Текст книги "Стерегущие золото грифы"

Темир посмотрел немного левее нового знакомца, туда, где под снежным одеялом остался лежать конь. И увидел рядом с животным себя самого, навечно застывшего в позе спящего и превращающегося в такой же белый холмик. Согнутые в коленях ноги, одна рука на животе, другая вытянута вдоль тела, голова бессильно опущена на правое плечо.

Темир закрыл глаза, чтобы ужасная картина исчезла. Руки, опиравшиеся о лед, подломились, и он упал лицом вниз, до крови ссадив кожу на скуле о шероховатую поверхность застывшего озера. Новая сказка осталась неуслышанной.

Шаманке не спалось. Она вышла на улицу и присела у аила, дымя неизменной трубкой. Подняла голову к ясному звездному небу, и в этот момент там зажглась новая яркая звездочка, мигнув и разгоревшись, словно невидимая рука на том берегу небесной Молочной реки подкинула хворосту в костер. Зажглась она на севере, в конце привычного строя Скакунов, принадлежащих Семи каанам[22]22
  Семь каанов – созвездие Большой Медведицы, а звезды Малой Медведицы – их скакуны. В героическом эпосе «Маадай-Кара» семь одинаковых мужей, точные копии главного героя-богатыря Когутей-Мергена, помогли ему в борьбе с врагом – Кара-Кула. Выполнив свою миссию, они поднялись на небо и превратились в созвездие Семи каанов.


[Закрыть], что стерегут покой небесных пастбищ.

– Богатая охота у духов этой зимой, – заговорила Шаманка сама с собой. – Лучших берут. Молодых просят.

Трясущейся не то от старости, не то от волнения рукой она переложила трубку из одного уголка рта в другой.

– Темир… – сказала Шаманка, вглядываясь в ясную новорожденную звезду. – Сбился с пути все-таки. Как же ты так? Ведь какая ночь светлая, даже ветер стих. Так теперь уж не давай заблудиться другим. Пусть, глядя на тебя, находят верную дорогу.

Ровным надежным светом горела звезда. Верный спутник и проводник, она и по сей день на небе. Полярная звезда, которую алтайцы зовут Алтын Казык – Золотой Кол – и считают центром неба, осью мира. Соседние же народы Железным Колом кличут, будто правду подсказал им кто[23]23
  Железный Кол (Темир Казык) – киргизское и казахское название Полярной звезды.


[Закрыть].

Таёжная дева. Сказка, рассказанная Темиром

Снаружи послышались оживленные голоса, и Ойгор[24]24
  Ойгор – мудрый (южноалт.).


[Закрыть] выглянул из своего небольшого, крытого корой аила, скорее напоминавшего шалаш. Охотники толпились на улице, обступив кого-то. Ойгору отсюда не было видно, что их так заинтересовало. Охваченный любопытством, он вышел из аила и поковылял к сборищу так быстро, как только позволяли непослушные, неестественно выгнутые ноги. Сегодня болели они нестерпимо – на смену погоды.

Еще в раннем детстве Ойгор переболел кочевой болезнью[25]25
  Доказано, что алтайские кочевники страдали различными заболеваниями опорно-двигательного аппарата, причиной которых являлись суровый климат, тяжелые условия жизни и постоянное нахождение в мягком седле без стремян.
  Здесь: остеомиелит – инфекционное воспаление всех составляющих частей костной ткани, вызванное чаще всего стафилококком. Среди последствий: дефекты и деформации костей, неподвижность суставов.


[Закрыть] и чудом остался жив. Вот только ноги его не выросли до нормальной длины. Кости на них стали толстыми, узловатыми, а суставы – вывернутыми. Несмотря на такое увечье, роста Ойгор был среднего. Ходил он с трудом, а доставшуюся от отца лошадь приучил опускаться на колени, иначе просто не удалось бы сесть верхом.

Охотничье зимовье представляло собой единственную улицу, с одной стороны которой неровной линией пристроились разномастные аилы, а с другой тянулись жерди коновязи. Одним концом стойбище почти тонуло в Тайге, за другим раскинулось небольшое заснеженное поле, летом пораставшее травой и цветами высотой по пояс взрослому мужчине. С этого края и жил Ойгор. В полупустом стойбище селились те охотники, что не уходили в Тайгу на всю зиму. Те, кого не влекли одинокое существование и полное единение с природой. Но даже живущие здесь порой пропадали на промысле по нескольку дней.

