Текст книги "Светлолесье"

11
Добрый хозяин

День стоял в самом разгаре, но улицы пустовали. Изредка слышались приглушенные детские голоса и хриплый собачий лай, больше похожий на кашель. Мы, едва передвигая ногами, брели по Линдозеру.

Когда-то я запомнила Святоборийское царство по его приветливым, простым, словоохотливым жителям, по затейливой выпечке и ароматным киселям, что варили в каждой уважающей себя корчме. По рачительной, иной раз даже чересчур, хозяйственности. Но Линдозеро… Добротные, но старенькие избушки с резными ставнями и большие подворья с каменными теремами плотно перемежались с совсем трухлявыми избами. Городок будто застрял между обмелевшим озером, лесами и болотами и захирел, так и не сумев вырасти.

– В жизни не видал более унылого селения, – отдуваясь, сказал Минт.

Над непутевыми крышами, будто грозный родитель, показалась маковка мунны. Здешний оплот жрецов? Драург говорил, будто в Линдозере живут потомки Мечислава. Как же вышло, что Ворон столько знал про Линдозеро, был червенцем, преследовал чародеев, хотя сам явно применял какое-то колдовство?

– Фед, с какого Пути Драург? – спросила я украдкой. – Он умеет повелевать людьми, он изменил тело Колхата, и ему даже не требовалось человеческое обличье, чтобы напасть на нас. И его корабль разнесло в щепки! Как он выжил?

– Я и сам весь день думаю, – признался наставник. – Несомненно, это колдовство крови.

Я невольно дернула плечами при упоминании запретного колдовства, и Фед заметил.

– Чего он хочет?

– Помнишь, Драург говорил на корабле, что хочет объединить царства Светлолесья? А потом Милош сказал, будто Весть о Полуденном царе не дает покоя тем, кто ее слышит? Быть может, он… считает себя Полуденным царем?

Мне резко стало нечем дышать. Нет, не могло такого случиться с нами! Худший сон из всех возможных: палач царей и колдунов правит всей землей Светлолесья!

– Значит, нам повезло, что корабль Драурга вместе с его мечтами пошел ко дну в Моинском море, – проговорила я. – Иначе быть Затмению, а не новому Полуденному веку.

– А меня вот еще что тревожит. Если вода его не взяла, то огонь, стало быть, тоже. Не знаю, как Драургу удалось выжить. Наверное, какие-то тайные заклятья отвели от него гибель.

– Но зачем он преследовал нас?

Фед раздумывал, прежде чем ответить.

– Колдовство крови, Лесёна, – это все, что мы знаем. Быть может, ему просто нужна кровь колдунов.

Голову обнесло жаром. Вот зачем особый карательный отряд Колхата! Вот зачем он ищет настоящих колдунов! Алый Ворон плетет свои чары из нашей крови!

– Чудовище, – сказала я. – Но как становятся такими колдунами?

– Нужно крепко захотеть чего-то. Так сильно, так яро, что пойдешь на что угодно, лишь бы это получить. – Фед неотрывно наблюдал за мной. – Нужно украсть чужую силу.

– И кровью сплести связь между собой и другим?

– Да. Говорят, чем могущественнее колдун, тем труднее устоять перед соблазном.

Значит, мы действительно можем причинять вред людям. И все эти жуткие истории про колдунов древности – не сказки. И Драург в чем-то был прав, когда говорил про души – семена тьмы?

– Не только вред, Лесёна, – вдруг сказал Фед, будто угадав мои мысли. – Мы создаем. Помогаем. Ведь все зависит от того, к чему ты стремишься.

– Если бы пришел Полуденный царь, он наверняка объединил бы нас ради…

– Белой дороги, путники.

Как из-под земли перед нами возник мужчина в серой жреческой одежде. Просветитель. Одной рукой он опирался на посох, а другой прижимал к себе туго скрученные берестяные свитки. Смоляные пряди небрежно падали на глаза, обрамляя смуглое лицо с тяжелым, круто выпирающим подбородком. Жрец не носил бороды.

Я поклонилась, и, когда подняла голову, первым, на чем остановился взгляд, оказался темный, резко очерченный и даже какой-то порочный изгиб губ. Возникшая на долю мгновения усмешка, точно прикосновение огня, обожгла меня и смутила.

