Текст книги "Светлолесье"

– Ты его любила или жалела? – с горькой усмешкой сказал Минт.

Я тоже улыбнулась.

– Не знаю. Его что-то терзало. Для других он был проклятьем. Но я точно знаю, что однажды он спас мне жизнь. А я не смогла спасти даже память о нем.

– Что с ним стало? – глухо спросил Минт.

Я подняла к лицу запястья. Шрамы на них гудели.

– Сгиб.

– Вот почему ты рвешься к колдовству. – Минт вздохнул. – Хочешь стать защитницей?

Я последний раз бросила взгляд на Червоточину и покачала головой.

– Нет, я просто хочу стать сильнее.

– Но ты и без обряда хорошо колдуешь. Я видел!

– Я колдую по наитию, без знаний. Будто иду по темному лесу, а впереди не огонь, а обманщицы-гнилушки затягивают в марь болотную. Мне страшно, Минт. Что делать? Не отвечай. Знаю, это часть Пути. Но если бы я могла… если б приручила этот огонь! Сколько бы всего могло не случиться! Может, и Фед бы не оказался в теле ящерицы.

– Не в обиду Феду, – тихо произнес Минт, – но, может, тебе просто нужен другой учитель?

Мы в молчании добрели до лагеря, где нас встретил потухший костер.

– Фед?

Наемник скинул валежник.

– Здесь кто-то был, – вдруг тихо сказал он.

Я увидела в руке у наемника заговор-клинок и его черное, как от копоти, лезвие.

– Встань за меня, – сказал Минт.

– Фед!

Я рванула было в туман, но наемник удержал меня.

– Не дури!

– Но если…

– Тихо. – Минт с силой оттолкнул меня к себе за спину. – Слышишь?

Туман сгустился, стал плотным, как неразбавленное молоко. Сквозь него из леса доносился шум. Но то было вовсе не пение птиц и не шелест ветвей. Словно вдалеке кто-то рубил деревья.

Вдруг оберег потяжелел настолько, что лента впилась в кожу и потянула к земле. Хотелось бежать, укрыться – что угодно, лишь бы оказаться подальше от размеренного стука. Не выдержав, я зажала уши.

Стало легче, но в тот же миг я углядела в тумане странное пятно. Пятно росло, становилось темнее, приближалось к нам. Из дымки показалась голова, и миг узнавания случился прежде, чем я успела испугаться: это был Милош.

Я хотела позвать его, но липкий страх заполнил меня. Голова вакханина висела в тумане, отделенная от тела.

И я заорала. Истошно, пронзительно, не умея избавить себя от видения и вызванного им ужаса.

– Лесёна!

Минт заозирался по сторонам, пытаясь увидеть то, что видела я. Но оберег, вдруг ставший безмерно горячим и тяжелым, лишил и меня такой возможности. Колени подломились, и я упала в траву. Кошмарный лик вакханина запечатался в памяти.

И тогда он появился.

Вышел к костру так тихо, словно только и ждал приглашения. На нем был все тот же асканийский кафтан с булавкой, а на лице – все та же самодовольная ухмылка.

– Я не успел попрощаться, знаешь ли, – сказал Колхат.

Морок отделенной от тела головы таял за спиной червенца, и понимание происходящего холодной водой отрезвления растекалось во мне. С Милошем случилось нечто страшное, и хищный оскал Колхата подтверждал догадку.

Червенец шел к Минту.

Я вскинула руки. Колдовство оплело меня, выпило, но на сей раз я сама отдавала себя без остатка. За Колхатом мелькнул прозрачный образ Айрике… Я вскрикнула. Заклятье насосалось силы и засверкало. Гнев и страх утраивали нити, и в темноте полыхали недоплетенные руны.

– Ты страшнее любого волка, танцовщица из Сиирелл. – Колхат остановился. Теперь нас разделял погасший костер. – Но сколько бы шкур ты ни сменила, я-то знаю, какая тварь в тебе сидит на самом деле.