Пока Ойгор доковылял, собрались уже все охотники, кто не ушел сегодня в Тайгу. Они смеялись, показывали на что-то пальцами и отпускали грязные шутки.

В центре толпы стоял лучший охотник на всем Пазырыке – и полная противоположность Ойгору: высокий, сильный и невероятно удачливый. Его плечи, руки и грудь сплошь покрывали рисунки, изображающие самых разных хищников, терзающих добычу. То была его суть.

Рядом с ним с ноги на ногу переминалась босая девушка, кутавшаяся в огромную бурую шубу, отороченную дорогим собольим мехом. Ярко-рыжие волосы незнакомки висели грязными нечесаными прядями. Она пугливо, подобно дикому зверьку, оглядывала собравшихся и, кажется, дала бы деру, если бы Охотник не сжимал ее плечо капканной хваткой.

– Вот так дичь! – потешались остальные. – Это в каких же краях такие водятся? Видать, не те мы места выбираем…

– А много ли меху с нее будет?

Последний вопрос вызвал очередной раскат дружного гогота.

– А что, пусть девчонка с нами жить остается, – многозначительно, но осторожно предложил кто-то. – Поделишься?

– Нет, – отрезал Охотник, улыбаясь ровными белыми зубами. – Женщинам тут нечего делать. Перессоримся только.

– Верно, – поддакнул один из бывалых стариков. – Тайга нам мать и жена, да и семьи всех в стане ждут. Куда же денем ее? Нездешняя она. Говорить-то умеет?

– Умеет, наверное, – ответил Охотник. – Но вряд ли по-нашему. Меня не понимает, а сама все молчит. Хочу вот каану подарить диковинку, когда в стан вернемся.

Он хитро обвел острым взглядом толпу.

– Разве что выкупит ее кто у меня… Только чтоб потом дома в стане оставлять. Сюда, на зимовье, не таскать.

– Сколько просишь?

– Торг, – сказал Охотник.

Торговались вяло, нехотя. Почти все были люди женатые и, куда девать девчонку, не могли придумать. Не к жене и ребятишкам же привести. Таёжная дева осмелела и смотрела увереннее, глаза ее отливали то хвойной зеленью, то скорлупой кедрового ореха.

– Я! – выкрикнул тут Ойгор, стоящий позади всех. – Я ее куплю.

Собравшиеся захохотали пуще прежнего.

– Ты-то что с ней делать станешь?

– Гляди – тихоня, а все туда же.

– Ш-ш-ш, – оборвал их Охотник. – Мне больше интересно, чем он станет платить.

Ойгор прибился к охотникам только потому, что отец его был из них. Он сызмальства брал с собой Ойгора зимовать в Тайгу, когда по снегам пушной зверь надевает свои лучшие шубы. А потом сгинул отец. Тайга взяла его. И Ойгор не стал искать другого дела. Он тогда был застенчив и не мог попросить чужих людей обучить его ремеслу, что давалось бы легче охоты. Поэтому взял отцовы снегоступы, лук, силки и лошадь и на следующую зиму присоединился к остальным.

Он не мог охотиться так много, как прочие, да и удача с ним рядом не шагала. Поэтому и задал Охотник такой вопрос, зная, как беден Ойгор.

– У меня есть шкурка серебряной лисы, – несмело ответил Ойгор.

Народ восторженно ахнул.

– Да ну? Врешь! – Охотник удивленно поднял бровь. – Ушли они из этих краев. За всю зиму ни одной никто не добыл, а у тебя есть?

– Была бы, так похвастался! – крикнули из толпы.

– Я никогда добычей не хвалюсь, – просто сказал Ойгор.

– Принеси, покажи, – настаивал Охотник, обняв товар за плечи. – Небось, дохлую подобрал?

Девушка злобно зашипела, пытаясь отстраниться.

– Пойдем вместе. Заберешь плату и оставишь мне девчонку, – попросил Ойгор. – Ты же знаешь, мне трудно ходить.

– Я товар предлагаю, – ухмыльнулся Охотник. – За платой бегать – поищи кого другого. А у меня покупатель найдется.

Ойгор волновался. Ему показалось, путь до аила и обратно отнял больше времени, чем должен был. Вдруг Охотник передумает? Но все ждали его. Очень уж хотели посмотреть, чем дело кончится.

К его возвращению зубоскалы уже нашли новую забаву. Кто-нибудь протягивал к девушке руку, будто намереваясь схватить, а она рычала, иногда даже клацала зубами, едва не вонзая их в плоть обидчиков. У Ойгора больно кольнуло в груди. Как можно так потешаться над живым человеком, словно это зверь какой?