– Вам нужна помощь или совет, добрые путники? – Жрец осенил нас знамением Единого.

Голос у него был мягкий, но, казалось, будто в нем растворено веселье. Конечно, встретить на улице просветителя – дело обыкновенное для Святобории. Но приветливость этого жреца лилась на нас, словно густое масло.

Минт сказал, что мы ищем постоялый двор. Я следила за незнакомцем, так мне хотелось снова застать это странное выражение его лица.

– Да, у нас есть постоялый двор, и там сдают комнаты, – сказал просветитель. – Но для путников вроде вас найдется и кров в мунне.

– Благодарю.

– Я провожу вас.

– Нет, – резко произнес Минт. – Где эта корчма?

– Я бы не советовал идти туда сейчас. В это время…

– А где постоялый двор?

Просветителю явно не понравился тон Минта. Как и мне – навлекать немилость жрецов. Это выйдет себе дороже. Но наемник хотел быстрее устроиться в городе и найти то, зачем мы явились сюда. Похоже, он разочаровался сыскать славу в таком захудалом месте.

Просветитель указал посохом на неприметные окна соседнего дома. Минт взвалил себе на плечи суму и уверенным шагом направился к корчме.

Я поклонилась и поспешила за другом. Пусть этот жрец не внушал привычной неприязни, но чувствовалось в нем что-то настораживающее, что-то, от чего хотелось быть подальше.

– Лесёна, живее. – Минт втолкнул меня в узкий проем с хлипкими дверками, над которыми болталась вывеска «Телец».

– Устраивайтесь, – сказал Фед, спрыгивая со штанины Минта на пол. – А я прослежу за этим жрецом. Надо же пользоваться обликом ящерицы, раз уж я в нем застрял.

– Хорошо, – сказала я. – А ты не…

Но ящерица уже скользнула в трещину между досками.

– Он хочет как можно быстрее все разузнать, и я его не виню, – пробормотал Минт и, встретившись с моим растерянным взглядом, решительно двинулся вглубь корчмы.

Я пошла следом и сморщила нос от одуряющего запаха чеснока. Вместо привычных глазу красных перчиков стены украшали белые плетеницы. Кроме нас в корчме сидел парень, грызущий сухарь, да пропащего вида мужичок, который в нашу сторону и посмотреть-то не соизволил.

Минт принялся напевать «Царевну-бродяжку». Когда стало ясно, что служки куда-то запропастились, наемник встал, подошел к стойке и постучал по дереву. Потом он поморщился так, будто промедление доставляло ему ощутимую боль, и застучал снова.

Когда Минт бил по деревяшке второй раз, грохот мог не услышать только глухой.

– Да занята она счас. – Мужик за столом выкатил на Минта мутные глаза.

– И сколько же ее дожидаться?

– Не наю, – ответил тот и задремал над своей ополовиненной чаркой.

Минта такой ответ решительно не устроил, и он в третий раз задолбил по стойке.

Горшки со снедью на столе и бутылки на стене отозвались жалобным звоном, но своего он добился: дверь во внутренние комнаты распахнулась и оттуда вылетела, точно камень из рогатки, пышнотелая святоборийка. В одной руке она держала крышку, а другой сжимала бочонок с огурцами, что наводило на мысль, будто бочонок открыли только что и сделали это голыми руками.

– Доброго дня, прелестница! – Минт состряпал на лице улыбку. – Нам нужна комната или лучше две.

На лице прелестницы не дрогнула ни одна жилочка.

– Комнату? – процедила она холодно. – Комнату подать?

Наемник кивнул, затем вдруг вытащил из-за пазухи тугую нитку малахитовых бус и положил ее на стол между ними.

– Лучше две, – повторил он, приглаживая усики. – И позови хозяйку.

Должно быть, Минт подобрал эти бусы на берегу, и принадлежали они когда-то самой царевне. Но святоборийка не взглянула на подношение. Ее взгляд был прикован к дверям.

– Я тут хозяйка, и комнат свободных нет, – бросила она и попыталась уйти, но Минт придержал ее за плечо.

– Ну, – сказал он томно, – неужели совсем ничего нельзя придумать?

Хозяйка смерила его суровым взглядом и вдруг расхохоталась.

– Ох, и шел бы ты со своими цацками, сопляк!

