Текст книги "39 Глав моей жизни, или Девочка по имени Полли"

Глава 14

В которой сквозь размышления Полли о смысле истинного раскаяния и прощения слышен звон цепей бытия.

Наши с вами судьбы похожи на длинные цепи, висящие в необъятном пространстве бытия. Они состоят из неисчислимого количества звеньев, которые являют собой слова, поступки, решения, события. Порой цепь одного человека, соприкасается с цепью другого, и тогда звенья обеих, звеня, начнут строиться, казалось бы, иначе, уже с учетом близости судеб. При этом все происходящее может казаться комплексом случайных обстоятельств, сложившихся в единую картину из первозданного хаоса. Однако, на самом деле каждая цепочка уже имеет свой призрачный набросок, по которому и будет достроена до конца, до самой смерти. Да, судьба предначертана, но в наших поступках заключена сила, которая может укрепить звенья и сделать их хоть немного светлее, а случайности – это уроки вселенной, призывающие учиться на своих ошибках.

Никто не мог предугадать, что у отца появятся неотложные дела в городе, который он давно покинул, к случайности можно отнести и его прилет в Вильнюс в день похорон Вити, ни парой суток ранее, ни парой позже. Подарив эти совпадения, жизнь дала мужчине шанс исправить многое, поменять отношение к себе, поменяться самому через прощение. И прощения он попросил у бабушки, но за что именно?

Возможно, за то, что своим поведением обрек маму на годы страданий, а меня – на взросление в неполной семье, за то, что нанес нашим душам множество ран, превратив их с уходом в ноющие шрамы. Если так, то отец в очередной раз смалодушничал, ведь невероятно сложно признать свою неправоту перед теми людьми, перед которыми действительно виноват – своей женой и дочерью. И он не сделал этого. Обрывистая фраза, сказанная в адрес бабушки, обнажила трусливую сущность. Наверняка в его словах умещалась просьба простить, также адресованная к усопшему. Витя бессчетное количество раз выручал отца, поручался за него, разрешал созданные тем проблемы. Хотя дедушка делал все это вовсе не во благо Игоря, а только чтобы у внучки был рядом человек, которого она зовет папой, человек живой и невредимый. Может, мужчина просил прощения у женщины, что воспитала его как родного сына, за весь океан волнений, которые пришлось испытать ей, пока тот взрослел, и за сотни моментов, когда женщине становилось за него стыдно. Сегодня о смысле, вложенном в лаконичную фразу, можно только гадать, но вполне объясним такой же краткий ответ бабушки, данный в то время, когда глаза ее даже не смотрели в сторону отца.

Принято считать, что противоположностью понятия «любовь» является «ненависть». С точки зрения русского языка слова эти в действительности являются антонимами, но, полагаю, что истинная противоположность любви – это безразличие. Ненависть – это все еще бурное проявление чувств, она не дает забыть человека, попросту выкинуть его из головы, заставляет мыслить о нем. Но как только приходит безразличие, то образ когда-то любимого и близкого становится призрачным, тает с каждым днем, пока не исчезнет полностью. После всего, что совершил Игорь, он стал абсолютно безразличен бабушке. Можно спорить, правильно ли с моральной точки зрения вот так выкинуть хоть и неправедную, а все же родную душу за пределы собственной жизни, но одно можно сказать с уверенностью: выработать подобную отрешенность к тому, кого считала долгое время сыном – это проявление титанической силы характера.

Для Светланы Борисовны усопший супруг оставался живым в сердце навечно, а человек, попросивший прощения, давно был мертв, хоть сердце его и продолжало биться. Женщина всегда могла видеть истинную суть людей, даже если те умело прикрывали личину волка овечьей шкурой. Она осознавала, что слова Игоря лицемерны и лживы по своей сути. Годы, проведенные с человеком рядом, помогали видеть насквозь: просьба о прощении являла собой для моего отца лишь фарс, очередное театральное представление, в котором перед публикой он предстанет в образе правого, праведного, справедливого и обиженного, будучи ни в чем не повинным. В разыгранном покаянии мужчина выглядел героем, вот только лишь в собственных глазах, замутненных эгоизмом и больным самолюбием. Каждый раз, когда жизнь создает для нас удивительную возможность если не исправить былое, то утешить чужую боль, сгладить обиды, хоть на малую часть излечить душевные раны, стоит хвататься за эту возможность обеими руками и делать то, что требует от нас здравый смысл, благоразумие и сама судьба. Это стоит делать потому, что за упущенной возможностью последует наказание. Неважно, в каком виде оно проявит себя для человека, ведь последует для того, чтобы следующая возможность упущена уже не была. Но вечно были, есть и будут упрямцы, что станут упорно игнорировать данные уроки, удары судьбы для которых с каждым годом станут только жестче и безжалостнее. Отец – один из таких упрямцев. Находясь за стеной своего наплевательского отношения к близким людям и живя с готовностью приносить вред во имя исполнения личных желаний, он проигнорировал и упустил возможность сделать свою цепь бытия прочнее и ярче.

