забыла. Обняла его ласково и поцеловала в щеку. Темир смутился еще больше, чем от слов Зайсана, когда ее мягкое тело прильнуло к нему на миг, окутав нежным и легким ароматом – едва ощутимым благоуханием тайны, какой пока еще представали Темиру все женщины.

– Зачем пожаловал, племянник? – равнодушно поинтересовалась Шаманка. – Опять что-то неладно с тобой?

Темир заметил, что она выглядела теперь совсем древней, хотя была одних лет с его отцом. Она растеряла былую сердечность, ее явно что-то беспокоило. Темир не стал говорить, что он все эти годы думал не только о них, но и о свободной, притягательной кочевой жизни, где каждый день приносил что-то новое.

– Да вот. – Он протянул ей левую руку ладонью вверх. – Защитник, которого ты мне дала, для мальчика годился, для мужчины – нет.

Изображение орла теперь находилось ближе к запястью, чем к локтю, сильно поблекло и потеряло четкость линий и форм, превратившись в нечто трудночитаемое. Шаманка внимательно посмотрела в светлые глаза Темира, потом улыбнулась краешком тонких губ.

– Защитник не нужен больше. Нужен тот, кто из всех дорог самую ровную тебе выберет. Теперь спать иди. У нас будешь жить?

– Я пока снаружи посплю, – повторил Темир то же, что сказал чуть ранее Зайсану.

– Ты до зимы? – шепнула Дочка Шаманки, беря его под локоть. – Идем, провожу немного. Вон там наши у костров расположились на ночлег.

– Я до весны, если никто не против.

– Как хорошо! – радостно воскликнула она. – Завтра будем день солнцеворота праздновать, так что сниматься в путь не придется. Отдыхай.

Она испарилась, растворилась в ночи, а Темир отправился устраиваться на ночь, поприветствовав собравшихся и представившись. Многие помнили его, а гостеприимны были все. И кайчи кивнул ему как другу, не обрывая начатого невесть когда сказа.

Здесь не было возможности встретить день солнцеворота с таким размахом, как в стане каана, хотя мяса и вина хватило всем. Когда полуденное солнце умерило жар, молодежь затеяла игры. Хотели состязаться в верховой езде, но для скачек не нашлось достаточно привольного места. Тогда решили соревноваться в меткости. Сперва бросали бронзовые ножички, очертив круг на толстой сосне. Многие метали с закрытыми глазами или стоя спиной к мишени. Промахи сопровождались свистом и улюлюканьем.

– Детская забава. Давайте из лука стрелять! – громко предложил Темир, не сводя взгляда с Воина, сидящего в десяти шагах от него.

Тот никак не участвовал в происходящем, не глядел на веселящийся народ и задумчиво вертел в пальцах деревянную безделушку, видимо, оторвавшуюся от сбруи его коня.

Идею Темира радостно поддержали и принялись пускать стрелы все в ту же мишень, заставляя искалеченный ствол истекать липкими смоляными слезами. Стрела Темира угодила в самый центр, и никто не мог вонзить свою рядом. Парни зашумели, пожимая плечами.

– Ты не думай, у нас есть стрелки лучше тебя, – сказал Зайсан спокойно. – А ну, никто за честь племени постоять не хочет?

Он подошел к Воину и легонько пнул его в подошву сапога.

– Ну? Никто не хочет? – повторил Зайсан.

– Баловство, только стрелы тупить, – глухо ответил Воин. – За честь племени жизнь кладут, а не с детьми меткостью меряются. Пусть мальчишка потешит самолюбие, выйдя победителем.

– Я буду стрелять, – раздался в толпе звонкий девичий голос, и на его звук Воин мгновенно вскинул голову.

Дочка Шаманки протиснулась между мужчинами и вышла вперед.

– Только лук мой сломан давно. Кто мне свой даст?

Стоявшие поблизости, желая угодить ей, в едином порыве протянули свое оружие, не исключая и Темира. Только наглухо застегнутый красный горит Воина так и остался лежать рядом с ним на земле. Дочка Шаманки направилась к нему, отводя простертые к ней услужливые руки.

– Дашь мне лук? – спросила она, нежно глядя на Воина.

– Он боевой, тяжелый. Натянешь ли?

– Сомневаешься?