– Но я не…

Дальнейшие слова Минта потонули в хохоте корчмарки и завсегдатая. Причем смеялись кто как мог. Женщина хрюкала и взвизгивала, хлопая руками по переднику, а мужичок зашелся сначала в диком ржании, а потом – в таком же неистовом кашле. Прослезившись, хозяйка утерла глаза рукавом, а потом, что-то бормоча, вновь скрылась в недрах корчмы.

– Постойте! Не уходите! У нас есть деньги!

Но ни один довод не воротил хозяйку, и Минт, весь красный, сел за стол. Я сочувственно похлопала его по плечу, хотя уголки губ предательски подергивались вверх. Парень рядом с нами отлепился от сухаря и спросил:

– Так вы тоже на торжище?

– Какое еще торжище?

– Которое княж устраивает на первый день лета. Все, кто проездом на север, в это время здесь останавливаются, – пояснил парень охотнее. – Местные не берут к себе чужаков, поэтому весь постоялый двор при корчме занят пришлыми. Меня звать Ерх.

Оказалось, что всего купцов в корчме было около дюжины, и, по словам Ерха, это самые удалые представители своего племени. Через дебри Святобории они пробирались за редким свирюллем, камнем, который выносили волны на северный берег царства.

– Потом плывем в Асканию и с Обожженной земли везем ткани и диковины, – сказал Ерх. – В начале весны торгуем в Злате. И начинаем все по-новой! А сюда из столицы товары везем, благодарствуем княжу Заре, что торжище позволяет проводить…

Вдруг снаружи раздался конский топот, а затем – меленькое ржание. Снова показалась хозяйка.

Нужно было что-то делать. После того, что произошло ночью, я будто стала на две головы выше себя самой и почуяла, что не время отсиживаться в уголке терпеливой тенью. Какая-то сила горела во мне, подталкивала не молчать. И я замыслила хитрость.

– Хозяйка. – Я поднялась. – Неужели ничего нет для двух усталых путников?

– Да не до тебя сейчас, – отмахнулась та.

Я заступила корчмарке проход. Конечно, куда мне перед ней – откинет и не заметит, но…

– Мы не договорили, – произнесла я. – У вас есть места или нет? Если вы придерживаете комнаты для кого-то другого…

– Важный гость на пороге. – Корчмарка таки оттолкнула меня с дороги, а потом пощипала себя за щеки, нагоняя румянец.

Минт сидел с вытянутым лицом. Он не понимал, чего ради я устроила переполох.

– Лесёна, да что на тебя нашло? – процедил наемник сквозь зубы. – Ты-то куда сейчас?

– Есть старый закон, – громко сказала я. – Его еще помнят в Святобории? Не говори грубых слов тому, кто пришел в твой дом просить крова, не оскорбляй его, ведь никто не знает тех дорог, по которым тебе предстоит пройти и в какой час сам ты можешь оказаться без дома!

– Да уймись же, девица!

– Вы нанесли мне оскорбление, – сказала я. – Я пришла в этот дом, надеясь обрести кров, но мне и моей семье отказали. Неужто нам не удастся найти во всем Линдозере гостеприимного хозяина?

Дверь открылась, и вошли два воина в бурых накидках с оторочкой из медвежьего меха, а вместе с ними – знатный мужчина в богатой, хорошо скроенной одеже да с золотым обручем поверх редких седеющих волос. Вернее, сначала в корчму вошли щеки мужчины. Они были такие большие и рыхлые, что стекали, словно тесто, на твердый расшитый ворот и едва заметно колыхались при ходьбе. Но когда-то мужчина явно был хорош собой, и неуловимая внутренняя стать еще чувствовалась в нем.

Все в корчме поклонились. Воины строго осмотрели гостей и задержались взглядом на Минте.

– Отведаете киселька, великий княж?

– Справедливы ли те слова, что я слышал? – вопросил княж. – Обвинение тяжкое.

– Господин, – отозвалась я с поклоном. – Мы с семьей оторвались от родной земли, долго скитались и хотим остаться в Линдозере. Но сегодня нам некуда податься, ведь мы получили горький отказ на этом постоялом дворе.

Княж поиграл перстнями на руке, и я заметила, что почти на всех повторялся один и тот же чеканный знак – полукруг восходящего солнца. Заря. Хозяйка «Тельца» пала на колени.