Искренне человек просит прощения, только раскаявшись в своих поступках, одна лишь мысль о совершенном вызывает у него ужас и ненависть к самому себе, и скорее человек позволит себе умереть, чем нарушит слово. Последующие события в моей жизни показали, что слова отца имели мало общего с искренностью, да и ценностью обладали куда меньшей, чем ценность конфетного фантика, гонимого ветром по улице. Слова, как и фантик блестящие и красивые, но на деле пустые.

Глава 15

В которой Полли справилась с подростковой анорексией и научилась ценить красоту здорового тела.

Шли годы. Несмотря на то, что отец уже давно не был частью семьи, и жизнь его протекала отчужденно за тысячи километров от меня и мамы, я старалась поддерживать общение с ним. Оно заключалось в регулярном и зачастую натянутом общении по скайпу. Натянутому, потому что оно не было похоже на общение папы и дочери, скорее оно походило на диалоги людей, которых что-то когда-то связывало, но сейчас связь испарилась.

В один из хмурых декабрьских дней, когда до новогодних праздников ждать остается еще слишком долго, а пейзаж города состоит лишь из оттенков серого цвета, я переступила порог дома, вернувшись из школы. Сняв верхнюю одежду, я оглядела свое отражение в зеркале. В отражении на меня смотрела уже подросшая девочка со все теми же глазами глубокого зеленого оттенка и темными волнами шикарных волос, контрастировавшими с кофточкой наивно розового цвета. Каждый прошедший день казался мне повторением предыдущего: школа, где вынужденное общение с одноклассниками становилось необходимым, если требовалось что-либо списать; путь домой, который повторялся так много раз, что эту прогулку теперь можно совершить с закрытыми глазами; уроки, которые делать совершенно не хотелось – не от того, что учеба давалась с трудом, а потому что эта рутина выглядела бессмысленной. Хотелось отбросить эти похожие друг на друга дни, забыть улицы Вильнюса, неживые в любое время года, покинуть людей, место рождения которых будто заложило в них безэмоциональность. Желание что-то поменять обязательно сбудется, требуется лишь время.

Не имея никакого желания открыть учебники, тетради и приступить к выполнению домашнего задания, я находила себе любое занятие, казавшееся мне куда более важным. К слову, уроки находились в самом низу списка того, что следовало сделать в течение дня. Минуты текли, пока я смотрела телевизор, готовила себе что-то перекусить, листала журналы.

За окном уже стемнело, когда послышались знакомые практически каждому звуки входящего вызова скайпа. Звонившим был отец. Мы снова задавали друг другу вопросы, из которых состояла прошлая беседа, и та, что была до нее: «Как твои дела? Что нового?». Отвечали на них такими же заученными и предсказуемыми ответами. Но именно в этот день мой собеседник, отделенный океаном, выдал простую, довольно грубую и отчасти правдивую фразу: ты такая жирная стала, как хомяк, или что-то случилось с камерой?

Мой взгляд сместился вбок к шкафу с широкой тонированной дверцей темного цвета, которая отражала нечеткие очертания моего силуэта. Но на животе размытой фигуры прекрасно выделялись четыре складки, прикрытые розовой кофточкой. Если бы сравнение с хомяком последовало от любого из близких, значения ему я бы не придала никакого, а ответом обязательно стала бы язвительная колкость. Но фраза, прозвучавшая от человека фактически постороннего, не имеющего со мной ничего общего, воспринялась как мнение приятеля, друга, да и в целом мужчины. Пропустить эти слова мимо ушей было невозможно. Сразу вспомнилось, как ни раз бабушка вежливо намекала на переедание тактичным вопросом: «Не хватит ли круассанов на сегодня?». Естественно, бабушка получала отрицательный ответ – не хватит. Отражение принадлежащей мне фигуры несло на себе результаты отрицательных ответов.