Воин не сомневался, поэтому встал, вынул лук и протянул, выбрав также новую, ни разу не стреляную стрелу. Принимая оружие, Дочка Шаманки коснулась пальцами большой руки Воина. Темир поклялся бы чем угодно, что видел, как тот вздрогнул от этого прикосновения. На мгновение, на удивительно долгий миг, между ней и Воином загустел воздух и пронеслась грозовая буря, завершившаяся разрушительной вспышкой молнии. Темиру стало неловко, будто он подглядел то, чего никому видеть не следовало. Он посмотрел на лица людей – они лишь предвкушали выстрел, не обратив внимания на выплеснувшееся из этих двоих чувство, которое они поспешно заперли так глубоко, насколько смогли. Но уже вскоре и Темир забыл обо всем, завороженно глядя, как Дочка Шаманки уверенной рукой натягивает тугую тетиву, одновременно делая медленный глубокий вдох. Она выдохнула, и стрела ее расщепила стрелу Темира на две части. Народ ликовал и громко смеялся, а Темир даже не почувствовал стыда за то, что его одолела женщина, настолько начал проникаться всеобщим восхищением ею.

Стемнело, и началась другая забава, какой Темир в своем стане не видел. Юные девушки, каждая с красной шерстяной нитью в руках, бродили между парнями, выбирая одного и повязывая ему эту нить на руку или на волосы. Некоторые парни норовили выхватить нитку у понравившейся девушки, если она направлялась к другому. Выбор сопровождался шутками, насмешками и подбадриванием нерешительных.

– Никак из юбки выдернула нитку? Посмотри, распустилась сзади половина.

– Где, где распустилось? Ах ты какой! Да эта юбка стоит, сколько ты весь!

– А ты попробуй сперва, а потом цену мне назначай!

– Ой, только не меня, не меня! Рано мне жениться. Братцы, спасите!

– Как же рано? Последний шанс упустишь, беги, росомаха!

– Что смутилась, красавица? По глазам вижу, ко мне шла, чего же застыла на полдороге?

– Эй, девушки, кто нитку потерял? Сейчас привяжу себе да скажу: «Там и была». Найду, кто остался без богатыря да без нитки, – та моя и будет.

Повязав нитку, красавица бросалась прочь, а юноша со смехом гнался за ней. Девушки сновали между аилами, прятались за деревьями, а парни не очень-то старались их сразу отыскать и поймать, продлевая игру.

– Так девушка намекает мужчине, что пора бы посвататься к ней, – услышал Темир голос рядом.

Он повернул голову и с удивлением увидел Воина. Тот стоял, скрестив руки на груди и с тоской глядя на визжащую молодежь.

– А если не захочет свататься к ней? – спросил Темир.

– Тогда пусть сделает вид, что не смог поймать. А можно попробовать догнать ту, которая нравится, даже если нитку дала другому. Разное бывает… – Он помедлил. – Ее среди девушек не будет, не высматривай.

– Да я и не… – Темир растерялся. – А была бы, тебе повязала нитку.

Воин шумно втянул воздух.

– Не болтай о том, чего не знаешь, – оборвал он разговор.

Но разговор бы кончился и без того – к ним направлялась самая красивая девушка, какую Темир когда-либо встречал. Она не шла, а плыла, не касаясь земли. Каждое движение гибкого тела дышало весной, наполняя летний вечер запахом талого снега. На белом, как луна, личике зажглась смущенная улыбка.

«Вот бы меня такая выбрала», – подумал Темир с завистью, уверенный, что красавица достанется стоящему рядом Воину: он сам все же был не из их племени. Но девушка подошла именно к Темиру и привязала нитку на один из двух тугих жгутов, в которые были сплетены его рыжевато-золотые волосы, перекинутые через левое плечо. Сделав это, она бросилась в тайгу, как молодой олень. Ее смех звенел горным ручьем, а Темир стоял, раскрыв рот.

– Что встал? – усмехнулся Воин. – Беги, лови свое счастье.

– Да, – выдохнул Темир, делая неуверенный шаг вперед.

– Эй, погоди! – окликнул Воин, что-то вспомнив. – Скоро последняя забава будет – рукопашные бои. Ты, кажется, имеешь что-то против меня. Больно уж дерзко глядишь. Дам тебе шанс расквитаться.