– Знаешь ли ты, с кем говоришь? – спросил мужчина.

Я кивнула. От собственного безрассудства меня пробрал озноб, но я постаралась выдать его за благодарный трепет.

– Знаю, великий княж. Сам Единый послал тебя нам, видать, не оставит путников в беде.

– Я хозяин Линдозера и червонный жрец. Земля моя особая, – с насмешкой произнес княж. – Не каждый пустит корни. Скажу прямо, смутьянов здесь никто не любит. И я, Тантор Заря, меньше всех.

Либо княж шутил, либо был куда проницательнее и раскусил мою нехитрую игру в оскорбленную путницу. Я уставилась в пол, чтобы ничем не выдать волнения.

– Мы неправильно поняли, – влезла корчмарка. – Я просила путников подождать. У меня есть комната.

– Вот и славно. В Линдозере толковый человек всегда на счету, – вымолвил княж.

Я запечатлела признательность в глубоком поклоне, а когда разогнулась, оказалось, что княж Линдозера со своими воинами скрылся в дальней части корчмы, где сквозь приоткрытую дверь виднелся щедро накрытый стол.

Зато осталась злая, как сто чудней, корчмарка. Ее лицо и шея покраснели.

– И-идемте, – сказала она хрипло.

Минт оторопело смотрел на меня. Ерх присвистнул. Я подмигнула им и пошла за хозяйкой, диву даваясь, как не забыла от страха свое имя.

Второй ярус встретил нас темным проходом со скрипучим полом и отсыревшим, болезненным запахом пыли.

– Окна приходится занавешивать, так теплее. – Корчмарка распалила светец. – Дом стоит на холме, иногда такой ветродуй начинается…

Минт повернул налево.

– Нет-нет. – Хозяйка, опередив его, заслонила проход. – Там все занято. Направо. Я отдам вам одну из своих комнат. Меня Мафзой звать.

Она кисло улыбнулась, затем вынула из передника связку ключей, открепила от нее один и, провернув его в замочной скважине, отворила дверь.

Комната оказалась маленькой, темной и душной. Запах чеснока чувствовался сильнее, чем внизу. Я сразу начала чихать. В углу стояла низкая лавка с тремя перинами и стопкой желтых накрахмаленных подушек. На стенах висели лоскутные одеяла, кое-где поеденные молью. Нагроможденные друг на друга лари занимали половину горницы. Хозяйка отперла один и показала нам чистые холстины и одеяла.

Минт отодвинул плотные занавеси на окне, но оказалось, что закрыты еще и ставни.

– Не надо, – сказала Мафза и закрыла занавеси. – Дует. Хотите простыть? У нас в городе всего один толковый лекарь, но к нему только по большой нужде и идти.

Я хотела спросить, не Альдана ли она имеет в виду, но наемник пожал плечами и спросил вперед меня:

– А далеко отсюда княжьи хоромы?

Судя по тому, как хозяйка недовольно поджала губы, обиду свою она не забыла. С каменным лицом рассказала, где стоит крепость. Потом, уговорившись на крошечной плате в десять медяков (Мафза на ней прямо-таки настаивала), мы распрощались с хозяйкой.

Минт взгромоздил наши вещи на лари. Я села на лавку и еще раз чихнула.

– Ну и дыра. – Наемник сорвал с окна занавески, раскрыл ставни, и в комнатушку ворвался свежий воздух. Послышался глухой стук, будто в соседних комнатах что-то упало.

– Кто там?

– Сквозняки?

Минт стащил ремень с ножнами и сапоги, я тоже поспешила снять отсыревшую обувь. Комнату явно давненько не протапливали, и, кажется, единственное, чего нам здесь следовало опасаться, – это нашествия клопов.

– Зачем тебе княжеские хоромы?

Минт поглядел на меня с явным неодобрением.

– Княж – червенец. Если Фед отправился к жрецам, то явно в княжеские хоромы. Но с ними связываться неохота, – сказал он и поднял суму. – Зато здесь я смогу продать то, что осталось от улова на берегу. Вишь, купцов-то полна корчма!

Наемник разложил перед собой добычу, явно прицениваясь.

– А где таблицы?