Он кашлянул, привлекая к себе внимание, и развернул блестящую серебристую шкурку. Охотники завистливо ахнули, кто и присвистнул. Мех был хорош – густой и мягкий. Отлично выделанный, он играл и переливался на солнце. Что-что, а выделывать меха у Ойгора всегда получалось.

Охотник пощупал шкурку, даже понюхал ее, сосредоточенно сведя брови.

– Дело, – наконец сказал он. – Забирай дичь. Да только шуба-то на ней моя. Пусть снимает.

Он практически вытряхнул девушку из теплой шубы, и она едва не потеряла равновесие. Ойгор и до этого обратил внимание на ее голые по колено ноги, но и подумать не мог, что под одеждой с чужого плеча она полностью обнаженная. Он отвел взгляд, быстро скинул собственную залатанную шубенку и протянул девушке. Неизвестно, что сегодня взбудоражило народ больше: вид редкого драгоценного меха или этой странной чужеземки.

Ойгор поманил девушку движением руки, не пытаясь схватить.

– К коновязи ее привяжи на ночь, не то сбежит, – насмешливо посоветовал Охотник.

Отсмеявшись вдогонку удаляющейся странной паре, все начали расходиться. Девушка шла чуть впереди Ойгора. Она не пробовала сбежать, лишь изредка оборачивалась, будто взглядом спрашивая дорогу. Ойгор же почти жалел о безрассудном поступке и не понимал, что его на такое подвигло. Он собирался обменять лисью шкурку очень выгодно. За нее могли дать приличный пучок стрел с железными наконечниками или целую охапку обычных, деревянных. А на них Ойгор постепенно выменивал бы то, что понадобится для жизни. Он бы все лето прожил на одну такую шкурку – много ли ему, одинокому, надо? А теперь почти нечего будет продать в стане. Вот глупец!

Ойгор окликнул девушку, указывая на свой аил. Она покорно вошла, тут же замерев на входе и восторженно оглядывая тесное жилище.

– Ты, видно, в лесу на дереве жила, – усмехнулся Ойгор. – Смотришь, будто к каану в гости забрела. Проходи же.

Он указал девушке на место у очага, но она боязливо глянула на огонь и уселась у стены прямо на постель Ойгора. По ее вискам текли струйки пота, и дикарка сбросила шубу. Собственная нагота ничуть не смущала ее. Ойгор снова вежливо отвернулся. Он поставил на горячие камни очага глиняный кувшин и принес немного снега. Растопив его в кувшине и дождавшись, когда вода согреется, Ойгор подал девушке обрывок тряпки, подзывая ее поближе и показывая жестами, что так она сможет помыться. Девушка сообразила и, смочив тряпку, принялась стирать грязь с тела.

В это время Ойгор порылся в вещах и извлек перевязанный веревкой сверток. Раньше он понятия не имел, зачем сохранил один из нарядов покойной матери, когда уходящим на небесные пастбища принято отдавать все их добро. А вещи эти Ойгор возил на зимовье как память. Не оставлять же их гнить в сыром промерзшем аиле, где очаг умирал на зиму, потому что некому было его накормить. Вот одежда и пригодилась.

Любопытство пересилило сдержанность. Дожидаясь, пока девушка закончит с мытьем, Ойгор украдкой рассматривал ее. Золотистую кожу незнакомки на плечах и груди покрывали веснушки. Он никогда еще не видел, чтобы у женщины так играли мышцы, хотя многие в большом стане преспокойно выполняли и мужскую работу. Она наверняка сильная и выносливая. Какую жизнь ей приходилось вести прежде? Не убьет ли она своего спасителя во сне? На бедре и пояснице виднелось несколько тонких шрамов, как от когтей животных. Точнее, одного и того же животного, насколько Ойгор в этом разбирался.

– Одежда, – сказал он, протягивая сверток и отмечая, что девушка даже волосы умудрилась вымыть таким скудным количеством воды.

– Не понимаю, – ответила девушка.

Видно, этим словам научилась она у Охотника. Не сделал ли он ей дурного?

– Одежда, – повторил Ойгор, подергав себя за штаны.

Девушка радостно закивала, принимая подарок. Ойгор присел на корточки у очага, задумчиво помешивая угли железным прутом. Он слышал, как за его спиной шуршит ткань. Подождав немного, Ойгор обернулся в надежде, что гостья закончила одеваться, и рассмеялся в голос, да так, что брызнули слезы. Девушка озадаченно глянула на него, пытаясь натянуть войлочный чулок на руку. С остальными предметами облачения она так и не разобралась.