– А мы еще в Сиирелл поняли, какое ты трепло. – Минт сплюнул в сторону, утерся и бросился на Колхата.

Червенец достал меч – одноручный, заморский, похожий на иглу… Похожий на булавку!

«Клинок отравлен!» – хотела крикнуть я, но не стала терять времени, ведь одна царапина решит исход поединка.

Последняя руна в моем сплетении. Я доплела колдовство и связала его с Колхатом, и оно, как дикий зверь, понеслось вперед, – сильное, голодное, почти живое. Но едва сплетение пересекло костер, как его поймали и сдавили огромные черные когти. Колдовство вздрогнуло, я нутром ощутила его судорожное качание, а потом и распад. Чары рассыпались, и я упала на землю, опустошенная.

Жуткий смех раздался над поляной.

– Где тебе против меня, колдунья?!

Оберег, почуяв близость земли, забился на моей груди. Я разлепила веки. Над нами летал черный, как тьма, ворон. Смех одновременно напоминал и клекот, и рев, и скрежет металла.

– Драург, – прохрипела я.

Все это время с Колхатом дрался Минт. Их схватка была почти неуловима для моего мутного взгляда, но я поняла, что воин не давал червенцу приблизиться ко мне.

Вдруг налетело что-то маленькое и быстрое… Фед!

– Держитесь, ребятки, – шепнул он.

– Твой родник давно захирел, колдун, – прокаркал ворон. – Неудивительно, что я не почуял тебя на судне! Ты почти пуст. И твое слабое оборонительное заклятье не защитит вас надолго.

– Он прав, – прошептал Фед. – Нужно что-то придумать. Ворон лишь тень здесь. Надо найти то, что эту тень отбрасывает.

– Чего?

– Что его держит? Откуда он явился?

Я вспомнила свой сон, клекот в ушах. «Нашел!»

– Таблицы, – выдохнула я. – Он нашел нас через таблицы…

Но из-за схватки не добраться до сумы с ними! Фед держал над нами тонкую льдинку щита, и тень ворона скреблась с наружной стороны.

Вдруг Минт резко ушел вниз и его клинок по широкой дуге вонзился в плечо Колхата. В то место, куда его когда-то ранила булавкой я. Глаза червенца расширились, кровь брызнула из раны, а потом и из его носа. Красная руда стекала с холеной бороды на плащ, струилась по одежде.

Изо всех сил я бросилась к таблицам и швырнула их в угли. Костер едва горел, но птица над нами изошла протяжным воем, а потом растаяла.

– Лесёна. – Рядом со мной на колени упал Минт и, быстро оглядев меня, спросил: – Бежать можешь?

Я поморщилась.

В его глазах я увидела себя: расплетенная коса и безумный взгляд. Обессиленный Фед лежал на моей груди. Глаза наставника были сомкнуты, маленькое тельце дрожало. Минт бережно взял его в ладони и перенес мне на плечо.

– Уходите, – сказал наемник. – Я разберусь с червенцем.

Мы обернулись.

– Господин, – Колхат тянул руки к костру, – явись ко мне. Господин! Пусть мое тело служит тебе так же, как я…

Тьма тут же хлынула из таблиц. Извиваясь, она настигла Колхата, и он исчез в утробе мглы. Одуряюще запахло гнилью.

– Чудово отродье, – прорычал Минт, вновь вытаскивая меч.

Но не успел он сделать и пары шагов, как из сгустка темноты вылетело щупальце. Минт зашелся в крике, высоком и страшном, таком, словно с него заживо снимали кожу.

Я ринулась к нему и рванула на себя. Мы отпрянули в сторону, но поздно: на груди наемника зияла сочащаяся гнилью рана.

А Драург все оборачивал и оборачивал Колхата в чудовище. Я видела, как человеческая плоть менялась во внутренностях тьмы, и в ее мерзкой печи Драург лепил новое существо.

– Уходите! – рявкнул Минт.