– Я взял их с собой. Нельзя оставлять такие вещи где попало. Закопаем их где-нибудь подальше от города.

Я вытащила со дна сумы несколько покореженных табличек.

– А где остальное?

Таблицы покрылись копотью, руны по ободу испортились, но половины пластин нет было.

– Внизу полдюжины человек, – раздался голос Феда. – И все только о вас и говорят! Поверить не могу, вы что, виделись с самим княжем?

Ящерица забралась на стопку подушек и оглядела нас, выискивая виновника.

– Это заслуга Лесёны, – добродушно сказал Минт, не почуяв подвоха. – Где ты был? Мы, кажется, потеряли часть таблиц… Но, видит Странник, может, и к лучшему.

Фед тяжело посмотрел на меня.

– Что? – рассердилась я.

– Ты должна была дождаться меня, а не говорить с княжем, – произнес Фед. – В прошлый раз твои разговоры с червенцами закончились плохо для всех нас.

– Она ничего такого не сказала, напротив! Княж признал нашу правоту, – быстро сказал Минт и издал непонятный смешок. – Серьезно, Фед. Если б не Сёнка, мы бы сейчас скитались по городу. Ну или сидели в мунне, а хуже этого ничего быть не может, сам понимаешь!

Фед явно остался недоволен моим поведением, но продолжать не стал.

– Город, – произнес он резко. – Все узнали о пожаре в лесу!

Меня прошиб озноб.

– Как? – нахмурился Минт.

– Не знаю, но одно хорошо, – прошептал Фед, – люди в городе болтают не о колдунах, а о каре леса. Они уверены, что теперь в Линдозере произойдут несчастья.

– Они здесь все с прибабахом, – вздохнул Минт.

– Но червенцы уже ищут вас, – мрачно договорил Фед. – Вот поэтому я и просил тебя, Лесёна, вести себя тише!

Я поежилась и показала на обугленные таблицы.

– Тогда нам тем более надо вернуть недостающие части.

– Обойдемся без колдовства в этот раз, добро?

– Фед, это вопрос?

– Я сказал – без колдовства.

Я перевела взгляд на Минта. Он молчал, но весь его вид выражал полное согласие с наставником.

– Как вам будет угодно, – сказала я и кинула таблицы Минту. Тот поймал, но вдруг вскрикнул и схватился за грудь.

Мы с Федом быстро оказались рядом: наставник нырнул за ворот, а я принялась развязывать узелки на рубахе.

– Ты ранен?

– Нет… не совсем. – Минт попытался отстранить мои руки, но безуспешно.

– Он хуже, чем ранен, – донесся голос Феда. – Покажи.

Минт поморщился и отвел в сторону ворот.

– Знаете… Таблицы были не единственным, что я едва унес с той поляны, – сказал он хрипло.

Я едва сдержалась, чтобы не отпрянуть. То место, куда вчера Колхат-оборотень ранил Минта, покрылось черной коркой и серыми струпьями.

12
Незваные гости

Рану окружали синяки всех оттенков лилового. Но пугало не это, а багровые наросты, которые шипами выпирали из посеревшей треснувшей корки. На миг в комнате повеяло холодом, хотя ставни были заперты и дверь никто не открывал. Более того, никто и не заметил ветра. Только оберег, кажется, немного потеплел.

Но ни то, ни другое хорошим знаком не было.

– Выглядит паршиво. – Фед еще раз заглянул под рубаху Минта. – Почему ты молчал?

– Да как-то не до того было. – Наемник скривился. – И вот что странно, почти не болело весь день. Я корпией утром замотался да и забыл.

Всполох золотистого пламени, исцеляющая руна, скользнула и исчезла внутри раны. Но Фед остался недоволен.

– Нужен лекарь. Что это? Что за черная плесень?

– Скорее уж колдовская дрянь.

Они еще что-то говорили, но меня не покидало ощущение, что с этой коростой обычному лекарю не справиться. Странный холод до сих пор чувствовался в комнате. Сил Феда в облике ящерицы оказалось недостаточно для исцеления.

– Эта рану нанес оборотень Драурга, – сказала я. – Нам нужен лекарь-колдун.

– И много ты знаешь лекарей-колдунов? – Минт опустил рубаху и принялся наматывать кушак, при этом пальцы у него слегка дрожали.