Ровно с этого момента во мне поселилась ненависть к собственной полноте, неоправданной полноте окружающих и заодно к розовому цвету. С тех самых пор я стала ревностно относиться не просто к каждому набранному килограмму, от внимания не ускользал даже лишний грамм. Тот разговор с отцом привел двенадцатилетнюю девочку к выводу о том, что необходимо заняться собой и начать худеть. Однако, этот порыв пересек допустимые границы и вылился в болезнь. Первоначально возникло внутреннее отторжение съеденного, пища не вызывала аппетита, напротив, стала ненавистной.

В какой-то период я могла отказаться от еды практически полностью. Ничего об этом не ведая, мама и бабушка продолжали готовить пищу, которую ребенок не принимал. Чтобы никто из окружающих не заподозрил неладное, следовало сохранять иллюзию того, что аппетит мой неизменен. Заботливо приготовленные завтраки, обеды и ужины я стала прятать. В специально подготовленные пакеты, хранящиеся в комоде или в глубине ящиков по соседству с тетрадями и учебниками, мной складировалось все, чему полагалось быть съеденным. После в удобный момент продукты безжалостно выбрасывались. Избавляться от еды таким образом было довольно просто, ведь в нашей семье есть совместно принято не было, моя тарелка следовала за мной в комнату, мама оставалась на кухне. Без лишних свидетелей все, что находилось на тарелке, исчезало в жерле раскрытого мешка. Порой, когда страшно хотелось чего-нибудь сладкого, я жевала шоколадку, давая себе возможность почувствовать только ее вкус, после чего выплевывала ее.

Аппетит стал олицетворением нестабильности и прямиком зависел от того, в какую крайность устремится психическое состояние. Только представьте, что блюда, от которых вы всегда были без ума, в единый момент становятся чуждыми: жуется все медленно и с трудом, с не меньшим трудом проглатывается. Такие мучения вынуждена я была испытывать в тех случаях, когда, сидя за общим столом, мой отказ от еды мог навести близких на подозрения. А теперь вообразите, что уже на следующее утро вас одолевает абсолютно неконтролируемое желание набить желудок, и чем скорее, тем лучше. Испытывая это чувство, я бежала к холодильнику, и начинала есть практически все подряд, словно оголодавшее животное. Дверца холодильника закрывалась, когда возникало ощущение, будто внутри меня уже не осталось места. Однако, результат одержимого поглощения еды был идентичен результату обеда, что произошел через силу: к горлу подступал тяжелый ком, заставлявший бежать в сторону уборной. Меня рвало. Слезы текли по щекам в то время, как организм исторгал съеденное. Процесс приносил мучение и боль, но я упрямо не останавливалась до тех пор, пока не решала, что внутри не осталось ни единого кусочка пищи. Со временем рвение очиститься усугубилось тем, что после рвоты в обязательном порядке следовал прием слабительного.

Впечатлительность и принятие всего сказанного близко к сердцу пошатнуло мое душевное равновесие. Одна лишь неосторожно оброненная фраза привела к тому, что еще совсем юная девочка столкнулась с тем, что в медицине называется булимия.

Сосуществование с булимией привело к тому, что вес тринадцатилетнего ребенка едва пересекал отметку в сорок килограммов, к тому же обычным явлением стали голодные обмороки. Внешний вид ребенка, дневной рацион которого состоял из одного зеленого яблока, являл собой яркое свидетельство развивающейся анорексии. Полагаю, что мама и бабушка обратили внимание на мою худобу, но им в голову не могла закрасться мысль о серьезной болезни. Не могу представить, чем могло бы закончиться неприятие пищи, если бы о нем не стало известно. Комично, но мой секрет не выявил кто-то из знакомых или родственников, не заметили его и врачи. Обычная домашняя кошка привлекла внимание мамы и бабушки, начав скрести когтями о дверь комода, прятавшего в своих недрах мешки с едой, выбросить которую я не успела. Возможно, что развитое обоняние животного случайным образом уберегло меня от непоправимых последствий.