– Нет…

Я пыталась колдовать, но не могла. Вся сила ушла из меня, словно вода из пересохшего колодца.

Минт полоснул черноту. Лезвие вильнуло и понеслось в сторону. Наемник отклонился, но упал.

Я закрыла глаза и воззвала к пламени.

К тому, что получалось у меня лучше всего.

К тому, что не требовало сплетений или рун.

К колдовству огня.

И оно явилось на поляне между Минтом и Колхатом-оборотнем. Чудовище отшатнулось.

– Огонь! Оно боится огня!

Но стена огня иссякла. Ночной холод, а вместе с ним и чернота подступали. Я закрыла глаза.

Этот странный обряд, вытащенный со дна времен.

Обряд, в котором непонятная руна обещает дыхание или ярость.

Обряд, созданный для других колдунов. Не для таких, как я.

Я набрала горсти земли и вдавила руки в материнскую твердь. Оберег ожил и забился, и от него, маленького сердца, по моим жилам пробежало тепло.

Ток земли. Основа всего. Его воспевал в сказках Фед, про него украдкой шептались в Обители, но вот теперь он был здесь, бился под ладонями, вливал в меня живительную силу.

Я знала, что сейчас мои щеки окрашиваются румянцем, а в глазах селится блеск – то право самой жизни.

Но было еще кое-что. Где-то в глубинах, под слоем травы, земли и пепла, билась еще одна сила.

В нос ударил тяжелый запах паленой кожи.

Уходи.

Не смотри.

Не твое.

«Ты можешь взять столько, сколько захочешь, – щекотнул голосок в ушах. – Только попроси, и друзьям не придется умирать».

Я – внутри себя.

«Воля твоя, но…»

Крылатая, помоги.

«Это подарок».

Власть над телом возвращалась медленно-медленно.

Но вслед за слухом появилось зрение. И жгучее желание, граничащее с пороком.

Сейчас – могу.

У меня хватит сил… убить.

– Стой, Колхат, – процедила я сквозь зубы.

Но меня услышали.

Вслед за зрением вернулись чувства, такие сильные, что я ощутила себя иначе.

Я была везде. Тело перестало быть вместилищем. Я вышла за грань, как и все, что внутри. Минт, Фед, порождение Драурга – все было во мне.

Я… постигла всех.

Чернота остановилась.

– Аз Есмь… Ты.

И мир вспыхнул силой.

10
Линдозеро

По лесу шатались тени – сумрачные, едва уловимые на зыбком малиновом свету создания. Завидев травника, они поспешно шагали прочь с тропы. Только и оставались, что потусторонний шелест да затухающие угольки глаз вдали.

Неподалеку росла сон-трава с ее тонкими белыми лепестками. Альдан перебросил косу за спину и снял с пояса серп.

Вдруг все вокруг затихло. Из темноты на травника шагнула плотная тень. Уже не человек, но еще не мертвец. В глазах его плескался ужас. Неупокойник кинулся на Альдана, разевая рот в беззвучном крике.

Травник вздрогнул, когда мертвец прошел сквозь него.

– Ты умер, – сказал Альдан и убрал сон-траву в мешок на поясе. – Теперь ты такой же пленник этого леса, как и все они.

Неупокойник силился вымолвить хоть слово, но ни единого звука не слетело с его губ.

– Я не могу тебе помочь. Я могу помочь только живым.

Альдан убрал серп и отправился дальше.

С первым лучом солнца тени исчезли.

Все было как обычно.

Высока болотная трава. Из нее, точно протягивая тонкие руки, торчат корни упавших деревьев, а стволы осин высятся угрюмым гребнем. Я стою в студеном озере, по щиколотку проваливаясь в рыхлое илистое дно.

Природа вокруг находится в смертельном, болезненном упадке.

Я выпрастываю ступню и выхожу на берег. С рубахи ручейком течет вода. Зябко. Но надо идти.