На миг передо мной предстало видение с поляны: охваченный гнилостной чернотой Колхат – уже не человек и еще не мертвец – порождение злой воли неведомой силы.

– Немного, – выдохнула я. – Но кое-кого знаю.

В тот миг я готова была бросить все и уехать из Линдозера, но…

– В Обитель не поеду. – Минт сверкнул глазами. – Я уважаю вас с Федом, но больше никто из колдунов ко мне не прикоснется. Или я вылечусь обычными способами, или…

– Не говори так!

– Будет тебе лекарь. – Фед забрался к нему на плечо. – Идем. Оборотень это был или нет, но нам нужен опытный взгляд.

Слова наставника притупили мое беспокойство, но все равно оно оставалось острым. Похоже, все забыли, что Колхат смыслил в заморских ядах.

– Он мог отравить тебя прикосновением!

– Тогда тем более нет времени на разъезды. – Минт пересадил Феда в рукав, всем своим видом показывая, что готов к выходу.

Я вздохнула. Если эти двое уговорились, то препятствовать было бессмысленно.

Когда мы выбежали из корчмы, оказалось, что на улице настал вечер. В какую сторону податься? Выбор невелик. На окраину, где у старой мельницы жил травник, или в центр, где людей было больше, а с ними и возможностей отыскать помощь.

– Вы помните, как идти к Дану? Вроде туда, да?

– Нет, поищем кого-нибудь другого. Травник и без того насмотрелся лишнего, – отрезал Минт. – И сам он какой-то странный.

– Но…

– Нет! – рыкнул он.

Я вздохнула, но перечить не стала. Минт также решительно отверг идею спросить совета у хозяйки «Тельца», и нам ничего другого не оставалось, как пойти вверх по улице, в центр.

С заходом солнца с полей в Линдозеро возвращались работники и хлебопашцы. Они проходили мимо нас, отводя взгляды, но вскоре нам встретилась благообразная старушка, которая сидела на лавке у избы. Рядом квохтали рябые несушки и рыл землю петух с куцым хвостом.

– Здравы буде, матушка, – сказала я первой. – Что поделываете?

– Вяжу, милая, – ласково ответила старушка, присматриваясь к нам подслеповатыми глазами. Но вопрос о лекаре переменил ее в лице.

– Лекарь? Какой лекарь? – воскликнула она. – Нет у нас его! Вот была бабка Фердунья, нашей корчмарихи мать, да зим пять назад как к предкам отошла. У княжа хороший зелейник, говорят, а у нас только так, своими силами.

– А травник, что живет на краю города? Возле старой мельницы?

– На мельнице с войны никто не живал! Хозяин злой, как сто чудней был, посему и на ту сторону нехорошей дорогой ушел. Тьфу.

Я представила перед мысленным взором спокойное, чуть хмурое лицо молодого мужчины с ясными серыми глазами.

По коже пошли мурашки.

– Что с ним сталось? – спросил Минт.

– А не знает никто. Соседи нашли возле леса окоченевшим, с перекошенным от крика лицом, не к ночи будет сказано!

Мы стояли возле ограды в тягостном молчании.

– Идемте, – молвил Минт.

Он шел впереди и подергивал плечами, явно злился. То ли сам на себя, то ли на весь мир, то ли на колдунов, и меня это злило тоже, потому как его упрямство всячески мешало нам. Но одно было хорошо: Минтовы рваные движения кое-кого мне напомнили.

– Просветитель! – воскликнула я. – Спросим его, где найти лекаря?

– Ну уж нет! – ожидаемо начал сопротивляться наемник, но меня поддержал Фед.

– Согласен.

– И не будет выглядеть странно, – добавила я и, не дожидаясь ответа, направилась к мунне.

– Что я слышу, – пробормотал Минт, догнав меня. – Ты предлагаешь просить помощи у жреца?

– Что-то больше желающих не предвидится, – с досадой произнесла я, когда от нас снова шарахнулась семья линдозерцев.

– Быстрее. – Мы тоже прибавили ходу. Даже ветер усилился и будто бы подгонял, дуя в спину.

Вскоре мы вышли к мунне. Приметный купол возвышался над крышами теремов, словно маяк, и на площади перед мунной собралось немало горожан.