Момент, что последовал за раскрытием тайны, я помню смутно. Вид мамы излучал тревогу, одновременно отражая беспокойство и сердитость. Она эмоционально высказывала мне что-то, активно жестикулируя при этом, наверное, отчитывала и ругала. Испуг, сковавший меня, не позволял вникнуть в смысл слов, я просто неподвижно стояла и смотрела в глубину маминых глаз. Как и следовало ожидать, бабушка была вскоре также извещена о состоянии внучки, после чего обе женщины занялись поиском психологов, психиатров, любых специалистов, кому по силам решить проблему.

Последующее лечение далось с трудом не только мне, но и близким: каждое посещение психиатра оканчивалось безапелляционно брошенной мной фразой: «Мне лечение не требуется, скорее оно необходимо вам». О какой помощи можно вести речь, когда пациент самостоятельно от нее отказывается. Гормональный фон истощенного организма привел к сбоям, полностью пропали любые проявления менструального цикла. Мое беспокойство дополнилось словами мамы о том, что, если ничего не менять, то родить в будущем я физически не смогу. В итоге, единственным специалистом, к которому я прислушалась, стал гинеколог, который мгновенно прописал курс необходимых препаратов.

Решение проблемы со здоровьем пришло не извне, оно родилось внутри сознания. Я самостоятельно пришла к выводу, что желаю для себя красивое, рельефное тело, а вовсе не истощенное. Благодаря этому выводу, появилось увлечение диетологией, в изучение которой я с интересом погрузилась. К четырнадцати годам обладание новыми знаниями о пище возвратило телу комфортную форму, гормональный фон снова пришел в норму, а вес в районе сорока семи килограммов полностью меня устраивал.

По прошествии лет, жизнь столкнула меня в очередной раз с проявлениями анорексии и булимии. В этот раз недуги крепко вцепились в молодую и красивую девушку, медленно отнимая ее здоровье. Я решила помочь ей справиться с проблемой вовсе не из чувства жалости, а потому что девушка эта стала мне близка. Походы к психологам и психиатрам были исключены сразу, ведь я понимала, что девушка не будет прислушиваться к мнению врачей. Я говорила с ней так, как годы назад побеждая недуг говорила сама с собой. Мягкая поддержка помогла девушке осознать те выводы, что когда-то пришли ко мне, помогла ей выкарабкаться.

Недуги, которым посвящена эта глава, распространены гораздо шире, чем обычно предполагают. Их опасность также недооценивается: пожирая здоровье человека, эти болезни лишают покоя близких ему людей, которые страдают, пытаясь безуспешно помочь больному. К сожалению, порой осознание того, что существуют здоровые способы похудения, приходит слишком поздно. Научитесь любить свое тело с его ростом, весом и пропорциями, любите его и заботьтесь о нем.

Глава 16

В которой Полли проводит для читателей экскурсию по Нью-Йорку и сравнивает город со стильно одетым молодым мужчиной в солнцезащитных очках, отражающих яркие блики подобно стеклам небоскребов.

Европейская зима никоим образом не может тягаться с суровостью русской, но даже жители Литвы с ее мягким климатом нередко тяжело переносят холодное время года. Вместо трескучих морозов здесь властвует ледяной промозглый ветер, а спутником новогодних праздников вместо снега для вас может стать мелкий и колючий дождь. С приходом весны интенсивность дождей лишь увеличивается, а небо все также похоже на стальной саван. Но первые робкие прикосновения летнего тепла не заметить невозможно. Наверняка вам доводилось задумываться о том, как смена времен года влияет на самочувствие и настроение. Мне просто необходимо было солнце, которое своими ласковыми прикосновениями сделает унылые пейзажи Вильнюса хоть на йоту живее. Нет, в моем восприятии город невозможно раскрасить яркими тонами, они были и остаются чуждыми его улицам и площадям, у небесного светила выходило лишь сделать серую гамму стен домов и брусчатки менее тусклой. Но и это небольшое событие хоть ненадолго отстраняло мое гнетущее, тоскливое и апатичное состояние, усиливаемое каменной клеткой столицы. Из клетки хотелось вырваться, хоть ненадолго, и я знала, что это желание вскоре исполнится. В нашей семье существует традиция, согласно которой минимум два раза в год мы покидаем страну, отправляясь на отдых. Всегда интересно посетить новые места, встретить новых людей, и каждый раз направление тщательно выбирается. Однако, место моего отдыха и компанию на этих летних каникулах вряд ли кто-либо смог предугадать.