Вытирая слезы, Ойгор подошел к ней и принялся одевать как ребенка. Подвязывая красными шнурками высокие чулки, он старался не думать, что делает, и не касаться бедер девушки. Растянул перед ней широкую полосатую юбку и заставил шагнуть внутрь. Застегнул ремень на талии и сильно подвернул верх, чтобы сделать длину подходящей. С рубахой девушка сладила сама. Ойгор улыбнулся, оглядывая творение своих рук. Девушка и так была очень хорошенькая, а привычная его глазу одежда сделала ее только краше.

– Прекрасно получилось, – заверил Ойгор. – Настоящая пазырыкская женщина. Жаль, у меня нет зеркала, чтобы ты погляделась.

Но девушка, похоже, не была так довольна. Она одернула юбку, словно та мешала, и указала пальцем на штаны Ойгора.

– Одежда, м? – спросила она.

– Что? – не понял Ойгор.

– Одежда! – упорствовала девушка, теперь дернув непонятливого Ойгора за штаны.

– А! – сообразил он. – Это штаны. У тебя юбка. Мужчина, – он указал на себя, – носит штаны. Женщина, – теперь на нее, – носит юбку.

Девушка нахмурилась. Ей явно было непривычно и неудобно.

– Очень красиво, – повторил Ойгор, стараясь изобразить на лице самое неподдельное восхищение.

Девушка подумала и кивнула. Ойгор снова порылся в вещах и протянул ей частый роговой гребень. Она непонимающе повертела его в руках и вернула. Ойгор терпеливо показал, как расчесывает собственные волосы и снова заплетает в косу, потом осторожно коснулся гребнем влажных прядей девушки, которые уже промочили насквозь верх рубахи. Она напряглась, скосив на Ойгора глаза и готовясь пустить в дело ногти, а может, и зубы.

«Э, нет, – подумал тот. – Не тронул ее Охотник. Были бы на нем отметины. А так только рисунки да старые шрамы».

Тем временем девушка обмякла и даже прикрыла глаза, позволив ухаживать за собой.

– Ты когда-нибудь расчесывалась вообще? – ворчал Ойгор, продираясь гребнем сквозь рыжие колтуны. – Ну, пятерней хотя бы…

Он обратил внимание, что цвет волос девушки не полностью рыжий. Попадались и темно-бурые, и светлые медовые прядки. Он заплел расчесанные волосы и потрепал девушку по руке. Она медленно открыла глаза, устремив на Ойгора туманный взгляд.

– Устала? – ласково спросил Ойгор. – Вот здесь будешь спать, на моей постели. А я как-нибудь устроюсь. Погоди, последнее спрошу. Звать-то тебя как?

Разумеется, девушка не понимала.

– Ойгор, – сказал он, прикладывая ладонь к своей груди, а потом указывая на девушку.

– Ойгор, мужчина, – повторила та и ткнула себя пальцем в грудь, видимо, вспомнив его объяснения насчет различий в одежде. – Женщина!

Ойгор отмахнулся, улыбаясь, и помог девушке улечься. В ближайшее время нужно решить ее судьбу, а то ему в собственном доме придется спать на холодном полу. Девушка потянулась под шерстяным одеялом, потом свернулась клубочком, накрывшись так, что наружу торчала только ее удивленно-счастливая мордашка.

– Мягче, чем на дереве, а? – спросил Ойгор. – Придется мне имя для тебя придумать… женщина.

Вот так странно заканчивалась тридцать третья зима Ойгора из охотников.

Девушка не просыпалась до позднего вечера. Ойгор будить ее не стал, понятия не имея, что ей пришлось пережить не только сегодня, но и в последние дни. Должно быть, у бедняжки совсем не осталось сил. А еще Ойгор понимал, что, проснувшись, таёжная дева потребует накормить ее. К охотничьему стыду Ойгора, у него не было не только мяса, но и другой еды. Он собирался в Тайгу утром и, если бы не эта неожиданная сделка, может, подстрелил бы что-нибудь на ужин. А то и зверя, чья шкурка годится на продажу. Несколько кедровых шишек – вот и вся пища, что нашлась в аиле Ойгора.

От невеселых мыслей его отвлек истошный собачий визг снаружи. У самого Ойгора собаки не было. Хороший, натасканный на зверя пес стоит немало, да и кормить его пришлось бы каждый день.