Заходящее солнце бликовало на слюдяных оконцах, просачиваясь сквозь листву и падая на землю россыпью радужных точек. Плетеная ограда, каймой пролегающая вдоль стен, утопала в кустарнике. Я чувствовала настороженные взгляды линдозерцев, ощущала, как льнут они к мунне, как к источнику спасения, как к судну, способному уберечь во время шторма. Молодая весенняя зелень, лиловое с золотым, и над всем этим ощущение зловещего, какого-то потустороннего ужаса местных жителей.

У входа стоял молельник – небольшая подставка с деревянной крышкой. Мы подошли ближе, и я увидела, что там почти нет места от оплавившегося воска, но горожане все равно протискивались к ней и, обжигая ладони, ставили свечи. К молельнику был прикреплен список усопших на этой седмице, чтобы каждый мог подойти, помолиться, помочь душе покойного добрым словом преодолеть чертоги пред царством Единого.

Мы заняли место в очереди, и прогнать нас, к счастью, никто не посмел. Всем явно было не по себе, но мы прятали это друг от друга: я увлеклась разглядыванием людей на площади, Минт – собственной пятерни, а Фед так и вовсе затаился в рукаве.

Терема и избы вокруг мунны почернели от времени и покосились и на закате стали похожи на вросших в землю диковинных зверей. Какие-то дома темнели провалами окон, беззубо скалились просевшими крылечками, а какие-то прятались за зарослями кустов и крапивы. Казалось, лес завоевывал город и начинал с самой значимой его части – с сердца.

Народ вокруг перешептывался, но страх перед чужаками, видимо, оказался слабее желания попасть на Чтение, и мало-помалу и за нами выросла очередь.

Наконец, на площади показался просветитель – серая и угловатая тень среди пестрой толпы. Прихрамывая на левую ногу и опираясь на посох, жрец сошел со ступеней мунны вниз. Его тут же окружили линдозерцы.

Мы придвинулись ближе, и я услышала взволнованные голоса:

– Говорят, в лесу кого-то порешило…

– …а княж-то что?

– …из столицы слыхали вести?

Просветитель повернулся, и я только сейчас заметила, какое у него уставшее лицо. Темные, почти черные пряди в этот раз убраны под жреческий убор, синие тени под глазами и брови вразлет. Молод, но возраст уже коснулся облика.

– Подпитывайте свою веру истинным словом, словом Закона. Жду вас завтра утром на Чтение, – сказал он, а затем занялся каждым вопрошающим по отдельности.

Линдозерцы, такие угрюмые и неприветливые с нами, взирали на просветителя с благоговением, и мне вскоре стало понятно почему. Гневливых он мягко осаживал, испуганных – успокаивал, а плачущих – терпеливо выслушивал. Очередь двигалась медленно, но чем ближе мы подступали, тем заметнее было исходящее от жреца мягкое золотое свечение. То ли закат постарался, то ли просветитель и вправду засиял от неподдельной любви горожан: их любовь выделяла и возвышала его над всеми.

«Кажется, вот мы и нашли самое сердце Линдозера», – подумала я со смесью восхищения и зависти.

Но также и поняла, откуда взялось тревожное ощущение от жреца при первой нашей встрече: его способность с легкостью читать других людей беспокоила. В этом было что-то знакомое…

Мы продвигались дальше, и среди горожан стали встречаться узнаваемые лица: бабушка Косома со своей семьей, приехавшие на телеге, Мафза, ее завсегдатай. Только травника среди них не было.

– А вы придете ко мне завтра? – долетел до меня голос Мафзы.

Что ей ответил просветитель, я не расслышала. А жаль. Очередь гудела от слухов, и были те, кто говорил громко:

– А что насчет пожара в лесу ночью? Видали, какой потом туман пополз?

– Обычное дело весной, – сказал просветитель. – Жаркий день. Сухая трава вспыхнула.

– Я видел, как в крепость везли чьи-то тела на телеге, – вдруг сказал один из мужиков, и все замолкли. – Как туман наполз, так я дома остался, в поля не поехал. И все видал.

Говоривший стянул с головы шапку.

– Эх, лихо окаянное! Сожрет нас всех.

– Это медведь вышел из спячки бешеным. Дружина княжа разберется с ним, – мягко ответил просветитель. – А пока что на ночь окна заставляйте. Не бойтесь, приходите на Чтение.