Мелькают светлые стволы берез с глазами-червоточинами, сгущаются сумерки, а воздух становится по-осеннему стыл и свеж. Сквозь запах прелых листьев горчит дух побитых морозом бархатцев. Слышится далекий треск раскачивающихся деревьев. Мерещится, будто глаза на березах следят за мной. Ветер шепчет: «Быстрее, быстрее, пока не стемнело».

Вдали мелькает огонек, и скоро я выхожу к стиснутой березовыми сучьями избе.

Обстановка внутри очень скромна: простой стол, а вокруг него несколько стульев с высокими спинками.

Я сажусь и вижу, как снаружи затеяли пляску длинные тени. Слышится смех, звон ударяющихся кружек, отголоски чьего-то оживленного разговора и песен. Праздник?

Но кто-то твердит мне: «Сиди». Кажется, вздохнешь чуть громче, и выдашь себя.

И я молчу.

А кто-то танцует там, снаружи, кто-то веселится.

И это их земля, их право.

Но вдруг все смолкает так же быстро, как и начинается.

Наступает оглушительная тишина…

Дверь скрипит и отворяется.

– И почему вы все время выбираете мою мельницу? – раздался возмущенный мужской голос. – Что вам, канав мало?!

– Чего? – сонно спросил Минт.

– Постой… Ты кто?

– А ты кто? – теперь уже сердито поинтересовался наемник.

– Ну, – голос замялся. – Хозяин мельницы…

– Лесёна, – позвал меня Минт, – просыпайся!

Я с шумом поднялась из вороха соломы в сквернейшем расположении духа.

– Где Фед?

Рядом кто-то кашлянул, явно привлекая к себе внимание. Я перевела взгляд на возвышавшегося над нами молодого мужчину. В одной руке у него был серп, а в другой – веник из трав. Солнечные лучи окаймляли забранные в хвост русые волосы, стекали на крепкие плечи и терялись в складках рубашки. Сквозь пыльный полумрак не были видны только глаза.

Сон?

– Да чудь с ним, – буркнула я. – Пойдем, Минт…

Незнакомец нависал надо мной темной молчаливой громадой.

– Посторонись, – сказала я, рывком поднимаясь и хватаясь за свою суму.

Но та не шелохнулась, будто приклеенная. Я качнулась и рухнула обратно на пол. Вернее, рухнула бы, но кто-то подхватил.

И пришла я в себя опять в новом месте.

Сомнений в яви не возникало: ломота во всем теле была тому подтверждением. Отец-Сол, что я учудила ночью?! И где я вообще?

Я лежала поверх стеганого темно-синего покрывала. На печи? Приятно пахло мятой… и еще чем-то горьковатым. За занавесью раздавались голоса.

– Минт?

Мой попутчик – целехонький – сидел за столом и уплетал пирог. Незнакомец сидел рядом, перекинув ноги по обе стороны лавки, и смотрел на меня. Я ответила ему не менее пристальным и на всякий случай тяжелым взглядом.

– Как себя чувствуешь? – вдруг спросил он.

– Лучше, – с опаской ответила я.

– Садись, выпей горячего отвара и поешь, – велел мужчина.

– Ты кто?

Последнее, что я помнила из событий прошедшей ночи, – это разверстая черная дыра, клоака мира. И как же нас угораздило попасть сюда? Это место не похоже на пристанище для заблудших путников. Да и что за забава этому мужику потчевать нас пирогами да отварами?

– Я перенес тебя к Дану на мельницу, – упавшим голосом произнес наемник.

Вот дуреха! Сказала вслух.

– Мой дом не пристанище и, смею надеяться, не клоака, – усмехнулся меж тем хозяин по имени Дан. – Просто закон гостеприимства. Садись, остывает.

Минт поперхнулся и поманил меня к столу. Мысль перекусить оказалась соблазнительней, чем игра в гляделки, и я наконец уселась, избегая смотреть на этого Дана.

Зато хозяин продолжал следить за мной. Я, к несчастью, тут же опрокинула ложку, а пока шарила под столом, Минт взял разговор на себя:

– Альдан… Дан то есть – линдозерский лекарь.