Собака визжала на том краю стойбища, что вплотную прислонялся к высокому кедрачу. Отозвались псы по всей улице. С их лаем смешались встревоженные мужские голоса.

Ойгор сунул нож за пояс, быстро вложил стрелу и натянул тетиву. Даже не накинув на голые плечи шубу, он как был вышел наружу. Теперь шум доносился с середины деревни. Свист стрел, удары, ругань, звук падающих тел. И визг. Уже не только собачий, но и еще какого-то зверя. Мимо Ойгора пробежал человек с горящей веткой в руке.

– Огня! Чего стоишь? – крикнул он на бегу. – Рыси! Прорва рысей в стойбище!

Рыси? Откуда? Ойгор заковылял на звуки побоища, не ослабляя тетивы. Рысь никогда не нападает на человека. И уж тем более не подходит к жилищам, где пахнет людьми, дымом и бродят непривязанные псы.

Когда он наконец добрался до цели, рыси уже были мертвы. Не прорва, конечно, но Ойгор насчитал пять. Их стащили в одно место и свалили в кучу. Снег темнел от крови, слабо освещенный горящими ветками, которые держали некоторые.

– Ай-ай, испорчены шкуры, – процедил сквозь зубы Охотник, в сердцах пнув тушку ближайшего к нему животного. – Что палили куда попало? Или не знаете, как надо?

– Э-э-э, умный! – возразил ему кто-то. – Одна из тварей моего пса загрызла. Темно к тому же.

– Да и спали мы! – возмутились остальные. – Не каждый день зверь сам на стрелу идет. Да клочки пойдут на отделку шуб или еще на что. Делить-то как станем? Разве тут разберешь, кто попал, кто нет…

– А то каждый свою стрелу не узнает!

– Клочки… – Охотник брезгливо поморщился. – Я клочками добычу мерить не привык. Разбирайте по себе, не позарюсь. Хотя двоих точно я пристрелил.

– Нет, – неожиданно громко сказал тот самый старик, который прежде возразил против того, чтобы оставить в стойбище таёжную деву. – Никто ничего делить не будет. Не зверь это.

Он поддел носком сапога пса, попытавшегося вцепиться в одно из тел, и продолжил:

– Каждый здесь знает, что рысь так себя не ведет. Зима не голодная, с чего им приходить туда, где человек живет? Духи это. Алмысы, не зверье. Сама Тайга к нам нынче ночью пожаловала. И привела ее она.

Костлявый палец указывал в темноту. Все обернулись и увидели девушку, стоящую за спинами собравшихся. Она куталась в одеяло Ойгора. Девушку била крупная дрожь, из округлившихся от ужаса глаз горным потоком лились слезы. Она вцепилась зубами в собственный кулак, чтобы не закричать.

Ойгор тотчас встал рядом с ней, положив пальцы на деревянную рукоять охотничьего ножа. Как бы это все ни было странно, но за девушку отвечал теперь он. Хотя от ее близости и всего происходящего у него мороз шел по коже.

– Бабьи сказки, старик, – надменно фыркнул Охотник. – При чем здесь девчонка? Не верю я в такое.

– А в Духа Тайги веришь? – спросил старик. – В то, что, если лишнее возьмешь, удачу потеряешь? Я видел, ты провожаешь дух каждого убитого зверя как положено. Небось, еще амулет какой на теле прячешь?

– Не твоего ума дело. Охотничьи законы с небылицами не путай, – мрачно ответил Охотник. – А мои амулеты – опыт и умение. В Меш Ээзи[26]26
  Меш Ээзи (южноалт.) – Дух Тайги. Дословно – Кедровый Дух.


[Закрыть] каждый здесь верит, да только девчонка к нему отношения не имеет. Будь она той, кем ты ее считаешь, не смог бы я так просто ее с собой привезти. Чужестранка она. Пленница, может быть. Потешились да и бросили в Тайге. Или сбежала. Только и всего.

– Погодите, – подал голос Ойгор. – Если старик прав, нужно просто ее отпустить. Раз я ее купил, раз она теперь моя, не стану ее держать. Пусть уходит.

– Убить, – эхом отозвалось несколько голосов.

– Нельзя убивать, – сказал старик. – Ойгор дело говорит. Если девчонка принадлежит Тайге, нужно просто вернуть ее. Да подношение наутро в лес отнести. И вести себя тихо, пока не снимемся к лету в стан.