– А если колдуны нас потравить решили? Слыхали, что с Алым Вороном случилось? Теперь они за нашим княжем пришли!

– Тю, червонных жрецов побойся, такое говорить! – осадила разошедшегося мужика святоборийка в цветастой шали.

– Молчи, старая. Они между собой грызутся, а я как семью кормить должен?

– Ну-ка цыц, Тарась! Вы не слушайте его! Молчи, кому сказала!

Но мужик разошелся.

– Вы видали, как тела вывозили? Нет? А я видал. – Он ударил себя в грудь. – Никакой не медведь-шатун. Чудь самая настоящая!

– Ой, замолчи, Тарась, пока не поздно!

Но было поздно. Из дверей мунны, точно коршуны, почуявшие добычу, вылетели два червенца. Они скрутили Тарася и поволокли от людей. Мужик еще пробовал вырываться, но схлопотал по голове и обмяк в руках правосудия, точно безвольная кукла.

Просветитель пообещал рыдающей святоборийке заступничество и отправился вслед за ними. Я потрясенно смотрела на его удаляющуюся спину.

На площади воцарилась мертвая тишина и слышались, затихая вдали, только всхлипывания и причитания жены Тарася.

Я пришла в себя, когда кулаки свело болью. Тогда разжала пальцы и посмотрела на кроваво-красные лунки от ногтей, отдышалась и поправила наручи.

Больше на площади никто не возмущался.

Солнце зашло, оставив мерцать опаловые переливы облаков, и народ потянулся по домам, не забывая опустить медную монетку в чашу для пожертвований.

– Что с ним будет? – тихо спросил Минт.

– Плетей дадут, скорее всего, – ответил Фед сиплым голосом. – А ты не знал?

Парень нахмурился.

– Его должны судить согласно Закону. И доказать вину. А вдруг он единственный кормилец? Ну или суд должен вести сам княж.

– Минт… Здесь тебе не Сиирелл, – произнесла я.

Наемник отвернулся, а потом с горечью сказал в сторону:

– Но тот мужик был прав. Одна беда от колдовства.

Фед перебрался к нему на плечо.

– Минт, ты расстроен, но это не значит…

– Тогда любая война – зло, – прошептала я. – Любое насилие – зло. И то, чем ты выбрал добывать себе деньги и славу…

– Нам всем жилось бы легче, если бы можно было разделить мир на светлое и темное, друзья, – сказал Фед. – Но полутонов бесчисленное множество. Идемте к травнику.

Но слова наемника углями упали на наспех залатанное после сегодняшней ночи полотно моих убеждений.

– Чем же моя сила отличается от твоей, Минт? – воскликнула я. – Это то, с чем я родилась. Значит, Единый, Отец-Сол или Странник – или кто там главный сейчас – хотел этого. Я, как и ты, пытаюсь защитить тех, кто мне дорог.

– Лесёна, мы должны идти. – Фед бессильно метался на плече наемника. – Здесь нельзя так громко…

Но чем больше он пытался погасить, тем сильнее раздувал пламя. Какими-то остатками здравомыслия я понимала, что нельзя видеть в Минте всех противников колдовства, но меня несло.

– Я не могу сказать, Лесёна, но вижу, как это меняет тебя. – Минт смотрел на меня так, словно впервые видел. – Ты душу готова продать за то, чтобы стать сильной.

На мгновение я лишилась дара речи.

– Ну прости, что тебя коснулась эта чернота! – выпалила я. – Прости, что потащила тебя с собой!

Но что, если Драург прав, и жаждущие сил колдуны теряют больше, чем находят? Вдруг я теперь поддаюсь чему-то неуправляемому, недоброму, искушающему?

По лицу наемника прошла судорога, и он осел на землю.

– Минт!

– Идем к травнику, – с гневом сказал Фед. – Поиграли и будет. Теперь только попробуйте ослушаться.

Весь вечер Альдан повторял себе, что его это не касается, но раз за разом мысли возвращались к выжженной поляне и догадкам, что же там произошло и причем здесь его незваные утренние гости.

Травник осаживал себя тем, что это дело червонных жрецов. Они сами разберутся. Уж в чем-чем, а в тайнах червенцы из княжеской крепости превосходили всех в Линдозере.