– Травник, – прохладно отозвался Дан.

Да и глаза у Дана были серые, как талый лед на излете месяца зазимка. Мужчина был немногим старше нас, но в волосах нет-нет да и мелькала снежная белизна: русые волосы с седыми прядями волнами поднимались над высоким лбом, а потом сплетались в длинную, до середины спины, косу. За вырезом рубахи виднелся обрядовый шнур с бусинами.

Один, стало быть, живет. Я откусила от хлебной корки и огляделась. В углу стояла выбеленная печь, от которой к потолку тянулось множество травяных пучков. На полках теснились пузатые, заполненные порошками туески, горшки и прочая лекарская утварь.

– Э… Дан… Благодарю. – Я с облегчением перевела взгляд на мужчину, но тот все еще выглядел недовольным. – За твою доброту мы отплатим сполна.

Я потянула Минта за рукав, и он словно нарочно, как на торжище, загромыхал кошелем. Дан быстро сказал:

– Не надо.

– Почему? – Я старалась не глядеть, как прижимистый наемник отсчитывает монеты.

– Я ничем тебе не помог. Ты очнулась сама.

Минт одним махом ссыпал деньги обратно.

– Да? – Я ощупала голову. – А что со мной было?

– Падучесть, – сказал Дан, наливая мне в берестяную кружку отвар. – Видимо, сложно в чужие дома забираться по ночам.

Наемник засмеялся. Ну, зараза сиирелльская! Пришлось пнуть его под столом. Еще поссоримся с хозяином! Не хотелось бы вылететь отсюда, не доевши.

– Ай, – воскликнул наемник. – Лесёна, ты чего лягаешься?

Я спешно приложилась к кружке.

– Я рассказал Дану, – Минт выразительно глянул на меня, – что мы с тобой, сестрица, ищем дом в Линдозере.

Мне не терпелось расспросить его о сегодняшней ночи, но судя по тому, какой лихорадочный румянец плясал на щеках у наемника, он нашел слушателя в лице Дана и останавливаться не собирался.

– Ясно, – спустя две кружки отвара иван-чая изрек травник. – Ну что же, добро пожаловать. Только боюсь, здесь вам дом не найти. Идите лучше в Выторг, а еще лучше – в Злат.

– Это почему? – нахмурилась я.

– Есть причины, – усмехнулся травник, опять бросив на меня недовольный взгляд. – Но на постой вас вряд ли кто возьмет.

– Мы попробуем, – резко сказала я.

Дан пожал плечами.

– Ну, дело ваше. К себе я вас не пущу, знайте наперед. Как я уже говорил, мой дом – не пристанище.

– Больно надо. – Я встала. – Но благодарю за помощь, Дан. Чтоб ты знал, если бы я хотела забраться в твой дом, то придумала бы что-нибудь получше, чем притворяться болезной!

Минт подавился чаем, а Дан покачал головой. Я и сама подумала, что перегнула, а потому быстро вышла восвояси.

Травник проводил нас до калитки и, снова отказавшись от платы за причиненные хлопоты, отправился в лес.

Альдан жил в небольшой, но крепко сработанной избе на отшибе Линдозера. По крыше шла кайма потемневшей от времени затейливой резьбы. На закрытых ставнях не было ни одного мазка узора, зато во дворе буйствовали краски: черемуховое дерево белым облаком нависло над крыльцом, лавка под окном тонула в кустах дикой смородины и тьма-тьмущая сорных трав поглотила собой весь забор вокруг дома.

Неподалеку, над заводью Вороненки, угрюмо стояла скособоченная водяная мельница. Я вспомнила рассказы Феда, что раньше на мельнице всегда обитала чудь. Она помогала вращать лопасти и пакостила, если мельник скупился на подношения. Наставник рассказывал истории о том, как колдуны прошлого усмиряли разбушевавшуюся чудь и примиряли ее с людьми. Как давно это было! Эта мельница словно сама еще помнила те времена: колесо поросло мхом, лопасти изъели жучки-короеды. Деревянное русло, пролегавшее вдоль реки, тоже наполовину истлело. Как давно травник жил один?