– Пойдешь? – спросил Ойгор, беря девушку за плечо. – Пойдешь домой?

– Не понимаю, – прошептала она.

Ойгор указал на нее, потом махнул рукой в сторону кедрача, возвышавшегося черной стеной до самого звездного неба. Чувствовал он при этом себя крайне глупо, потому что сам не верил в выдумки старика. Девушка поняла и испуганно замотала головой, умоляюще глядя на Ойгора.

– Что же делать, старик? – спросил Ойгор. – Она боится, видишь? Если ты прав, то у Духа Тайги нет причин гневаться. Я не обижу ее и не брошу. Она может уйти, когда захочет. Она не пленница.

– Пусть так, – сказал старик. – Но вы все глядите в оба.

– Пойдем домой, – прошептал Ойгор, обнимая девушку.

Но ноги ее будто вмерзли в снег. Она все смотрела с ужасом на мертвых рысей и плакала, теперь уже навзрыд. Ойгору и самому было неприятно это зрелище: бессмысленная смерть, ведь это не то же, что честная охотничья добыча. Глядя на плачущую девушку, такую хрупкую и нежную, Ойгор подумал, что впервые в жизни кто-то нуждается в нем и зависит от него. Он невольно распрямился, словно стремясь стать выше.

– Пойдем, – повторил он, чуть более настойчиво нажимая на плечи девушки, подталкивая ее прочь от места бойни. – Я имя тебе придумал: Эркеле[27]27
  Эркеле – ласкать (южноалт.).


[Закрыть].

Девушка улыбнулась сквозь слезы и благодарно кивнула, будто поняв его слова.

Эркеле проплакала всю ночь. Ойгор не знал, что так потрясло ее: жестокость здешних людей или сама картина смерти. Утром он попытался объяснить ей, что вынужден ненадолго уйти – добыть то, что можно приготовить. Эркеле поняла и вцепилась в его руку, отчаянно мотая головой. Ойгор вздохнул и остался.

– Понимаешь, я не могу сидеть здесь с тобой, – говорил он. – Мне нужно охотиться, иначе у нас не будет еды. Еды, понимаешь?

Эркеле кивнула и погладила себя по животу: еще как понимает. Ойгор насыпал ей в подол горсть кедровых орехов, на которые Эркеле непонимающе уставилась. Ойгор показал, как лущить их, но она выглядела не очень счастливой, несмотря на то что ядра были крупными и сладкими.

Словно Меш Ээзи посочувствовал их горю и послал помощь: в аил вошел старик, неся на деревянном блюде полтушки вареного зайца.

– Что ты? – удивился Ойгор, ведь здесь каждый был сам за себя.

– Это деве, не тебе, – отвечал старик. – Я, конечно, преувеличил давеча насчет Меш Ээзи, но Тайга родила ее. Точно тебе говорю. А мы голодом девочку морим. Пусть поест сейчас, а дальше – твоя забота. Или пусть уходит.

– Спасибо, – сказал Ойгор, умирая от стыда.

Только на это он и годился – принимать подаяния. Боль в ногах со вчерашнего дня так и не утихла, поэтому он был даже рад, что не надо ехать на промысел. После ухода старого охотника Ойгор поставил блюдо на колени Эркеле, а сам улегся на постель, укутав ноги маральей шкурой, – так боль хоть немного ослабевала.

– Еда, – пробормотала Эркеле.

– Мясо, – объяснил Ойгор. – Заяц.

Она с наслаждением вцепилась крепкими зубами в тушку, тут же рукой выламывая и выкручивая заячью ножку. Бульон потек по подбородку. Ойгор почувствовал, как свело желудок от голода, и уставился в отверстие в своде аила. Вдруг он услышал шорох рядом с собой. Эркеле тронула его за руку, и он повернулся. Эркеле протягивала блюдо с остатками пищи, основную часть которой она прикончила пугающе быстро.

– Еда.

– Нет, это твое. Ешь. – Ойгор покачал головой, и тут в животе у него громко заурчало.

Эркеле улыбнулась и поставила блюдо рядом с ложем, а сама с кротким видом уселась в ногах Ойгора. Он поразмыслил над тем, стоит ли гнушаться объедками, уже приняв подаяние от дряхлого старика, но все-таки взял еду и обглодал косточки догола. Кажется, последние крупицы его гордости сегодня безвозвратно погибли.