В тот день я в очередной раз услышала мелодию скайпа, извещавшего о звонке отца. Вас наверное удивляет, что мы поддерживали с ним общение после всех бед, которые этот мужчина причинил нашей семье. Мама и бабушка спокойно могли перекинуться с ним парой слов, время остудило пыл взаимной ненависти. Хоть глубоко в сердце осталась обида за близких, зла на отца я не держала. Беседы с ним не виделись диалогами с «папой», а скорее казались разговором с приятелем, который редко объявляется. Я воспринимала его будто стороннего человека, которому рассказывала кратко о том, как у меня дела, об успехах в школе, несмотря на то, что мои ответы мало интересовали отца. Каждая такая беседа была похожа на предыдущую, будто близнец, однако в этот раз среди штампованных фраз проскользнула та, что заставила задуматься: «Прилетай на каникулах ко мне, Полли. Билет я могу купить прямо сейчас». Такое предложение исходило от отца не впервые, однако всегда приглашения имели полушутливый тон. В ответ на них я также вежливо отшучивалась, но сегодня все прозвучало вполне серьезно. «Почему бы и нет?» – думалось мне. Возможность на время расстаться с серой клеткой Вильнюса подвернулась сама собой. Тем не менее мгновенно согласиться лететь одной на другой континент к непредсказуемому человеку было бы опрометчиво.

Неизвестно, как поведет себя Игорь, но все же ты давно не видела отца. Попробуем это решить, – ответила мама на мой рассказ о приглашении провести каникулы в США.

Возникшее из-за застаревших обид и недоверия препятствие разрешилось на удивление мирно и быстро. На выставленное мамой условие о том, что она составит мне компанию в поездке, отец легко согласился и купил билеты нам обеим. Уверена, что в тот момент и мама, и бабушка в очередной раз поверили в чудо – Игорь изменился. Так и есть, отца я не видела в живую достаточно давно, тем не менее личная встреча с ним оказалась в самом низу списка моих желаний. Я горела желанием увидеть Америку, почувствовать ритм жизни этой страны, да и попросту сменить обстановку в конце учебного года.

Как каждый из нас не похож на другого, так и города обладают собственными уникальными лицами и характерами. В то лето у отца появились неотложные дела в другом штате, и вместо Майами, где у того имелась квартира, наш самолет приземлился в аэропорту Нью-Йорка. Облик города и впечатление, которое он произвел, разительно отличались от набившего оскомину Вильнюса. Если представить Нью-Йорк в образе человека, то им оказался бы стильно одетый молодой мужчина в солнцезащитных очках, отражающих яркие блики, как отражают их стекла небоскребов Манхэттена. Этот человек – полная противоположность ворчливому старику с водянистым взглядом, олицетворяющему столицу Литвы, одетому в невзрачный серый костюм. Жители Нью-Йорка, будучи жизнерадостными, вежливыми и участливыми также полярно отличались от обитателей Вильнюса с их непроницаемыми, словно каменными, лицами и холодным взглядом. Однако, как мне показалось, общая черта у этих людей все же была – неискренность: и те, и другие, говоря вам в лицо одно, выскажут за глаза совершенно иное. Нью-Йорк впечатлил. Все в нем словно стремилось поразить тебя своими размерами: начиная с порций еды в кафе и ресторанах, съесть которые в одиночку было весьма проблематично, до квартала небоскребов, чьи силуэты уже стали неофициальным символом Америки. Главная улица Манхэттена – Бродвей, пролегающая почти через весь район, в длину составляет около двадцати пяти километров. Немало, не так ли? Прогуляться по ней, находясь в Нью-Йорке, стоит непременно, ведь эта улица предоставит вам возможность коснуться сразу нескольких эпох страны. Начав свой путь на юге, вы будто бы окажетесь в позапрошлом веке среди домов и строений в колониальном стиле. На севере со всех сторон вас обступят небоскребы, ставшие визитной карточкой города. вы обязательно обратите внимание на приютившийся среди высоток собор святой троицы. Сложно поверить, что когда-то он был самым высоким зданием на Манхэттене. Здесь же на знаменитой пятой Авеню обилие дорогих бутиков и магазинов окунет вас в мир моды и роскоши. По пути обязательно придется пересечь таймс сквер – огромную площадь, где жизнь и потоки людей не замирают ни на секунду. Закончится путешествие по Бродвею в административном квартале, в котором сосредоточилась работа тех, кто управляет городом. В каменных джунглях Нью-Йорка расположено его живое зеленое сердце – Центральный парк. Это одно из любимейших мест отдыха горожан, куда те стекаются не только для того, чтобы коснуться островка природы и забыть о будничной суете. Люди спешат в парк на представления, что проходят в нескольких театрах, расположенных здесь, в зоопарки и Музей современного искусства. Кстати, о музеях. Обязательно стоит посетить Американский Музей Естественной истории, Бруклинский Музей. К сожалению, страниц книги не хватит, чтобы описать океан интересных вещей, что в них представлены. Тем более все лучше увидеть собственными глазами. И, конечно, невозможно не упомянуть о статуе свободы, монументе высотой девяносто три метра вместе с постаментом, расположенном на одноименном острове. Статуя, преподнесенная американскому народу от жителей Франции в качестве подарка в 1885 году, стала настоящим символом соединенных Штатов.