Я одернула себя. А мне-то какое дело?

Когда мы отошли к заводи, я вытащила из сумы гребень и принялась водить по спутанным волосам.

– Как мы тут очутились? – спросила я посуровевшего наемника.

– Я довел нас до мельницы.

– А что сталось с Колхатом-оборотнем?

Минт с недоверием глядел на меня.

– А ты не помнишь?

– Я стала сильнее. Обряд сработал.

– Да, ты одолела чудовище и спасла нас.

– А дальше?

Я искала глазами Феда. Чей голос я слышала перед тем, как все померкло?

– Не знаю. Но ты больше не будешь ничего делать из тех проклятых обрядов, Лесёна, – сказал Минт. – Пообещай.

Кажется, наемник был взволнован. Или зол.

– Лесёна?

– Нет у жрецов такой силы, чтобы заключить колдовство в железо! Таблицы были не прокляты, но Драург как-то почуял нас через них…

Минт метнул на меня мрачный взгляд.

– Тебя он почуял, Лесёна. Твою силу. Я не знаю, что за тварь этот Драург, но остерегись вещиц, принадлежавших ему.

Я задумалась. Не оттого ли меня так влекло к таблицам? Быть может, Ворон дотянулся сквозь них до меня, как до Уляны? Если так, то опасность должна была уйти после того, как я очистила таблицы огнем.

– Что-то нечисто с тем колдовским обрядом, – сказала я, отводя глаза. – Я делала все правильно, но что-то мешало мне.

Минт крепко схватил меня за руку. Я вскрикнула и выронила гребень.

– Мы не знаем всего, и ты сама говорила, что истинные знания утрачены! Ты видела, что сделалось с Колхатом? Хочешь так же? Не заигрывай с древними штучками. Фед, скажи ей, что я прав!

Я моргнула.

– Так он не с тобой?

– Я думал, он с тобой!

Мы обернулись к мельнице.

– Я тут, – раздался голос наставника из травы. – Искал постоялый двор, пока вы тут у травника прохлаждались.

Фед взобрался на плечо Минта и оглядел нас, будто провинившихся детей.

– Ну! Что опять не поделили?

– Ничего, – отозвались мы хором. – Идем скорее!

– Ах ты…

Альдан закусил порезанный палец и отложил серп.

Такого с ним давно не случалось, травник всегда был чуток при сборе. Это даже не прихоть, а надобность, иначе не добиться, не поймать целебной силы. Травы чуют помыслы того, кто к ним прикасается.

А помыслы у Альдана сегодня были скверные.

Все началось ночью, когда смутная нарастающая тревога не давала уснуть. Промаявшись в безуспешных попытках отдохнуть, он поплелся собирать травы, а на обратном пути наткнулся на незваных гостей. Среди ночи к Дану не раз прибегали горожане за помощью, но эти чужаки явно сами искали невзгод. Отбившиеся от рода вакханы, судя по виду и выговору, умудрившиеся побывать в нескольких царствах. Парень Дану сразу не понравился: взгляд цепкий, быстрый. На лице и на теле – полосы ран. Когда думал, что Альдан не видит, морщился и тер ребра, наверняка ободранные в какой-нибудь стычке. Говорил мало и ухмылялся. Чем не разбойник?

Девица тоже доверия не вызывала. Волосы все перепутаны, от потрепанных чужеземных одежд пахнет пеплом, под ногтями грязь. Где это видано, чтобы молодая женщина расхаживала в таком виде? Но больше всего Альдану не понравились глаза девицы, тоже непонятные совсем. Была там какая-то дикость, какая-то нездешняя черта.

За такими размышлениями Альдан и застал себя в тот самый миг, когда стебель аники вывернулся из-под руки и серп оцарапал кожу.

Травник с досадой вздохнул и выпрямился.