– Нравится мясо? Вкусно? – спросил он у Эркеле, но она лишь улыбалась. – Что же ты ела в Тайге? Нет, не может быть, чтобы ты жила в лесу. Где твои родные? Кто-то знакомый? Я тебя к ним отведу.

– Не понимаю, – только и сказала она.

Ойгор твердо решил научить Эркеле их языку, а потом узнать, кто она и откуда. Даже если он на лето возьмет ее с собой в большой стан, что Эркеле будет делать, когда настанет пора ему вновь вернуться в Тайгу?

Эркеле заинтересованно глядела на рисунок у него на плече. Потом придвинулась и потрогала изображение пальцами.

– Это марал. Видела таких в Тайге? Смотри, какие рога.

Он взял ее палец и провел по ветвистым рогам животного, откинутым на перекрученную спину.

– Видишь, его передние ноги еще стоят на земле, а задние уже повернуты вверх, к небесным пастбищам, куда после смерти устремляется его дух. Это должна быть моя охотничья удача. Не работает, если честно…

От пальцев Эркеле по его телу разливалось тепло, и Ойгор впервые задумался: а как он собрался ночевать в одних стенах с женщиной?

Она задумалась, закусив губу.

– Мужчина, – сказала она, показав на дверной проем и обведя жестом свои руки и грудь.

– Кто? Охотник? – догадался Ойгор. – Да, он весь изукрашен. Народ, к которому ты принадлежишь, не делает таких рисунков? На тебе нет ни одного.

Эркеле ответила беспомощным взглядом. Ей наверняка тоже очень хотелось понимать Ойгора и уметь объясняться самой.

Ойгор проснулся ночью от сквозняка. Оказалось, что полог на входе завешен неплотно. Эркеле в постели не было. Ойгор встал, пошевелил угли в очаге, чтобы не потухли, и вышел искать ее. Он улыбнулся, увидев отпечатки ее ног на свежевыпавшем снегу. Но цепочка торопливых следов пересекала белое поле за аилом и обрывалась у большого кедра на окраине Тайги. Под кедром лежала аккуратно сложенная одежда матери Ойгора.

– Эркеле! – позвал он, но Тайга не ответила. – Не на дерево же влезла…

Он погладил шероховатую кожу древнего исполина. Задрав голову, наморщил лоб и сощурился. Голая девушка на ветвях – нелепость какая. Она ушла туда, откуда взялась. Но как? По воздуху?

Ойгор хотел было зайти глубже в Тайгу, но в животе скользким комком шевельнулся страх. Впервые в жизни он испугался Тайги, кормившей его. Пусть он и не забирался на дальние угодья, что требовало спать на снегу, но вовсе не от недостатка смелости, а из-за своих несчастных ног, которым просто необходимо тепло. Ойгор привык к ночи возвращаться домой, и теперь черная стена леса казалась чужой и недоброй. Он опустился на колени и вознес тихую молитву Духу Тайги.

Подобрав одежду, кое-как встал и растерянно побрел к своему аилу. Что ж, ушла так ушла, одной проблемой меньше. Все равно Ойгор толком не знал, куда ее девать и как ей помочь.

Наутро он сытно накормил старенькую лошадку увязанным в объемную косу сеном, сунул за пазуху последнюю горсть орехов и отправился на охоту. Он уже отъезжал, когда к коновязи подошел Охотник, зачем-то оставивший на ночь своего дорогого скакуна здесь, хотя аил его стоял намного дальше. Грива коня была коротко острижена, оставалась лишь одна длинная прядь, за которую Охотник обычно хватался, вскакивая в седло.

Он был серьезен и непривычно бледен. Кивнул в знак приветствия и стал отвязывать длинноногого выносливого красавца, косившего блестящим глазом на спокойную клячу Ойгора. Конь нетерпеливо перебирал передними ногами. Угрожающе бряцали кабаньи клыки, щедро украшавшие сбрую. Всех этих кабанов Охотник, разумеется, добыл сам.

– Плату верни мне, – в шутку сказал Ойгор, придерживая поводья.

– А? – Охотник вздрогнул, будто только что проснувшись.

– Приобретение мое сбежало нынче ночью, – пояснил Ойгор.

– Мне что до того? – буркнул Охотник, избегая его взгляда. – Я шкуры продаю, и не моя забота, коли новый хозяин их гнить под дождем оставит.

– Да шучу я. Скажи только, где взял эту девчонку?

– Где взял, там таких не осталось, – усмехнулся Охотник, взлетая на коня. – Я на восход путь держу, а ты любой другой дорогой езжай. Мне с неудачниками не по пути.