Ритм, шум, энергия города, который никогда не засыпает, привлекали и поражали меня. Здесь я ощущала себя иной. Находясь в прогрессивном и ярком окружении, я почувствовала особую силу и уверенность в том, что в мире существует немыслимое количество возможностей, чтобы добиться своих целей. Город привлекал, поражал, но, тем не менее, не удивлял. Вы можете назвать меня избалованным ребенком, и будете недалеки от истины, но причиной того, почему огромный мегаполис не удивил девочку с зелеными глазами, было то, что у девочки в сердце жила мечта о Москве. Человек, верный своей мечте, по пути к ней не замечает ничего, ведь его взгляд устремлен вперед, к цели. Потому я и смотрела на широкие освещенные проспекты, яркие витрины магазинов, здания, подпирающие собой небо, будто сквозь туман, без капли удивления. И, возможно, столица России окажется менее привлекательной, чем Нью-Йорк, возможно, даже станет разочарованием, но только лишь когда мечта будет исполнена и цель достигнута, станет возможным оглядеться вокруг, восхититься другими городами, удивиться.

Мы с мамой поселились в пригороде, в доме любезно предоставленном отцу и нам женщиной по имени Джуди. Эта женщина приютила и приняла молодого беглеца из Литвы годы назад, как собственного сына, и помогла тому встать на ноги. К сожалению, хозяйка дома не осознавала, насколько ловко отец втирается в доверие к людям, и в отличие от нас с мамой, до сих пор не замечала вспыхивающую в его глазах искорку алчности, когда тот осматривал дом. Джуди оказалась весьма гостеприимной женщиной, и когда Игорь, как обычно не предупредив никого заранее, исчезал по своим делам, она проводила время с нами. Ко всему прочему общение с ней помогло отлично подтянуть разговорный английский. В те дни, когда отец уделял внимание нам – людям, бывшим когда-то его семьей, – он возил нас с мамой по городу, при этом весь его вид будто хвастливо говорил: «взгляните все, какая замечательная дочка у меня выросла». Когда мы с отцом купались в холодных водах Гудзонского залива, а мама наблюдала за нами с берега, могло показаться, что мы вместе составляем самую обычную крепкую и счастливую семью. Но суть кроется вовсе не во внешнем подобии семейного благополучия, а в том, как люди общаются между собой. Образ папы давно отсутствовал в моей голове, не звучало и искренних фраз радости при встрече. Поначалу видеть его в живую казалось чем-то по меньшей мере странным, но спустя уже небольшое количество времени наше общение стало походить на стандартное общение по видеосвязи, мы использовали все те же шаблонные вопросы и ответы, старательно делая вид, что прожитых лет и воспоминаний не существует. Для меня это были диалоги вовсе не с отцом, а, как уже говорила, скорее с приятелем, который редко объявляется.

Возвращаться в Литву совершенно не хотелось, снова попасть в омут серости размеренного и бесчувственного европейского города. Вместе с тем пришло осознание того, что за все время, что мы провели с отцом, не случилось ни одного конфликта, мелкие колкости – не в счет. Осознание давало надежду на то, что по прошествии лет отношения все же можно улучшить. Нет, склеить все как прежде не выйдет, ведь с отцом маму и бабушку разделяет не только океан, но и пропасть человеческих поступков. Взять на себя роль мостика через пропасть выпало мне, ведь именно ребенок оставался живым напоминанием о прошлой жизни.