Камень, на котором он стоял, находился на излучине Вороненки и оброс целебными травами. Аника любила питаться илом и росла на мелководье, в тех местах, что прогревались солнцем. Но сейчас трава, несмотря на туман, иссохла, и толку в ее сборе, строго говоря, не было.

Пустой день.

Над лесом зависла плотная сине-сизая хмарь, которая иногда приходила с севера на Линдозеро, с болот. Зимой и по весне она, бывало, приносила немало разных чахоточных хворей. Но на пороге лета еще ни разу, в бытность Альдана здешним травником, не показывалась.

Вдруг он услышал вороний крик. Пронзительный. Торжествующий.

Альдан поднял глаза: над еловым бором взвилась стая птиц. Немой лес поглотил визгливое карканье, но по реке еще долго катилось эхо.

Слишком много странностей для одного дня.

Альдан поморщился.

Короткий промежуток, когда разум и сердце сошлись в поединке, закончился победой последнего.

Травнику бы, может, и хотелось остаться безучастным к происходящему, но он уже услышал, уже увидел что-то, и тот пес внутри него, которого так и хотелось обозвать сторожевым, взял след.

Альдан пристегнул к поясу серп, закинул на плечо суму с небогатой добычей, взял в руки сапоги и ступил в воду.

Было ужасно холодно, и потому, выбравшись на берег, он первым делом хлебнул перцовой настойки из маленькой баклаги, чтобы не простудиться. Затем опустил штанины и натянул сапоги.

Чутье внутри не только не унималось, но и всячески мешало: лоб пылал, руки тряслись. Хотелось свалить все на настойку, но Альдан знал, что в его случае повезет, если снадобье сработает хотя бы на четверть.

Травник побежал, тревога усилилась, но к ней примешался задор. Это было лучше, чем бездействие, легче, чем сопротивление, это было так естественно… отвечать на зов.

«Хорошо, что сейчас день», – подумал Альдан.

Ночью пришлось бы терпеть еще и их навязчивое присутствие.

Альдан бесшумно продвигался сквозь туман: от подошв не раздавалось ни единого звука, ни одного хруста сломанной веточки, ни одного бульканья лужицы. Эти места были хорошо ему знакомы, да и годы тренировок подсобили бесшумному шагу.

Каранье слышалось все надсаднее.

Травник раздвинул нависшие еловые лапы и замер. В тумане были люди. Они сновали по отлогому берегу и о чем-то переговаривались.

– Чудь побери этих птиц, – вдруг долетел до него знакомый мужской голос. – Я ничего не слышу. И где опять носит княжа?

«Разумеется, – подумал Дан, – не обошлось без червенцев».

Первый голос принадлежал воеводе княжа Зари, Ордаку. Это был рослый светловолосый воин, прославившийся на все Линдозеро своим недобрым нравом. Поговаривали, что в молодости Ордак блистал в Злате и ему прочили большое будущее, но в один день, по неизвестной причине, он лишился почестей, а вместе ними – надежд. Ордака выслали в Линдозеро, где его взял к себе на службу княж Заря.

– Княж сказал, что останется в крепости, – отозвался кто-то.

– Напиши про это в столицу, Крац. И чтобы не одной строчкой, как в прошлый раз. Дай рассказ о том, что княж бездействует, когда у него под носом убивают.

Убивают?

Альдан напряг слух.

– Господин… Мы кое-что нашли.

Из тумана выступили воины в алом.

– Быть того не может!

Голос Ордака наполнился таким бурлящим ликованием, что Альдан от досады укусил себя за губу, травнику ровным счетом ничего не было видно.

– Крац, сейчас же созываем совет!

Червенцы вскочили на лошадей, и топот быстро смолк вдали.

Альдан выждал еще, потом пригляделся и замер, когда увидел под блекло-серым туманом пятна выжженной земли.

Ветер донес запах гари. Перед глазами травника возникло видение. Пришлые. Долговязый парень и та девица… от которой тянет пеплом.