Он ударил коня пятками и унесся, словно порыв ветра в обледенелом ущелье. Ойгор пожал плечами и поехал в другом направлении. Глубоко внутри еще оставался тот ночной страх, поэтому казалось, что Тайга глядит на него.

День выдался погожий. Влажный, потяжелевший снег на кедровых лапах припорошило золотым солнечным песком. Дышалось легко и привольно. Встретив на пути широкий незамерзающий ручей, Ойгор спешился и зачерпнул ладонями вкусной студеной воды. Кисти рук заныли от холода, который тут же поднялся до локтей.

Стоя у ручья на одном колене, Ойгор заметил по другую его сторону глубокие маральи следы. Шепнув пару слов на ухо лошади, он неуклюже перепрыгнул ручей и пошел по ним. Животное сильно припадало на правую заднюю ногу, но крови нигде не было. Должно быть, марал вывихнул ее или повредил копыто.

Утопая по колено в снегу, Ойгор добрался по следу до южного склона горы. Здесь снег начал таять и остро пахло весной. На темной проталине лежал мертвый марал, шкуру которого с остервенением рвала зубами небольшая рыжая рысь.

«Нашла мертвым или добила умирающего», – подумал Ойгор, прекрасно зная, что даже крупной рыси не по силам одолеть могучего сына Тайги. Досада и разочарование от потерянной легкой добычи охватили Ойгора, но он отогнал их прочь, задумавшись над своими дальнейшими действиями.

Ойгор прижался спиной к стволу дерева так, чтобы его не было видно. Стоял он с подветренной стороны, и хищник не мог его учуять, но мог услышать. До сих пор не замечал – был занят трапезой. Повезет ли так еще раз? А если убить? Вообще-то рысь для человека не особо опасна, если только не изменилось что в Тайге, ведь пришли же они ночью в стойбище.

Ойгор бесшумно закрепил стрелу и натянул тетиву, медленно выходя из укрытия. Зверь повел в его сторону ухом с темной кисточкой, но голову не повернул и продолжал жадно есть.

«Нет». Ойгор опустил лук. Животное было худым и ело так, как будто давно ему не удавалось добыть пищу. И в такой момент убить в спину?

«Тайга смекалку уважает, а не подлость. Добычу бери, а не кради», – говаривал отец.

Ойгор пошел обратно, не делая резких движений и часто оборачиваясь. Рысь не двинулась с места, и он благополучно добрался до другой стороны ручья, где ждала не чуявшая беды лошадь.

– Надо нам с тобой запомнить это место, – сказал он лошади все так же шепотом на ухо. – Эта рысь будет вокруг шастать, пока не доест добычу. Они запасы свои не бросают, в снежной кладовой хранят. Какая рысь, говоришь? Совсем ты сдаешь у меня. Далековато, конечно, но разве ветер тебе не несет запах опасности, а?

Лошадь в ответ фыркнула. А Тайга вскоре отблагодарила Ойгора за его милосердие. Он попал в крупного зайца-беляка, да метко, не испортив меха. Не особо ценный мех, ясное дело, зато будет мясо. Ойгор присел рядом с тушкой на корточки, прошептал благодарность Меш Ээзи и аккуратно отсек ножом кончик носа зверька, отпуская его дух на небесные пастбища.

– Спасибо за мех, за мой будущий ужин, – сказал он зайцу. – А если вместо неба в нижний мир решишь скакать, не говори же там, кто тебя убил.

Солнце из самой высокой точки уже покатилось на другую сторону небосклона. Ойгор доел орехи, зажевал пригоршней снега. Он спустился в небольшой лог, где почти не росло деревьев. Впереди, хлопая крыльями, взлетело и заметалось несколько белых куропаток, будто вспугнул их кто. Ойгор смог подстрелить трех. Двух сунул в мешок к уже лежавшему там зайцу, а третью оставил на снегу.

«Лишнего не бери, не жадничай. Лесному зверью оставь еду. Они сыты – Тайга сыта и довольна», – снова вспомнил он слова отца.

Как же ему повезло сегодня! Вот так чувствует себя удачливый охотник? Приятное удовлетворение грело изнутри. Раньше редко ему везло. Вот хотя бы как с той злополучной серебристой лисой, и ту отдал, получается, просто так. А чаще возвращался Ойгор в стойбище с пустой сумой и еще более пустым животом. Теперь, гляди-ка, еды на неделю хватит, как бы ни тянуло съесть все разом.